"доброе утро, хорёчек!
умывайся (помедленнее), надевай свою любимую пижаму (!) и топай на балкон"
Хван улыбается. Чан что-то придумал, это здорово. Он выполняет указания из записки, хочет немного похулиганить и вместо пижамы надеть просто белье, но заливается звонким хохотом, видя в ящике с трусами ещё одну записку поверх многострадальных стрингов "это НЕ пижама!". Да уж, Чан прекрасно понял стратегию Хёнджина. Джинни лезет в нужный ящик, где лежит ещё одна записка "я горжусь тобой!". Хёнджин надевает пижаму, накидывает халат, потому что немного прохладно, и, как велено в записке, "топает на балкон". На балконе никого нет, но на его талии неожиданно появляются ладони Бана – любимые объятия сзади. Джинни нежится: – Я думал, ты ушёл. Так здорово, что ты здесь, хён! – Доброе утро, мой хороший... – Чан ведёт носом по плечу и основанию шеи к уху, – садись, наслаждайся видом, я сейчас. Ты вовремя, я боялся не успеть. – Что успеть? – Сюрприз! Никуда не уходи. – Хён, ты снова будешь меня мучить ожиданием полдня? – Я пока не мучил тебя полдня, это клевета, хорёчек. Чан уходит, предварительно проходясь ладонями по хванову торсу и спине под пижамой, а Хёнджин, начавший таять от ласки, понимает, что его дразнят и со свойственным ему драматизмом кричит вслед: – Ээээй, кудааа, волчара?! ЧТО ЗНАЧИТ ПОКА? ЧАААН! – Первое и самое естественное желание гиперлюбопытного и активного Хёнджина – ринуться за Чаном, но Бан действует на него так, что как бы Хвану не хотелось, он почему-то всегда слушается: то ли потому, что Чан из раза в раз доказывает, что ожидание чего-то именно с ним окупается тысячекратно... То ли Хвану просто нравится его слушаться. Во всех смыслах. Бан возвращается с подносом, полным еды – не самый сложный завтрак, но всего довольно много: яичница, пара видов кимпаба, закуски, булочки, кофе и сок. И даже невесть откуда взявшийся цветок в стакане. – Ого!... Чани, это завтрак в постель? Тогда почему на балконе? – Не. Мы же не в постели. Это – пижамное свидание! Хёнджин смеётся так заразительно. – Про пижамные вечеринки я слышал и бывал, а вот про пижамное свидание слышу впервые! Это как? – Я не знаю, Джинни. Я его придумал на ходу. Мне показалось, что просто завтрак в постель – это банально. Позавтракал, потом встаешь, надо одеваться и заниматься делами. А так можно завтракать, смотреть фильмы, болтать и делать много разных вещей только в пижаме. Романтично. М? – Романтично. Хён, мне понравились твои записки, так здорово, но неужели я так предсказуем? – Ахаха, ты предсказуем только в том, что не знаешь какой именно... кхм... эротической провокации от тебя ждать каждую минуту. Хёнджину очень нравятся такие спонтанные домашние свидания, в этом есть что-то очаровательное, что-то их, особенно от того, кто планирует даже лень, а присутствие Чана у него дома настолько естественно и комфортно, что Хван просит его задержаться на несколько дней. Бан счастлив от этого предложения и от того, что Джинни просит его ходить в своей, хвановой одежде. (Имея в виду исключительно шорты или, так и быть, штаны, но полотенце, конечно же, будет идеально). Не то что бы Бан Чан не был готов к подвоху, но надежда оставалась. Утро проходит за завтраком на балконе, болтовней на кухне, перерастая в день на диване за просмотром какой-то дорамы и, конечно же, всё это время наполнено объятиями, поцелуями, комплиментами и взглядами. Хёнджин смотрит на Чана обманчиво невинными глазами, лукаво отводя их в сторону: – Чани-хён, помнишь, ты говорил, что свидание не обязательно должно заканчиваться сексом?... – Черти в глазах Хвана не дают даже шанса на то, что сегодня будет такое вот невинное