Чани-хён:
я только за
но ты ведь домой хотел и побыть один, нет?
Джинни: Да, хотел и хочу. Но разве до этого я не могу пообнимать и зацеловать самого горячего хёна в мире? ^_^Чани-хён:
не понимаю, о ком ты.
кого там собрался обнимать и целовать мой парень?
>_<
Бан делано хмурит лицо и говорит уже вслух: – Хёнджини, нам нужно срочно обсудить важный момент по блогеру с прошлого мероприятия и условия по твоей помощи с художником, окей? А у Хвана внутри разливается тепло от чанова «мой парень», ему и самому сложно играть контракт, особенно рядом с Баном. Хан услужливо напоминает: – Прошлое мероприятие, это когда ты накидался, как не в себя? Джинни, я надеюсь, ты выставил ему счёт за ужасное поведение? – Ага. Просто огромный штраф. – Хван довольно улыбается, проглатывая какую-то тарталетку и облизываясь в глаза Бана, еле заметно проезжается взглядом по его паху. Минхо стоит рядом с Чаном и, пока Хан с Ликсом переходят к обсуждению грядущей фотосъемки, спрашивает еле слышно, ухмыляясь в спину продюсера: – Натурой платил? – И ты называешь себя другом? Иуда. – Чан отвечает, беззвучно шевеля губами, и добавляет уже в голос, – Хёнджини, пойдём. На всякий случай всем пока, если кто-то уедет раньше. – Да уж позже вас в последнее время вообще никто не уезжает. Совсем себя не бережёте. – Минхо "сочувственно" качает головой, на что получает уничтожающий взгляд Бана и незаметное "подлец". Когда Хёнджин с Чаном удаляются, Феликс спрашивает друзей: – Они реально думают, что мы ни фига не понимаем? Минхо ржёт, Хан сквозь смех говорит: – Прикинь. Но не могу не признать, что Чани прям держится молодцом, вряд ли кто, кроме нас, просёк, что у них реально что-то замутилось. Всё же Хван знает своё дело. Меня только беспокоит, а серьёзно ли всё это для Джинни. Чан, похоже, по уши с концами. А то унесёт ведь снова в депрессняк на несколько лет. Хо, может, тебе поговорить с Хваном, а? Ну, аккуратненько. Или тебе, Ликси, вы вроде поладили с ним? – Джинни не такой мерзавец, он не будет играть с хёном, он ему очень нравится! – Феликс возражает, горячо защищая друга. – Он прям говорил тебе это? – Хани вопросительно поднимает бровь. – Не говорил, но сильно намекал. Да и разве вы не видите, как они смотрят друг на друга? Кто там ещё по уши. Чан-хён иногда выглядит таким холодным. А вообще, они взрослые люди, сами разберутся, это не наше дело. Ну, хотят поскрываться, что мы подыграть не можем? Зачем лезть вообще? Минхо подключается (не выдавая, к своей чести, что практически поймал влюблённых голубков на горячем): – Ликси, ты невероятно прекрасен и чист душой, и смотришь на всех, как на себя, то есть психически здоровых людей, и, по-честному, я с тобой согласен, это не наше дело. Но есть одно большое НО. Ты с нами относительно недавно, и не видел, через какое дерьмо прошёл наш любимый хён на любовном фронте, чему мы с Хани и Бинни были свидетелями. Я буду реально счастлив, если у них с Хваном всё сложится, учитывая, что первый же и хотел их познакомить. С другой целью, правда, но уже неважно. Я с Хёнджином давно знаком, и знаю, что он нормальный парень, но... блять... его профессию я знаю тоже. И беспокойство Хани разделяю полностью. Щас вот у них контракт закончится, а дальше что? Джинни будет бегать по клиентам дальше? Мы даже не знаем – это у них входит в контракт или нет. А если да, опять же – Хван дальше гулять пойдёт, а Чан чё? В монастырь или как обычно, "я всё принимаю"? – Минхо-хён, а вот если Джинни скажет, что у них это договор, ты вот что делать будешь? Ведь если договор, то Чани-хён заплатил за услуги на определённое время, и оно закончится, а ему, может, больше контракта и не надо, а тут мы такие – намерения узнавать пошли. Я по правде так не думаю, но всё же может быть, и, конечно, я желаю ему счастья, он замечательный и заслужил этого как никто. И Джинни я желаю счастья тоже. Но, Минхо-хён, ты сам сказал, мы не знаем, что там на самом деле. А если кто-то из них влюбился безответно – это будет неловко говорить о таком. Некрасиво вмешиваться, это очень деликатный вопрос. Может, подождём, пока они сами расскажут, если захотят вообще? – Хани, что думаешь? – Согласен с обоими. Предлагаю поговорить с ними по отдельности, когда закончится контракт, если они раньше сами не расскажут ничего. Тут Ликс прав, если там договор, действительно может выйти нехорошо, особенно со смущением Чана и спецификой работы Джинни. Пока лезть не будем, просто понаблюдаем. Окей? Боже, просто Лига справедливости любви какая-то. На том и решают, в то время как виновники обсуждения гуляют по ночному Сеулу, болтая о всяком разном. Хёнджин разрывается между желанием снова поехать к Чану, который только за, и необходимостью немного побыть наедине с собой, которую Бан уважает и не настаивает на возвращении – хочет дать пространство. Хван утаскивает Чана за углы, в подворотни и переулки, где они могут обниматься и целоваться, скрывшись от глаз прохожих. Наконец, они