Говори со мной

      Два дня проходят для них в тишине между друг другом, но в диком шторме наедине с собой. Хёнджин катается на эмоциональных волнах, то захлёбываясь слезами от очередных осознаний, то замирая в пустоте. Свидание и вечер с Бан Чаном подняло в нём неудобные вопросы, от которых он просто отворачивался. Такого для него никто не делал, а оказывается, так можно было. Оказывается, согласиться на секс с тем, кто нравится и когда тебе хочется – разные вещи. То, что эту «услугу» он оказывать не будет больше в принципе, Хёнджин понял ещё до Бан Чана, но сейчас это светило в глаза слепящей допросной лампой. А было ли действительно, всё, что он делал – по обоюдному согласию, искреннему его желанию? Ответ внутри Хвану не нравился. Нет. Не всегда. Когда Хёнджин уходил из компании, будучи трейни, он сделал это, чтобы не предавать себя. Сейчас он сидел, разбитый осознанием, что полностью проиграл. Он просто вывел их «супер-предложение» на новый уровень. Хочет ли он крутиться среди тусовки постоянно, видя заискивающие взгляды «фанатов», тянущиеся руки кого-то вроде Чхве Сана, искателей вроде Минни и аналогичных ему «приятелей»? Нет. Безусловно, были люди, которых он выбирал для работы – которые ему импонировали. Он продолжал с ними общение, с некоторыми это не получалось, но эта часть работы была интересной. Хёнджин не кривил душой, когда говорил Чану, что ему нравится соединять людей и налаживать связи, быть частью процесса. Но хочет ли он вечно складывать чужой паззл, будучи сам голодным до процесса создания? Нет. У него в голове крутится вопрос Чана про выставку и картину. У Хёнджина абсолютно нет уверенности в том, что он желает дальше, кому это всё будет нужно, да и нужно ли вообще. У него есть уверенность только в том, что так, как есть – он уже совсем не хочет. А ещё у Хёнджина есть его фирменная решительность и лёгкость браться за новое. При этом Хёнджин не берёт в расчёт, что на данный момент у него нехилые счета и практически неограниченные связи. Но он может начать с начала. Он уже начинал. Ему только нужно немного времени решить текущие вопросы и почувствовать себя. *** Бан Чан проводит два дня в работе, переговорах с японским лейблом, записи песен и мыслях о себе и Хёнджине. Встреча с ним многое перевернула в сознании Бана, и за более чем два с половиной месяца общения с танцором он открыл много нового. Например, что его слушают, что он интересен и может нравиться, что с ним может быть «следующий раз». У Чана был опыт отношений, кроме Инни, но после него ничего не клеилось, как впрочем, и в отношениях с Чонином не было почти ничего благополучного. Был намёк на курортный роман, которого не случилось – Чан просто не реагировал на подкаты ухажёра, будучи не готовым к новым американским горкам. Был человек, с которым начиналось всё очень страстно и интересно, и Чан было подумал, что вот же, вот… Прекрасные разговоры, горячий флирт, комфортные встречи. Секс получился не очень, общение в том же ключе продолжилось, и казалось бы, дело шло к возобновлению и переходу на новый уровень, но…Чану позвонила жена его передруга-недолюбовника и сообщила, что таких как Чан, у её мужа – плюс-минус тысяча, а их дети скучают по папе. Занавес. Дальше случился парень из приложения, живущий в другом городе, собиравшийся переезжать в Сеул, переписка была долгой, парень классным, а разговоры фривольными настолько, что Бан вообще не понимал, как в этом участвовал с его стеснительностью. Парень позвал на выходные в другой город, Чан поехал. Встреча была неловкой, ночь – полна исполнения сексуальных желаний в основном партнёра, и даже в Сеул парень действительно переехал. Но Чана стал игнорировать. На вопрос – а будем ли мы продолжать, тот ответил «не судьба». Потом был знакомый Бинни, сам заметивший Чана в соцсети. Знакомый был боксёром – прекрасен как древнегреческая статуя, целовался аки боженька, но туп как пробка – настолько, что при разговорах с ним Чан чувствовал себя приложением к анекдоту. Кроме пейнтбола и бокса на их «свиданиях» ничего не было, но Чану вообще казалось, что знакомый просто звал его, чтоб сэкономить время: вроде и встреча, а вроде и тренировка. Секс был хорош, а через неделю знакомый заявил, что Чан – прекрасный парень, классный чувак, но, дескать, он не влюбился, а так всё окей. Это было два года назад, и это был последний эпизод его сериала про попытки построить отношения. Его неуверенность после истории с Чонином и так возросла до предела, а опыт «одноразовых» связей приводил к выводу, что, наверное, Чан и вправду плохой любовник или ужасный зануда. Минхо, уже встречавшийся с Ханом, пытался Чану разъяснить на пальцах в своих выражениях, что первый секс не показатель ничего, кроме наличия первичных половых признаков, что Чонин - просто неповзрослевшая ублюдская блядь, а несколько туповатых ошибок природы банально не в состоянии выдержать глубокую личность Бана, потому что даже Минсоны его периодически хотят прикопать под кустом за занудства и меланхолию. Но они – любя, потому что «Чани мудрый и заботливый». Ему просто нужен тот, кто разделит все философские размышления и психанутые идеи Чана «для вдохновения» (навроде «а поедемте в Мексику гулять и смотреть на пирамиды Майя!»). Минсоны и Бинни его поддерживали, когда Чан «завязал» с продюсированием, лишь изредка записывая песни в стол. Он ушёл с головой в инвестирование, организацию процессов для бизнеса и много путешествовал. Из одной такой поездки домой в Австралию больше полугода назад он привёз Ликса, потому что «этот голос не должен прозябать в зале для тхэквондо». Бинни до сих пор уверен, что либо Чан обратился к шаманам, либо без применения силы не обошлось, потому что, как ещё Бан Чан заставил запеть профессионального спортсмена и отказаться от вполне, между прочим, успешной карьеры – ему не ясно. И теперь всё нужно было начинать по-новой. Но за четыре года реста были потеряны нужные связи и обретена совершенно ненужная неуверенность. Минхо рассказал, что танцор, которому он как хореограф иногда помогает ставить программы – работает в эскорте и обладает просто космическими связями (Хо подозревал, что в прямом смысле). Ли надеялся, что, возможно, это сработает, и Чан, если не найдёт нужных людей (что вряд ли), то может, Хвану, который тоже «с припиздью», он понравится, и тот окажет ему и «другие услуги». Минхо не знал об ограничениях прайса Хёнджина и почти привык слушать чановское нытьё про проституток, как вдруг это знакомство, ко всеобщему шоку, произошло само, да так, что эти двое просто не отлипали друг