Дикие травы

      Йеннифер свернулась калачиком, голова покоилась на его вытянутой руке, гладенькая тёплая попка упиралась в пах, вызывая прилив крови к нему, медвежья шкура сползла с хрупкого плечика. Проникавшее в щели солнце золотило кожу, бликами путалось в буйных встрёпанных волосах, Лютик сквозь опущенные ресницы любовался игрой света, танцем мелких пылинок, что кружили, как ореол. Наслаждался уютной близостью тел, вспоминая в деталях исступлённое соитие, страсть, вспыхнувшую, как голод, отчаянную, шальную, кипевшую, пока они не уснули, насытившиеся и удовлетворённые.       Преступившие табу.       Предавшие.       Ни один из них за все свои жизни ни соблюдал в отношениях моногамию, ни он, ни Йеннифер, ни Геральт, но липкое мерзкое чувство отвратительным слизняком приклеилось к душе. Это было новое чувство, Лютик не помнил, чтобы ранее испытывал раскаяние.       Хуже было лишь то, что он не мог заставить себя перестать обнимать Йеннифер, поглаживать, млея от сирени и крыжовника.              Рука, на которой лежала прелестная головка, начала затекать. Поэт вытерпел, сколько смог, и аккуратно вытащил её, чтобы встать. Вообще, он давно обдумывал эту мысль — встать. Встать, забрать вещи и уехать. Он не знал, каким будет утренний разговор с Йеннифер, в какое русло потечёт, не хотел видеть в её глазах безразличие, разочарование или насмешку, вкупе с которыми обязательно будет то же мучительное сожаление.       Ах, если бы кисонька была простой бабой, а не сложной исключительной натурой…       Если бы между ними не стояла тоска, если бы друг ведьмак не пропал без вести…              Лютик сдвинул шкуру и сел, ощущая себя Геральтом, ввязавшимся в пагубные противоречивые отношения, сбегающим от своих женщин и трудных разговоров с ними. Поискал нижнее бельё в груде сброшенной в разгар страсти одежды.       — Удираешь? — тонкие пальцы сжали его запястье, Йеннифер зевнула.       — О, нет, нет, конечно, — натянуто рассмеялся Лютик, — как ты могла такое подумать? Я собирался выйти посмотреть: мне показалось какое-то животное взвизгнуло. Наверно, крыса попала под охранное заклинание.       — Я ничего не слышала.       — Ты сладко спала, моя дорогая. Извини, что потревожил. Понежься ещё немного, пока на траве не высохнет роса. Сегодня будет чудесный день.       — С удовольствием.       Йеннифер откинулась на спину, выпростала из-под медвежьей шкуры руки и с упоением потянулась, прикорнула, подложив под щёку ладони. Красно-лиловые звёздочки на её коже, результат действия эликсиров, уменьшились и поблекли будто звёзды в предрассветном небе.              Одевшись, Лютик проверил территорию возле дома. Охранные заклинания действительно остановили незаконное проникновение в хижину, только жертвой пала не крыса, а кролик. Трубадур нашёл его на плохо различимой тропинке среди зверобоя и двустрела, выпотрошил и запёк на костерке из досок, служивших некогда перилами крыльца.       Йеннифер вышла на пленительный запах жареного мяса. Полуодетая и очаровательно заспанная.       — Мм, — втянула она воздух носом, оглядела румянящуюся на огне тушку бедолаги кролика. — Не предполагала, что ты умеешь разделывать дичь. Как аппетитно пахнет!       — Можешь полагаться на меня в любом деле, — лучезарно улыбнулся Лютик, вертя прут, на который был нанизан зверёк. Радовался, что разговор не касается и, по всей вероятности, не коснётся событий прошедшей ночи, а Йеннифер при этом себя ведёт, будто ему всё приснилось. Радовался, конечно, тому, что она не разочарована, не удручена, а то, что она не пожелала ему доброго утра поцелуем, огорчало.       Лютик встряхнулся.       — Завтракаем и отправляемся, — сказал он. — К вечеру будет во Флотзаме, и я накормлю тебя поистине королевским ужином. Тамошняя кухня специализируется на рыбных блюдах, а в одной таверне на главной площади подают отменную уху из пескарей и наивкуснейшее филе трески в сырном кляре. Аж слюнки текут, как вспоминаю!       — Часто бывал там? — поинтересовалась чародейка.       — Да, — протянул Лютик, — доводилось останавливаться во время путешествий по Понтару. Плавал на барже, так безопаснее и быстрее. На суше рыщут скоятаэли, а на реке их нет. Местные говорят: «Эльф что кот — воды не любит». Порт фактории обязательный перевалочный пункт на всех маршрутах, там отличные возможности для заключения сделок, ну и развита сопутствующая инфраструктура… хм, индустрия развлечений.       Он не уточнил, что она представлена в основном борделями, от третьесортных до элитных, посещением которых, не считая таверн, каждый раз и ограничивался. Тема сладострастия сейчас была скользкой.              Ехали быстро, полностью углубившись в непроходимые кущи. Обозы попадались редко, с вооружённой охраной, хватающейся за мечи и гизармы при топоте догоняющих лошадей. Только Лютик сомневался, что «белки» атакуют верхом и оповещают о себе заранее, скорее уж остроухие спрячутся на деревьях и всадят стрелу так тихо и молниеносно, что ты и понять не успеешь, отчего меркнет свет и земля бьёт по лицу, а после испустишь последний вздох. Сходить с дороги не рекомендовали тут и там застрявшие в стволах деревьев стрелы, украшенные серыми перьями, доходчиво намекавшие, что на этих землях dh'oine не ждут.       Дважды встречались гниющие, обглоданные червями и трупоедами тела тех, кто по незнанию или глупости пренебрёг предупреждением. Их остановили на самой кромке лесных насаждений, в пяти шагах от накатанного грунта, из неподдающихся идентификации останков торчали стрелы, несомненно, с особыми наконечниками — с остриями, расположенными под углом, ввинчивающимися в мишень, что делало невозможным их извлечение.       Лютика преследовало ощущение слежки, постоянного взгляда на спине, по позвоночнику бежали мурашки. Он подгонял коня, чтобы не отставать от Йеннифер, несущейся словно чёрный стремительный вихрь, по причине, конечно, не страха перед нападением эльфов, а желания засветло добраться до фактории.       