просто устают, и Джинни хочет вызвать такси, но Чан его опережает, говоря, что заказал две машины на через полчаса, зная, что они наверняка будут ещё говорить. Сидят на бордюре в каком-то безлюдном переулке, где нет шансов быть застуканными, а потому можно позволить себе небольшие вольности в виде касаний на улице. – Чани... Ну, я же мог сам... – Ага, я знаю. И мне это очень нравится, что ты можешь сам, правда. Назови причину, по которой я не могу о тебе позаботиться. Ты говоришь, что я не умею принимать такие вещи. Покажи мне, как надо. – Чан переплетает их пальцы, сжимая ладонь танцора. – Хитрый хён. Спасибо, мне это очень приятно. И за понимание спасибо. Ты чудесный. – Хван кладет голову на плечо партнёра. – Я постараюсь тебя не тревожить. Не пропадай, хорошо? – Чани, я не медитировать в горах собираюсь. Мы на связи, окей? В смысле, если захочешь поболтать, я с удовольствием, милый. И попробуй только не взять трубку, если я позвоню! – Что, устроишь сцену с битьём посуды? – Ахах, а надо? Могу. Хочешь, чтоб я ревновал? Бан Чан немного тушуется, потому что, честно говоря, не знает, как это – когда его ревнуют. Хёнджин, в общем-то, тоже. Чан говорит как есть, улыбаясь немного грустно: – Не знаю. Меня не ревновали. – Ой. Хён, я задел тебя? – Не задел, мы договорились говорить правду. – Меня тоже не ревновали. – Ты шутишь? Это невозможно. Со мной всё понятно, но... Боже, посмотри на себя, тебя к воздуху ревновать можно. – Мы же правду говорим, хён, я не шучу. Что значит – с тобой понятно? И что значит... Что во мне такого? Я же для всех этих людей был… ну... просто определённым функционалом. – Ну, я же просто обычный человек, да и... в общем, что ревновать-то, а ты... Джинни, ты ведь... Ты такой... у меня иногда даже слов нет, просто божественный, хороший мой. – Хён, ты же не пил? – Нет, Джинни, я не пил, я так думаю. – Чан, я просто... Твои слова иногда вгоняют меня в ступор. Ты говоришь так, будто ты не важен, а я и, правда, какое-то неземное божество. Хён, ты же так не считаешь? – Ну... Как сказать… – Как чувствуешь. – Раньше я действительно не чувствовал себя нужным и важным. Сейчас это иначе, я делаю, что люблю. У меня есть ребята и ты, интересные проекты, я могу влиять на разные вещи. Но я же про другое немного говорю. В целом, я вполне обычный человек с заурядной внешностью. А ты ... даже в обычной футболке выглядишь как небожитель. И если ты с кем-то даже за деньги был... Не знаю... я ревную тебя даже к одежде твоей, кажется. Но не в смысле собственничества, а в плане... если ты, такой драгоценный и прекрасный, рядом... вместе со мной, то тебя хочется уберечь от всего мира, чтоб никто не навредил, и окружить только тем, что доставляет тебе радость и удовольствие. Я не понимаю, как можно воспринимать тебя как функцию. Ты такой восхитительный не только внешне, невероятно талантливый, и иногда я думаю, что ты просто не существуешь, а кажешься мне. Красивая такая потрясающая галлюцинация. – Чаааани. Ну, как так?.. Я вот не знаю, что хочу больше сейчас – стукнуть тебя со всей дури или зацеловать до смерти. – Мне нравится вариант с поцелуями. Ааайщ!.. – Чан морщится, когда Хван шлепает его по плечу "для профилактики", но следом целует долго и ласково, обвивая себя чановыми руками. – Хён, мне очень приятно, что ты смотришь на меня так. Но я обычный человек, со своими тараканами в голове, проблемами и набором недостатков. Я живой, как все, и ни фига не божественный. Мне не нравится то, что ты говоришь о себе. Ты совсем не обычный и ты очень красивый! И самый горячий, хён. А твоя музыка… Знаешь, мне ведь тоже иногда кажется, что ты – какой-то странный великолепный сон, который можно трогать. Я понял. Если мы... того, попадём в соседние палаты! А вообще, хён, есть у меня одна идея... – И почему мне кажется, что стоит начинать бояться? – Тебе понравится, я уверен. – Хёнджин с озорной улыбкой и огоньками в глазах смотрит так, что Чан не сомневается – это будет стоить ему не одной минуты смущения, а у Хвана действительно есть идея, как показать Бану, какой он нереальный. – Наши такси подъезжают. – Хён, какой ты замечательный, ты подумал даже о том, чтобы заказать не сразу. Я бы вот даже не догадался. Там же ещё не видно нас из-за угла? – Нет вроде. А что? Хёнджин быстро, но жарко целует Чана в губы. – Точно глюк. – Чан улыбается, проводит нежно по лицу Хвана, – Мой хороший. Машины, Джинни. – Поднимается на ноги, протягивает руку любимому. Расстаются еле-еле, но Хван уверен в своём решении, и Чан поддерживает его, потому что и самому надо вынырнуть хоть ненадолго из бурлящего вулкана страсти и включиться в рабочие процессы, ведь когда Хёнджин в радиусе двадцати метров – думать о чём-то, кроме собственного желания невозможно – между ними просто бесконечно искрит. А Бан Чан вообще-то выставку для своего "божественного" затеять хочет. На пару дней оба действительно погружаются в работу – Хван договаривается о новых