от друга явно не в профессиональном интересе. И вот Бан Чан – здесь, со всем своим комплектом старых тревог и новых радостей. Он думает о том, как он будет обходиться с ревностью – будет ли он ревновать Джинни? Потому что Хёнджин сопровождает и уделяет действительно много времени своим клиентам. И как-то Чан не заметил, чтоб Хван захотел сменить сферу деятельности. Будут ли они вообще вместе, чтобы Чан имел право задумываться в этом направлении? Он понимает, что надо делать что-то со своей неуверенностью и смущением, но, кажется, в этом вопросе ему легче рядом с Хёнджином. Тот осыпает его горячими комплиментами и так искренне и ярко реагирует на касания и действия, что Чану проще. Ещё бы самому научиться принимать это. Он хочет дать пространство и свободу Джинни, и он учится этому тоже. Ему сложно – по складу характера и профессии – отпустить контроль и просто плыть по течению, не держать в тисках, не ставить жёстких рамок и условий, ведь у Хёнджина – свобода воли, своя жизнь и это – только его ответственность. Чан думает, что будет сложно сдержаться и не написать Хвану первым, просто ждать, потому что он, правда, волнуется, что там с ним, но, затянутый в рабочие процессы и разговоры с Ханом и Феликсом, он обнаруживает, что может жить, дышать, функционировать и работать без Хёнджина и без пресловутых бабочек в животе. Но мысли о Хване рождают тёплое чувство в груди, и к Хёнджину хочется возвращаться, доверять и защищать. Это совсем не похоже на то, что было у него раньше. В первый день Чан гуляет по Осаке, видит магазинчик со смутно знакомым названием и никак не может понять, что ему так бросилось в память, потому что магазин – для художников. Он открывает фото со стеллажом Джинни и видит – ага, оттуда материалы. Чану даже думать не надо – он заходит в лавку, и поскольку совсем ничего не знает – показывает фото стеллажа, задаёт вопросы и, по своему обыкновению, просто выносит полмагазина, прося упаковать всё это в подарочные пакеты без надписей. Потому что – сюрприз. Когда Чан ужинает с Ханом, тот замечает изменения в друге, осторожно выспрашивая, но не получает ответов. Хана тревожит, что Бан, по его личным ощущениям, по уши влюблён в Хёнджина, а тот же... Ну, понятно ведь кто. Хотя парень вроде неплохой, подлянок не делал. Но работа с Бан Чаном закончится, Хван найдёт другого клиента, а друг? Будет искать верёвку или уйдёт монахом в Гималаи. Пешком. Джисон о своих опасениях напрямую не говорит, ведь Чан в принципе не любит делиться столь личным, поэтому пока решает не выводить на откровенные разговоры. Но Чан сам выходит на беседу: – Хани, я вот всегда хотел спросить, как вы так с Хо сохраняете гармонию в отношениях, у вас как будто нет напряжения вообще. – Ого, великий смиренный монах Бан Чан обратил взор на бренное земное? Чего это ты? – Ну, ...интересно. – Бан тушуется, но пока он бродил, анализируя своё прошлое, он подумал, что, возможно, сам что-то упускал, и он не хочет наделать ошибок с Хёнджином, потому решает узнать у друга, отношения которого наблюдает достаточно долго, и которые для него выглядят такими, какие он хотел бы и сам. – Нашёл кого-то, решил выйти из монастыря? – Неважно. Ты ответишь? – Это неправда, Чан, что у нас нет напряжения. Иногда так коротит, что просто жесть. Оно у всех есть, это только со стороны идеально. Но мы не даем этому влиять на наши отношения, мы – всегда в приоритете. – Как это? – Мы разговариваем. Договариваемся. Это не всегда просто. Даже так. Это всегда НЕ просто. У нас есть несколько правил, о которых мы договорились. Но это у нас, понимаешь? Как там у тебя будет, я не знаю. – Что за правила? Ну, если это не что-то интимное, конечно… – Ничего такого, хён. – Джисон делает серьёзное лицо, перекрещивает руки на груди и прикрывает глаза, – Я поделюсь с тобой нажитым опытом. Внимай, мой падаван. Всё довольно просто. Заботиться друг о друге без ожиданий ответа. Наши отношения – ответственность каждого в них. Не ложиться спать в ссоре, не закрывать проблему и не мириться сексом, и, если кого-то что-то не устраивает – говорить вот прям сразу, как есть, без обвинений и от себя. Чану понятна примерно половина, он решает начать с последнего: – От себя? Это что значит? – От первого лица говорить. Ну, что-то типа "Чан, ты купил уродскую толстовку и не умеешь одеваться, мне из-за тебя было стыдно" и "мне не нравится эта толстовка, мне кажется, она тебе не идёт". Чувствуешь разницу? – Ээээ, я плохо оделся? – Бан отрывается от своего окономияки. – Да я не к этому, Чааан. Это просто пример! Нормально ты оделся, в лучших традициях своего монашества, весь в чёрном, как положено, держишь аскезу, друг! Меня не отвлекает ни одно цветное пятно от созерцания твоих глаз. Не то что бы прикид подошёл для буддийского храма в Гималаях, но ребята в оранжевом смирятся и примут тебя как идейного вдохновителя жнецов смерти, я уверен! – Чан на это только с улыбкой прикрывает глаза, поджимая губы – он давно привык к шуткам по поводу своей любви к чёрному цвету. Хёнджин вон вообще его шкаф "чёрным ящиком" прозвал. Ну, нравится вот ему чёрный, и всё тут. – Я тебе про другое: ты чувствуешь разницу, как преподносится информация? – Если честно, не очень, Хани. Я слышу только, что сделал что-то не то, – Чан реально не очень понимает. С одноразовыми товарищами у него до ссор и душевных разговоров не доходило, а с Инни они практиковали только первый вариант взаимодействия. Увы. – Уууу, запущенный случай... Окей, давай на пальцах разберём. Я говорю тебе фразу, ты говоришь, что чувствуешь, ладно? Доктор Хан Джисон к вашим услугам.