завершение – Конечно, помню. – Бан улыбается до ямочек, уже догадываясь, куда клонит мило облизывающийся Джинни. – А если мне хочется? – Вообще-то Чану и самому хочется, но ему уж очень интересно, сколько продержится Хёнджин без "нападения" на хёна, а ещё ему передается от Хвана желание немного подразнить... Или это его собственное наслаждение – испытывать терпение, доводя их обоих до края, а потом брать Хёнджина словно бы и, правда, голодным волком? – Мммм, мне жаль. – Почему? Тебе жаль, что я тебя хочу? – Нееет! Потому что ты хочешь завершить свидание. – Ах ты!!! Хитрый хён! Тут Хёнджина озаряет: – У меня идея! Пойдём! Давай, поднимайся. Моя очередь. Хван ведёт Чана к той самой заветной лестнице на второй этаж, кивает головой, берёт за руку, ведёт наверх. Чан в предвкушении, чувствует будто там что-то ооочень важное и таинственное, будто бы главная тайна мира. Когда Хёнджин открывает дверь, выпуская гостя, тот немного разочарован, пока не понимает, что почти пустое просторное помещение с зеркальными стенами... – Это мой танцзал, хён. – Вааау… Хван пустил его в самое сокровенное. Мебели минимум, небольшой диванчик в углу, столик с компьютером и колонками, перекатное вешало, видимо, для костюмов, из примечательного – пилон в противоположном углу от двери. Пока Чан осматривается, Хёнджин подходит к компьютеру, включает музыку и возвращается к Бану, бросая халат на диван. Чан опасается "худшего" для себя – привата от Джинни. Нет-нет, дело не в том, что он ханжа или прочее... После бурного секса у окна, пусть и на тридцать четвёртом этаже, да и вообще после всего, что они с Хёнджином устраивают, Бан сильно задумался, а настолько ли он "моралист", каким его считает всё окружение, да и он сам в придачу. Дело совсем не в этом, о нет. А в том, что Чан совсем не уверен, что сможет остаться в живых после подобных экзерсисов от Хвана – уж слишком красив его "божественный хорёчек". Опасения рассеиваются, когда под довольно известную песню Хёнджин тянет руку, беря чанову ладонь: – Давай потанцуем, хён. – Хёнджин думает, что Бан снова впадет в "чёрное смущение".– Только не вздумай говорить, что ты не умеешь, стесняешься и вот это всё. – Ну, как ты – точно не могу. Но вообще немного умею, – на самом деле всё, чего стесняется Чан – это сравнения с Хваном, – С тобой, конечно, меня смущает. – Почемууу, хён? – Ты издеваешься? Ты же профессиональный танцор. И вообще у меня самый прекрасный!... – Бан притягивает лицо Хёнджина двумя руками, нежно целует. – Чани... Давай я тебе напомню, что я просто человек, и мне очень приятно, что прекрасный и особенно у тебя. Но... у нас ведь свидание, да? – Хёнджин обвивает шею кивающего с улыбкой Бана, – вот я хочу потанцевать на свидании с тем, кто мне очень нравится. Не как танцор. Неужели ты думаешь, я буду оценивать твои навыки? Давааай, тебе нравится музыка? – Нравится. И танцор очень нравится. Хёнджин, улыбаясь, начинает двигаться, утягивая Чана за собой. Поначалу Бан несколько скован, но Джинни делает хитрый ход, закрывая тому глаза тёплыми руками сзади, шепчет на ухо: – Просто чувствуй и следуй за музыкой. – Если Чан в их паре чувствует самые тихие ноты души и сердца, то Хван чувствует каждую клеточку тела, оба – чувствуют самые легкие мимолетные отклики друг друга, каждый по-своему. Бан немного расслабляется, начиная танцевать более свободно, наконец сам отнимает руки Хёнджина, поворачивается к нему лицом. Чан слушает музыку, делает пару скользящих шагов и продолжает уже раскованно в такт музыке и под стать смыслу легкой песни, задействует руки и в целом начинает кайфовать от процесса и даже заигрывать с Джинни, чему тот