контактах, отбивается от старых, параллельно с Чаном смотрит возможные места для выставки, продумывает концепты и тематику, ищет кураторов, репетирует номер для клуба – программа та же, но Хёнджин решает добавить и заменить несколько элементов. С Чаном они переписываются и созваниваются, и обоим понятно, что без друг друга – нет, жизнь не останавливается, дышать возможно и есть чем заняться. Ломки от отсутствия партнёра рядом – нет и побыть одному в собственном микрокосмосе – вполне себе прекрасно. Для Чана такой опыт совместной жизни, пусть и недолго, но в новинку. И какие-то вещи он узнаёт о себе впервые. Например, что любит готовить, а для кого-то – особенно, что трудно и немного стыдно говорить о том, что, оказывается, даже Хван может его отвлечь, или раздражающе оставить вещи в гостиной. На удивление Чана, Хёнджин реагирует на разговоры о подобном не истерикой и манипуляцией (как это было в краткие периоды ночёвок Яна), а совершенно спокойно, говоря, что "вообще-то хорошо, что мы обсудили, это же твой дом!". Один привык, что совместная жизнь похожа на отель, а другой не знает что это такое, но "ведь это ничего страшного, хён, мы справимся". И после своеобразного тест-драйва неплохо в одиночестве понять – а как же это на самом деле. Несмотря на свободу пребывания в личном пространстве, оба успевают соскучиться уже на третий день. Хёнджин ничего не говорит о встречах, а Чан, хотя хочет уже увидеться, не настаивает, боясь давить, и кажется, это ещё одна тема для разговора. Но Бану после безвылазных трех дней в студии хочется увидеть Хвана настолько сильно, что он, возвращаясь почти в ночи домой, приезжает... к дому Хёнджина. Чан думает, что раз уж так вышло, попробует сделать сюрприз – консьерж его знает с прошлого раза и разрешает пройти – большая удача. По правде говоря, Бан нервничает, потому что не знает, как Хван отнесется к подобному незваному явлению. Он стучит в дверь, надеясь, что не разбудил Хёнджина. Тот шлёпает босиком к двери в диком недоумении, потому что действительно собирался спать, никого не ждал, да и в принципе этот адрес знают единицы. Открывая и видя перед собой Чана, Хёнджин удивляется ещё больше: – Хён! Ты чего тут? Что-то случилось? – Хван смотрит Чана круглыми глазами, а тот начинает тараторить от волнения: – Эээ, я знаю, это дико, и мы договорились, но я так соскучился, что приехал из студии сюда совершенно случайно, и обнаружил это уже у твоего дома... Поэтому решил, что сделаю сюрприз – обниму, поцелую и поеду домой. Можно? Ой... я разбудил, да? Прости, пожалуйста, мой хороший! Не злись, ладно? – Всё хорошо, я не спал, успокойся. Я не злюсь, я просто очень удивлён, хён. Когда это я отказывался от твоих поцелуев и объятий, конечно, можно!!! Давай уже. Хёнджин заинтересованно смотрит – это новое ощущение, такого не было. Чан буквально захватывает Хвана загребущими руками, обнимая крепко-крепко, целует жадно, но медленно – смакуя момент. Вкусно. Так приятно – особенно от того, как Хёнджин отвечает – томно, сладко и долго. Когда они отрываются от губ друг друга, Чан гладит Хёнджина по голове, целует нежно в щёку, смотря в сияющие глаза напротив своей улыбкой с ямочками: – Спасибо. Иди спать, милый. Я поехал. – В смысле? Ты серьёзно приехал только за этим? Просто поцеловать? – Ага. Не выдержал. Но я обещал подождать, я и так нарушил твоё уединение, – Бан собирается уходить, но Хёнджин хватает его за рукав, неожиданно понимая, что не хочет, чтоб Чан покидал его квартиру. Ему очень нравится внезапный приход и вообще присутствие этого мужчины в доме: – Чани... Не уходи. Можешь остаться? – Джинни, ты уверен? – Угу. – Хван улыбается от осознания, – я соскучился, хён. Давай, проходи. Хёнджину понятно: без Чана можно, и хотя в своём доме, например, репетировать комфортнее, и передышка была кстати – чтобы выдохнуть от волны накатившего урагана эмоций, но почему-то без Чана уже совсем не хочется, с ним гораздо лучше. – Хён, ты голодный? – Не, я поел в студии. – Хван подозревает, что потрясающий человек напротив говорит нечто очень далёкое от истины, потому как у Бана слова "студия" и "еда" физически несовместимы. Исключения маловероятны, лучше уточнить. – Ага, а было это во сколько? – как только Хёнджин спрашивает, вопрос перестаёт быть актуальным, потому что отвечает ему чанов желудок звуком погибающего кита. – С тобой всё ясно, великий трудоголик. Даже спрашивать больше не буду. Топай за мной. Хван ведёт его в гардеробную, даёт нераспакованное новое бельё, оставшееся от их совместных покупок, и чистые шорты с футболкой. Путем нехитрых наблюдений во время совместной недели выяснилось, что на самом деле, Чану комфортно ходить по дому налегке, потому что он горячий не только в переносном смысле, а и в прямом – ему почти всегда жарко, а одевается он из-за стеснения перед гостями. Но эта проблема – на пути устранения Хван Хёнджином, он не привык упускать эстетическое (и физическое) наслаждение, приучая