– Хан шутливо серьёзно поправляет очки на кивок друга. – Чан, ты купил уродскую толстовку и не умеешь одеваться, мне за тебя было стыдно на вчерашнем мероприятии. Не думай про толстовку. Как тебе? Ты чувствуешь что? Реакции какие? – Ну, неприятно. Надо было переодеться? – Хан округляет глаза, но ждёт, – что-то неправильно сделал? Как будто... виноват и не могу исправить?.. Не могу же я вернуться в прошлое и переодеться. – Во! В точку. Это – обвинение и манипуляция. Эта фраза говорит тебе, что ты неправильно что-то делаешь, виноват в этом и должен подстроиться под партнёра. Но ты не должен. Это, чёрт возьми, твоя грёбаная толстовка, с какого рожна тебе переодеваться? Тебе в ней удобно и у тебя нет проблемы. А вот тот, кто говорит тебе такое – тотально обесценивает твой выбор. Понял? – Ну, допустим, но мне не сложно поменять одежду, если она не нравится кому-то. Я в моде не разбираюсь... – Чан, ты ебанутый? Не в моде вообще вопрос. Кого вообще касается, какой шмот на тебе? Ты вот говоришь "не могу исправить" – это потому что тебя обвиняют после случившегося факта, ты не можешь уже повлиять, только слушать. Если ебучая толстовка такая глобальная проблема – почему об этом нельзя сказать до тусовки? Это же манипуляция. Речь вроде как про одежду, но стрелки на тебя – ты неправильный, за тебя стыдно. Потому что тебя надо вывести на эмоции и сделать виноватым. Что твой певчий козлина и проделывал с уебанским постоянством. Если ты чувствуешь себя виноватым – тобой легко манипулировать, вывести на любую ссору, шантажировать чем угодно, потому что ты будешь пытаться исправить, сам не зная, что и как. Переходим к следующей части нашей терапии, мой тяжёлый пациент. – Хан деловито поправляет очки, – Тебе после такого наезда хочется продолжить разговор? – Не очень. – Великолепно, ты подаёшь надежды. Идеально бы услышать ответ «хочется послать на хуй», но ничего, мы к этому придём. Соберись, Чан, решаем второе уравнение. Мне не нравится эта толстовка, мне кажется, она тебе не идёт, тебе в ней удобно? – Почему не нравится, что не так-то с ней? – Мне кажется, она не очень хорошо сидит. Кроп-топ лучше подчеркнёт твой пресс и больше соответствовал бы мероприятию, как считаешь? Мне будет немного дискомфорно, если наши наряды не будут подходить друг другу. – Мне некомфортно в кроп-топе, я не хочу чувствовать себя голым. Рубашка не подойдет? – Отлично подойдет, дорогой, но если тебе будет комфортно исключительно в толстовке, то это не будет проблемой, я подберу что-то другое. – Окей, поможешь выбрать рубашку, я не понимаю, какая подойдёт лучше? – БИНГО, Чани! Ну, просёк фишку? Какие чувства теперь? Чувствуешь себя виноватым или неправильным? – Нет. Хм... – Что ты услышал? – Что тебе не нравится толстовка, и она не подойдет к ситуации. – Тебя это задевает? – Ну... Не то что бы... Вроде как меня немного расстраивает, что тебе не нравится, но мне не обидно, ты везде спрашивал моё мнение. – Да ты просто вундеркинд, Чани! Ученик тысячелетия! Схватываешь на лету! Вот это называется говорить от себя и договариваться. Толстовка не нравится мне. Это – моё мнение. Это – не проблема и не должно тебя расстраивать, поэтому 8 из 10, но будем мудры, всему своё время. А то, что одежда не подходит к ситуации – просто безоценочный факт. Я говорю о своих чувствах, когда говорю, что мне будет некомфортно одеться с тобой по-разному. В первом случае – разговор напрямую затрагивает тебя, хотя речь вроде как о шмотке, во втором – разговор с тобой об этой шмотке. Ты даже сам не заметил, как включился в конструктивный диалог. Мы с Хо стараемся говорить так. – Ох, круто, этому надо научиться, да... А что ты говорил про не мириться сексом? Это же самое горячее. – Чани, ты в семейную терапию решил податься, или что? С чего такой интерес? – Хочу понять, что я делал не так раньше. – О как. Неужели? Ты считаешь, что лапша на ушах – моё любимое блюдо? То есть, до сих пор тебя это не волновало, а теперь... – А теперь заволновало, да. – Чан признаёт очевидное, а любопытство его друга всё-таки лопается: – Так, я не скажу ни слова, пока не узнаю, с кем ты там гармонию в отношениях собрался феячить. Не думай, что я не вижу твои сияющие глаза и блаженную лыбу! – Это манипуляция и шантаж! Я не хочу сейчас говорить об этом. Тебя это расстраивает, Хани? Давай обсудим, что не так. – Чан сидит с довольной улыбкой. Ну, просто глухая оборона, ты смотри, а. Джисон не знает имён самых крутых шпионов и партизанов, но готов спорить, что эти ребята приняли бы в свои ряды его друга без зазрения совести. – Вот же... Ты слишком смышлёный, гадёныш! – Хан щурит глаза в праведном гневе. – Окей, молодец, урок усвоен. Ладно уж, чё ты там спрашивал, о юный хваран? Мудрец Джисони научит тебя. – Хан поглаживает невидимую длинную бороду. Чан смеётся, качая головой.– Почему не мириться сексом?.. – Чани, меня вот пугают твои вопросы. Я, конечно, понимаю, что эпизодические мудаки не способствовали обретению положительного опыта, и Яну до образца для построения счастливых отношений как до соседней галактики на муравьиной упряжке, но ... четыре года... не может же быть всё так плохо... вы вообще разговаривали? Чан опускает голову. Может. Не разговаривали. – Охх... Дружиищееее. Ладно, окей, я понял. Я не хочу бередить, но судя по всему, вы именно так и мирились, да? – Ну... – И как, помогало? Видишь ли, хён, способ решить проблему через жопу – даёт такой же результат. А через рот – рабочий инструмент. – Чан аж давится десертом, краснея. – Если пользоваться словами, как мы выяснили чуть раньше. Понимаешь, одно дело – секс после разговора и точек над i, а другое – вместо. Оно, конечно, горячо, потому что агрессия находит выход. Но проблема-то остаётся. А вот в первом случае секс работает как закрепление и это может быть охуеть как интимно и круто. Вообще лучше не ложиться просто спать, если есть какие-то тёрки. Потому что на утро проблема типа исчезает, но самом деле – засыпает и копится как снежный ком, а потом – сюрприииз. И вот вы уже вместо пятнадцати минут шёпотом перед сном три часа бьёте посуду и хотите выкинуть друг друга в окно. И это ещё хороший вариант, потому что это – подобие хоть какого-то диалога. Хуже, если кто-то продолжает молчать и терпеть. – Ох… Да, это не похоже на мой опыт. – Ну, ещё бы. У тебя есть ещё вопросы, ученик чародея? – Пока нет, но если что, я могу ведь к тебе обратиться? – Ну, конееечно, друг! Ты станешь великим адептом моего ордена семейной психологии! – Спасибо, Хани. – Чан, кто он? – Джисон не сдаётся. – Десерт очень вкусный, ты не находишь? – Бана тоже так просто не сломать. – Это ведь Хёнджин, да? Чан? – Как тебе Такеши? Мне с ним интересно работать… необычный подход к записи. Они ещё немного обсуждают перспективу записи для Ликса, Хан безуспешно пытается выпытать, ради кого Чан ударился в исследование отношений, завтрашнее расписание (Хан не оставляет попыток выведать, не знакомый ли это Хёнджина), местную еду («мы его знаем?») и расходятся по номерам («ну, хоть намекни!»). Следующий день начинается очень рано – встречи с парой певцов, пробы записи, обсуждение трека и возможных дуэтов, переговоры, снова запись до позднего вечера. Чан не помнит, ели ли они сегодня вообще – кажется, у них был обед и много кофе. К вечеру Бан вымотан, адски голоден, погибает под завалами идей и идёт один разбирать их в номер, несмотря на протесты Феликса и Хана, о том, что нужно отдохнуть. Чан ещё целиком в процессе уже заполночь, когда он слышит звук входящего сообщения и всплывающее уведомление:

Хван Хёнджин:

Хэй! Как дела, хён? Ты спишь?

Не против созвониться?

Бан К. Чан (муз.прод): Мой хороший, привет! конечно, давай видео? Вместо ответа сразу же следует видео-звонок. Хёнджин сидит у себя на подоконнике, видимо, в гостиной, и с аппетитом уничтожает огромную миску рамёна: – Джинни, мой хороший! Как ты? – Привет, хён, ничего, что я ем? Я соскучился и не знал, что хочу больше – есть или поговорить с тобой. Оооо, ты в халате, мне нравится! – Ахаха, я рад, что ты ешь. На этих словах при виде мычащего от вкусноты Хёнджина, желудок Чана издаёт жалобное урчание, на что Хван хмурится. Ему уже известна эта стадия Чана-трудоголика: видел не раз как тот зависал в студии в творческом порыве или приходил к Джинни на встречу после записи ровно под этот же аккопанимент, говоря, что всё окей, он не хочет есть. Разумеется, после этого они шли в ближайшее что-то, где есть еда. Разумеется, Чан уничтожал половину меню с довольным мычанием, смакуя еду, приговаривая, что это было лишнее, он мог бы потерпеть до дома. Конечно же. – Хён, это что за звук, а? Ты голодный, да? Что ты сейчас делаешь, признавайся? – Я работал над песней. – Понятно. – В общем-то, ничего нового Хван и не думал услышать. – Чани, тебе надо поесть, нельзя столько работать, закажи еды. – Обязательно, Джинни. Как только мы поболтаем, я поем. Обещаю. – Нет, хён. Я тебе не верю. Сейчас закажи, давай, при мне. В номере есть телефон, а в отеле ресторан и рум сервис, я вижу вон там даже планшет для онлайн-заказа. – Он уже расправился с лапшой. – Он, наверное, уже не работает… – У тебя достаточно денег, чтобы он стал круглосуточным, если это не так. В конце концов, есть доставка. Давай. – Такой грозный, я не могу ослушаться тебя, Хёнджини... – Чан улыбается такой заботе, беря в руки планшет, ему отчего-то приятно. Рум-сервис оказывается круглосуточным, и Бан делает быстрый заказ. – Вот и прекрасно. Чани, ты совсем о себе не заботишься, только о других. Так нельзя, хён. – Чан замечает, что у Хвана немного опухшее лицо и красные глаза, спрашивает осторожно: – Джинни, как ты себя чувствуешь? – Честно? – Танцор смотрит исподлобья, грустно глядя в глаза собеседнику. – Конечно, честно, милый. Как всегда. – По-разному, Чани-хён. – Хёнджин опускает голову. – Поделишься? Или не хочешь? Ты хотел просто поболтать или поговорить про что-то конкретное? – Всё вместе. Расскажи сначала, как у вас дела с Феликсом, хорошо? Как тебе Осака? – Хёнджину сложно начать какие-то внутренние темы, а ещё он добавляет чуть тише, – Хочу послушать твой голос, успокаивает. Пока Бан рассказывает и успокаивает голосом, ему приносят еду – он ест под чутким наблюдением Хёнджина. Чан болтает обо всём подряд, видит, как Хван идёт на кухню, наливает себе кофе, достаёт какие-то снеки, пока Чан говорит про город. Хёнджин включается в разговор с неожиданного угла, садясь обратно на подоконник в гостиной: – О, Чани, в Осаке мой любимый художественный магазин! Я могу попросить тебя привезти мне пару грифелей и пастель? Я пришлю тебе название магазина и фото материалов, и деньги переведу, хорошо? Чан кивает и старается не выдавать того, что Хвана уже ждут три огромных пакета оттуда. Видимо, надо заехать ещё – Бан понятия не имеет, есть ли нужное Хёнджину среди его покупок. – Хён, я хотел спросить – ты, правда, думаешь, что из моих картин можно сделать выставку? Или ты сказал, чтобы меня подбодрить? – Джинни, я, правда, думаю, что твоя живопись и фото будут интересны людям. Мне очень нравится. Я не претендую на искусствоведа или супер-ценителя, но ...в общем, я умею видеть потенциал. И организовать это вполне реально. Хочешь? Если не хочешь личную, можно посмотреть общие тематические выставки и поучаствовать там. – Мне нужно подумать. Знаешь, я подумал насчёт картины. Я не хочу её продавать. Ты обидишься? Мне не нравится техника, и... – Хороший мой, ты можешь не объяснять. Я немного расстроен, что не смогу стать обладателем этой красоты, но у меня есть фото… Конечно же, я не обижусь. – Ты всегда можешь увидеть её вживую, когда будешь приходить ко мне. Ты же придёшь ещё? – С удовольствием. – Хён... Я после нашего свидания много думал о том, что... знаешь, я никому не рассказывал раньше всего этого. – Я знаю, Джинни. – Откуда? – Я чувствую, потому что я видел твой взгляд. Тебя ведь не спрашивали такие вещи, я прав? – Прав. Я много об этом думал, хён, но прямо сейчас не могу всё рассказать, просто очень сумбурно всё, но я хочу с тобой поделиться. – Ты плакал, да? – Хёнджин кивает. – Мне жаль, милый. – Чан... Тебе ведь не нравится моя работа, да? – В каком смысле? В смысле, насколько ты справляешься с моим запросом, как специалист? или...? – Или. В том самом смысле. Я, кстати, правду тебе сказал, я не спал ни с кем год – ну, ни за деньги, никак. Но всё остальное я делаю. Сопровождение, связи, засветиться с кем-то для вида. – Ох...– Чану непросто отвечать, но он вспоминает вчерашний урок от своего новоявленного «гуру семейной терапии» и решает говорить – как есть, не обходя то, что чувствует. – Ну... да, Джинни, если честно, мне это не очень нравится. Я говорил тебе почему. Мне не нравится сама концепция отношения к человеку в этой работе. Я не знаю, как у нас будет складываться дальше… – Чан как может, даёт понять, что помнит про обещание подождать неделю, не торопит и не давит. – Но мне, наверное, было бы сложно наблюдать, как человек, который мне небезразличен, светится с кем-то даже для вида, а я... я не знаю, кто буду я в этом случае. Я не хотел бы делать вид, что я мебель. Я уже был в подобном ощущении, и не желаю повторять. Но, возможно, я просто не вижу вариантов подхода и развития ситуации, со мной такое случается. – Ты имеешь в виду…Ты хочешь, чтоб я бросил? – Нет. – Нет? – Нет. – Я не понимаю. – Мой хороший, у меня вообще нет никакого права хотеть от тебя подобных вещей. Во-первых, это самое главное – это твоя жизнь, и чем в ней заниматься – решать только тебе. Я хотел бы видеть твои счастливые глаза, и если, как ты сам говоришь, тебе действительно нравится твоя работа, если это цена счастья в твоих глазах – то это окей. А во-вторых, с моей стороны было бы лицемерием говорить такое, учитывая, что буквально прямо в данный момент я пользователь твоих услуг. Я, конечно, тот ещё моралист и зануда, но не лицемер, Джинни. – Это точно, хён. Ты – не лицемер. – Некоторое время они молча смотрят друг на друга. Чан тёплым бархатным взглядом, Хёнджин – немного грустно и ласково изучающе, пока не произносит тихо, – Чани, мне так нравится, как ты меня называешь... – Джинни? – Мотает головой, – Мой хороший? – Хёнджин кивает, улыбается, Чан расцветает в улыбке – Мой хороший, мне не хватает твоих поцелуев. Мне так нравится тебя целовать, Джинни, мой хороший... У Хёнджина вспышками загораются глаза – он начинает посылать агрессивные воздушные поцелуи. Чан театрально хватается за сердце, заливается смехом: – Ты целуешь или бьёшь меня? Ахахахахахах. – Чану хорошо, у него болят ямочки на щеках от счастья. – Ооо, прости, хён, слишком жёстко, а? Я буду бережнее, – Хван уже в диаметрально противоположном настроении, чем в начале разговора: играет бровями, подмигивает, вытягивает губы "уточкой" и делает шуточные поцелуйчики в камеру. Чан хочет ответить, но давится смехом: – Слишком наивно. – Хван драматично негодует: – На тебя не угодишь! То жёстко, то слишком слащаво, что тебе надо-то? – Я просто хочу попробовать все твои поцелуи, хороший мой, – Чан подмигивает, щурится, прикусывая сбоку язык. – Воу воу... это было горячо, хён! – Что? – Ну-ка, сделай так ещё, подмигни, с языком. – Старший повторяет, разумеется, смущаясь, – Ооооу, полегче, Чани... Чёрт, ужасно хочу твои руки. – Обнимашки? Это можно, – Чан раскрывает руки в приглашающем жесте, замыкая руки в кольцо, – Мой хороший, нежно-нежно. – Мало, хён. Ещё.