Лесными тропами
18 февраля 2024 г. в 01:31
Скакали, что было мочи, во весь опор, разгоняя стаи гусей и кур, поднимая за собой шлейф пыли. С дороги прыскали путники, возницы поспешно убирали телеги. Проносились постоялые дворы и хаты, потом недавно засеянные, чёрные поля и пастбища с молодой зелёной травой, тёмная громада леса приближалась, вековые деревья высились спасительной стеной, за которой можно мгновенно потеряться, но до неё было ещё порядком.
Йеннифер начала отставать. Сначала на полкорпуса, после на корпус, а затем и вовсе оказалась позади.
Лютик хотел бы списать это на усталость её жеребца, да понимал, что дело в наезднице. Конь с утра был свеж, а у чародейки вид был болезненный.
Он придержал своего гнедого, развернул.
— Вперёд! Вперёд! — крикнула Йеннифер, заметив его маневр. — Вперёд! Быстрее!
Лютик дождался, пока она промчится мимо, и подстегнул жеребца. Вёл его вровень, не давая свободы гнать. Смотрел на Йеннифер. Её голова была наклонена для сопротивления брызжущему в лицо ветру, волосы развевались иссиня-чёрной бурей.
— Ослеплён моей красотой, трубадур? — ехидно спросила она.
— Не читай мои мысли, колдунья, — с любезностью запротестовал Лютик.
— Они написаны у тебя на лице.
Хорошо, ежели так, подумал он, натягивая поводья чуть сильнее. Измождённая чародейка не могла проникнуть в его разум, а думал он о том, насколько она упорная, словно замок на утёсе под натиском шторма. Да только замок тот песчаный, и рано или поздно его смоет в пучину усталости.
Лес принял их, окутывая зеленью листвы, в глазах зарябило от белых и бурых стволов. Кроны сплелись, почти не пропуская света. Дорога сузилась до тропы, по которой не разъехаться конникам.
Чародейка выдвинулась вперёд. Она правила, выбирая одной ей известные направления среди петляющих стёжек и просек, то переезжая через ручьи, то спускаясь в поросшие папоротниками овраги. Лютик слепо ехал за ней, занятый лишь тем, чтобы не свернуть себе или жеребцу шею, поскользнувшись на влажном мхе.
Из-под копыт вспархивали птахи. Где-то вдалеке подавали голоса дикие животные, а может, почуявшие добычу монстры. Но кони вели себя спокойно.
В глухой чащобе перешли на шаг, осторожно пробираясь через бурелом. Не рисковали, пока лес снова не поредел, стал светлее и суше, заканчивался. Йеннифер нуждалась в отдыхе, однако о нём не просила, даже подбадривала жеребца каблуками.
— Сделаем привал, дорогая, — предложил Лютик, изображая, будто вытирает пот со лба. — Я так измучился, что задницы под собой не чую, а горло шершавое точно кора, наглотался пыли, надобно найти ручей или родник.
— Надо ехать дальше, Лютик! — Йеннифер больше убеждала себя, чем его.
— Речь всего о минуте.
Чтобы она не смогла возразить, Лютик спешился, кинул повод на сук вяза. Повернулся и увидел краем глаза, как Йеннифер соскальзывает коня тряпичной куклой.
— О дьявол!
Он успел подхватить её, поднял на руки, будто невесту перед тем, как её на свадьбе вносят в хату, огляделся, понёс под раскидистый явор, на подушку из бурых прошлогодних листьев и сочных вееров манжетки.
— Я не соглашалась идти с тобой в постель, — произнесла, размыкая веки, Йеннифер, обвила руками за шею как за точку опоры.
— Тут и нет постели, дорогая, обрати внимание — только дикие травы.
— Надо ехать.
— Погони нет.
Лютик всё-таки донёс её до явора, усадил в его тени, протянул бурдючок. Йеннифер сделала глоток, вернула, после откинулась затылком на грубый, с отслаивающимися щетинками ствол.
— Спасибо.
— За что ты меня благодаришь, кисонька? — притворно удивился Лютик.
— За то… За то, что ты оказался не таким, каким я тебя представляла.
— Ох уж это предвзятое отношение! Предрассудки повсюду! Но стоит узнать меня получше и… — вскричал Лютик и сразу отбросил патетику: — В общем-то твоя ошибка не требует выражения благодарности.
— Я действительно рада, что встретила тебя, — из-под полуопущенных ресниц продолжила Йеннифер. — Из всех людей в этом мире… Из всех людей встреча с тобой представлялась мне самой бесполезной, я даже не думала о такой возможности и о тебе, когда жила у Эмгыра, но теперь, когда она произошла, я чувствую, что из всех людей в этом мире я только тебе могу доверять. Из всех людей в этом мире ты единственный мне близок и дорог.
— Ты тоже дорога мне, красавица. Но давай отложим признания в любви на более благоприятный период?
Йеннифер закрыла глаза. Это однозначно означало согласие.
Оставив её отдыхать, Лютик отправился на разведку. Следопыт из него был никчёмный, однако его музыкальный слух улавливал рядом журчание.
Родник притаился на склоне оврага под листьями мать-и-мачехи, стекал в естественное углубление в почве, а выливаясь из этой чаши давал начало тонкому ручью. Вокруг было мокро, таращили выпученные зенки остромордые лягушки.
Лютик по размякшему дёрну осторожно подобрался к источнику, пригоршнями зачерпнул студёную, чистую как хрусталь воду, напился, жалея, что чародейка не пошла с ним. Её слова, которым не было оснований не верить, тронули его, задели. Людям с её норовом сложно давались откровения, и то, что Йеннифер приоткрыла завесу своих потаённых чувств, подтверждало его теорию, что внутри холодной гранитной глыбы, какой она была раньше, живёт живой человек.
Он понял это ещё в тот день, когда на его глазах бессердечная ведьма отдала свою жизнь ради спасения любимого, простого презренного ведьмака. Именно тогда он изменил мнение о ней, перестал считать стервой и ядовитой змеёй.
Оплакал её наравне с Геральтом.
Утолив жажду, Лютик походил рядом с родником, выискивая что-то, во что можно набрать воды. Наконец ему попался большой кусок бересты, отслоившийся от старой берёзы. Оторвав его, выгнув наподобие чарки, Лютик наполнил получившуюся ёмкость и бережно понёс к месту привала.