Широколиственный лес смыкался над головой кронами, кричал сотней птичьих голосов, стрекотал трелями насекомых, пел ветром в вершинах. Солнце слепящей мозаикой мелькало среди листвы, стремясь дотянуться до нижнего яруса, высушить влагу, но не дотягивалось.       Привал позволили себе только раз, там, где тракт пересекал безымянный ручей по каменному, выгнутому дугой мостику и рядом был устроен водопой. Напоили коней, смыли с себя усталость и пыль. Йеннифер приняла эликсир, покрылась холодным потом, но говорить об этом отказалась, хотя, когда они продолжили путь, с галопа перешла на рысь. К счастью для обеспокоенного Лютика, ветер стал доносить запахи реки, лай собак, грохот механизмов и прочие звуки цивилизации.              За изгибом дороги Йеннифер резко осадила жеребца, поэт чуть не налетел на неё.       — Тебе хуже? — испугался он.       — Я в порядке, — отмахнулась чародейка, поворачивая коня назад, продвинулась на пару десятков шагов, что-то высматривая в кустах игольчатого мирта. Лютик подъехал и увидел валяющийся там, вывороченный с корнем и облепленный улитками пограничный столб. Его сломали и бросили в заросли никак не меньше нескольких месяцев назад, табличка с гербом отскочила и лежала рядом, присыпанная землёй, краски наполовину вымылись и смылись дождями, но отлично угадывался желто-красный шеврон, геральдическая фигура в виде крыши, именуемая стропилом, на чёрном фоне.       — Лютик, это же герб Аэдирна? — будто могла ошибаться, уточнила Йеннифер. — Не рано ему тут находиться? Граница должна проходить по ту сторону Флотзама. Мы не сбивались с пути, да и путь тут один.       — Путь один, — подтвердил Лютик, удерживая пытающего уйти с дороги к более сочной траве жеребца, — и ошибки нет, столб стоял на своём законном месте. По крайней мере, оно считалось таковым некоторое время. Ты разве не знаешь подробностей Цинтрийского мира? По договору между странами крепость Хагга и Флотзам отошли Аэдирну. Правда, королю Демавенду недолго удавалось с них наживаться, прошлой осенью Фольтест с помощью своего специального отряда «Синие полоски» вернул владения. Так что граница сейчас там, где и была до войны.       Йеннифер, сжав губы, посмотрела на табличку со стёршимся гербом.       — Похоже, это одно из белых пятен в моей памяти — Цинтрийский мир. Даже не помню, успела ли я изучить все его пункты до поездки с Цири и Трисс в Ривию. В при императорском дворе мне доводилось беседовать о нём с Шилярдом Фиц-Эстерлендом и другими вельможами, но, ты же понимаешь, в Нильфгаарде иные мнения об этом пакте, практически означающем капитуляцию и потерю большинства захваченных территорий. Впрочем, неважно. Едем, мы уже близко, скоро начнёт темнеть.       Лютик с облегчением согласился. Весь разговор ему чудился скрип натягиваемой тетивы.              Скоятаэли тем не менее пожалели тратить на них стрелы и никак не обнаружили своего присутствия. Фактория же встретила недружелюбно, скучавший у запертой калитки караул с темерскими лилиями на мундирах оживился и преградили ворота, учинили допрос. Два путника, один из которых женщина, путешествующие по суше через кишащие опасностями чащобы, налегке и без торговой цели вызвали у них подозрение.       На вид они были исполнительными болванами, но Лютику потребовались все навыки в риторике, чтобы убедить их в мирных намерениях своей миссии. Йеннифер не вмешивалась, но держала правую руку у бедра так, чтобы в считанные мгновенья сделать ею пасс, сопровождаемый заклинанием. Наверняка она хотела не убивать солдафонов, а лишь одурманить и склонить на свою сторону. Однако этого не потребовалось, Лютик всё уладил. Весомую роль в этом сыграли лютня и двадцать оренов серебром.              Лютик расслабился, когда высокая каменная стена отделила его и Йеннифер от леса. Не спеша, они поехали по невзрачной кривой улочке, рассматривая приземистые жилые хибары и вместительные склады. Батраки на тачках перевозили набитые чем-то мешки и ящики, важные счетоводы черкали гусиными перьями в тетрадях. В пыли вместе с собаками и курами копошились грязные дети. Бабы попадались редко, да и то выглядели они как работницы индустрии развлечений.       Улица поднималась на пригорок, и оттуда был виден порт. У пристани толпились плоскодонные барки, гички, плашкоуты и даже морские коги, что как челноки возили товары между Аэдирном, Каэдвеном, Темерией, Реданией и приморским Цидарисом. Раздавались зычные команды капитанов, матросы убирали трепещущие на свежем ветру паруса, лебёдки переносили грузы, стражники сопровождали таможенников. На берегу стоял шум и гвалт, будто в сорочьем гнезде.       Лютик обернулся на чародейку, та с интересом следила за происходящим у реки.       — Форпост играет важную экономическую роль, — тоном знатока произнёс поэт, словно Йеннифер сама не способна этого понять. — Кто его контролирует, получает огромные доходы от торговли. Неудивительно, что Фольтест не захотел отдавать его Аэдирну. Вижу, гарнизон увеличен, предположу, что и разведка тут усилена для отлова шпионов, лакомый кусок всякий правитель не прочь прибрать к рукам, и двумя государями список не ограничивается.       — Мы здесь только переночуем, в политику лезть не будем, — улыбнулась чародейка, и на сердце у Лютика потеплело от этой улыбки, но потом ему стало не по себе от того, что он не знал, как вести себя этой ночью, комнату со сколькими кроватями выберет Йеннифер.              Улочка пересекла верхнюю точку холма и пошла вниз, влившись в квартал ремесленников. Прилавки, устроенные возле мастерских и магазинов, пустовали ввиду вечернего часа, лишь мясник в испачканном фартуке разделывал свиную тушу на толстой колоде возле порога своей лавки. Рядом с ним на пне сидел мужчина, разговаривал, попивая из глиняной кружки, и можно было бы подумать, что это покупатель ждёт окорок или вырезку, если бы не мундир, в который он был одет.       