– Хёнджин уже заводится, понимая, что и, правда – соскучился. – Окей,– Чан привстаёт, делая вид, что обнимает камеру, ворот халата чуть обнажает грудь, – БИИГ ХАААГ! – Нет, Чани, ты не понял, я везде твои руки хочу, – Джинни посылает горячий воздушный поцелуйчик пальцами, подмигивает и облизывается, у него уже взгляд с поволокой, – Везде, хён. – Джинни!!! Ну, ты чего творишь... аааауф, – Чан смотрит исподлобья, снова начиная смущаться, потому что от таких заигрываний Хёнджина… он возбуждается. – А ты? Ты хоть понимаешь, как выглядят твои объятия в халате, ну? Твоя голая грудь... – Ну, у меня под халатом ничего нет... какой ей ещё быть, – Чан даже не понимает, что он, оправдываясь, говорит и кому. – Боже, ты просто убийца, да? Вот теперь, хён, мой стояк – твоя проблема! – Что? ... ЧТОО??? Прекрати! Как мы вообще перешли от серьёзных разговоров к взаимному стояку? – Чан прикрывает рот ладонью, поняв что он сморозил. – Ага, попался, великий скромник! Это называется баланс, хён. Ну, вот мы и выяснили, что ты не железный, Чани. – Хён шепчет с закрытыми глазами, краснея: – Мы ещё четыре дня назад это выяснили, разве нет? Баланс??? – Хён, ты оставишь меня с этим одного? – Хёнджин отодвигает камеру так, что обзор захватывает его почти полностью, но самое главное видно. Чан сидит, закрывая лицо руками и мотая головой. Он не должен на это смотреть. Нет. – Чанааааа, мы всё равно сделаем это по отдельности, но вместе же интереснее, зачем ждать? Посмотри на меня, хён, ну, же. Я хочу тебя видеть, всего. Горячий голос Хёнджина в состоянии сексуального демона выводит Чана в состояние неадеквата. Ему одновременно стыдно, жарко, до одури хочется прикоснуться к себе, посмотреть на Хёнджина, ему неловко, но при этом он чувствует какое-то вязкое возбуждение и магнетическую власть – собственную и над собой. Ему даже признавать это странно. А ещё Чану любопытно. Он в принципе – натура интересующаяся, а с открытостью Хёнджина ему не так страшно пробовать что-то новое и быть честным в признании у себя же определённых желаний. В начале их общения Чан думал, что лёгкость Хвана – следствие его профессии: нужно производить такое впечатление, чтобы с тобой хотели общаться, доверять и не чувствовать неловкости (не только в постели). Но оказалось, что Хёнджин сам по себе такой. И не то что бы Чан никогда не исследовал свою сексуальность, но в основном, всё было довольно обыденно: или ему не хотелось показывать какие-то стороны с партнёрами, или эксперимент не был удачным, или партнёры просто не соглашались. С Хёнджином всё иначе. Хёнджин будит странную смелость внутри. Бан не знает, какая будет реакция младшего, он решает просто делать, как чувствует. Чан сам не понимает, что им движет, когда он отнимает руки от лица и смотрит на младшего настолько диким взглядом, что тот выдыхает только «боже, хён…». Чан не понимает, что движет им, откуда в нём вообще смелость на подобное, когда он говорит чуть хриплым глубоким голосом: – Хочешь меня видеть всего, Джинни? Будь вежлив с хёном. Скажи "пожалуйста". У Хёнджина от услышанного глаза округляются, как у персонажа аниме, и отвисает челюсть, он просто давится собственным вдохом от такого Чана. Окей. Они это обсудят позже. Сейчас другие приоритеты. – Пожалуйста, Чани-хён. Я хочу тебя видеть всего без одежды… Немедленно. – Такой нетерпеливый. Тебе придётся подождать, милый. Сначала ты… – Чан кивает в сторону камеры, – Раздевайся. Хёнджина просто уносит от того, насколько Чану идёт быть таким властным. Хван быстро принимает правила игры. Он понимает, что, очевидно судя по тону, у Чана не очень много опыта в таком, но он безумно горяч, Хван его направит (о, он знает, что с этим делать). Хёнджин решает сам поиграть немного, – и начинает раздеваться сразу со штанов, проверяя, насколько Чан среагирует и уловит смысл. Чан очень способный, хотя рядом с Хёнджином чувствует себя чёртовым девственником. В каком-то смысле так и есть, потому что буквально всё, что у Чана происходит с Джинни – впервые. – Тц-тц-тц... Не так быстро. Сначала толстовку. Не томи, Хёнджини, на тебе больше одежды, чем на мне. – Как скажешь, хён. – Хван стягивает толстовку, обнажая скульптурный торс. – Такой красивый, Джинни... Так хочу тебя, – Чан теряется от увиденного зрелища и немного выпадает из образа, кладя руку себе на пах. Хван быстренько перенаправляет курс в нужное русло: – Хён, прошу… Я так хочу увидеть тебя… Что мне нужно сделать? Пожалуйста, скажи. Чан такого раньше не делал. Он вообще не знает, что в него вселилось сейчас. Он уверен, что после ему будет очень стыдно. Кого он обманывает. Ему уже очень стыдно. Но одна часть хочет спрятаться под стол, а другая... – Тебе нужно себя погладить, Джинни. Положи руку себе на шею, – «так, хён?», Чан поглаживает своё возбуждение через ткань халата, – Да, а теперь проведи ей ниже, да, вот так. Погладь соски. Мммм... Как бы я хотел тебя там целовать, мой хороший. Ниже, ещё... Ещё... – «я всё делаю правильно, Чани?», Чан чувствует, как член начинает истекать естественной смазкой, – Да, Джинни, ты великолепен. Хёнджин просто охуевает от такого Чана. Он действительно представляет, что это делает Бан, и ему плохорошо... Он уже, слегка забывшись, с закрытыми глазами ведёт руку к паху, как слышит: – Стоп. – Хёооон… – Джинни, ты такой прекрасный, такой послушный. Я просто с ума схожу, мне так жарко из-за тебя. – Тогда, может быть, ты снимешь халат, хён? Пожалуйста, дай мне тебя увидеть. Чан распахивает халат, но проблема в том, что на камере он всё ещё по пояс. Хёнджина это абсолютно не устраивает. Но Бан, кажется, вошел в раж: – Нет. Я хочу, чтобы сначала ты снял штаны. Хван снова дразнит, намеренно показывая, что снимает спортивки вместе с боксерами. – Нет, малыш. Только штаны. Оставь бельё. Хёнджин делает, что велено. – Чани, пожалуйста, разреши мне тебя увидеть. Разреши мне коснуться себя… как бы ты это сделал, хён? Я больше не могу... – Ты был таким послушным, Джинни, ты можешь себя коснуться, но очень медленно… Я бы гладил тебя медленно. Я бы целовал тебя всего. Мне так нравилось тебя чувствовать... осталась только одна деталь, милый. Чан снимает халат наполовину, но обзор всё ещё не полный. Чан совсем не понимает, что он творит и почему ему так нравится. Хёнджин просто в восторге: – Хён, ты такой горячий, мне очень нравится, прошу, ещё… Я хочу всё. Чан откатывается в кресле чуть дальше, сначала Хёнджин видит бугорок ниже пояса, который Чан сдирает одним движением и... Всё равно остаётся прикрытым халатом. – Сними боксеры и коснись себя так, как тебе хочется... Я хочу, чтоб тебе было хорошо. Не торопись. Мммм, какой ты красивый, Джинни, такой большой... Я хотел бы сам помочь тебе, почувствовать тебя руками и в горле… это было так…много и так возбуждающе. Хёнджина выносит от того, что он слышит, он трогает себя, как велит партнёр, и ему кажется, что он сейчас кончит просто от вот такого дразнящего Чана, но ему мало и уже совсем невмоготу, он хочет его видеть, хочет знать, до чего его довёл: – Хён, пожалуйста!!! – Что «пожалуйста»? – Пожалуйста, я хочу видеть тебя полностью, ты обещал! Я всё сделал, я ведь был послушным и вежливым, правда? Чан сдаётся и откидывает халат полностью. Ему немного (очень) неловко. У него раньше был опыт секса в переписке, интимные фото, и они с Хёнджином уже вроде как видели друг друга без одежды и даже кое-что попробовали, но на расстоянии через видео и слова это ощущается совсем по-другому. Бан понимает, что ему не хватает физического контакта и его немного разбрасывает от ощущений, от вида послушного нетерпеливого желающего его Хёнджина, и Чан несколько теряется, как вести начатую игру дальше, он надеется, что Хван поймёт и поможет, но, чтоб не терять запал, старается вывести свою просьбу