безмерно удивлён, потому что танцует Чан если не профессионально, то как хороший любитель, он абсолютно точно учился специально. – Чааан! Объяснись! – Чего? Ты ж сказал чувствовать музыку, чего сам застыл? – Ты не говорил, что учился танцевать, у тебя потрясная пластика, хён! – Ты сказал, не будешь оценивать мои навыки. Это нечестно! – Это не оценка, я же не слепой. Нечестно скрывать о себе такие факты! Где ты учился? – В Австралии ещё в средней школе – я занимался спортом, много и разным – наверное, все спортивные секции собрал, танцы там тоже были. Потом забросил, сделал упор на силовые виды. Потом когда в Корею переехал, забросил почти всё, но периодически ходил в танцевальную студию и спортзал, чтоб общаться на корейском и снимать стресс. В общем-то, в студии мы с Хо и познакомились – он заканчивал учебу на хореографа и подрабатывал, преподавая новичкам. Иногда, теперь уже довольно редко – показывал мне какие-то интересные связки хорео и элементы – я повторял. Не столько для навыка, скорее для ощущения баланса тела, ну, и мне интересно всегда такое. Мне, в общем-то, танцы нигде так и не пригодились в жизни, только если понимать как Ликса направить, но он в этом плане полностью в лапах Минхо, и я спокоен. Так что вот. Включи ещё раз, давай вместе, классная песня. – Хён, ты не перестаешь удивлять. – Ты тоже, мой хороший. Они танцуют вместе, глядя в зеркало и друг на друга – ровно так же, как у них в жизни. Хёнджину приятно видеть, как с Чана постепенно, шаг за шагом спадает неуверенность, словно слои невидимого сковывающего панциря. Чан наслаждается, наблюдая, как Хёнджин открывается ему сердцем. Они оба смотрят в сторону тех своих частей, что отрицали или просто не знали о себе, разрешая себе и друг другу то, что хочет душа на самом деле. И пусть этот процесс не быстрый и местами совсем не лёгкий – искренняя улыбка и счастливые глаза того стоят. Чан просит Хёнджина потанцевать ему немного – что-нибудь – неважно, старое или новое, отрепетированное или импровизацию, уже показанное или то, чего Бан ещё не видел. Он хочет посмотреть на танцующего Хёнджина, как на свободное сердце. Хван не вредничает, не дразнится (Чан и к провокации на пилоне был уже почти морально готов, учитывая переменчивые эмоции и непрекращающийся флирт Джинни) – Хван просьбу исполняет, танцуя подо что-то космически-инструментальное. Это так прекрасно, что Чана посещает идея, которую он и озвучивает после финального па Хвана: – Хёнджини, – обнимает со спины, гладит по рукам, заглядывая в зеркало на них, стоящих в обнимку в пижамах, – ты так восхитительно танцуешь... Касаешься самого сердца. Давай спродюсируем тебя как танцора. Только, прошу, не отказывайся сразу, хорошо? Подумай столько, сколько понадобится. Я помню про то, что ты рассказывал, милый, про твой опыт, но я не крупная корпорация, ты общаешься с Ликсом, видишь, как мы работаем. Я не буду давить на твоё творчество, только за любое твоё проявление. М? – Хён!... – Хван действительно хотел осадить продюсера, но слышит его успокаивающий голос, просьбу не рубить с плеча, вспоминает Феликса, который до сердечек в глазах доволен работой с Чаном и Джисоном, – Почему ты предлагаешь это? – Потому что твой... талант должен видеть не только я и кучка любителей в клубе. Твой труд, навыки и, главное, сияние твоего сердца не должны прятаться. Я помню, что ты говорил про годы трейни и про тусовку. Не танцуй для них, не доказывай ничего. Подари чувствующим людям возможность увидеть и вдохновиться тем, что ты показываешь. Собой. Скажи в танцах и картинах всё, что хочется высказать. Но самое главное – это делает тебя счастливым. Я хочу