Он боялся, что, вернувшись, не найдет Йеннифер и её жеребца, что она воспользуется его отсутствием и ускачет в самоубийственном одиночестве.
Его страхи не оправдались, уставшая черноволосая чародейка дремала там, где он её оставил, у явора, прислонившись спиной к стволу. При его приближении она встрепенулась.
— Пора ехать, — произнесла она, потирая покрасневшие глаза. — Мы сидим тут целую вечность.
— Едем через минуту, — не стал спорить Лютик, опустился перед ней на колени и протянул самодельную чарку, — а прежде выпей вот это. Попробуй, какую вкусную воду я отыскал в овраге. Прозрачная, точно девичья слеза, освежает и придаёт сил. То, что нужно перед дорогой.
Йеннифер посмотрела на наполненную водой бересту, скривилась от примитивности тары и просачивающихся сквозь кору капелек, которые капали ей на бёдра, промокая ткань. Лютику показалось, что она отринет его подношение, но ответом были выставленные вверх ладони. Поэт не поставил на них импровизированный сосуд, а сам приложил его к хорошенькому рту чародейки.
— Иначе разольётся, — прокомментировал он, — очень ненадёжная конструкция.
Йеннифер открыла губы, стала пить, для удобства всё же обхватила его руки с зажатой в них берестой своими ладонями. Они были маленькими и тёплыми. Приятными. Живыми.
Йеннифер пила медленно, мелкими глотками. Лютик не торопил. Так они и сидели на бурых листьях и траве, держа «чарку» четырьмя руками. Стрекотали кузнечики, в вышине щебетали птицы.
Закончив, они встали. Йеннифер сделала это без помощи. После самочувствие подвело её, она пошатнулась, схватившись за голову. Лютик мгновенно обнял за талию, прижал к себе.
— Я цела, трубадур, — Йеннифер отняла ладонь ото лба, отстранилась.
— А я и не возражаю. Просто не смог устоять, когда со мной такая пленительная красотка. Нежные объятия на дорожку.
Чародейка улыбнулась и позволила побыть рукам на талии ещё мгновенье.
— Едем, — сказала она, направляясь к лениво жующим траву коням, — мы и так потеряли много времени.
Лютик догнал её.
— Нам лучше сесть на жеребца вдвоём, я буду поддерживать тебя. Коняшки у императора крепкие, им что один всадник, что два.
— Мы не уйдём от погони.
— Обернись, погони нет. Золтан с приятелями задержал Чёрных. А может, те нильфы были вовсе не посланными за тобой солдатами. Может, это, чёрт возьми, посол с охраной ехал или дворянин какой, торговец? Мир миром, но ни один купец без вооружённого до зубов эскорта в наши земли не суётся.
Йеннифер отвернулась от него, погладила жеребца по лоснящемуся гнедому крупу, потрепала по шее с чёрной гривой, что-то шепча на ухо, сняла с сука повод и запрыгнула в седло. Оттуда посмотрела вниз.
— Ну, Лютик, чего ждёшь?
Лютик спрятал бурдючок с вином в сумку, привязал второго коня и устроился сзади чародейки, забрал у неё поводья.
Скорость снизилась. В этом не было вины нового способа передвижения: после леса дорога снова вывела на тракт, где в разгар дня было не протолкнуться от гружёных повозок, пеших и верховых. На отдельных участках поток в обе стороны полз медленнее престарелой хромой черепахи. Йеннифер нервничала, раздражённо подгоняла разинь и особо неповоротливых возниц, становясь похожей на прежнюю себя. Лютик добавлял, высмеивая мешающих проезду болванов в поэтической форме.
Его задница гудела, штаны пропитались конским потом. Он не помнил ни одной девицы, ради которой пошёл бы на такие неудобства, но сегодня откуда-то взялось несвойственное ему терпение.
Лютик догадывался о причине. Пока Йеннифер находилась в непосредственной близи, пока его руки обвивали тонкий стан, держа поводья, ему было спокойнее за неё. Локоны цвета воронова крыла щекотали его лицо, гордая спина время от времени откидывалась ему на грудь, голова устало опускалась на плечо. В такие моменты он плотнее прижимал чародейку к себе, позволяя ей расслабиться и отрешиться от тяжёлых дум. Даже Геральт не смог бы соперничать с ним в заботливости.
Кожа Йеннифер и рассыпавшиеся по плечам волосы пахли грубым мылом и дорожной пылью. Лютик пытался представить, какую пытку испытывает чародейка, лишившись возможности нанести на запястья и шею излюбленные духи с сиренью и крыжовником. Она добровольно рассталась с роскошью императорского дворца ради призрачной цели найти названную дочь.
Поистине, эта женщина достойна тех баллад, что он о ней сложил, и тех, что ещё сложит.
Он не оставит её одну. Пройдёт с ней мытарства, поможет сокрушить преграды. И тогда… Что? Во имя чего?
Во имя памяти.
Ведьмак с его идеалами поступил бы именно так.
А в награду будет достаточно счастливой улыбки Йеннифер.
В деревушке под названием Мрак сделали остановку, чтобы перекусить и напоить лошадей. В половине домов здесь были досками заколочены окна, жители другой половины ходили, не поднимая голов, детей не пускали со двора, едва распустившаяся листва имела охряной оттенок. Конные путники пришпоривали лошадей, пешие жались к обозам.
Лютик тоже не прочь был проскочить это унылое место, мурашки бежали по загривку, несмотря на солнечный день, но отдых передышка требовалась всем — жеребцу, несшему двоих, Йеннифер и его собственному заду.
— Что у вас произошло? — спросил поэт у седого хозяина единственной открытой корчмы, такой же безысходно-скорбной, как и всё селенье. Других клиентов тут не было, по углам гуляло эхо. — Вид будто после войны, а война-то до вас не докатилась.
— Кабы война, господин, — ответил старик, — а то кара небесная. Боги на нас, знамо, разгневались. Страховидло у нас поселилось, в катакомбах эльфских, значицца, что тута под землёю проходят. Погибель насылает, мор. Кто молодой да хваткий, тот погрузил манатки на телегу уехал, а здеся остались те, кого нигде не ждут.
— А пробовали вы то страховидло изгнать?