завуалированно: – Да, милый, ты был очень послушным и вежливым. Для тебя всё, что угодно, мой хороший. Что мне сделать для тебя? Хёнджин понимает, что ему передали ведущую позицию: потому что Чану или неловко от отсутствия (или небольшого) опыта, или это не его роль, или он просто потерялся в ощущениях. Без проблем. Хван становится ещё более хищным. Он покажет Бан Чану, что это не страшно, не стыдно и может быть неимоверно круто. – Хён, боже... Аааа... Ты на вид такой твёрдый, я бы хотел почувствовать тебя на языке, и во рту, и в себе... Полностью. Поласкай себя, я хочу это видеть, ну, же… Чана от этих слов Джинни просто выносит. Он видит, как танцор всё ещё медленно водит рукой по своему члену, как бы показывая, что он до сих пор выполняет сказанное Баном. Чан тянется рукой к паху, но Хёнджин решает по-другому: – Да, хён, хорошо, но немного иначе, милый. Одной рукой поласкай свою грудь, соски…мммм…хорошо, теперь пресс…боже, я просто хочу сожрать тебя, твои кубики… я б их облизывал по миллиметру, честно…. Давай, в другую руку возьми мошонку, сожми немного, да, вот так… теперь спускайся рукой с пресса и погладь себя по бёдрам, с внутренней стороны. Ммм, да. Идеально, хён, да… ты выглядишь так горячо… Тебе нравится, Чани? – Очень... – Разрешишь мне немного ускориться, хён, мне очень нужно, пожалуйста? – Хёнджин кивает на свой член, показывая словами, что Чан – главный, и, помня, как тот реагировал на "вежливость и послушание", немного направляет партнёра. – Да, мой хороший, да... Сделай, как тебе будет хорошо. Джинни, я сейчас с ума сойду, могу я?.. – Чан всё ещё не касался себя без "позволения" своего сексуального "божества" и ему уже невыносимо, почти больно. – Ааах, Чани, ты такой красивый... Возьми свой член, да, проведи по нему пальцами, ммм, давай, поласкай головку, вот так... Да, хён, ты всё делаешь идеально. Продолжай, как тебе нравится... Твои руки просто... боже, как я хочу их на себе, в себе... везде. – С этими словами Хёнджин облизывается, берёт два пальца и запускает себе в рот полностью, он посасывает их, выпускает изо рта с пошлым чмоком и, проводя по подбородку и всему телу, спускается к члену, смотря прямо на Чана, раздвигает ноги шире, отодвигая ягодицу, другой рукой намекает, где он ещё хочет руки продюсера. Чана аж потряхивает от того, что он видит, слышит и что он в связи с этим чувствует. Он прихлопывает рот рукой, чтоб не вскрикнуть, – Я бы так хотел, чтоб это были твои пальцы или твой член, хён. Мне так понравилось, как ты меня ласкал, трогал... Не сдерживайся, Чан, пожалуйста... Делай с собой, что хочется. – Боже… Джинни... Ты просто нереальный. Они оба уже на грани, ускоряют темп, надрачивая себе, обоих раскидывает от остроты момента, страстных взглядов, пошлых действий и горячих слов. Бан, кажется, в полной прострации от ощущений. Хёнджин, стонущий от удовольствия, решает его добить, хочет услышать настоящего Чана: – Чани-хён, что бы ты хотел сделать со мной, если бы был рядом? Мммм... Мне так нужно знать... Аааархх... Скажи мне, хён, пожалуйста... Старший в полном забытьи от голоса и слов Джинни, от ощущений реальности и фантазий, он вообще не понимает, что говорит: – Я бы... хотел... Аааауф... Твои губы на себе... Я бы хотел тебе отсосать, мне так понравилось, Джинни... Мммм, ты такой охуенный сейчас, да, продолжай, дааа, я бы всего тебя заласкал, зацеловал, и я так хочу тебя... Боже... Аааа... Языком... пальцами... членом... Хочу почувствовать тебя всего, везде... Пожалуйста... Сделай так ещё, потрогай себя там.. Да, дааа... Хочу тебя так глубоко, насколько ты позволишь... Я бы хотел трахать тебя так, чтоб ты кончил несколько раз... мой хороший... Ааа... Ммм... Не могу больше, я... сейчас... Сказать что Хёнджин в ауте – ничего не сказать. Бан Кристофер Чан, оказывается, просто скрытая бомба... Его вид и его слова в предоргазменном жаре – последняя капля для Хёнджина, он тоже на финишной прямой, но желает завершить красиво, он видит разобранного на части Чана, но хочет раскидать остатки: – Чаниии, ааауч... Ааа... Могу я кончить вместе с тобой?.. Ммм... Пожалуйста, хён... Дикий тёмный взгляд Чана без капли смущения, глубокое "можешь, кончи для меня" – и два почти одновременных стона-вспышки по обе стороны видео-звонка: в Осаке и Сеуле сейчас очень жарко, несмотря на три часа весенней ночи. Чан кончает в кулак с рыком запрокидывая голову, Хёнджин - себе на живот, откидываясь на подушку к стене. Это... Так ярко, будто бы не ночь. Первым возвращается в реальность Хёнджин. – Хён... Ты как? Тебе понравилось, хён? Танцор хитро улыбается, предвкушая реакцию на вопросы, которые у него есть. Бан, краснея, возвращается в ипостась "это не я": – Что... это... было? – Это я тебя должен спросить, хён. И что же это было? Хёнджину откровенно весело. Чан немного запоздало "негодует", вытирая себя влажными салфетками, потому что вот такое точно в его планы не входило, но из "ругаться" выходит только слабо угрожающее: – Ты мне за это ответишь, Хёнджини. – Мммм, звучит заманчиво, Чани... Надеюсь, я буду долго "отвечать"? Чтобы кончить несколько раз, как ты обещал, это должно быть достаточно долго. Я люблю такое, знаешь… сверхстимуляцию… долго и много раз.– Хёнджин буквально светится от реакций Чана, проводя пальцем по растекшейся на животе сперме, подмигивает бровями, мол "это твоя работа, смотри", а тот закрывается халатом пытаясь спрятаться в воротнике. – Почему ты так смущаешься? Это же было охеренно горячо, просто вау, хён. Хёнджин вытирает себя боксерами, смотря на Чана, облизывается, надевает штаны, и накидывает толстовку на плечи. Для Бана это выглядит ещё более сексуальным, чем раздевание. – Прекрати... Что ты творишь со мной? Я такого не делал раньше. – Нравится, хён, м? Какого такого? Доминирования? Виртуального секса? – Ну, в такой комбинации как сейчас – ни то, ни другое. – Тебе нравятся такие вещи? Бдсм? – Нет, нет! Я не... Я не знаю и... не умею... Извини, если я что-то сделал не так... – Чани, я обещал наказать тебя за твои извинения. – Хван спохватывается, ведь понимает – для его невероятного хёна такой опыт впервые и ещё он помнит их откровенное утро. – Всё хорошо. Я просто хотел узнать, как тебе? Мне очень понравилось, хён, ты был умопомрачительным, правда. Поделись, что ты чувствуешь? Я хочу знать, особенно, если что-то было впервые. Мне сказать "пожалуйста"? Чан жмурится, поджимая губы. – Мне сложно говорить о... таких вещах. У меня был опыт секса через переписку и по телефону. Но не видео. И...– Чан заливается краской, – Доминирования, ну, не очень большой, и… вроде нам не особо понравилось тогда. Наверное, было слишком... Не знаю. Было не очень. Мы не обсуждали. – А сейчас? Только честно, я не обижусь, обещаю. Это важно, хён. – Сейчас понравилось, хотя было немного сложно говорить, и видеть, и делать одновременно, это не то же самое, что по телефону, слишком смущающе, и мне очень хотелось... Эээ... Живых касаний. Но очень заводит... почему-то. Ты был… – Чан хочет сказать, что заметил, как Хёнджин аккуратно вёл их, оставляя роль "доминанта" ему, – ох... таким потрясающим... внимательным и... – И нет, Чан уже не может произнести это, но у него есть отличный помощник: – И... послушным, да, хён? – Хёнджин, улыбаясь, подводит к тому, что его интересует больше всего. Чан закрывает лицо руками. Хван говорит почти шёпотом, – Чанииии. Хён. Поговори со мной, пожалуйста. – Ты специально это делаешь, да? – Конечно, милый. Мне нравится тебя слушать, интересно узнавать, и я хочу, чтоб ты сам понял, как ты реагируешь. Ты, похоже, многого не знаешь о себе, хён. То, что у тебя не было какого-то опыта или он был неудачным, не значит, что ты что-то делаешь не так. Это можно попробовать и понять. Тебе нравится, когда тебя слушаются, подчиняются? Умоляют? – Ну, да. Но не в