сделать что-то, что сделает тебя счастливым. – А я всё думал, как ты стал продюсером, как ты Ликса уломал – ты же мёртвого уговоришь из могилки выкопаться. – Не, зомби – не мой профиль. Так ты согласен? – Хёнджин серьёзнеет: – Чани, мне нужно подумать. Это важный шаг, у меня и так голова кругом. Ладно? – Конечно, мой хороший. Точно подумаешь? – Точно. Обещаю. – Спасибо. И особенно за танец. – Это необычно – танцевать для кого-то одного. Как будто бы больше ответственности... Чан притягивает Хёнджина, заключая в объятия: – Мой чудесный... Устал? Хёнджин мотает головой и целует. Поцелуй выходит далёким от целомудренного, как и все их касания – оторваться друг от друга пока не представляется возможным. Чан и сам не замечает, как его руки оказывается под пижамой Хвана, а сам он – благодаря пронырливым цепким лапкам неуёмного "хорька" и вовсе раздет по пояс. – Неугомонное существо, – ямочки улыбки Чана выдают. – Одно твоё слово, и я остановлюсь, хён, если ты не хочешь. Но ты должен меня понять... – Тут Хван поворачивает их лицом к зеркалу, становясь сзади хёна, – как тебя можно не хотеть, только посмотри на себя. Отвернуться Джинни не даёт шанса, потому что Чан залипает не на себя, а то как Хван целует его шею, гладит его руками по торсу. Это выглядит до невероятного правильно, красиво и... заводит до предела, словно по щелчку. Запрещённый приём. Боже. Бан просто в пару шагов переносит их на диванчик и набрасывается на танцора с поцелуями и жадной лаской, хотя предполагал прямо противоположный исход этого дня. Чан освобождает Джинни от одежды, под его смех и одновременно довольно урчание. – Я же говорю... Дикий волчара... Ты охуенный, Чан... Хёнджин кладёт руку Чана на свой уже твёрдый член, сам трогает его возбуждение, выпирающее сквозь натянутые штаны. Бан замечает, что Джинни в стрингах. Чан совершенно не понимает, что такое Хёнджин в его жизни: если Бог есть, он его так наградил или испытывает? Не найдя ответ на экзистенциальный вопрос, Чан решает заняться вставшей проблемой: – Хочу тебя прямо сейчас, пошли вниз, – Чана ведёт, как пьяного, а Хван игриво спрашивает: – Зачем вниз? – Как минимум за смазкой и презервативами, – Чан целует в губы почти требовательно, Хёнджин в восторге, когда Бан куда-то ему в ключицу чуть не рычит, – я не ограничусь альтернативой сейчас, весь день дразнишь, бессовестный. Хёнджин с дьявольской усмешкой жестом фокусника выуживает из кармана валяющегося халата искомое, шлёпает извлечённые предметы на ладонь Бана, смотря тому прямо в глаза, а ногами обхватывает его торс. У Чана просто нет слов: – Ты... Чан уверен, что Хван просто тонко спланировал всё это, но Хёнджин совсем не собирался... То есть, он, разумеется, собирался соблазнить своего великолепного, горячего и очень стеснительного хёна, но конкретного плана не было. У Хёнджина всё всегда по вдохновению. На самом деле всё, что он хотел – переместить контрацептивы в спальню из гардеробной, положил в карман и благополучно забыл. Удачно как вышло. Хван наклоняется к старшему, поднимает брови в кивающем жесте: – За дело, хён, – этими словами Джинни целует Чана в шею, проводит рукой по широкой груди и прессу Бана, закусывая губы. Смотрит на него всего, как на самое вкусное блюдо – не знает, с какой стороны "откусить", стягивает чановы штаны, – можно даже без прелюдии. Чан полностью согласен. Поэтому снова впивается жарким, почти кусачим поцелуем в самые соблазнительные губы, прижимает Джинни ближе и, не глядя, снимает с него стринги, начинает делать минет, вызывая стоны Хвана, тянется пальцами к заветному отверстию, но натыкается на неожиданное препятствие... Чан отрывается