Цвета синей стали, перетянутый ремнём на поясе, но главное, белые вставки на рукавах разделяли их на синие полоски.       Из специального отряда короля, несомненно, офицер. Об этом говорил медальон с темерскими лилиями, висевший на массивной цепи на шее, а ещё больше — пристальный, острый, словно нож, взгляд тёмных глаз, которым мужчина как бы невзначай ощупывал каждого прохожего.       На голове у него был шаперон, донельзя странный головной убор. Лютик подумал, что в сравнении с этим нелепым сооружением Геральт несправедливо смеётся над его замечательной шапочкой.       Однако желание рассуждать отпало, когда специалист по особым поручениям сосредоточился на них с Йеннифер. Скользнул лишь мельком, всё так же беззаботно глотая пиво, но, казалось, собрал всю подноготную, сделал выводы. Лютик поклонился ему, помахал рукой создания впечатления беспечного дурачка, но до самой таверны у него холодок гулял между лопаток.       — Плохо, — ответила на его опасения Йеннифер, тоже заметившая человека в синем мундире. — Во внимание темерской разведке лучше не попадать, но сейчас эти шпики выгоднее нильфгаардцев.       С этим Лютик был согласен.              На главной площади поселения воняло падалью. Запах испускал болтающийся в петле на возвышающемся перед резиденцией коменданта эшафоте труп эльфа с табличкой «паршивый скотаель» на ввалившейся груди.       Йеннифер поморщилась и закрыла нос воротничком куртки. Лютик смотрел ещё пару секунд и тоже отвернулся. Бандит бандитом, а такие неромантические картины удручали.       Мимо пустых торговых лотков и закрытых на замок лавок они проехали на противоположную сторону площади, где сквозняк сдувал гнилостный запах, заменяя его на речной, остановились перед двухэтажным каменным зданием с вывеской «Таверна и постой». На углу на кронштейне болталось кованое изображение кровати, на которой вместо подушки чинно возвышалась миска с вьющимся над ней дымком.       В окнах горели свечи и факелы, из выпустившей посетителя двери потянуло рыбной похлёбкой.       — О-хо-хо, — воскликнул трубадур, украдкой потирая уставший от седла зад, — сейчас отведаем прославленной ухи из пескарей, выпьем превосходного вина. Отметим середину пути, кисонька, первый успех в достижении цели.              Не прошло и трёх часов, как Лютик пожалел о съеденной с аппетитом ухе, а также о вкуснейшем филе трески в сырном кляре, тушеных с морковкой угорьках, пироге со щукой и двух мелких плотвичках под восхитительный «Эст-Эст» из Туссента, выблёвывая поистине королевский ужин себе под ноги. И дело было не в свежести использованных поваром продуктов или пищеварительных возможностях собственного желудка, всё было намного проще — его нещадно били.              Его схватили возле конюшни, когда перед сном он вышел по нужде и заодно проверить, как батраки устроили лошадей. Йеннифер приняла эликсир и попросила ненадолго оставить её одну, чтобы она могла спокойно помыться. Выйдя из пахнущего навозом помещения на заднем дворе, Лютик остановился у плетня и, задрав голову к подёрнутой прозрачными облаками звёздной выси, прикидывал, почему она выставила его, если раньше плескалась в бадье при нём, и почему в таком случае кровать в комнате для двоих.       Ответ на первый вопрос возник сам собой, будучи лёгким: действие снадобья на организм с каждым приёмом всё жёстче, кисонька спровадила, чтобы не показывать, как слабеет и как неотвратимо расползаются по телу щупальца багровых клякс.       Над вторым вопросом поэт подумать не успел, поскольку в свете факелов мелькнули длинные узкие тени, и в следующий момент на голову набросили мешок, мир погрузился в абсолютную темноту. Он лишь успел заметить, что ещё несколько теней, в одеждах, длинными подолами напоминающих мундиры «Синих полосок», скользнули в таверну, а потом на него обрушился первый за ночь удар — под рёбра.              Сильные руки скрутили его и потащили, волоча ногами по утоптанной земле, загребая листья и мусор. На каждый крик и зов о помощи, который Лютик пытался подать, его зверски встряхивали и награждали новыми чувствительными тычками, от которых болью вспыхивало всё тело.       — Пустите же, негодяи! Пустите, сукины дети! Изуверы!       В минуту настоящей опасности он не умел молчать, язык предавал его, голос взлетал до невероятных высот, но никто его угроза из-под плотного мешка не впечатлялся, варварски волокли. Лютик старался определить направление, рассмотреть хоть что-нибудь, но слышал только, как шуршат камешки под подошвами сапог похитителей. Дважды его останавливали, и тогда скрипели дверные петли, а после каблуки стали цепляться за высокую траву и коренья, сквозь тряпку доносились стрёкот цикад, собачий лай и чьё-то жуткое рычание.       — Только не в лес! Холера! Пустите! Проклятье!       Лютик мог вопить сколько угодно — у его палачей не было жалости.              Кто-то коротко отдал команду, Лютику почудилось, что женщина, и его грубо развернули и кинули спиной на нечто твёрдое и шершавое, на поверку оказавшееся стволом старого клёна. Плечи, грудь, живот оплела толстая верёвка, намертво пригвождая к дереву. Трубадур дёрнулся, но своей жалкой попыткой только вызвал у разбойников задорный смех. Один подошёл и сдёрнул мешок.       Рассматривать своих обидчиков Лютику было некогда, потому что вкупе к возможности видеть он получил немилосердный удар под дых и согнулся, хватая ртом воздух, насколько позволяла верёвка.       — Мерзавцы…       Едва сумел поднять голову, затянутый в перчатку кулак снова впечатался в живот и, кажется, пробил в нём дыру. И это был не последний. Били до тех пор, пока ужин из наивкуснейших рыбных блюд не полился на землю.       Тогда от него отстали.              Лютик откашлялся, сплёвывая комки вязкой массы, потоптался, приходя в себя, шире расставил ноги, чтобы не наступить в зловонное месиво, и с трудом выпрямился. Во рту было кисло, тело болело, будто по нему проскакал табун переполошённых лошадей, и несло теперь так, как от того скоятаэльского висельника.       