— Пробовали, как не пробовать? Мужики с вилами собирались, да только возвернулись не все. Пятерых та тварина замучила, остальные еле ноги унесли, и нетути больше охотников под землю-то лезть. Тут мастер нужен, спешиалист, или как его… Может, у вас, господин, такой на примете есть? Ведьмак его кличут. Очень нам бы пригодился, на оплату бы последние гроши скинулись.
Лютик и Йеннифер переглянулись. Грудь сдавило, что-то тоскливое, серое выело последние капли радости.
— Нет, — пробормотал Лютик, поворачиваясь к корчмарю, — нет, нету.
Корчмарь ничего больше не добавил, ушёл, видимо, заметив переменившееся настроение.
Скудный обед, состоявший из тушёной фасоли с кусочками баранины и толокняного киселя, ели молча.
Вторую часть дневного пути они проделали на другом жеребце. На отдельных участках удавалось покинуть тракт и ехать просёлками, которыми в период полевых работ пользуются крестьяне.
Ещё перед наступлением сумерек Йеннифер пересела боком, прильнула к груди и погрузилась в полузабытье. Её не будили ни крупная рысь жеребца, ни крики грачей в вышине, ни рог пастуха. Лютик обращался с ней как с сокровищем, берёг покой, хоть это было непросто.
К закату, когда на бледно-алом горизонте показались башни Каррераса, первого города в их долгом путешествии, Йеннифер проснулась сама.
— Не будем въезжать, иначе есть шанс наткнуться на Кейру Мец, у которой тут родовое поместье, а она не умеет держать язык за зубами. О моём воскрешении Ложе пока лучше даже не подозревать.
— А я и вовсе не люблю ведьм, облечённых властью, — отмахнулся Лютик. — Ну, за исключением тебя, дорогая… Они утверждают, что призваны служить единственно дело магии, а на деле лезут в политику, плетут козни, стараясь управлять владыками и судьбами государств. Бабы, одним словом.
— Я давно уже ничем не облечена, — садясь ровнее, произнесла Йеннифер.
— Долго ли это продлится?
Чародейка не ответила. Лютик без её пояснений знал, что такая могущественная магичка, восстановив Силу, не сможет оставаться в тени. Мало того, поиск Цири и Дикого Гона ей в одиночку не осуществить, понадобится содействие заклятых подруг, той же блондиночки Мец или рыжули Трисс Меригольд.
Они объехали город по восточным окраинам и сняли комнату в предместьях, заказали ужин и горячей воды. Расплачивался Лютик, скудных финансов Йеннифер не хватило бы даже на овес лошадям.
Комната, одна из немногих свободных на постоялом дворе, была тесной, с низким потолком и старой мебелью. На столе в оловянном подсвечнике горели три свечи. Для бадьи места не было, в углу без какой-либо занавески стояла лохань. Лютик трижды поддался искушению и обернулся, когда чародейка с молодым телом, стоя в ней, поливала себя из ковшика. Он видел её груди однажды, в походе на дракона, и с тех пор они не потеряли ни капли упругости.
— Не смотри, наглец.
— Хочу убедиться, что ты не морок, привидевшийся мне.
— И какие твои выводы?
— Определённо, ты не морок. Ты суккуб, прелестный демон, пленяющий мужчин своей красотой.
— У меня нет рогов, копыт и хвоста с кисточкой.
— И это замечательно, кисонька. Ты умопомрачительна. Даже давшие обет воздержания друиды-отшельники при виде твоих ножек поддадутся похоти, что уж говорить о тех, кто откровенно восхищается женскими формами?
Продолжением диалога был плеск воды. Завернувшись в простыню, Йеннифер уступила лохань, у закреплённого на стене осколка зеркала занялась втиранием мази под глаза. Лютику показалось, она тоже оборачивалась, чтобы взглянуть на него, но это был не тот случай, когда после совместного разглядывания идут страстные поцелуи. Между ними стояла тоска по безвозвратно потерянному близкому человеку.
Обмотав сложенную втрое простыню вокруг бёдер, Лютик поднял со своей кровати штаны, понюхал и сморщился, бросил обратно.
— Вещи надо отдать прачке.
— Не надо.
Закончившая с втиранием мази Йеннифер повернулась на стуле и сделала пасс рукой, что-то неслышно шепча. По одежде, его и её, пробежали белые искры, и вслед за ними с ткани исчезали пятна и пыльный налёт.
Лютик снова схватил штаны — вонь конского пота пропала, теперь они пахли нейтрально, будто только с бельевой верёвки в ветреный день.
— К тебе вернулась Сила? Зачем ты тратишь её на пустяки? Прачка отлично бы справилась.
— К утру не высохли бы, — возразила Йеннифер. — К тому же это простецкое заклинание, а мне нужны упражнения. Как при атрофии мышц, если ты понимаешь, о чём я.
— Да, кажется, понимаю, что ж тут непонятного, — хмыкнул Лютик, отворачиваясь, чтобы надеть исподнее. — Ответь лучше… Если захочешь, конечно… Почему твоя блузка розовая? Не припомню такого цвета в твоём гардеробе. У тебя изменился вкус или с этим связана долгая история?
— Она не долгая, — отрезала чародейка, отвернулась к зеркалу, взяла расчёску, повела ею по волосам. — Весьма короткая. Блузку перед отъездом дала мне придворная дама, прислуживающая мне, а по факту надзирающая. На мой протест она сказала, что случайно ошиблась, не доглядела, ведь цвет имеет лишь бледный оттенок, но я по глазам видела, что «промашка» была нарочной. Она, впрочем, не особо скрывала. Невзлюбила меня из-за расположения, которое мне оказывал Эмгыр, хотела указать мне моё место. Такое было не в первый раз. Я терпела тогда и стерпела сейчас. У меня есть цель, а цвет блузки как-нибудь переживу.
— Почему ты с помощью чар не перекрасишь её в белую? Разве так нельзя?
— Легко. Но я-то буду знать, что она розовая… Пусть. Я могла бы устроить скандал, нажаловаться Эмгыру, выкинуть или обменять, но я оставила её, чтобы в дороге не забывать одну простую истину — кругом враги, не все рады моему возвращению с того света.
— Не будь так пессимистична, красотуля, у тебя есть и друзья. Они уже встретились на твоём пути и благодарят всех известных богов за твоё возвращение.