от своего очень вкусного занятия и поднимает глаза на Хёнджина, трогая кристаллик пробки: – Объяснись... – Чан продолжает ласкать член Хёнджина рукой, глядя исподлобья. – Чтооо? ааауф... ммм... – Просто... когда ты успел? – До завтрака. – И... мммм... – Чан снова возвращается ртом к органу Хвана, – и ты ходил с этим, – Бан слегка надавливает на пробку, что заставляет Джинни судорожно дёрнуться, – всё это время?.. Хван закидывает ноги на спину Чана, руками роясь в его волосах: – Хёооон... ааауч... так хорошо... хочу тебя очень. Чан, продолжая оральные ласки, немного двигает пробкой и медленно вытаскивает её, чувствуя вытекающую смазку и ёрзанье младшего. Выдавливает порцию лубриканта,(хотя Хван не пожалел), разогревает и проникает легко двумя пальцами. Третий добавляется почти сразу, и у Чана по этому поводу противоречивые ощущения. С одной стороны ему ну, очень не терпится, и быстрота процесса на руку, а с другой... Он отрывается от члена, проходится поцелуями по точёному прессу Хвана, стискивает ягодицу, затем притягивает за шею и шипит в губы: – Накажу! – За чтоооо? Бан проезжается по простате, и добавляет четвертый палец: – За это. – Чан краснеет, но всё же произносит, – мне нравится самому. Хван улыбается, мычит, дрожит, закусывая нижнюю губу, дразнит: – И, правда, собственник... Я учту, хён. Я готов, Чани, давай уже... – Хёнджин проводит рукой по влажному твёрдому бугорку чановых боксеров, целует до одури сладко, воркует в ухо, поднимая Бана к себе. – Наказывай. Чан вынимает пальцы, вытирает о попавшийся халат, встаёт, поднимая за собой Джинни, кивает на ещё надетое на себе бельё: – Поможешь? И ох... как же хорошо Хёнджин помогает, стаскивая боксеры, проходится языком по всей длине банова члена, обводя каждую венку, играет с головкой, сам надевает презерватив, толкает Чана на диван, хочет оседлать, но Бан делает иначе: садится, разворачивает Джинни к себе спиной, постепенно насаживая на свой член. Хёнджин начинает ёрзать, но Чан сильно удерживает руками, не давая двигаться – хочет, чтоб привык. Хван откидывается на торс Чана, смотрит через спину: – Хён, пожалуйста, даваааай...ммммм... Чан целует (кусает) в спину, приподнимает и опускает сначала медленно ("мой нетерпеливый"), но Хван включается быстро и пытается задать собственный темп, оба понимают, что поза не очень удобная, диванчик тоже. – Хороший мой, повернись ко мне. Хван в мгновение ока перемещается, с тайным умыслом немного по-другому усаживая Чана и седлая своего чудесного хёна к нему лицом, целует влажно и страстно, и... тут взгляд Бана падает в зеркало… Это выглядит невообразимо жарко он: видит, как они неистово целуются, как Хёнджин двигается на нём, как сам Чан надрачивает Джинни, подводя того к краю, прекрасная хёнджинова натренированная спина, чанов (надо признать, так и быть) хорошо накачанный пресс. Так красиво и горячо. Идеально. Но... – Джинни... – Чан шепчет, Хёнджин замечает, куда направлен его взгляд, улыбается, тяжело дыша: – Охуенно, да? Чан прячет глаза, целуя Джинни в шею, зарывается рукой ему в волосы, – почти не может смотреть, говорит куда-то в хванову ключицу: – Давай... по-другому, слишком неловко, отвлекает, на тебя хочу смотреть. Хёнджин понимает, что хитрый план сработал не вполне, но вероятно, не всё сразу. Он хватает их накиданные на диване вещи, кидает на пол: – М? Ааааауф...ммм ... Чан подхватывает под бёдра своё сокровище, укладывая на ворох одежды так, чтобы он сам не видел зеркал. Хёнджин обхватывает ладонями лицо своего мужчины: – Чани...