хёна к комплиментам и нападению с последующим раздеванием. Поэтому Чан удивляется футболке: – Ты наконец-то понял, что мне нужна одежда? Слава богу. – Ахаха!! Даже не надейся. Ты идёшь в душ, пока я буду готовить тебе рамён. Это для того, чтоб я не сожрал тебя раньше, чем ты свой ужин. – То есть часа на полтора, да? – Я не припомню, чтоб ты так долго мылся и ел. Ты какого-то слишком лестного мнения о моей выдержке, хён. Это ты у нас мастер паузы держать. Такое не по моей части. Чан смеётся, обнимает, целует легко: – Мой нетерпеливый Джинни. Чан хочет идти в душ, но слышит воркующее: – Хён! Скажи так ещё... – Что сказать? Мой нетерпеливый Джинни? Хёнджин неожиданно заливается краской, подходя к Чану, говорит очень тихо, ласково обнимая: – Мне так нравится, когда ты называешь меня своим, хён. Чану срочно нужно объяснить, что он ни в коем случае не имеет в виду «собственнические замашки». О да, ему очень приятно, но от старых мотивов прошлого, которое то и дело всплывает в словах и действиях– триггерах так просто не избавиться. То и дело выползает или забытый страх, или желание оправдаться, или ...да что только не лезет. – Я говорю так, потому что чувствую тебя своей родственной душой. Не потому что... – Я понимаю, милый. Я тоже это чувствую к тебе. Просто пока не могу сказать, хён. Прости, пожалуйста. – Хёнджин грустнеет. Его прошлое тоже мелькает ненужными маячками и привычками, след которых – не стереть, словно клячкой линию грифеля с бумаги. – Чшш, тебе не за что извиняться... Я говорил, что... – Нет, Чани, это важно! – интимность момента нарушает напоминающий о себе желудок Бана, на что Хёнджин прикрывает рот в смешке, – Хён, мы обязательно поговорим об этом! Давай, беги в душ, я приготовлю поесть. Из душа Бан идёт прямо на сумасводящие запахи с кухни. Хёнджин с ним за компанию только жуёт какие-то снеки, потому как уже поужинал, но когда это Хван отказывался от еды? Он просто сидит, залипает на руки Бана и с умилением наблюдает, как Чан уничтожает рамён, издавая довольное урчание. – Хён, ты реально на волка похож, так хищно ешь... – Ммм, просто тут один хорёчек очень вкусно готовит. Спасибо, Джинни. Боже, как же вкусно! Я не думал, что так проголодался. – Да уж. – Хёнджин убирает со стола, Чан любуется, как он хозяйничает. Красиво. Приятно. – Пойдём спать, поздно уже. Я и так тебя вытащил из кровати. – Не. Не пойдём. Ты пойдёшь. – Чан моргает непонимающе: Хёнджин говорит так серьёзно, что Чан даже на секунду теряется: что-то не так, Хван всё же передумал, и лучше уйти? Но Джинни в очередной раз просто хулиганит, – Ахахахаха, хён, ты бы себя видел, попался, как ребёнок! Я не хочу сам идти, я хочу в твои руки. Отнесёшь? – Хван сверкает смеющимися искорками в глазах, немного отводя их в сторону и нежно улыбаясь, тянет руки к плечам качающего головой Бана. – Ты когда-нибудь меня добьёшь, мой хороший. Держись. – Чан подхватывает под бёдра своё озорное "божество" с несказанным удовольствием. Оказывается, в прошедшие три коротких дня ему по-настоящему не хватало этой прекрасной ноши на своих руках. Пока Бан идёт, кайфуя от веса и жара Хвана, тот держаться спокойно ни за что не желает – забирается рукой под футболку Чана, лаская его спину, кусает за мочки, зарывается пальцами в кудри, целует куда попадется.– Ну, вот что ты творишь, а? – Наслаждааааюсь. Не нравится? – Если так продолжишь, я тебя... – Чан заносит Хвана в спальню, опрокидывая на постель – осыпает поцелуями, лаская совершенно неистово, смотрит пьяно, – боже, откуда ты такой нереальный... – А ты?... мммм... Чааан... – Хёнджин плывёт, а Бан шепчет как в бреду: – Мой хороший, мой Джинни, мой прекрасный, мой невероятный... мой... мой… – Хён, – Хван переворачивает Чана на бок, серьёзнеет, гладит партнёра по лицу, он понимает, что сбивает настрой и заводит разговор не совсем вовремя, но для Хёнджина это важно, он больше недели об этом думает, – такой горячий... я тоже хотел бы так сказать тебе, или тебе такое не понравится? Чан продолжает ласку, но уже с меньшим напором, остановиться совсем не может, потому что уже завёлся, но замедляется – понимает, что Хвана этот вопрос как-то, видимо, гложет. – Что именно, милый? Если ты меня своим назовёшь? – Угу. – Эээ, я думаю, очень понравится, Джинни. Но меня так никто не называл. – Чёрт, – Хёнджин расстраивается, ему Бан Чана до ужаса порадовать хочется и не можется. – Хёнджини, мне вообще всё равно, как ты меня называешь, хороший мой, хоть утюгом, честно. Для меня гораздо важнее, что мы вместе. Что тебя так беспокоит в этом? – Мне важно, потому что хочется так говорить! Но я... не могу, мне это очень трудно. Я хочу объяснить, хён. Меня кроме тебя тоже своим не называли, ну, только если в другом смысле совсем. И, в общем... это из эскорта. Это... – Чан понимает, что Хвану говорить даже тяжело на эту тему, поэтому ласково напоминает, тепло гладя и обнимая младшего, что тот не обязан ничего рассказывать. – Хён, я... я хочу быть честным с тобой. Есть вещи, которые я понял про себя и про своё прошлое только с тобой, и ты не тыкал в это пальцем, просто слушал, поэтому с тобой мне хочется говорить, даже если это странные или ...