— Да, Лютик, да. Но их несоизмеримо мало, чтобы составить хотя бы условный противовес недоброжелателям, не говоря уж о весомом преимуществе.
Лютик скрыл досаду за надеванием рубахи. С ним и шестёркой Золтана «друзей» было всего семеро, а «врагов», несомненно, многие тысячи.
Йеннифер прошла через тесную комнату, открыла узкое окно и махнула рукой над лоханью. Мутная вода взмыла вверх и выплеснулась на улицу, за чем последовал надрывный лай. Судя по нему, не повезло двум дворовым псам.
Кинув влажную простыню в опустевшую лохань, Лютик открыл бутылку розового вина из Меттины, прихваченную в корчме, разлил по кубкам. Говяжьи колбаски и печёный картофель, которые были огненными в момент покупки, остыли до нормального состояния.
— Вилок нет? — спросила чародейка, садясь и поднимая с накрытого вышитой скатертью стола оловянную ложку.
— Прогресс ещё не добрался до этого заведения, — ответил Лютик. Поднял кубок. — Выпьем за превратности судьбы, которая свела нас у одного перепутья.
Йеннифер молча сделала глоток.
— Куда ты направлялся до нашей встречи? — поинтересовалась она. — Не поверю, что в Махакаме полюбили твои песни.
— Отчего же? — возмутился Лютик. — Выдающиеся таланты везде на вес золота. Хотя, конечно, отсыпать золота желают не все… Ну не будем о скупердяях. Я направлялся в Майену. Выехал около трёх недель назад из Бремервоорда, где проходил литературный турнир, в котором твой покорный слуга разумеется вышел бесспорным победителем, получив в награду приличную даже для таких прижимистых мероприятий сумму…
— Лютик.
— Ах да… На том турнире я услышал, что у дочки майенского головы на носу свадьба, вот и направился туда, полагая, что для торжества такого размаха понадобится прославленный менестрель. Тем более конкурентов у меня не оказалось — эти олухи, мои так называемые коллеги, струсили ехать в приграничный с нильфами город, а в отсутствии других соискателей легче торговаться о цене, голова выложит ради дочки любую сумму. А на краснолюдов я на десятый день наткнулся, под Дорианом. В весёлой компании всяко ловчее путешествовать.
— Не говоря уж, что у компании есть топоры, и она ими отлично владеет, — усмехнулась Йеннифер.
— Что уж скрывать, — пожал плечами трубадур, — топор иногда действеннее лютни, не каждый бандит признаёт величие искусства.
— Ты не доехал до Майены всего немного.
— Не всё измеряется деньгами, в мире до сих пор существуют нематериальные ценности.
— Расскажи, что было после погрома.
Лютик замер с кубком у рта. Вечер так хорошо начинался, не в пору вспоминать те трагические события, чёрной раной отпечатавшиеся на его душе. Он был бы рад отдать часть своей памяти, кусок длинною в год, чтобы никогда не возвращаться в него в мыслях.
Только Йеннифер, конечно, имела право спрашивать и знать.
Он всё-таки допил вино, снял со сгоревшей наполовину свечи нагар, поднял с глиняного блюда колбаску.
— Разрушительное градобитие Меригольд ты наверняка помнишь. Рыжуля говорила, что вы сотворили сие катастрофическое явление вместе, произнося магическую формулу Грома Альзура кровоточащими губами, но, извини, милая, история приписала лавры только ей.
— Переживу. Дальше Лютик. Меня интересует, что случилось после того, как я лишилась сознания.
— Дальше произошло нечто фантасмагоричное. Улицу, усеянную телами, место жестокой бойни, вдруг заволокло туманом, появился молодой благородный единорог. Цири, Золтан, Ярпен Зигрин, Трисс и твой покорный слуга перенесли ваши с ведьмаком тела в лодку у пристани на озере Лок Эскалот. Момент был драматичный, тяжёлый и страшный и, вместе с тем, красивый. Возможно, мне привиделось, но рядом с лодкой стояли Кагыр, Мильва, Ангулема, прощались, провожали в последний путь.
Лютик часто заморгал, отвернулся. Когда глаза перестало щипать, взялся за бутылку, налил вина.
— Мы тогда не знали, что Цири найдёт способ.
— Продолжай, прошу тебя. — Йеннифер не притронулась ни к колбаскам, ни к печёному картофелю, лишь кубок был в её руках. Фиалковые глаза в отблесках свечей мерцали.
— Впоследствии говорили, что погром был явлением совершенно стихийным, спонтанная вспышка праведного гнева. Другие утверждали про тщательную подготовку резни нелюдей. Говорили, что за несколько минут до событий на улицах появились телеги, с которых людям принялись раздавать оружие. Якобы зачинщиками и провокаторами были лица, которых никто ранее не знал и которые прибыли в Ривию неведомо откуда и потом исчезли неведомо куда. В доказательство приводили долгое бездействие армии.
Лютик промочил горло, вытер губы рукой.
— Признаюсь, рыться в причинах конфликта у меня не было ни малейшего желания, значение имело лишь то, что защищая меня, которого могли принять за эльфа и зарезать, погиб мой близкий товарищ. Ривия навсегда стала для меня некой чашей скорби, про́клятым местом. Удручённое настроение было не только у меня, но и у краснолюдов, Трисс. Мы посидели в разгромленной корчме, выпили водки из тех немногих запасов, что каким-то чудом уцелели, помянули вас, рассуждая о горькой иронии, что Геральт наконец оправдал своё прозвище, а потом как можно скорее убрались из подлого, окаянного города, где злоба и ненависть ещё не улеглись. Выпьем…
Он вздохнул и быстро опрокинул в себя кубок. Йеннифер, покусывающая губы, сделала большой глоток.
— Куда ты направился? — спросила она.
— О, мой путь был извилист. В прямом и переносном смысле. Сначала я ехал с Золтаном и Ярпеном, но скоро нам стало некомфортно вместе, и мы расстались. Они повернули к Горе Карбон, а я пересёк границу с Аэдирном. Ехал по тракту, ведущему в Венгерберг, где можно было разжиться работой при дворе Демавенда, да на полпути сделал крюк к Гулете. Ехал долго, не оглядываясь назад, нигде не задерживаясь, ехал, пока через два месяца не заметил впереди башни Оксенфурта. И, честно тебе скажу, в тот раз пёстрый, весёлый, шумный город с кабаками, трактирами, постоянным праздником и непрекращающимся кутежом не принёс мне забвения. Не утешали даже бордели, представляешь?