ты такой потрясающий... Бан сквозь объятия и поцелуи возобновляет фрикции, и, несмотря на отвлекающие моменты – Хёнджин уже на пределе, учитывая, что Чан не выходит из него и не оставляет без внимания его член, Хван изливается прямо на себя спустя всего несколько движений после принятия ими более удобной позы. Конечно же, просит не останавливаться, а Чана сегодня и просить не надо – он сам себя довёл дразнящим Хёнджином так, что ночная разрядка кажется давностью пары месяцев, не меньше. Когда он подходит к финалу, немного рыча от удовольствия, опускается на Хёнджина, тот – возбуждённый, к удивлению Чана, кончает насухую. Когда приходят в себя и относительно приводят себя в порядок тем, что под рукой, Хёнджин спрашивает осторожно: – Хён, тебе совсем не понравилось, да, с зеркалом? Наверное, не надо было так сразу... – Мне понравилось, и как мы смотримся вместе тоже, но это всё же очень смущает, когда себя такого видишь. Тебе это нравится – смотреть на себя во время секса? – А... Ой, не. Очень редко по настроению, я больше в процесс включен. Я просто... Чан, я хотел показать, какой ты потрясающий и совершенно этого не видишь. Извини, нужно было сказать, я поспешил, хён. – Ну, если бы ты сказал, не уверен, что я согласился... Это было, как минимум, интересно и со стороны, хм... правда, очень горячо... – Чан краснеет, всё же он ещё не может так свободно говорить на такие откровенные темы, как Джинни, но старается дать понять партнёру, что не всё так грустно и, хоть и не полностью, но действия Хвана возымели нужный эффект, – Но… очень неловко, в ближайшее время я бы... повторять не стал. Может быть, потом когда-нибудь, но лучше предупреди, ладно? Мне хватает твоих комплиментов. Я понял, что тебе нравится мой пресс, мне приятно, возможно, действительно выглядит... неплохо. – Огоооо!! Наконец-то! Да-да, Чани, очень хорошо! Правда, не "неплохо", а идеально. – Джинни радуется, что цель достигнута, – Хён, ты мне весь нравишься! Извини, милый... Я... Чан договорить не даёт, целует: – Не за что извиняться, было же здорово, нет? – Очень, хён. Мы ведь продолжим? – Сначала душ и ужин, а потом продолжим. – Мы ели весь день! – Ты грыз чипсы и печенье. Я имею в виду нормальный ужин. Нам надо хорошо поесть. – Чан смотрит хищно и игриво, высовывая язык, – Я намерен тебя измотать, если это вообще возможно, очень сексуальный хорёк. Стоит это сказать, как растекающийся в неге Джинни вскакивает, поднимая и сразу обхватывая хёна всеми конечностями, как коала: – Душ там, я готов, неси быстрее, нам ещё ужин заказывать! Чан смеётся до слёз, шепча дразнящее: – Го-тооо-вииить. Ужин мы будем готовить, в отличие от некоторых. Бан не может одарить шлепком, но сжать ладонью ягодицу "хорька" – вполне, к абсолютно шаловливому сиянию хёнджиновых глаз. Пока Чан несёт хозяина квартиры, боковое зрение захватывает их снова в зеркалах зала, Чан немного притормаживает на секунду, закусывая нижнюю губу. Хёнджин действительно потрясающе смотрится в его руках, просто идеально. Ему нравится, как он сам выглядит вместе с его Джинни. Хван ничего не говорит, наблюдает, словно из-за угла поглядывая, молча наклоняясь, целует своего мужчину в щеку и шею, чтоб он видел. Этот момент – интимнее того, что было получасом ранее, хоть длится совсем недолго. Одно мгновение даёт понять: всё будет, нужно просто время и немного нежности, а они уж друг о друге позаботятся и договорятся. Остаток дня проходит по задуманному сценарию: тёплый быстрый душ с ласковым взглядами, горячий долгий ужин с болтовнёй и жаркая бесконечная ночь с непониманием – кто же кого в итоге измотал. Уже в полудрёме, держа под боком Джинни, Чан спрашивает: – У нас есть шансы не менять постель почти ежедневно? – Минимальные, хён. Хотя... ну, мы же будем