неприятные темы. Или ты не в настроении сейчас для такого? У тебя для… другого порыв, да? –Хёнджин понимающе улыбается, – Давай потом тогда, я сейчас быстренько перестроюсь... – Джинни, ты чего, совсем спятил? Что ты несёшь, что за "быстренько перестроюсь", боже? Мы с тобой говорили об этом буквально здесь. Ох... это непросто, да? Мы оба на какой-то совсем новой территории. Хороший мой, я твой мужчина, и ты, безусловно, меня заводишь до безумия. Мне от тебя тормоза срывает на раз. Но, пожалуйста, запомни навечно: то, что ты хочешь сказать, всегда будет для меня важнее возбуждения. Всегда. Я вполне могу справиться со своим телом. Больше всего я хочу узнать твоё сердце и мысли. Хорошо? – Хван кивает. Бан берёт его ладони в свои, целует в макушку, целует в губы, – Поделись, что тебя тревожит? – И эта фигня тоже оттуда. В одной куче всё. Ну, знаешь... Условие клиента – как ни крути, на первом месте. К этому привыкаешь. Даже учитывая, что ко мне всегда относились вежливо и даже уважительно, но это скорее, потому что я сам тот ещё привиреда, и ценник был, прямо скажем, нефиговый. Особенно за секс. Поэтому я выбирал только тех, с кем реально хотелось бы и мне тоже. Никакого согласия на то, что не хотел бы сам, всякий жесткач и прочее. Клиент считывает нежелание, а эскорт это не типа вот на час в подсобке клуба. Там планка и тарифы другие. Поэтому следишь за клиентом, его желаниями, состоянием. И если ему хочется, то перестраиваешься. И у каждого из сферы есть какая-то штука, которую мы оставляем ...себе. Кто не целуется, как в «Красотке», кто-то не обнимает, кто-то не разрешает какие-то вещи делать или говорить. И у меня было табу называть кого-то и меня самого своим даже по просьбе. И не оставлять никаких следов – типа засосов, нигде, обоюдно – ни я клиенту, ни они мне. Пару раз даже договор разорвал за такое. И, хён, оказывается, это так входит в привычку, буквально под кожу въедается, что... наверное, ты понимаешь... ты, наверное, со смущением такое же чувствуешь или с какими-то такими старыми реакциями. Удивительно, но все эти защиты у меня с тобой не работают, только с этой штукой сложно... И получается, ты говоришь, и это так здорово для меня звучит, а я ответить так же не могу почти физически, а хочется. Вот, что меня тревожит. Чан молчит. Такие откровения Хёнджина для него всегда ножом по сердцу. Прижимает его к себе: – Иди сюда. Хёнджини… Ты… Ты видишь, чувствуешь во мне клиента? Только честно. Хван вздыхает. Он об этом думал. – Не знаю. Всё как будто запутано. Непривычно. Вроде как ты меня нанял, но всё остальное, личное, что между нами совсем не воспринимается как работа. И это здорово, хён! Но вроде как это входит в мои услуги и контекст сферы… Я рассказывал тебе про… неудачный опыт и немного боюсь, а вдруг это всё помешает. И я не хочу, чтоб эта сфера вообще как-то касалась нас. Но… – …Но эта сфера и работа была частью твоей жизни со своими последствиями. Я это прекрасно понимаю, как и твои страхи. Быть может, мы с тобой… перезаключим контракт? С другими формулировками. Или внесём правки, мой юрист быстро разберётся. Или просто с новой даты. Я по-прежнему заинтересован в твоих услугах, и уверен, что в нашем договоре всё законно и окей. Но может быть, это будет… легче для нашего восприятия. Меня это тоже немного гложет. Я спросил, потому что я ведь нанял тебя как… как эскорт. Но как специалисту мне ведь нужно совсем не это. И как мужчине тоже. Просто сделаем новое начало и поставим точку в старой главе, если ты действительно решил закончить с этим. М? – Бан гладит Хёнджина по голове, обнимает. – Конечно, решил. А знаешь, это хорошая идея! Ты прав, так будет лучше… легче. Чан… скажи это… пожалуйста. – Значит, так и сделаем. Мой хороший. Мой Джинни. Мой самый прекрасный. Мой нетерпеливый. Мой самый потрясающий. Хёнджини... тебе будет приятно, если я иногда буду говорить тебе, что я твой мужчина? – Очень, хён. – Тогда я буду... Когда и если(!) ты захочешь – ты назовёшь меня своим, если этого не будет – это не страшно, я понимаю твои причины. Милый, послушай. Я понимаю, что хочется всего и сразу, чтоб – вжух и... идеально. Мне тоже. До жути хочется быть тем "волком", которым ты называешь меня. То, что прожито – никуда не убрать, оно не отменяется вот так вот по щелчку всего за пару, пусть и невероятно волшебных, недель. Мы это копили много лет, эта фигня торчит из нас как ржавые гвозди – понимаешь, Джинни? Даже когда ты просто царапаешься – рану надо промыть и дать ей время зажить. А тут такие коряги в самом сердце. Давай дадим себе время и шанс для исцеления. Может быть, не всё будет гладко, когда эта наша первая страсть утихнет, но я хочу быть с тобой и любить тебя. – Чани... Хён... Ты всегда говоришь