Хорошей вестью, пожалуй, единственной, было то, что лицо осталось целым, его не трогали.       — Оклемался, шельма шпионская? — спросил, цыкнув зубом, самый здоровенный из пяти находящихся в поле зрения солдат. Не нильфгаардцы, на них Лютик и не грешил, а «Синие полоски», с этим он угадал. У двоих были факелы, разгонявшие сгустившуюся под деревьями тьму, у одного взведённый арбалет, а уж у каждого — по мечу, но их держали в ножнах.       Кроме того, неплохим обстоятельством можно было считать, что он не в полном монстров лесу, а на каком-то большом пустыре внутри городских кварталов, отделённом от улиц дощатым забором с калиткой. Поверх него виднелись верхние этажи зданий на торговой площади, во многих окнах теплился свет. В комнате, которую они сняли с Йеннифер, тоже.       Вот дьявол! Чародейка должна была уже спать…       Но сокрушаться было некогда, недвусмысленно скалившийся бугай ждал ответа. Лютику пришло на ум возмутиться, что его не считают опасным противником, но он лишь проблеял:       — Ш-шпионская? Это к-кто шп-пион, я?       Он собирался изобразить испуг, однако театральная игра не потребовалась, зуб на зуб не попадал, заикание было естественным, и снова лишь рассмешило темерских разбойников.       — Нет, иерарх Хеммельфарт, — ухмыльнулся бугай. — А может, Радовид Реданский. Или вообще — пророк Лебеда. Ты, конечно, паскуда, или здесь есть другое дерьмо, кроме тебя?       — П-простите, милейший, ваши обвин-нения с-совершенно беспочвенны. Продолжая обвинять м-меня, вы можете соверш-шить непоправимую ош-шибку. Я знаменитый поэт…       Ухмыляющийся мерзавец явно собирался выдать ещё одну остроумную шуточку, но его опередил другой вояка, щуплый, низкий, со светлыми волосами. Он укрывался за ярким светом факелов, стоял, скрестив на груди руки, а теперь вышел вперёд.       — Хватит флиртовать с ним, Силас, — потребовал он… или она. Да, чёрт возьми, это была она! Лютик глазам не поверил. Баба в куцом мундире «Синих полосок», с короткой мальчишеской стрижкой и мечом на поясе. Когда она расплела руки и опустила их, куций мундир и белая рубаха под ним разошлись до пупка, являя загорелую кожу и ложбинку между наливными грудями. Девка наготы не стеснялась.       — Не мешай веселиться, Бьянка, — не глядя на неё, произнёс Силас, — ночь только началась. Погоди немного, и соловьём запоёт поэт энтот.       — В жопу песни. Вздёрни его, и всё тут.       — Погодите! — затрепыхался в путах Лютик, его заикание как рукой сняло и на груди пялиться расхотелось. — Это недоразумение! Недоразумение чистейшей воды! Я поэт! Менестрель! Я не шпион, пёс вас дери!       Вопли безрезультатно терялись в темноте, нервируя арбалетчика. Свирепая Бьянка и бугай, забрав один из факелов, искали подходящий крепкий сук.              Немедленную расправу отсрочило появление на пустыре ещё одного человека. Когда он возник из калитки, Лютик, сыпавший проклятиями и стенаниями, пропустил, но времени прошло совсем немного.       — Эй ты, поэт, перестань орать, как разгулявшийся в марте кот, всю округу перебудишь, — сказал вышедший из мрака на свет человек. — Силас, Бьянка, а вы что делаете? Отставить вздёргивать.       — Но, Роше!.. — взметнулась девушка.       — Отставить, сказал. Мне нужны сведения. Потом разберёмся.       Силас без возражений остановился, занял позицию наблюдателя. Бьянка надула губы, но послушалась, да и не могло быть иначе: приказы отдавал тот самый офицер в шапероне, пивший давеча пиво у лавки мясника. Его глаза в темноте казались совсем чёрными и оттого бездонными, впивались в собеседника, будто эльфийские стрелы с особыми ввинчивающимися наконечниками, что невозможно вытащить.       — Велите меня отпустить! — воспользовался заминкой Лютик. — Вы не имеете права меня удерживать! Я прославленный трубадур, меня знают от Драконьих гор до Яруги, мне рукоплескали во многих замках и дворцах! У меня влиятельные друзья, они будут меня искать! Освободите меня немедленно!       — Заткнись, — просто сказал Роше, забирая у Силаса факел и становясь напротив Лютика.       — Не заткнусь! Вы не имеете права меня затыкать! Это невежливо, в конце концов! Я требую свободы и подобающего отношения!       — Чижик, — обратился Роше к арбалетчику, — вставь ему кляп.       — Хорошо, хорошо, я замолчу, — немедленно сообщил Лютик. — Зачем же так жёстко? Могли бы попросить, как цивилизованные люди…       Чижик сделал шаг к нему, достав из кармана какую-то грязную тряпку, и Лютик мгновенно заткнулся. Сейчас, когда опасность временно миновала, он думал о Йеннифер, что с ней сделали тени в мундирах. Окна комнаты, которую они сняли, продолжали тускло светиться, тогда как на всём этаже свечи уже погасили, погрузив его в темноту. К этому часу заснули даже собаки, лай раздавался реже.              Факел в руках командира специального отряда напомнил, что есть более насущные проблемы для беспокойства. Офицер в шапероне провёл им перед Лютиком, разглядывая лицо. Пламя обдало жаром, трубадур вжался в колючий ствол клёна, испугавшись опалить волосы и брови.       — Я Вернон Роше, — обманчиво дружелюбным тоном представился офицер, — защитник Темерии, нахожусь в этом захолустье по делам государственной важности. А ты бродяга, артист, именующий себя Лютиком, великим поэтом и менестрелем. На самом деле ты виконт, выпускник Оксенфуртской академии.       — У вас потрясающая осведомлённость, господин Роше, но, позвольте, как одно противоречит другому? Я великий поэт, и этого у меня не отнять. Талант не отменить титулами. Или скажете, никогда не слышали моих баллад?       Роше не стушевался.       — Даже великие баллады и талант не оправдывают шпионаж. Шпионам место на шибенице.       — Да что вы заладили? — застонал Лютик. — Клянусь дворянской честью, я не шпион. Я человек искусства, возвышенная, одухотворённая личность, политика меня не интересует, я даже памфлетов не сочиняю, моё излюбленное направление — любовно-героическое. Шпионаж? Я свободная птица, не позволяю дёргать себя за ниточки, точно марионетку.       — Наверное, Дийкстра находился у тебя на особом счету, — хмыкнул Роше, — иначе как объяснить, что ты регулярно приносил сведения этому кукловоду?       При упоминании главы реданской разведки Лютик сглотнул, в груди похолодело, будто в морозный день. Чёртов хитрый темерский лис и вправду был отлично осведомлён, и это сулило серьёзные проблемы. Похищение уже не представлялось недоразумением, на него и Йеннифер нацелились не наобум.              Роше продолжил, многое проясняя. Интонации оставались бесстрастными, приправленными малой толикой любопытства, только чёрные глаза буравили, впиваясь в душу.       — Что делает реданский шпион в ключевом приграничье? Да ещё в паре с аэдирнской чародейкой, советницей Демавенда? Старый чёрт не отказался от притязаний на наши земли, лелеет мечты оттяпать Хагге и Флотзам? Это ожидаемо, никто и не мнил, что он усядется на толстой заднице ровно и беспрекословно подотрётся цинтрийским договором. Но какой интерес имеет Редания? В чём заключается сговор Радовида и Демавенда? Какую выгоду ищет третогорский юнец? Вот что я хочу знать, всего-то. Советую отвечать быстро, связно и исчерпывающе. Если хоть на мгновенье запнёшься или дашь мне повод усомниться в твоей искренности…       — Да откуда мне знать? — взбеленился Лютик и, прошитый болью от впившихся в плечи и грудь верёвок, перестал ерепениться. — Я всего лишь поэт! Я же говорил!       — Врёшь, рифмоплёт, — вздохнул Роше. — Впрочем, это твой выбор. Сейчас ты на территории поселения, и у тебя есть шанс сохранить себе жизнь, но если ты бесполезен, выведем за стены в лес, привяжем где-нибудь возле сожжённой лечебницы для психов. Будь уверен, эдриаги и накеры секреты выпытывать не станут. Эй, Силас, Тринадцатый…       Бугай и другой, с татуировкой, иллюстрирующей его прозвище, на правой стороне шеи сразу выдвинулись к командиру. Подошла и Бьянка, свирепо скалившая зубы. Девка была злее остальных, жаждала крови, у неё бы не дрогнула рука бросить человека на растерзание чудищам. А Лютика не прельщало послужить ужином монстрам. Как выглядят эдриаги и накеры он не знал, но на милых домашних зверушек, ластящихся и мурчащих на коленях, они вряд ли походили. От обуявшего страха он не мог ни пошевелиться, ни звука издать. Получилось лишь бросить взгляд на окно — оно светилось. Хорошо бы, Йеннифер просто решила оставить свечи до его возвращения.              «Синие полоски» окружили дерево, рыжим отблеском пламени сверкнул кинжал.       — В лечебнице водятся призраки, — сообщила Бьянка, и Лютик почувствовал, как нижняя верёвка, стягивающая бёдра, ослабла.       — Ладно! Ладно! — взвыл он. — Я всё скажу! Всё, что знаю! Только не надо в лес!       — Так я и думал, — произнёс Вернон Роше, поднятием руки остановил подчинённых. Они не стали отходить от дерева, явственно намекая, что их дальнейшие действия зависят от его правдивости. Верёвка снова натянулась, только на этот раз сильнее.       Роше приготовился внимательно слушать. Отдал факел стоявшему рядом Чижику и скрестил на груди руки. Складки шаперона отбрасывали на его лицо густые тени, глаз не было видно, но пристальный взгляд ощущался всей кожей.              Лютик кашлянул, прочищая высохшее горло, в котором до сих пор было кисло. Отодвинул ноги от вонючей лужи, куда успел пару раз наступить.        — Да, да, признаю, я добывал сведения для реданцев, но откуда мне знать намерения королей? Право, которому из венценосных особ в здравом уме взбредёт в голову посвящать в свои планы рядового доносчика? Да и не доношу я уже целую вечность — доносить некому. Дийкстра исчез, аккурат после подписания мира в Цинтре, я имел честь в последний раз видеть его гораздо раньше. Хотя какая это честь? Наказание! Я встречался с ним за пару месяцев до бунта на Таннеде, соответственно до второй войны с Нильфгаардом и последующих территориальных споров. А потом про меня, хвала святой матери Мелитэле, забыли.       Лютик перевёл дух. Облизал солёные губы и продолжил:       — Таким образом я свободен от обязательств перед реданской разведкой, к которым меня, прошу учесть, бесчеловечно принудили, и выступаю ординарным обывателем. Несу искусство в массы. И чародейка тоже. Она больше не у дел. У Демавенда не была… ну… — он вспомнил, что Йеннифер покинула двор, чтобы учить Цири в храме, и после толком туда не возвращалась, но не обо всём он собирался говорить. — Ну очень давно. Тоже до бунта магиков, до войны. Посему она тоже не может быть шпионкой. У вас напрасные подозрения, совершенно напрасные. Мы два наиобычнейших путешественника, связанных дружбой, но никак не политикой.       — И куда же вы направляетесь, путешественнички? — спросил Роше.       — В Венгерберг. Да, это в Аэдирне, но мы направляемся туда, а не едем оттуда, чтобы плести здесь интриги. Йеннифер долго, как я говорил, не была дома. Последний год она вообще провела в Нильфгаарде…       Роше подался вперёд, опустил руки. Лютик прикусил язык. Знал, что и так много болтает, а тут совершил явную промашку.       — В Нильфгаарде? — зацепился Роше. — Вот это да! Ещё удивительнее. Чем же она там занималась, в нильфгаарде, если повсеместно известно, что вар Эмрейс не терпит чародейства и при любой вольности упекает в темницу? Зачем её туда потянуло? Уж не перевербовали ли её Чёрные? Может, я действительно ошибаюсь, и госпожа волшебница, бывший член Совета, действительно не причастна к замыслам по отторжению Флотзама от Темерии. Быть может, она пособница императора, диверсантка, и в опасности все Северные королевства?       — Как такое можно подумать? — вскричал всполошённый Лютик. — Неправда. Ложь. У Йеннифер нет вредоносных замыслов и заданий.       Бьянка дёрнулась, чтобы дать ему по роже, но командир снова взмахнул рукой, останавливая.       — Тише, девочка, не спеши. А ты, Лютик, говори — что делала Йеннифер в Нильфгаарде?       