* * *
Пони не помешало бы какое-нибудь красивое имя, как у храбрых боевых коней. Но за крутизну боков и за способность путаться под ногами в самый неподходящий момент все звали его просто Бочонком. Элронд и Элрос постепенно смирились с этой несправедливостью. В конце концов, Маэдрос тоже звал своего вороного жеребца просто Чёрным, хотя у него наверняка было и другое имя. С тех пор, как Маглор поймал их у конюшен верхом на Чёрном, которого они увели с выпаса, брать больших лошадей близнецам не позволялось. Им и до этого не позволялось — но и не запрещалось, потому что, как сказал Маглор, никто и не думал, что им захочется покататься на лошади, когда для этого есть пони. Свой, специально им подаренный пони, с которым можно делать что угодно в любое время дня и ночи. — Хотя ночью всё-таки лучше спать, — добавил тогда Маглор, и Элронд даже не сразу понял, шутит он или говорит серьёзно. Если уж начистоту, то лишь после этого разговора они с Элросом как следует осознали, что пони действительно их. Как игрушечные лошадки, только настоящий и живой. Дома у них были игрушки, много игрушек. Те самые игрушечные лошадки, на которых можно устраивать скачки, красивые куклы, фигурки животных и даже маленькие башни, мосты и стены, из которых можно строить города. Всё это осталось дома и сгинуло вместе с ним. В новом доме всё было по-настоящему. В амбаре жили настоящие крысы, на которых охотились настоящие коты — большие, полосатые, с рваными ушами. По двору ходили настоящие собаки, и голосистые гончие иногда устраивали перекличку заливистым лаем, хотя за всё время пребывания близнецов на Амон Эреб охота выезжала всего дважды. А когда возвращалась, Старая Бет, глядя на трофеи, делала жест, отгоняющий зло, и поспешно гнала мальчиков прочь. Маглор вырезал им деревянные мечи, потому что железо было пока слишком тяжело для их рук, и сделал щиты, сказав, что они сами могут изобразить на них то, что захотят. Он же научил их обращаться с оружием, и, хоть оружие было игрушечным, синяки от деревянных мечей оставались настоящие. Раньше им бы никогда не пришло в голову играть в сражения и войну. Мама не любила оружие и не позволила бы таких игрушек, так что они понятия не имели, как это может быть весело. Маглор же только пожал плечами, обнаружив, как выщерблены клинки деревянных мечей, и просто сделал им новые, немного длиннее прежних. Не придумав ничего лучше, они нарисовали на щитах восьмиконечные звёзды. Маэдрос, увидев это, с каким-то странным выражением сказал Маглору, что близнецы ещё достаточно юны, и у них будет много времени, чтобы пересмотреть геральдику. Элронд, прислушиваясь краем уха к их разговору, отвлёкся и получил от брата щитом в лоб. — Хорошо звезда на лбу отпечаталась, — заключил Маглор, осматривая получившуюся шишку. — Достойно. Потом положил руки Элронду на плечи, коснулся губами гудящего от удара лба, и боль ушла, хотя шишка, конечно, никуда не делась. Если игрушечное оружие оставляет настоящие раны, становится ли оно само от этого настоящим, просто немного меньше и легче? Если игра становится так близка к настоящему бою, значит ли это, что теперь это уже не игры, что всё взаправду? Маглор называл их детьми, хотя иногда и замечал с тоской, что растут они слишком быстро. Но самим близнецам они порой казались маленькими взрослыми. Настоящее детство, где в играх всё было понарошку, осталось позади, сгорело вместе с Гаванями. Теперь вокруг был настоящий взрослый мир, настоящие кони и настоящая жизнь. И настоящая смерть.* * *