— Сочувствую. Правда, искренне сочувствую.
— Без Геральта… и тебя тоже… для меня будто погасло солнце. Не просто что-то кончалось, а уже кончилось. Что-то померкло, оборвалось. Только через год, следующим летом, мне удалось завершить первую с того рокового дня балладу.
— О гибели ведьмака и чародейки, полагаю?
— О потерявшем музу трубадуре. О гибели ведьмака и чародейки я так и не начал. Не написал ни строчки.
— Прошляпил такой благодатный сюжет?
— Зря насмехаешься, кисонька. Я открываю перед тобой сердце, а оное ранее было закрыто для всех.
— Извини. Чародейская привычка — быть циничной… Я понимаю твою тоску, Лютик. Отлично понимаю.
— Давай лучше выпьем.
Лютик наполнил кубки, Йеннифер подлил немного, себе — до краёв, выпил, глядя на колеблющиеся огоньки свечей, таинственным светом отражающиеся в тёмном зеркале. Вечерний разговор разбередил старые раны, в груди жгло калёным железом, вино заливало пожар.
Йеннифер пила медленно.
— Расскажи про Трисс, — попросила она. — Что с ней сейчас? В Нильфгаарде я не смогла получить сведений.
— С рыжулей всё хорошо, — уверил Лютик. — Она, насколько мои данные достоверны, живёт в своём доме в купеческом квартале Вызимы, как и прежде, советница короля Фольтеста. Справилась со стрессом, очаровательна и элегантна, писаная красавица, хоть и не носит платьев с глубоким деколь… Йеннифер, с тобой всё в порядке? Ты побледнела.
Он схватил чародейку за руку, перепугавшись, что та прямо за столом лишится сознания. Кисть была холодной, как лёд, но Йеннифер забрала её и рассмеялась.
— Какой же ты глупый, трубадур!
— Глупый? Почему же? — распалился Лютик и вдруг хлопнул себя по лбу: — О, дьявол! Не стоило расписывать совершенство одной женщины перед другой! Думал, вы близкие подруги.
— Я тоже так думала.
— Поссорились? В Ривии на ней лица не было. Едва лодка с вами растворилась в тумане, Трисс расплакалась на моём плече, а после замкнулась в себе. Она даже просила разрешения отплыть с вами, но Цири ей отказала. Две стопки водки вывели Трисс из ступора, но моральное истощение сопровождало нашу общую знакомую до самой темерской столицы и ещё неизвестно какой срок после. Ваша внезапная кончина здорово её подкосила, я это собственными глазами видел.
— Очень в стиле Трисс, — усмехнулась Йеннифер, вольно откидываясь на стуле. — Только ты приметил не всё. Моя так называемая подруга лила слёзы по Геральту, а по мне горевала разве что для вида. Не удивлюсь, что она радовалась моей кончине — я для неё давно уже стала соперницей. Направляясь в Ривию, мы действительно разругались: Трисс предъявляла свои права на Геральта. Ха! Войдя в Ложу чародеек эта кроткая девушка не на шутку возгордилась. Хорошо, что Цири ей отказала. Пусть идёт к чёрту со своей ревностью, на острове нам с ведьмаком было хорошо вдвоём.
— А если Трисс раскаялась? — спросил Лютик.
— Тогда я признаю свою ошибку и извинюсь перед ней. Но такой шанс маловероятен, поверь мне. Пока же я не хочу давать Трисс знать о своём воскрешении и просить у неё помощи. Она присвоит все заслуги себе, как это случилось с градобитием, а неудачи свалит на меня.
— От меня она не узнает. Неблагодарное дело лезть промеж бабских разборок.
— Правильная позиция. А теперь давай спать, я неимоверно устала.
Йеннифер допила вино, поставила кубок на стол и встала. Лютик смотрел на неё, обёрнутую простынёй. Тонкая льняная, местами влажная материя облегала одни изгибы точёной фигуры, складками спадала на других, притягивая взгляд и заставляя воображение дорисовывать недостающие, весьма будоражащие плоть детали. Чародейка, казалось не замечала его алчущего любопытства, повернулась спиной, взмахнула водопадом иссиня-чёрных подсохших волос, провела по ним ладонью, зачаровывая окончательно высохнуть. Даже выставленный острый локоток был великолепен и притягателен.
— Я прогуляюсь, — сказал Лютик, подрываясь, пока непристойные желания лавиной не захлестнули его. Запечатал бутылку и надел штаны с сапогами. — Доброй ночи, солнышко.
Йеннифер затушила свечи.
Лютик спустился во двор. У огня, разведённого в низких металлических чашах, грелись и болтали постояльцы, среди которых были и купцы, и воины, и разного рода ремесленники. В одну из компаний входили два друида в длинных зелёных балахонах и жрец Вечного огня в красной мантии. По обыкновению, самыми шумными были краснолюды, а самыми запальчивыми — эльфы. Однако конфликты не разгорелись, возможно, они начнутся позже, после того, как запасы алкоголя в корчме значительно оскудеют, и, соответственно, градус в крови повысится.
Один из купцов, поджарый дядька в расшитом полукафтане, завёл с ним разговор, сетуя, как по дороге сюда попал в рытвину и лишился сразу двух колёс на телеге, отчего пришлось вызывать мастера аж из самого Великого Лога, а этот мошенник содрал половину всей вырученной прибыли и…
Конец истории Лютик не дослушал, ушёл, объяснив, что приспичило в отхожее место. На самом деле ему было не интересно. Он думал о Йеннифер, представлял, как она ложится на узкую постель, тугие локоны рассыпаются по мягкой подушке, стройные ноги укутывает одеяло. Вспоминал, как её тело дрожало в его объятиях. Надеялся, что сегодня она достаточно хорошо себя чувствует.
Ещё он думал о Геральте, в безумной скачке пересекающем десятки, а может, тысячи миров. У него при всей его богатой фантазии даже представить не получалось, что это за миры, как они выглядят, кто их населяет. Поднимал голову вверх, но небо было ясным, с крупными звёздами, ясным полукругом месяца, без коней-скелетов и их зловещих всадников.