такие вещи, что хочется плакать. Ты такой мудрый. Космический хён. Чан отвечает, подмигивая с самой тёплой улыбкой: – Тогда мы отличная пара. Ты божественный, а я космический, ахах... – Чааан, опять ты говоришь это. – Джинни, я так говорю, не потому что считаю тебя идолом, – Бан говорит, попутно думая, что он всё же немного лукавит, иногда перед Хваном хочется встать на колени… в определённом смысле, – я вижу, что ты живее всех живых. Ты же сплошной контраст, в тебе есть всё, и ты такой ненасытный во всём, столько в тебе искры и смелости, доверия, несмотря ни на что. И ты действительно очень красив. Это же удивительное сочетание. – Хён, то, что ты описал, обычно называют "ебанутый". – Мой парень сказал, что я не обычный. Значит, и думаю так же. Ты говоришь, чтоб я привыкал к твоим комплиментам, так что вот. К тебе это тоже относится. – Чан чмокает в нос, ерошит волосы Джинни, – давай под одеяло, глаза слипаются. Бан укрывает Джинни, ложится рядом, но Хвана такими уловками не проймёшь, у него и свои имеются: – Хён, тебе разве не будет жарко в одежде? Ты думал, я не замечу этой подлости? – Подлости??? – Конечно! Ты лишаешь меня удовольствия смотреть на тебя. Это подло. Снимай. – Кхм... – Бан повинуется, прикрывая глаза, и смущаясь (потому что думает, что так себе удовольствие, но благоразумно молчит), снимает шорты и футболку. Последняя случайно отлетает таким откровенно стриптизёрским жестом, что Хван сглатывает, и роняет челюсть, когда слышит (о Господи) почти повелительное, – твоя очередь. – А если я замёрзну? – Хёнджину включиться – на раз, избавление от пижамы такое быстрое, будто бы она испарилась или её не было вовсе. Чан не может подавить смеха. – Я тебя согрею, не переживай. Укрою. – Собой? – Хёнджин даже не пытается играть в наивность, облизываясь с открытым аппетитом – Какой шебутной хорёчек. Ложись уже. – Чан опрокидывает Хвана на подушку, накрывая одеялом, обнимая поверх него. Хорька это не устраивает, и он решает, что законное место для рук Бана – хёнджиновы плечи и талия, куда он их и определяет, устроившись на плече Чана. Бан поправляет одеяло. – Какой заботливый волк. Бан, в полудрёме целуя Хёнджина в лоб, шепчет благодарно: – Джинни… Спасибо за искренность и доверие. Хёнджин тает от нежности, хочет показать Чану, что готов идти навстречу. И даже если прямым текстом сейчас сказать трудно, то желает дать понять, как может: – Хён. Я тебя никому не отдам. Я с тобой. – Хвану кажется, что звучит по-детски и коряво. Он кусает губы, а Чан только крепче обнимает. Ему понятно, и он озвучивает тихо-тихо, а сердце бьётся часто-часто: – Я твой мужчина, мой хороший. Чан просыпается не больше чем через час от ласковых касаний Хёнджина по всему телу. Хван занеживает его руками, ногами и губами. Бан начинает отвечать так же – медленно и лениво. Оба устали за вчерашний день, но так соскучились, что удержаться невозможно. Оба тают в растворяющей и одновременно заводящей неге, избавляя друг друга от белья. Возбуждение нарастает медленно, но сильно, особенно, когда взаимные прикосновения перерастают из томных в более дерзкие. Чана ведёт и хочется больше, Хёнджин тоже тает и желает продолжать, шепчет, кусая мочку: – Хёооон, ммммм, щас, ооу погоди, я...мммм... боже, я сейчас не выдержу... у меня презервативы не здесь. – Не хочу тебя выпускать, ааауф... я тоже больше не могу... ммм... может, руками и ртом?... – Есть идея интереснее. – Хёнджин улыбается, целуя в шею, лаская спину и прижимаясь торсом к жаркому любовнику, – пробовал между бёдрами? Чан решает не говорить, что да, было дело с Инни, и ему тогда не очень понравилось, но не желает сравнивать партнёров по одной простой причине – всё, что происходит с Хваном – принципиально отличается от полученного им опыта, поэтому говорит: – Давай попробуем, ммм... боже, какой же ты...– Чан кусает Хёнджина за шею, зацеловывая укус и оглаживая любимое тело повсюду, и вдруг предлагает совершенно неожиданное даже для себя, – я тебя, а ты меня? Да? Хёнджин отстраняется в удивлении. Чан практически предлагает поменяться ролями, хотя в их паре вроде распределение чёткое, и всех всё устраивает. – Оооу, хён? Ты не оговорился? Я – тебя?... – Угу, а что? Минет же оба делаем... Что такого? Ты не хочешь? Ты же говорил, что универсал, я думал, тебе понравится идея. – Чан целует в щёки, в лоб, лицо, губы... боже, эти губы. Хёнджин с ума сходит от нежности и жара Чана, и втройне – от его предложения. Целует горячо, продолжая изводить любовника прелюдией и объятиями, дразня касаниями члена о член: – Ваааау, хён, конечно, хочу! Очень нравится! А тебе будет... окей? Это всё-таки не то же самое... – Хочу попробовать, – Чан запускает одну руку в волосы, другой ведя по спине Хвана, шепчет в ухо, – с тобой всё хочу, мой хороший. Ты первый, м? Давай? – Чааани... – Хёнджин целует в ответ дико, тянется за смазкой в тумбочке, глаза горят, щёки пылают, а Чан целует его свободную руку. Когда Джинни достает