Вороной конь замер меньше чем в шаге от близнецов. Элронд мог протянуть руку и коснуться тонкой чёрной ноги, оплетённой сеточкой вздувшихся вен. — Стало быть, пони для вас уже недостаточно быстр? — саркастично поинтересовался Маэдрос сверху. — Хочется поскакать по-настоящему? Нужно было сказать, что нет, конечно же, нет, но, пока Элронд придумывал ответ, Элрос уже вырвался вперёд. — Конечно, хочется! Мы же не гномы, чтобы ездить на бочонке с ножками! Элронд покосился на пони, обеспокоенный, не обидится ли тот на такое отношение. Однако серый Бочонок меланхолично щипал траву, начисто игнорируя любое обсуждение своей особы. Он своим именем, кажется, даже гордился. — Разумеется, не гномы, — согласился Маэдрос. — Гномы этого пони обменяли с большим удовольствием. — Почему? — услышал Элронд собственный голос. — Он им показался слишком резвым. Элронд покосился на брата. Тот в свою очередь посмотрел на пони. Только пони оставался безразличен ко всему вокруг. — Хорошо, кто хочет поскакать как следует? — повторил Маэдрос. — Предлагаю только один раз. Кто первый? — Вот он! — заявил Элрос, выталкивая Элронда вперёд, практически под ноги вороному. Тот не успел даже возмутиться. Холодный взгляд сверху приковал его к месту. Потом Маэдрос наклонился, протягивая руку. — Не бойся, — сказал он, прежде чем подхватить обескураженного Элронда поперёк груди и рывком поднять наверх. Земля моментально оказалась далеко внизу, а впереди была теперь только мощная чёрная шея и изогнутые уши. Элронд обеими руками вцепился в предплечье своего похитителя, который ловко усадил его на голую холку коня перед собой. — Ногу через шею, — скомандовал Маэдрос негромко. Он послушно перекинул ногу. — Вот так, сиди. Можешь не хвататься, я не уроню. Вороной плавно двинулся вперёд, далеко вынося передние ноги. Элронд выдохнул и отпустил руку Маэдроса, но на всякий случай ухватился за гриву коня. Тот прибавил шагу. Со стороны могло показаться, что он бежит сам по себе, куда вздумается, без малейшего контроля со стороны всадника. Впрочем, насколько Элронд успел понять, как он управляется — возможно, так и было. — Готов? — спросил его Маэдрос. Он кивнул. Конь легко сбежал со склона холма и спрыгнул на разбитую дорогу, вьющуюся меж хлебных полей. Элронда тряхнуло, а Маэдрос, кажется, даже не покачнулся. Вороной поднялся в галоп, вскинул голову и призывно заржал. Никто ему не ответил, но, похоже, ответа и не требовалось — он просто сообщал всем вокруг о своём присутствии. Потом он вытянул шею и полетел. Элронд ахнул и крепче вцепился в длинную гриву. Дорога и поля замелькали перед глазами, уносясь назад. Конь мчался, обгоняя ветер, рассекая воздух, словно стрела, пущенная с тетивы. Ничего теперь нельзя было расслышать, кроме свиста ветра в ушах, стука копыт и биения собственного сердца. Никогда ещё он не скакал так быстро, даже те считанные разы, когда отец так же по очереди брал их с Элросом в седло и катал галопом, когда они были ещё совсем маленькими. “Руки в стороны”, — велел ему Маэдрос. Он заколебался. Отпустить руки? На такой скорости? “В стороны, — повторил тот. — Ничего не бойся, я тебя держу”. Элронд выдохнул и поспешно, пока не успел передумать, отпустил гриву коня и вытянул руки в стороны, словно расправленные крылья. “Молодец, а теперь закрой глаза”. На этот раз он послушался без колебаний. Чёрная шея и мелькающий пейзаж исчезли. Остался только ветер, со всей силы бьющий в лицо и грудь, ощущение чего-то большого и сильного под собой и то странное чувство, когда замирает сердце и перехватывает дыхание так, что невозможно понять, от радости или от страха. Возможно, именно так летают птицы? Элронд счастливо рассмеялся навстречу ветру.* * *
Чёрный при виде близнецов проснулся и глаза открыл, но вставать поленился. Мельтешащие вокруг дети его не беспокоили — его, кажется, вообще мало что в жизни могло побеспокоить. — Давай быстро, пока он встать не решил, — скомандовал Элрос, доставая редкий костяной гребень. Элронд завязал ленту за ушами коня, пока брат воевал с чёрной гривой. Грива спускалась до земли, когда жеребец опускал голову к траве. Ниже она не отрастала, потому что более длинный волос он сам же и обрывал, наступая передней ногой. Коса из этой гривы получилась на славу, с руку толщиной, и ленту в ней было едва видно. Словом, вышло красиво. Сам жеребец к этому украшению отнёсся философски, как и ко всему, что его окружало. Маэдрос долго смотрел на своего коня. Потом посмотрел на мальчишек и сказал только: — Это расплести, — и ушёл.