Ему хотелось верить, что Геральту удастся спастись от Дикого Гона, как Йеннифер, но в этом вопросе он был реалистом. Одно чудо ещё возможно, два — никогда.
Побродив по окрестностям, Лютик вернулся в комнату, поправил сползшее одеяло чародейки и лёг. Он тоже устал.
Проснувшись чуть свет, они позавтракали остатками ужина, разогретого магией, и продолжили путь, пересекли по каменному мосту реку Исмену и к полудню оставили Каррерас далеко позади. Впереди лежало княжество Элландер с одноимённой столицей. Туда вёл прямой широкий тракт, однако Йеннифер настояла сделать крутой крюк на восток.
— Там растёт лес, небольшой, можно сказать, крохотный, но по древности практически равен Брокилону, — аргументировала она. — Такие места сосредоточие Силы, получится зачерпнуть много.
Лютик повернул жеребца.
Древний лес представлялся ему таким же дремучим, с непроходимыми чащобами и гигантскими, поросшими мхом, деревьями, снизу доверху обвитыми ползучими плетями, каково же было его удивление, когда они въехали в совершенно светлую рощу. Ветви находились высоко, над малозаметными тропинками склонялись мятлик и лисохвост, пахло грибами и земляникой.
Почти сразу Йеннифер спешилась, бросила поводья своего коня Лютику и пошла по разнотравью, доходившему ей до колен, останавливалась, вытягивала руки, закрывала глаза. Иногда возле её пальцев воздух будто рябил, уплотнялся, тогда на лице чернули сначала появлялось напряжение, потом она стискивала зубы и наконец расслаблялась, руки убирала с торжествующей улыбкой.
Она исследовала лес без какой-либо видимой упорядоченности, следуя каким-то своим магическим ощущениям. Лютик тихонько двигался за ней, пока не наткнулся на пригретую солнцем поляну, сплошь поросшую земляникой, от которой исходил изумительный аромат. Большинство ягод ещё не созрели, и цветение было в разгаре, из-под резных листиков высовывались белые, с жёлтой сердцевинкой звёздочки, но и красные точки вдоволь рассыпались по зелёному ковру. Лютик ползал, закидывая в рот и собирая в горсть для Йеннифер. Когда поднял голову, чародейки рядом не было.
— Холера! — Он подскочил на ноги, выкинул землянику и рванул за поводья пасшихся лошадей. — Йеннифер!
Ему не ответило даже эхо.
Жужжали над цветами насекомые, щебетали птицы, тихо колыхались былинки, покачивались листки. Можно ли в этом разноголосье пропустить открытие портала? Лютик был уверен, что нет. Порталы открывались шумно, будто воронка, засасывающая воду, или раскаты грома на горизонте.
Окликая Йеннифер, он потащил жеребцов туда, где видел её последний раз, вглядывался в траву, где она примята, надеясь различить следы и пройти по ним. Как назло, молодая трава была пружинистой, успела воспрянуть в полный рост, заметая следы, глаз был не так зорок, как у ведьмака или вояк-краснолюдов. Попадались сломанные стебли, но были ли они раздавлены ногой чародейки?
— Йеннифер!
Остановившись, чтобы очередной раз осмотреться, Лютик испугался, что он и сам заблудился. Лес не стал темнее, но стал гуще, с подлеском из ракитника, малины, диких роз. Заросли кустарника попадались всё чаще, закрывая обзор. Колючие ветви цеплялись за одежду, притороченные сумки, гриву, царапали, жеребцы упрямились, ржали.
— Йеннифер!
Лютик волновался, что не найдёт её. Что она водила его за нос и сбросила, как обузу, при первой же возможности, когда напиталась магической силой, упорхнула.
Но вскоре он понял, что его страхи напрасны.
Раздвинув гибкие ветви, поэт увидел Йеннифер и то, на что она заворожённо смотрела. От неожиданного зрелища и у него перехватило дыхание.
Это были руины эльфийского сооружения, вероятно, храма, величественного даже в разрушенном, погружённом в забвение состоянии. Молочный алебастр и потрескавшийся с веками мрамор, остатки увитых плющом колон со стрельчатыми арками, осыпающиеся дуговые лестницы, барельефы с отколотыми частями и статуи, поверженные с пьедесталов, много статуй, но ни одной целой, а в сердце утраченной рукотворной красоты пыльная чаша давно высохшего фонтана.
Над руинами, которые когда-то были произведением архитектурного искусства, царила тишина, будто не существовало суетного мира за обломками резных колоннад. Будто выщербленные ступени, куски алебастра и вековой лес вокруг — всё, что есть. И стоят они, осиротевшие дети ушедшей цивилизации, одиноко белеющие среди листвы, утонувшие в траве, и не могут ничего изменить, нет ни троп, ни дорог, которые бы привели сюда и вернули развалинам былой блеск.
Прекрасно, торжественно и грустно.
Лютик подошёл к Йеннифер, предоставив коней самим себе.
— Не только менестрелей вдохновляют живописные развалины? Эти мраморные глыбы явно знавали лучшие и худшие времена. Они видели любовь, верность долгу, кровь и боль. Не удивлюсь, если с каждым камнем связана романтическая и душещипательная история.
— Да, эльфы любят любую бытовую чепуху превращать в трагедию, в этом ты прав. — Йеннифер не обернулась, разглядывала. — А их павшие в бессмысленной борьбе предки любили, просто обожали, превращать свои склады, купальни и прочие нужники в мраморно-алебастровые шедевры. Не восхищайся всем, что видишь, Лютик.
— Так это нужник? — охнул трубадур, внимательнее осматривая поросшие зеленью руины.
— Нет, успокойся. На этот раз это полезное здание. Полезное для меня. Это святилище. Какой-нибудь Деве Лесов. Впрочем, кому оно посвящено — неважно, хоть Духу Болотных Испарений. Важно, что оно построено на пересечении потоков, тут столько Силы, что ею можно заполнить озеро Лок Эскалот, если вода в нём вдруг исчезнет. Я чувствую её, чувствую, как она тянется ко мне, хочет, чтобы я её взяла, и я намерена это сделать. Тебе лучше отойти.
— Почему? Это опасно?
— Не для тебя.