бутылёк, переспрашивает ещё раз, – Хён, точно? – спускается поцелуями к пенису Чана под утвердительное "да, хочу", облизывая большой твёрдый орган, ласкает и целует внутреннюю сторону бёдер, кусает, помня, как Бану это понравилось, – Чани, милый, скажи, если будет не то, хорошо? Я сразу прекращу. – Старший теряется в ласке, а Хёнджин требует ответа, – Хён? – Мммм... продолжай, прошу, не могу больше... я скажу... ааау... так хорошо… Хван выдавливает приличное количество лубриканта, разогревая в руках, распределяет по внутренней стороне бёдер Бана и своему члену, сводит ноги партнёра вместе, одновременно проходясь поцелуями от органа Чана по его прессу, груди, покусывает ключицы, поднимается прямо к уху: – Последний шанс передумать, хён. Ты такой... Мммм... Не смогу остановиться... Хён не передумывает, беря член Хвана и направляя его себе между ног. Ему действительно интересно, хотя немного неловко. Хёнджин решает, что будет спереди, чтоб наблюдать за реакциями Чана и чтоб ему было более "безопасно" себя чувствовать, видя действия самого Хёнджина. Хван внимателен, целуя Чана в основание шеи – мокро, медленно и с языком, плавно толкается ему между бёдер, ложится сверху, чуть усиливая фрикции. Чану... нравится: Хёнджин в роли актива ещё более горяч, хотя и так – огонь во плоти. Ощущения непривычные. Бан ласкает и целует Хёнджина, поощряет стонами, теряется от страсти, нежности и бережности Хвана, видя, как тот следит за происходящим: – Хён, всё хорошо? Нравится? – Когда Хёнджин спрашивает, его член проезжается по анусу и мошонке Чана, и тот мычит от удовольствия: – Ааауф, очень... ещё, Джинни... быстрее. Трение тел друг о друга стимулирует эрекцию Чана, особенно, когда Хван усиливает фрикции и ускоряет темп, время от времени проходя рукой по члену Бана. Его просто уносит от случайных обжигающих поцелуев своего мужчины, от его мечущегося вида и стонов, от сильных рук на своих ягодицах, направляющих и прижимающих к себе ближе, что не дают сомневаться, но больше – от доверия Чана. Это просто не оставляет шансов на выдержку. Когда ритм становится рваным – на грани оба. Хёнджин стонет прямо в бановы губы: – Хёооон, ммм... такой охуенный... так круто... не могу, я скоро… – ААааауф... боже, какой горячий... оу, сделай так ещё... дааа... мой хороший... куда хочешь кончить? – Чан ещё держится, хотя уплывает от ощущений и невероятного удивлённого Джинни. – А куда ммммм... можно? – Куда угодно, ааах... – Бан с ума сходит от своего дикого мальчика, которому вопросы повторять не надо, он сразу озвучивает своё нетерпеливое желание: – Тебе в рот хочу, можно? – Чан, как водится – отвечает действием, потому как Хёнджину с ним – всё можно. Отстраняется, усаживая Джинни и опускаясь губами на его член – Хван просто замирает от этой откровенно порнушной картины. Бан проводит по органу языком, посасывая головку, и Хёнджин не выдерживая, со стоном кончает так, что Чан не успевает проглотить всё, и часть спермы стекает по подбородку. Он хочет слизать, но Хван опережает, запыхавшись, тянется и собирает остатки губами, затягивая Бана в самый пошлый поцелуй. – Хён... боже... ты... вааау. Спасибо, – Хёнджин валится на бок, забирая хёна с собой, проходится рукой по его члену, – твоя очередь, милый, как ты хочешь? Чан целует жадно, почти кусая, притягивая Хвана ближе вплотную: – Сзади хочу, – Шепчет на ухо горячо, кусая мочку, – мой нереальный, такой вкусный... Неясно, кто реагирует быстрее: то ли Хёнджин в нетерпении переворачивается сам, то ли Чан его перемещает движением сильных рук. Массирует и гладит спину, целует лопатки и плечи, проходится узловатыми пальцами по бокам, оглаживает ягодицы, он почти дрожит от нетерпения, а у чувствительного Хёнджина мурашки по всему телу после оргазма. Чан нащупывает смазку, распределяет по хвановым бёдрам, еле удерживается от того чтобы начать его растягивать, но наклоняется, чуть кусая лопатку, проходится пальцами между ягодиц, спрашивая: – Так разрешишь? Хёнджин подается бёдрами на Чана: – Просто делай, что хочется, давай. Чан сжимает ягодицы партнёра, вызывая стонущий выдох Джинни. Наклоняется и кусает, следом целуя. – Чаааан... – Ты сказал, что хочется... съесть тебя хочу всего. – Чан рычит, и ловит на себе неистовый и восхищенный взгляд: – Волчара!... А я хочу почувствовать твоо...