смысле унижения действиями и словами. Не грубо. Только не так. Скорее наоборот. – Надо быть вежливым, Чани? А то что? Накажешь? – Хёнджин вкрадчиво воркует, подмигивая. Чан не в силах сопротивляться хванову обаянию, улыбаясь до ямочек, закусывает губы, отвечает, игриво смотря исподлобья: – Накажу. – Огооооо, боооже, я даже не знаю, чего хочу больше: чтоб ты похвалил меня или наказал, папочка… – Оу, только не папочка, бррр... Прекрати, Джинни. Что ты со мной делаешь, ну. Я с тобой как будто девственник, боже. – Так, ясно, шуга дэдди не наш вариант. Я рад быть у тебя первым, хихихи! Мне достался такой горячий хён... Боже, снова??? Чан, почему ты не веришь? Неужели тебе не говорили такого? Этого не может быть. Послушай, я, Хван Хёнджин, элитная проститутка, честно говорю тебе, что ты очень горяч! – Ты не проститутка. Не называй себя так. – Чан смотрит так серьёзно, прямо в душу. Хван пытается отшутиться: – Ну, окей, год без секса за деньги, да, ты прав – так себе шлюха. – Хёнджин начинает смеяться, но Чан чувствует в его смехе истерические нотки. Видимо, его снова накрывает тем, что Хван проживал эти два дня. – Я даже шлюха хуёвая, – Хван начинает явно сдерживать слёзы, запрокидывая голову, – чёрт... Чёоорт. – Джинни, хороший мой... Поделись со мной, пожалуйста. Расскажи, что чувствуешь... Я могу просто послушать тебя, ты не должен быть в этом один, слышишь? – Чан... Я не знаю, как говорить о таком... я хочу, просто устал держать в себе, я просто этого... не умею. – А я не знаю, как говорить о сексе. И не умею много чего… не только говорить. И боюсь. Но ты меня направляешь своей открытостью, и мне не страшно с тобой что-то пробовать. Вообще, в принципе, не только в этом, понимаешь? Просто... Говори. Всё, что ползёт наружу. Я не буду тебя судить, я просто буду рядом, хороший мой. Я пойму. – Хён... Я... – Хёнджин встаёт, идёт куда-то, вроде как в спальню, берёт из тумбочки сигареты. Чан успел узнать, что Хван курит, когда максимально нервничает. На памятной вечеринке, где они познакомились, Джинни на балконе курил и прятался от того самого приятеля-модели, который был его первым. Хёнджин надевает толстовку, натягивая капюшон, идёт на балкон в гостиной. Затягивается. – Блин, это странно... Всё, что лезет, говоришь? – Угу, просто как чувствуешь. Я не буду давить, только слушать. Это всё останется в этом звонке, обещаю. – Да я ни хрена даже не понимаю, что чувствую. Просто проебал свою жизнь, понимаешь? Всё, что я делал – предавал себя. Я предал свою мечту, я торгую своим телом, в итоге, то, от чего я убежал из компании – я ведь делаю то, что они же и сказали – продаю свою красивую морду и тело. В итоге я на это согласился, просто подороже и в другой упаковке. Я не мог построить ни одних нормальных отношений, я тупо боялся и сбежал в эскорт, просто чтоб не чувствовать боль, я просто заменил нормальные отношения на торговые, чтоб не оставаться одному. Я просто фасад, часть тусовки, которую сам же и терпеть не могу, потому и ненавижу, что слился... из жизни. – Хёнджин достаёт новую сигарету и начинает реветь навзрыд, – Столько лет упорно трудился, танцевал, столько сил угрохал, чтобы превратить всё это в блядство. Чхве Сан прав, я ведь просто шлюха. Выходит, что я даже проститутка херовая, потому что после Кима… у меня год не стоял с клиентами. Хорош эскорт за бюджет Монако... Я... Знаешь, я думал, что сам выбираю, с кем работать, и это ведь чистая правда. Но после нашего вечера я проанализировал и понял, что многое, не всё, и не большинство, но много всего было не по настоящему желанию, а потому что надо, потому что мне заплатили или я платил таким образом. И я теперь просто не знаю, что со всем этим делать. Хён, ты когда-то чувствовал себя разобранным на части, абсолютно разбитым? – Конечно, чувствовал, родной, много раз. – И что ты делал? – Собирал обратно потихоньку, как паззл, конструктор, иногда не очень выходило, когда закрывался ото всех. Искал то, что нравилось, говорил с друзьями, работал над собой, путешествовал. Ликса вот нашёл, тебя встретил. Я сейчас тоже в какой-то степени собираю себя обратно, с вашей помощью, между прочим. Джинни, ты не шлюха и не фасад. Ты потрясающий чувствительный человек, великолепный танцор и художник. Это нормально – не хотеть чувствовать боль. Я верну тебе твои же слова: "То, что у тебя не было какого-то опыта или он был неудачным, не значит, что ты что-то делаешь не так". Бывают вещи, которые понимать про себя больно, но каждый из нас делает выборы, которые впоследствии нас не устраивают, милый. Это сложно, но, наверное, штука в том, что мы выбираем здесь и сейчас, а судим себя уже сильно после, прожив этот опыт. Это, как минимум, нечестно по отношению к себе. Это очень легко, на самом деле, сказать из сегодня в тогда – что вообще-то можно было по-другому. Нельзя. Тот, кто выбирает там, не имеет уже прожитого опыта того, кто хочет это исправить сейчас. Всегда находится какое-то "если бы". В жизни нет «если бы», нельзя исправить, потому что нет ошибок, опыт есть. Можно сделать по-другому. И я понимаю, что почти невозможно из этого состояния видеть хорошее, но то, что ты делал, дало тебе и хороший опыт тоже. Ты танцуешь... – О чём, ты, хён, ты издеваешься? Что хорошего во всем этом дерьме? Я обожаю танцевать, но для этих... Я не хочу для них... Они же видят только смазливую морду. – Ну, не морду, а самое прекрасное лицо, и если ты продолжил танцевать, значит, ты уже себя не предал. Не важно, для кого. Ты не оставил это, потому что хотел сам. Дальше. Во-первых, ты действительно крутой спец по связям. Это большой талант – легко сводить людей, качество твоих связей реально меня удивило. Во-вторых, ты умеешь ценить своё время и тело, иначе бы ты даже не задумался о выборе клиентов и собственном ценнике, потому что ты не представляешь, какая редкость среди людей – отказывать кому-то с властью и деньгами, а ты умеешь. В-третьих, я уверен, что это твой природный дар, но, полагаю, профессия помогла узнать своё тело ещё лучше, ну, как минимум получить опыт – ты невероятно чуткий любовник. – Хён... Ты мудрый... Но мне надо подумать надо всем этим, я не смотрел с этой стороны... Сложно вот так сразу принять что-то подобное. – Я понимаю, мой хороший, конечно. Мне жаль, что тебе так больно сейчас. Я хотел бы быть рядом и обнять тебя, чтоб ты не чувствовал себя одиноко. – Я не чувствую себя одним. Мне спокойно рядом с тобой, Чан. Ты говоришь, и мне легче. Чёрт, хён, как мы перешли от видео дрочки к серьёзным разговорам? – Аххахаххахаха, я не знаю, так же как наоборот. И снова на всю ночь. Ты назвал это балансом. Наверное, это наша фишка? Бан Чан говорит просто и без намеков, а Хвану немного сложно принять после десяти лет и четырёх дней, что в его жизни вот так просто может появиться что-то совместное и интимное. Над этим ему тоже надо подумать. – Ох, чёрт, хён, у тебя же завтра, то есть уже сегодня, расписание с этим засранцем! – Ты теперь его всегда так называть будешь, да? – Чан запрокидывает голову в приступе смеха. – Да! Хён, почему не остановил меня? – Я не захотел. Я соскучился и беспокоился. Я рад, что провёл время с тобой. – Хён... Я волнуюсь, что ты будешь чувствовать себя плохо без сна. Позавтракай хорошо, ладно? – Я успею немного поспать, обязательно поем, конечно. Мне приятно, что ты заботишься. Джинни, хороший мой, порадуй себя чем-нибудь, ладно? – Хорошо, хён. Пойдём спать? – Пойдём. *** Следующие два дня проходят относительно спокойно. У Чана – всё та же запись, переговоры и работа над песней и дуэтами. Когда во время обсуждения контракта они делают перерыв перед подписанием и финальным обсуждением, Чан получает сообщение: Хван Хёнджин: Привет, хён! Ты ел? Прости, что вмешиваюсь, обычно я не лезу в эти дела, но пересмотри 4 пункт договора.