— Дьявол, ты снова принимаешь меня за малодушного? — напыжился Лютик. — Между прочим, я совсем не такой, или, по-твоему, я могу думать только о себе? Не умею беспокоиться о ком-то другом?
Йеннифер повернулась, поставила руки в бока.
— И я, представь себе, и я умею беспокоиться о ком-то другом. А теперь иди, отойди к тем ивам, — она указала на два дерева со свисающими до земли ветвями. — Держи коней, им может не понравиться то, что здесь будет происходить. Иди и не мешай, мне нужна эта Сила.
Лютик собрался запротестовать, но под направленным на него просительным взглядом забрал коней и поплёлся к плакучим ивам справа от развалин.
Он сел рядом на пенёк так, чтобы обозревать всю картину. Йеннифер зашла вглубь разрушенного святилища и, как и раньше, вытянула руки, закрыла глаза, чуть запрокинув голову, что-то неслышно бормотала, губы шевелились. Ровным счётом ничего, кроме мерцания воздуха у кончиков её тонких пальцев, не происходило, кони вели себя спокойно.
Лютик созерцал стройную фигурку в обтягивающих ноги чёрных штанах и такого же цвета бархатной курточке и размышлял о словах Йеннифер. Она сказала, что умеет беспокоиться о других и безусловно имела в виду его.
Вообще-то он никогда не был против, чтобы о нём беспокоились и заботились, даже настаивал на этом и принимал повышенное внимание, как само собой разумеющееся, но то были другие дамы, а Йеннифер совсем иное дело. Они с ней не были друзьями, не были любовниками, нежданная бескорыстная забота обескураживала.
И грела душу.
Отвлекли кони. Они внезапно заволновались, заржали, мотая головами, натянули поводья, едва не вырвав их из руки.
— Спокойно, коники, спокойно. — Лютик вскочил с пня, крепче перехватывая поводья, пытаясь погладить по шеям, но жеребцы артачились, норовили встать на дыбы, били копытами. — Вот черти! Да смирно вы! Сейчас всё кончится! Йеннифер сейчас закончит, ей нужна эта энергия, разрази вас гром!
В такт его словам сзади что-то громыхнуло, по листьям пронёсся ветер, осыпая с соцветий пыльцу, а после всё стихло, будто ничего и не было, жеребцы прекратили рваться прочь, стали ровно, лишь фыркали и прядали ушами.
Лютик почуял неладное. Обернулся.
Йеннифер лежала ничком на покрытом облупившимся орнаментом обломке алебастровой колонны, но не только это вызывало тревогу — в радиусе десятка шагов от неё не осталось ни одной живой травинки. Каждый листик, стебелёк, цветок будто ускоренно прожил свой жизненный цикл, пожелтел, иссох, облетел на землю, вместо сочной зелени вверх торчали жёсткие былки.
— Твою задницу! — выругался Лютик и, отпустив поводья, помчался через руины, перескакивая безголовые статуи и груды мрамора. Прыти придавал страх, что чародейка переусердствовала с экспериментами и умерла.
Она дышала. Лютик перевернул её и увидел, что грудь слабо вздымается, при этом лицо не бледное, как при обычном обмороке, а красное, будто долго находилось возле костра, и рука, до которой он дотронулся, горячая, как огонь.
— Йеннифер, холера тебя побери…
Лютик расстегнул её бархатную курточку, расшнуровал до середины груди бледно-розовую блузку, в вырезе которой открылись упругие грудки, но он смотрел на них лишь мгновенье, потряс за плечо.
— Йеннифер! Очнись! Всеми богами молю, мать твою, приди в себя. Не пугай меня…
Реакции не было, и Лютик занёс руку, чтобы ударить по щекам, и вот тогда Йеннифер перехватила его за запястье.
— Ты что задумал, мерзавец?
Она произнесла это плохо шевелящимися губами, шепча и съедая звуки, но Лютик выдохнул и засмеялся.
— Я уж решил, что ты окочурилась, ведьма.
— Рано обрадовался…
Они засмеялись, даже Йеннифер тихим уморённым смехом. Смеялась, лёжа на коленях у Лютика, не предпринимая попыток подняться. Её курточка испачкалась, к бархату прилипли соринки, несколько высохших травинок запутались в пышных волосах, Лютик бережно выбирал их.
Минута веселья закончилась, и Йеннифер всё-таки села, на колонну, на которую недавно упала, глянула в клин расшнурованной блузки.
— Тебя так и манит поглазеть на мои сиськи.
— Что ж мне делать, кисонька, если они красивы? — Лютик тоже пересел, но на валяющуюся рядом половину статуи, отряхнул штаны. — Тебе лучше? Ты пылала изнутри, будто поглотила огненного элементаля.
— Почти угадал, — сказала Йеннифер, отряхивая курточку. Тесёмки на блузке она завязала намного ниже, чем было, так, что в вырезе виднелась аккуратная ложбинка между грудей, будто нарочно, чтобы он туда пялился. — Я поглотила Силу, всю, до какой могла дотянуться, и этого оказалось много, гораздо больше, чем я могу в моём состоянии впитать. Представь кувшин, который решил вместить в себя целую винную бочку. На меня словно обрушилось цунами. Энергия вошла в меня, наполнила, а лишняя хлынула обратно.
— А эти метаморфозы, — Лютик отвлёкся от декольте и указал на выжженный круг, — от входа или выхода?
— Здесь я вытянула Силу без остатка. Такое бывает.
Лютик покачал головой:
— Стоило так рисковать?
— Стоило, Лютик, ещё как стоило. Следующей весной трава вырастет снова, а мне некогда ждать, для поисков Цири мне нужна вся моя магия. К возвращению в Венгерберг я обязана полностью восстановиться.
— Ты погубишь себя такими экспериментами.
— Ну и что, Лютик, ну и что.
Лютик любовался ею. Не только красивым лицом с выразительными фиалковыми глазами, чёрным разлётом бровей, губами в трещинках, каскадом вьющихся прядей или грациозной даже при усталости позой, ногой, перекинутой на ногу, стройным бедром — он любовался жертвенностью Йеннифер, её чуткостью, храбростью и целеустремлённостью. Всё, чего он хотел — защитить её.
Но он был всего лишь поэтом.
Предоставленные сами себе кони подобрались ближе, пофыркивали, отгоняя насекомых, щипали траву. Лютик поднял голову вверх, нашёл солнце, золотившееся сквозь листву, и подумал, что надо бы перекусить и отправляться дальше, если они хотят заночевать с комфортом.