оооу, – Хёнджин не успевает договорить "член", так как ощущает движение указанного органа между ягодиц, потом между бёдер и так поочередно, – ооо дааа... ещё! Чан толкается то меж ягодиц, то между бёдер, ему почти невыносимо, надо ускориться, а ещё он хочет довести Хвана до пика ещё раз. И делает, что хочется: Продолжает, усиливая фрикции в бёдра Хёнджина, задевая членом его мошонку, собирает немного смазки и начинает ласкать его дырочку большим пальцем, не проникая внутрь. Он чувствует, что Джинни снова возбуждается и продолжает, осыпая младшего комплиментами и поцелуями, лаская отзывчивое плавящееся в его руках тело: – Такой потрясающий, такой жаркий, мой... мой... мммм... невозможный. Нравится? Хорошо? – Ещё, хён, не останавливайся, сильнее, прошу. Оооо... Ммм... Оочень хорошо. Чан приподнимает Хёнджина ставя в коленно-локтевую и трахает его ягодицы уже без стеснения первого раза, начиная надрачивать в такт своим движениям. Хван улетает, а Чан на грани, уже нет сил держаться: – Хороший мой, я сейчас... аааарх... больше не могу. – Чан, кончи мне на лицо, – у Бана округляются глаза: – Ты... Джинни... Чан хочет удержать, это ведь грязно и пошло и так... по-блядски, но Хёнджина не остановить: он уже перевернулся, и сам делает что требуется, показывая своему растерянному и раскиданному от удовольствия хёну, что он действительно этого желает: Хван возвращает руку Чана на свой пенис, а членом Бана начинает самым пошлым образом водить по своим губам. Чану, держащего Хвана за плечо, этого зрелища вполне достаточно, чтоб оргазм настиг его так, так хотел Джинни. Ему стыдно, но он не может не смотреть и не сходить с ума от этого вида, продолжая доводить – кого? кто он вообще, этот человек под ним? Хёнджин кончает следом на торс Бана, видя как Чан пытается прикрыть рот рукой, но проводит инстинктивно языком по губам, от того, что замечает как Хван слизывает с губ его сперму. Боже. Что это? Бан смотрит ошалелым абсолютно потерянным взглядом, опускаясь рядом с Хёнджином на одеяло. Он в полнейшем ауте. Он видит остатки "себя" на довольном лице Хвана, нашаривает футболку, потому что влажных салфеток не наблюдает, и как может нежно и аккуратно убирает это бесстыдство, выцеловывая после каждый сантиметр этого прекрасного лица. Он старается не смотреть ни на себя, ни на Джинни, ни на постель. Это будет слишком. Он и говорить не может. Не от усталости. От шока. Хван отмирает первым и немного пугается состояния Бана: – Чани... Милый, ты чего? Ты как? Мне не надо было, да? Не понравилось, плохо? Чан жадно целует в губы. Он даже формулировать не в состоянии. – Хён! Ты пугаешь меня! – Джинни сильно озадачен, видя такого Бан Чана. – У меня просто нет слов. Я... Это... Я не думал, что это может быть так охренительно. – Что именно, хён? – Хёнджин оживляется и смотрит с интересом: кажется, не всё так ужасно, как он подумал. – Всё. Вообще всё, что сейчас было. Боже... Почти всё, что у меня с тобой – впервые. Это что-то запредельное по ощущениям, Джинни. – Хён, спасибо! – Боже, мне-то за что, тебе спасибо! Это было... Что это было вообще? – Чааан, нельзя так про себя! За доверие спасибо, что дал мне быть сверху. И что пробовал что-то новое именно со мной, это же так ценно, мне так приятно. Я рад, что тебе понравилось. И ты же...Всё было охуеть как круто. Ты так красиво кончил, боже, ты бы себя видел. Самый горячий хён, такой красивый... О, да. Хёнджин знает как "уничтожить" своего хёна, который уже готов уползти куда-нибудь, сгорая со стыда. – Ты беспощаден. Я вот этого, кстати, вообще не ожидал! – И как тебе? Ээээй, не смей отворачиваться! Какой смысл стесняться сейчас? Ты охуительно горяч. – Я... Такое никогда не... Я это только в порно видел и... – Чан говорит тихо, кусая губы, а Хёнджин думает, как же великолепен его хён. – Иииии? Где ещё? – И в... своих фантазиях. – Оооо, хён, значит всё отлично! Мы воплотили твои желания в жизнь! Я испугался, что тебе не понравилось. – Мне с тобой всё нравится, ты же сам как живая фантазия. – Ты тоже, Чани. Я с тобой тоже многое делаю впервые. Мне нравится. Очень. Хён! Мне понравилось... у тебя в бёдрах, может, будем иногда так меняться, а, без проникновения? – Хван желает исключительно подразнить, его вполне устраивает их «распределение ролей», но к своему изумлению слышит неожиданный ответ. – Угу, будем. Мне было классно, мой хороший. Пойдём в душ. – Нееее, хён, не хочууууу. Я устал. – А если отнесу? – Чан подмигивает, он уже знает, что на Джинни в этом случае действует безотказно. – Хитрый волк. – Хёнджин смотрит на улыбающегося Бана, – Чани, у тебя такая красивая улыбка... – Хитрый хорёк, ахахаха, тут два шага, сладкий, обожаю. – Бан смеётся, а Джинни аккуратно касается указательным пальцами ямочек на чановых щеках, – Спасибо. Давай, цепляйся. И скажи, где у тебя постельное. Тут ни одного сухого сантиметра... Когда они возвращаются из душа и быстро перестилают постель, Хёнджин просит: – Хён, скажи снова... Чан смотрит в глаза, понимает: – Я твой мужчина, мой хороший. Хёнджин произнести не может, но шевелит губами, будто пробуя слово на вкус. – Твой… Чан перепрыгивает через кровать, сгребая Хёнджина в охапку. Обнимает крепко. Держит без слов. Хёнджин в ответ обнимает ласково, цепляется за плечи и спину: – Ты самый драгоценный, хён. Когда они укладываются спать, Хёнджин сонно бормочет: – Чани, а у тебя есть дела утром? – Нет, а что такое? – Не уходи, хён. Можно? Так... хоооо... хочется подольше побыть с тобой. – Я буду рад остаться, мой хороший. Хёнджин устраивается под боком хёна. Ему потрясающе, Чану тоже. Очень.