Бан К. Чан (муз.прод):

Привет, мой хороший!

Ты как? Ел? Надеюсь, ты отдохнул. Чем ты себя радуешь?

мы как раз идем на ужин

>>[ Прости, что вмешиваюсь, обычно я не лезу в эти дела, но пересмотри 4 пункт договора]

4 п. – гонорары, отчисление роялти и авторское право

у тебя есть какая-то инфа, что-то не так?

Хван Хёнджин: Я нормально. Ага, отдохнул и поел рамён. ^-^ Завтра расскажу и покажу, чем я себя порадовал. Надо кое-что ещё сделать важное. Такеши от тебя в дичайшем восторге, спрашивал меня, согласишься ли ты на обычный %, не будет ли это мало, так что проси минимум на 2% больше, лучше 3-4, понял?

Бан К. Чан (муз.прод):

я заинтригован

о_о, ты назвал его по имени и не выругался)))

>>[ так что проси минимум на 2% больше, лучше 3-4, понял?]

с ума сошёл – так повышать ставки для начинающего артиста?

это же огромные риски для лейбла

Хван Хёнджин: Пофиг мне на его риски, это дело чести для меня! Серьёзно, хён, он знает, что я с кем попало не знакомлю, значит – очень крутой уровень. Значит, обычная ставка – это мало, если согласишься на обычную, он подумает, что наш проект так себе или что-то не то. Не порть мне репутацию. Пусть платит. Эта зараза ещё мне должен останется за несколько дней твоего отъезда. V – значит вендетта.

Бан К. Чан (муз.прод):

аа, так это личная месть?

мой свирепый Джинни)))

Хван Хёнджин: Конечно. Я святым не прикидывался

Бан К. Чан (муз.прод):

ты – самый искренний, мой хороший *)

мне пора, пойду повышать ставки

кстати, какой завтра дресс-код на мероприятие (подробно, плз)?

Хван Хёнджин: ^-^ А ты успеешь? >>[ кстати, какой завтра дресс-код на мероприятие (подробно, плз)?] Total black Возрадуйся, милый, твой чёрный ящик не пропадёт даром. Пиджак Pradа – тот, с кожаными лацканами (без рубашки) или рубашка Gucci на запонках (без пиджака) + брюки Prada/balensiaga. Не забудь аксессуары. Если пойдёшь покупать – пришли фотки или возьми Ликси.

Бан К. Чан (прод):

конечно, успею

мой специалист по связям с общественностью сказал быть ;)

>>[ Total black ]

ок, спасибо, принято

до связи, великий мститель

У Чана – контракт с лейблом, а у Хёнджина тоже важная встреча и несколько неотложных дел. Как назло, именно за эти несколько дней после свидания ему прилетают несколько супер-выгодных предложений на будущее сотрудничество – словно проверка на перепутье. Хёнджин не колеблется. Он идёт на мероприятие, где договорился на встречу с Чон Уёном, коллегой «по цеху» и одним из немногих друзей танцора. У них были давние тёплые отношения, и они даже иногда подкидывали друг другу клиентов. Хёнджин хочет передать дела и завершить эту главу своей жизни. Он прекрасно понимает, что так просто это не будет, его многие знают и хотят сотрудничать только с ним. Уён тоже сомневается в затее Хвана, но предложение принимает, тем более тот нашёл отличное решение. Они ещё долго обсуждают разные моменты, Уён припоминает вечеринку, где танцевал его друг и его «вроде как бывшего, который убежал с синяком и огромным мужиком». И Хёнджин рассказывает про Чхве Сана и Сынмина. Уён про ситуацию с Кимом знал только в общих чертах – мол, дружили-дружили-сошлись-поругались и разбежались. Сейчас Хёнджин выдаёт более полную и реальную версию этой истории. – Вот же мерзкая ублюдина… – Уёни, я не знаю, насколько это странно, но я хотел бы попросить тебя об услуге. Я заплачу в два раза больше прайса, солнышко, если ты возьмёшься. Если ты ещё в деле, и не хочешь выходить. – Джинни, рыбка моя, ты чего, какой прайс, с дуба рухнул? Ты мне предложений на год вперёд скинул, пол-записной книжки подарил с чёрным списком, о чем ты? Это ж… я не знаю, молиться кому? Есть боженька эскорта? Просто скажи, что нужно. – Ну… Я хочу, чтоб ты его «щёлкнул», Сана этого. Потому и говорю, что заплачу. Уён, в отличие, от Хвана – сопровождает в классическом понимании и продает именно секс, он тоже из тех, кого так просто не нанять, натура интересная, и, как он сам говорит, в работе у него «своя метода». Чон был из тех, кто раньше занимался именно проституцией, он был одним из «мальчиков» клуба, где Хван много лет назад работал администратором, там и сдружились. Когда оба вышли в тусовку и эскорт, иногда отдавали друг другу неугодных клиентов – Уён не очень любил «интеллигентов», а Хёнджин ненавидел хамов. А вот Уён таких любил. Своей, особой любовью. В бытность «мальчиком по вызову» ему на таких «хозяев жизни» очень везло с разными последствиями. Но Уён обожал их. Ломать. У него была даже своя классификация «готовности» клиента. – Рыбка моя, да это ж подарок просто. У меня день рождения? Ноябрь наступил в июне? До какой стадии? Веника? Кольца? Чон Уён был профессиональной стервой, если можно так выразиться. В отличие от Хвана, он не отказывал. Он заставлял клиента буквально бегать за ним и чуть ли не умолять об услугах. Он манипулировал так, что Хёнджин диву давался, как Чон вообще жив до сих пор, учитывая влиятельность их клиентов. Стадия «веника» – была потрясающей иллюстрацией-доказательством того, что у Чон Уёна напрочь отсутствовал инстинкт самосохранения и присутствовало просто магическое обаяние. Иначе его безнаказанность и везение просто не объяснить. Несколько лет назад к нему обратилась младшая сестра или племянница какого-то министра. Госпожа Пак Юна вела себя довольно по-хамски и даже оскорбительно, желая «купить мальчика», потому что он всё равно товар. Уёни был само очарование и сказал, что он весь её, но не сегодня, потому что товар уже купили. Хёнджину совершенно неизвестно, какими завтраками он кормил «госпожу», не привыкшую к отказам, только она ухлёстывала за Чоном месяц, при этом осыпая подарками. Уён, у которого, по его же словам, было иногда и по два клиента сразу (в смысле, за ночь, за один сеанс), так вот, этот Уён не позволил госпоже Пак за месяц к себе даже прикоснуться. В какой-то момент Уёну просто это всё надоело, и он ляпнул, не подумав, что «хорошо, я проведу с вами два месяца, если вы за мной подметёте пол, раз больше ничего полезного в этой жизни не делаете». Это было слишком. Уён был уверен, что это было слишком, и госпожа Пак пожалуется брату-министру (или дяде?), и в лучшем случае – она отстанет после такого оскорбления и обратится к кому-то другому, а в худшем – ему «пора писать завещание», как сказал тогда Хёнджин. Никто из них не угадал, потому что на следующий день сестра министра пришла к Уёну домой. С веником. Наглость Уёна вместе с его харизмой (и, видимо, окончательно съехавшей крышей, по мнению Хвана) решили не останавливаться на достигнутом, и выставили счёт госпоже ещё и за тот месяц, который она его уговаривала. Потому что «он ведь думал о ней, а, значит – уделял время, а время – деньги!». И она… заплатила «своему ангелу». Хёнджин уверен, госпожа Пак Юна никогда в жизни не забудет те три месяца с Уёном. Так появилась стадия «веника». Стадии «кольца» и «пола» имели схожие сюжетные линии, с той лишь разницей, что на стадии «кольца» Уён желал… свадьбу, независимо от пола клиента, его семейного статуса и длительности «сопровождения». Хёнджин радовался, что их клиенты были достаточно богаты и глупы, а из своих «свадебных путешествий» в Вегас Уёни возвращался хотя бы живым. На стадии «пола» – клиент умолял Уёна оказать услугу буквально на коленях (и нет, это не была прелюдия, это было – условие заключения сделки). Стадия «пола» была в практике Чона всего лишь раз, но он таки до неё довёл. – Нет, Уёни. Я хочу стадию «пола», солнышко, чтоб он прям в ногах у тебя валялся и не один день. – Не вопрос. Просто дело чести. Джинни, а хочешь, я их обоих сделаю? – Очень заманчиво, но с Кимом не прокатит – он же знает тебя. – Точно. Хорошо, рыбка, ради тебя я уж расстараюсь, и даже не заикайся про деньги. Я устрою для тебя такое шоу, Джинни, закачаешься! – Спасибо, ВуВу. Значит, мы договорились… об остальном, да? – Конечно, божечки… тебе спасибо! Останешься? – Не, пойду. Поздороваюсь с Хонджуни и пойду. И Хёнджин уходит с вечеринки радовать себя своим особым способом, о котором Чан пока не знает.