— Побудем здесь ещё немного, Лютик, — попросила Йеннифер, будто прочитав его мысли, а может, действительно прочитав, теперь ей на это наверняка хватало Силы. — Побудем совсем немного, толику отдыха мы ещё можем себе позволить.
— Для тебя всё, что хочешь, милочка, — ответил Лютик и театрально поклонился.
Йеннифер улыбнулась, а затем устремила взгляд на руины, рассматривала устоявшие вертикально колонны, лепнину на стрельчатых арках, балюстрады лестниц, плохо сохранившиеся барельефы и всякую мелочь.
— Ты был прав, говоря, что у этих руин есть история, — произнесла она. — Я познала её, впитывая здешнюю Силу. Хочешь услышать?
— Хочу ли я? — воскликнул поэт. — Ещё спроси, хочу ли я, чтобы меня почаще посещала муза! Рассказывай, а я принесу нам вина.
Он достал из сумки бурдючок, куда утром налил розового назаирского вина, и бутерброды с малосолёной ветчиной, жеребцам дал хлеба и яблок.
Пока занимался этим, Йеннифер начала рассказ:
— У этих руин есть название. Duen A'baeth, что в переводе со Старшей Речи значит «Место поцелуев». Его дали святилищу ещё при строительстве. Здесь, в этих прекрасных белокаменных павильонах чтили возвышенные чувства, два столетия сюда приходили молодые эльфы и эльфийки, чтобы признаться друг другу в любви, поклясться в верности. Часто тут заключали браки.
— Все были счастливы, пока на континенте не расселились люди, — предположил Лютик, отдавая бурдючок и часть бутербродов. — Не трудно догадаться, прости, все эльфийские легенды имеют одинаковую сюжетную завязку.
Йеннифер глотнула вина, а ветчину с пшеничным хлебом отложила на плоский осколок мраморного постамента, вполне пригодный под столик.
— Вижу, ты хорошо разбираешься в эльфийском фольклоре, — сказала она, — эта легенда, конечно же, не исключение. Миграция людей от устья Яруги и дельты Понтара, где со своих кораблей высадились первые переселенцы, постепенно согнала Aen Seidhe с обжитых земель в глубине континента и в следствие этого стала причиной запустения десятков подобных мест, но это было позже, гораздо позже. А пока лёгкая и непринуждённая эльфийская молодёжь наслаждалась влечением плоти, предавалась утехам, неистово и страстно любила. Там, где сейчас плющ и крапива, звучали вздохи возлюбленных, менестрели играли на лютнях и свирелях чарующие мелодии, юноши дарили избранницам символы своей привязанности — перстеньки или амулеты.
— Ни дать, ни взять идиллия, — согласился Лютик, заметив, что Йеннифер настроилась на меланхоличный лад. Повёл рукой по заросшим травой руинам. — Не трудно представить длинноволосые остроухие парочки, слившиеся в объятиях в серебристом свете луны, или ярким днём склонившихся друг к другу у алтаря среди кустов нежных роз. При капельке воображения эти образы как наяву.
— По преданью, последней парой, которая посетила святилище перед тем, как эльфы навсегда покинули эти леса, были Риорн и Илайна. Юноша был искусным лучником, не взирая на возраст, а Илайна своей красотой могла бы затмить Францеску Финдабаир, которая, впрочем, тогда ещё не родилась.
— Прости, что влезаю, — вставил Лютик, — но обязан сказать… Я не слишком близко знаком с Францеской, видел её лишь однажды, на Таннеде накануне той злополучной ночи, но даже при таких обстоятельствах искренне утверждаю — ты доподлинно прекраснее её, кисонька.
Йеннифер удивлённо вскинула чёрные брови, не донеся бурдючок до губ, и после рассмеялась, махнула рукой:
— Ох, Лютик! Как же мне нравятся твои тривиальные комплименты!
— Вовсе это не комплимент и тем более не тривиальный. Это правда, моя дорогая, чистейшая правда.
— Спасибо, Лютик.
— Продолжай, пожалуйста: зачем Риорн и Илайна пришли сюда?
— За тем же, что и все — они хотели поклясться перед своими святынями в нерушимости чувств. — Йеннифер вновь стала печальной. Глотнула вина и отдала бурдючок. — Назавтра они со своими сородичами отправлялись в поход в поисках нового пристанища подальше от людей, на земли современных Аэдирна и Доль Блатанны, и в этот новый нелёгкий и унизительный этап жизни они хотели вступить вдвоём. К их счастью, молодые сердца горели любовью, и они не думали о том, сколько трудностей ждёт впереди. Они прогулялись по мощёным дорожкам под сенью вековых вязов и лип, Риорн сорвал розу с пышного куста и воткнул её в волосы Илайны, а после, вон там, у фонтана, который ещё бил тугими студёными струями, обменялись клятвами и скрепили свой союз поцелуем. И это был последний поцелуй Duen A'baeth.
Чародейка замолчала, чтобы усилить впечатление. Лютик и так сидел, потрясённо раскрыв рот. История была восхитительной, если домыслить щепотку страданий, сделать акцент на чувственности, выйдет отличная баллада, станет жемчужиной обновлённого репертуара.
Лютик досадно встрепенулся, опомнившись: не до песен сейчас, да и Йеннифер была задумчива, покачивала ногой, разгадывая увитые зеленью развалины.
Он отставил бурдючок на мраморную плиту к бутербродам, пересел на колонну к Йеннифер. Предложил, говоря нарочито задорно:
— Такое дело, кисонька… Мы ведь можем повлиять на легенду, вписать новые строчки. Догадываешься, как?
— Говори, не томи, у меня всё ещё мало сил, чтобы играть в интеллектуальные игры.
— Поцелуй, — сказал Лютик. — Если мы поцелуемся, Риорн и Илайна больше не будут последними, кто сделал это в Duen A'baeth. Сомкнув уста, мы воскресим утраченный обычай, сорвём пелену забвения. Что скажешь, кисонька?
Он скользнул пальцами по щеке и подбородку Йеннифер, смело привлёк её к себе, не отрывая глаз от бледных, в трещинках губ. Её грудки прижались к нему, и расстояния между лицами почти не осталось…