Трубадур покосился на постоялый двор, на единственное светлеющее окно.       — Не знаю. Ничего такого, чтобы её можно было обвинить в шпионаже. Не знаю даже, в какой части империи она была.       — А я бьюсь об заклад, что знаешь, — не поверил Роше. — Не торопись, поэт, подумай хорошенько. Ты хитёр, но неосторожен. Уясни, твоё упёртое молчание не проблема для меня. Не скажешь ты, скажет твоя чародейка. С ней сейчас мои люди. Хочешь убедиться?       Он повернулся в сторону площади, сунул большой и указательный пальцы в рот и зычно свистнул. Тут же занавеска в окне заколыхалась, отодвинулась, и на фоне светлого прямоугольника возникли две фигуры, большая, несомненно, принадлежащая солдату «Синих полосок», и маленькая, женская, с пышными чёрными волосами. Лютику было плохо видно из-за значительного расстояния, но он разглядел, что вместо одежды на Йеннифер накинута простыня, а руки, без сомненья, заведены за спину. Солдат держал её за плечи, подавляя сопротивление.       Фигуры помедлили и скрылись, занавеска вернулась на своё место.       — Мы достали её прямо из бадьи, — сказал Роше, — надели двимерит. Она, конечно, пыталась сопротивляться, окатила Иго мыльной водой, а Коротышке подожгла мундир, но она всего лишь баба, к тому же голая и, как мне кажется, наглотавшаяся какой-то ослабляющей дряни. Как бы там ни было, сейчас госпожа Йеннифер из Венгерберга под присмотром моих ребят. А у них кое-какие инструменты, отлично развязывающие языки. Не заговоришь ты — заговорит она. Скорее всего, не сразу, она баба с характером, но говорят и такие. Я много повидал пыток, все рано или поздно сдавались. Не досчитавшись ногтей, целых суставов или даже пальцев.       Лютик стиснул кулаки, от гнева и отчаяния.       — Твой выбор, великий поэт и менестрель, несущий массам искусство, — Роше указал на окно. — Ты можешь её спасти, пойдя на сотрудничество. И что-то мне подсказываешь, ты так и поступишь: я не слепой, я вижу, куда ты постоянно оглядываешься и как ты это делаешь. Между тобой и чародейкой больше, чем дружба. Так что?       Лютик колебался всего мгновенье.       — Холера! Да чтоб вас!.. Я сделаю, что хотите, только не трогайте её.       Вернон Роше удовлетворённо кивнул.       — Ребята, ведите его в штаб, — распорядился он, — там поговорим. И, Бьянка, налей мне что-нибудь горяченького, а то холодать стало.       Норовисто крутанувшись, Бьянка скрылась за калиткой, не преминув громко ею хлопнуть.       Лютика отвязали и повели, грубо подталкивая для понятливости. Он не геройствовал. Прижимал ладонь к отзывающимся при каждом шаге болью рёбрам.              Далеко идти не пришлось, штаб располагался на всё той же торговой площади, с западной её стороны. Чтобы войти в него, пришлось подняться по рассохшейся внешней лестнице. После Лютика провели через большую общую комнату, в которой с десяток бойцов пили пиво и играли в покер на костях, и впихнули в кабинет поменьше, принадлежащий, по всей видимости, единолично Роше.       Чижик и Тринадцатый усадили Лютика за занимавший середину помещения, накрытый зелёным сукном стол, сами остались стоять на карауле. Вошедший следом Роше выпроводил их, поблагодарив за работу. Не успел он снять шаперон, под которым обнаружились тёмные вихры, как вошла Бьянка. Она поставила на стол поднос с маленькими булочками и дымящимся ягодным киселём.       Кружек было две.       Это показалось Лютику хорошим знаком.       — Оставь нас одних, — сказал Роше Бьянке, не собиравшейся уходить. Та с гонором вышла, снова хлопнула дверью.              Лютик безучастно рассматривал запечатанные письма, сложенные стопкой на краю стола, чернильницу, пучок гусиных перьев, продумывал тактику поведения. Роше сел напротив, ослабил шнуровку на груди, подвинул к себе кружку, кивнул на вторую.       — Бери, поэт, пей. Продрог, наверно? На Бьянку не обижайся, она не со зла. Ей нравятся твои песенки, где-то их слышала. Возможно, и ты нравишься, не исключено. Просто она не любит предателей и шпионов: многого в жизни от таких сволочей натерпелась… Ты пей.       Лютик не воспользовался предложением, хотя хотелось перебить отвратительный вкус во рту. Зажимал руками рёбра.       — Йеннифер, — произнёс он непослушными губами, — отпустите её. Отзовите солдат. Она не шпионка, ни диверсантка, а у вас есть я. И хоть на мне тоже нет вины, я расскажу всё, что вас интересует. Сделаю всё, только оставьте её в покое, ей нездоровится.       — Как благородно, господин поэт, меня трогают твои возвышенные порывы защитить прекрасную даму, приняв весь удар на себя, но боюсь, вынужден отказать. Чародейка останется под присмотром моих парней, покуда я не решу, верить тебе или нет. Не волнуйся, они её пальцем не тронут.       — Точно не тронут? — Лютик посмотрел на окна, но те в штабе были закрыты ставнями.       — Если тронут, поплатятся головой, — пообещал серьёзно Роше. — Но без моего приказа они не выйдут за рамки обычной охраны. Ну а будет такой приказ или нет, так это, как я уже сказал, целиком и полностью зависит от тебя.       — Спрашивайте.       Лютик поёжился под острым взглядом. Командир специального темерского отряда представлялся ему человеком порядочным и справедливым, не бросающим слов на ветер. Однако именно такие, преданные своему делу, не колеблясь, воткнут кинжал в горло или оставят в кишащем монстрами лесу, едва почувствуют фальшь. В проницательности Вернона Роше трубадур не сомневался.              Роше хлебнул киселя, одобрительно крякнул и сделал ещё глоток, поставил кружку на стол. Пленнику напиток больше не предложил. Спросил:       — Где была Йеннифер? Её следы и вправду потерялись около трёх лет назад. Есть разрозненные свидетельства, что через пару месяцев после Таннеда её видели на Скеллиге, а ещё через несколько месяцев по пути в Ривию, но они ничем не подтверждены. Официально она пропала, Демавенд призвал себе другого советника, Абеларда из Хагги. Так чем Йеннифер занималась?       Лютик ещё раз посмотрел на Роше. И ещё раз убедился, что соврать такому прожжённому лису не получится. Ложь обязательно выйдет боком.       — Она… искала названную дочь и при этом пострадала от мага-ренегата, а потом лишилась сил и в буквальном смысле находилась между жизнью и смертью. Ослабленная, попала в плен к нильфам.       Взвешивая каждое слово, Лютик пересказал историю скитаний чародейки. Говорил далеко не всё, лишь малую долю правды, комбинировал, компоновал и делал то, что никогда не делал в своих балладах, — приуменьшал подвиги, вымарывал реальную красочность событий. Для достоверности вплетал в канву повествования общеизвестные эпизоды с привязкой к известным, теперь уже историческим фактам. Полностью избегать имён, к сожалению, не получалось.       — Постой, — взмахом руки остановил внимательно следивший за изложением Роше, — так речь о той девчонке, княжне из Цинтры, внучке Львицы Калантэ, на которой женился Эмгыр и почти тотчас отправил в замок на периферии, не заделав ей ни одного ребёнка?       — Цирилла была воспитанницей Йеннифер, — вывернулся трубадур, не уточняя, что императору подсунули двойника.       — А ведьмак? Тот самый седой, что когда-то расколдовал нашу Адду?       — Ваша принцесса тогда здорово располосовала ему шею, — подтвердил Лютик, играя на чувствах. — Его долго выхаживали в храме в Элландере. Он пожертвовал собой ради королевской дочки, хотя мог просто убить упырицу. Фольтест лично приходил его благодарить. У меня есть об этом баллада, составленная по рассказу из первых уст. Спою, если принесут лютню.       — Не надо, — качнул головой Роше и подвинул Лютику кружку. — В Вызиме помнят ту ночь до сих пор, очень уж страшная была. Вой, сказывают, такой стоял, что молоко в крынках скисало, грохотало, аж крыши подпрыгивали. Меня тогда в городе не было, да и на службу я ещё не поступил, но слышал эту историю добрую сотню раз: мужики, как напьются по кабакам, так давай обсуждать… А однажды, как и ты, из первых уст слышал. Только не от ведьмака твоего — от Адды. Она теперь к Беловолосому неровно дышит.       — Как здоровье её высочества? — поинтересовался трубадур, сгребая кружку и поднося ко рту. Кисель уже не дымился, но глиняные бока кружки оставались горячими. — Слышал, своей красотой она затмевает всех барышень королевства. Нет признаков возвращения проклятия?       — Белены объелся, виршеплёт? — беззлобно уставился Роше. — Избави нас боги от стрыги. Напастей нам, что ли, не хватает? Нет, с принцессой всё в порядке, весела и беззаботна, как самая нормальная девка её годков. Фольтест подыскивает её жениха… Но мы отошли от темы разговора. Так ты говоришь, ведьмак исчез после погрома?       Лютик выпил киселя, вкусного и сладкого для такой унылой обстановки, пахнущего смородиной и… крыжовником.       — Это неоспоримый факт, милсдарь командир. Темерская разведка получала какие-либо сведения о нём в обозначенный период? — Вопрос был задан с двойным смыслом: если таковые сведения были, Лютик надеялся их узнать. Ходил по тонкому льду, но риск был оправдан. — Не отрицайте, что собирали информацию: тоже мне секрет, что на Геральта из Ривии велась повсеместная охота.       Губы командира офицера спецотряда сжались в узкую бледную полоску, желваки дёрнулись. Через секундное раздумье лицо расслабилось, Роше поднял кружку.       — Сведений не было, — признал он и тут же добавил: — Кроме одного достоверного факта.       — Какого? — подскочил Лютик, забывая, что он пленник. Роше ему напомнил.       — Усядься, поэт. Не ты допрашиваешь меня. Какого хрена мне делиться с тобой информацией?       — Мы ищем Геральта, любой след. Ведьмак верно служил Фольтесту, оказал ему неоценимую услугу.       — Она оценена в три тысячи оренов, увезённых ведьмаком с собою в тугом кошеле.       — Он вернул народу принцессу, Фольтесту — дочь.       Командир полосок буравил тёмными глазами. Наконец откинулся на спинку стула.       — Эх, ладно, убедил. Информация всё равно не конфиденциальна: когда опекаемая ведьмаком цинтрийская княжна досталась нильфам, сам он стал никому неинтересен. Правда, не все агенты это знали, вот и докладывали… В общем-то, доклад был всего один и, если посчитать, сделан он был года через два после погрома, при котором, по твоим словам, ведьмак пропал. В середине осени наш человек наткнулся в придорожной таверне не западе Метинны, недалеко от истока Сылты.       — Так Геральт был в Нильфгаарде? — разволновался Лютик.       — У меня нет оснований не доверять этому информатору, — взяв с подноса булочку, сказал Роше. — Беловолосый был в компании трёх других ведьмаков…       — Со змеиными медальонами? — спросил Лютик, памятуя рассказы Йеннифер.       — Вроде бы. Точно не знаю. Один был приметный, агент описал его как гору мяса, какую трудно вообразить, лысый, с уродливым шрамом на черепе. Два других ничем не выделялись. Они остановились в таверне на ночлег, видно было, что только познакомились. Обсуждали сражение с какой-то тварюкой драконоподобной, ослизгом то ли вилохвостом, но не суть. Суть в том, что после тварюки болтовня завертелась вокруг Дикого Гона. Ну, знаешь, призрачная кавалькада такая, которой детишек пугают…       — Слышал, — буркнул, поморщившись, Лютик. Выпил киселя, чтобы согреться, потому что его будто обдало холодом.       — Так вот, — продолжил Роше, — Геральт говорил, что преследует это сказочное явление с весны, через Цинтру, горы Армуш, Яругу, леса Ангрена и ещё хрен знает что. На юг и только на юг. И теперь якобы ему надо попасть к Дереву Висельников до Мидинваэрне, дня зимнего солнцестояния, значит. Чтобы сразиться. Те другие ведьмаки вызвались ему помочь, Беловолосый упорно отказывался. Спор разрешился игрой в кости. Как ты, возможно, догадываешься, твой приятель продул и поэтому принял помощь. После этого ведьмаки принялись просчитывать кратчайший путь, обговаривать эликсиры, оружие и… в принципе, это всё, что я могу тебе рассказать. Подробностей доклада не запоминал, уж извини. Я и это-то запомнил только потому, что подумал, что твой седой дружок сбрендил с ума и те трое вместе с ним.       — Почему? — удивился трубадур.       Роше доел булочку, стряхнул крошки с пальцев.       — Да потому что только слабоумному придёт в голову гоняться за мифической конницей. Скажешь, нет? А потом что? С ветряными мельницами сражаться? В Туссенте такие инциденты были. Тамошние рыцари обопьются забродившего «Эст-Эста» и а ну с копьём на огромные лопасти во имя дам своего сердца.       — Многие люди верят в существование Дикого Гона и не только малограмотные кметы, — пожал плечами Лютик, снова придерживаясь стратегии полуправды. — Простым смертным свойственно впадать в мистический ужас. Особенно ярко это проявляется во время природных катаклизмов, коими являются вьюга, мороз, буря. В вое ветра им чудится жуткое пение призраков, и в снящихся кошмарах легче обвинить нечто неведомое, чем, бурлящую в животе гороховую похлёбку. Люди верят, и в этом всё дело. Геральту не единожды предлагали хорошие деньги за то, чтобы он положил конец этой заразе, но он не ввязывался, говорил, что против Дикого Гона нет средств. Теперь, вероятно, изменил мнение. Если, конечно, информатор не нафантазировал, опившись забродившего «Эст-Эста».       Роше повертел кружку, обдумывая. Усмехнулся изумлённо:       — Наёмный убийца чудовищ спешит разделаться с моими детскими страхами! Вот так чудеса творятся на свете!.. Выходит, Дикий Гон не вымысел?       — Я никогда его не видел, — не соврал Лютик. — Узнаем, когда найдём Геральта. Нам надо его найти. Именно это наша цель, а не подковёрные игры королевств. Я сопровождаю Йеннифер в её дом в Вергерберг, где хранятся её магические инструменты. Воспользовавшись ими, она может применить поисковые заклинания.       Роше снова задумался, смотрел в глаза, решая, как быть. Это был всё тот же опасный хищник, что и при первой встрече у лавки мясника. Лютик пил кисель, придумывая, как ещё надавить на человечность и прочие гуманистические порывы, если только что состоявшаяся беседа не дала результата. Аппетита не было, но он пил.              Приняв решение, Роше скрестил руки на груди.       — Пожалуй, виконт де Леттенхоф, известный как поэт Лютик, ты не лжёшь…       — Клянусь…       — Но и не говоришь всей правды, — закончил Роше. Лютик принуждённо засмеялся и под тяжёлым взором умолк.       — Клянусь, что недоговорённое мною… не содержит злого умысла и представляет какого-либо интереса для разведки Темерии. Это нюансы… личного характера.       Роше кивнул и потянулся за второй булочкой.       — Ну вот, наконец я слышу в твоих словах предельную искренность. Ещё одна вещь, и потом я прикажу снять двимерит с Йеннифер из Венгерберга.       Вместо волны воодушевления Лютик почувствовал волну неприятных мурашек вдоль позвоночника.       — Какая вещь? — он отставил кружку.       Роше разломил булочку, откинулся на спинку стула.       — Ты будешь приносить мне информацию. Ту, что представляет интерес для разведки Темерии. И не только.       — Но… — пролепетал Лютик. Он не хотел менять одного хозяина на другого. Освободившись от гнёта Дийкстры, привык жить без верёвки, за которую могут дёрнуть.       — Или я объявлю ведьму диверсанткой и велю повесить. У Бьянки, наверняка, до сих пор чешутся руки, ей всё равно, с кого из предателей начать.       Лютик задрожал, как заяц, загнанный волком в ловушку. Он безоружно поднял руки.       — Хорошо! Хорошо! Я не отказывался, не надо мне угрожать! Хорошо, я буду приносить информацию, стану осведомителем.       Роше торжествующе улыбнулся.       — Вот и славно. — Он кинул недоеденную булку на стол, встал, надел шаперон. — Пойдём, отзовём ребят. Нечего им прохлаждаться, на красивую женщину пялясь. А она красивая, да. Как всякая магичка. Пойдём.       Лютик поднялся за ним. Боль в рёбрах, утихшая за время беседы, вернулась. Он стиснул зубы, направляя мысли на то, что кошмар для Йеннифер скоро закончится.              В общей комнате, невзирая на ночь, было шумно. Солдаты препирались, делая ставки в покер на костях, бросаемые кубики громко стучали по игровой доске. За дальним столом боролись на руках. Бьянка и Тринадцатый метали дротики в намалёванную на стене мишень. При виде командира и пленника все дружно оторвались от кружек с пивом.       — Маэстро Лютик теперь в нашей команде, — объявил на ходу Роше. — Быть может, он даже выступит перед нами. Когда выспится, конечно, и приведёт в порядок свои ботинки.       Ни на одном лице не появилась радость. Если они и любили баллады, то отлично это скрывали. Впрочем, и Лютик не чувствовал в себе желания петь перед этой публикой. Однако он промолчал.       — Я даже рад, что ты сделал правильный выбор, — открывая дверь на улицу, продолжил командир «Синих полосок». — Было бы жаль тебя повесить — очень уж хочется узнать о судьбе легендарного ведьмака, расколдовавшего Адду. Сделаешь доклад, когда отыщете. Любопытно, ха, достал он призраков или нет.       — Ага, — буркнул Лютик, знавший точный ответ, но делиться им не собиравшийся. Протиснувшись наружу, он сразу обратил взгляд к окну арендованной комнаты. Оно единственное во всем здании оставалось освещено. Холера.       Ориентируясь на горящий факел у входа рядом в расположенный бордель, они прошли мимо эшафота с воняющим эльфом, мимо пустых лотков для торговли и скользнули во тьму заднего двора таверны, где чуть раньше был пойман Лютик, по чёрной лестнице поднялись на этаж. И там услышали крики.       — Ах ты дрянь! Курва! Сучье племя! Поганая ведьма! Сейчас мы тебя!..       К крикам добавлялись звон бьющегося стекла и глухая возня. В первое мгновенье Лютик растерялся, но потом возобладал иного рода страх. Представились картины, как на лишенную магии Йеннифер накидывается четвёрка крепких распалённых ей голым телом мужиков.       — Дьявол! Вы же ручались, что её не тронут!       Он ринулся к комнате. Роше, рассерженно зарычав, ринулся за ним.