менять места... Чанааа, классное вышло пижамное свидание! Следующее – за мной! Знаешь, я кое-что понял в сравнении... – М? И что же? – Свидание с тобой обязано включать в себя секс, так лучше всего. – О, боже, пожалуйста, спи! Но Чану приятно. Очень. *** Хёнджин держит слово и организовывает следующее свидание через несколько дней после "пижамного" – поход в музей и на выставку. Рано утром Чан отправляется в студию, а уже днём в центре города у них встреча с Джинни, который обещает много сюрпризов. Хёнджин не врет: после двух совершенно разных выставок и бесконечных дискуссий с Чаном, они идут в гастро-театр получать ещё одну дозу прекрасного. Бан не знал, что в Сеуле есть такое место, но это поистине великолепно: интерактивное шоу в небольшом замкнутом помещении, еда авторской кухни с необычными текстурами и вкусами, в окружении инсталляций признанных шедевров под идеально подобранную музыку и его Хёнджини рядом – самое главное сокровище. Экстаз для ценителя, коим Бан является. Кажется, Хван превзошёл самого себя. Когда возвращаются домой, Хёнджин быстро отправляет Чана в душ, а сам идёт в гостевой под предлогом, что очень утомился. Веры ему нет, потому что энтузиазма у хорька не убавляется ни капли, но Бан так поглощён эмоциями прошедшего дня, что не замечает подвох. Не замечает даже тогда, когда выходя из душа, спрашивает, где Хёнджин, идёт в гостиную и наблюдает переставленную мебель, как во время их "ночи Миядзаки" и включённые подсветку и проектор, только столика нет. Ну, наверное, Джинни хочет кино вместе посмотреть. Ошибочность своей идеи Чан понимает в тот момент, когда его глаза закрываются тёмной лентой захватом сзади. Ни одного касания тела. Только воркующий шёпот над ухом: – Это были не все сюрпризы, хён. Иди за мной. Хёнджин ведёт его и усаживает на диван, держа за повязку. Бан думает, что Джинни настигла очередная идея соблазнения, и даже не догадывается, насколько он точен в этом предположении, до тех пор, пока не слышит первые аккорды музыки и не чувствует, как лента сползает с его головы, одним змеиным движением скользя на шею Хёнджина. Чан расслабился, потерял бдительность и, когда он совсем забыл про танцевально-эротические угрозы Хвана, случилось то, чего он боялся и жаждал одновременно. Обещанный приват. Его погибель. Хёнджин в чёрном весь – укороченный пиджак, свободная майка, небрежно заправленная в брюки, только красно-фиолетовая лента-шарф добавляет цвета – специально к подсветке подбирал, готовился значит сильно заранее, паршивец. Лёгкие сиреневые и красные всполохи проектора и отбрасываемые тени на экране только добавляют Хвану изящества, когда он начинает двигаться. Ни грамма пошлости или вульгарности. Движения соблазнительны, очень эротичны – и первый предмет одежды он предлагает снять самому Бану – не словами, действием – встаёт спиной к своему "волку", опускает руки и чуть приспускает пиджак, поворачивая голову и легко кивая. Чану перед своим божественным деваться некуда – только повиноваться, любоваться и возбуждаться. И сходить с ума. Бан берётся за воротник, и Хван из пиджака выскальзывает, словно меняя кожу – и градус представления накаляется. Хван играет лентой, играет бицепсами и естественно, улыбкой и глазами, и всё это – вместе с плавными и откровенно манящими движениями, не оставляя Чану ни единого шанса остаться в сознании. Бан не скрывает ни ошеломлённо-голодного взгляда, ни колом стоящего члена, только рот рукой прикрывает – чтоб то ли челюсть не ронять, то ли слюной не капать. Когда с дерзким поворотом куда-то в угол комнаты отлетает майка, а Хёнджин, облизываясь, смотрит прямо в глаза Чану, последний – в шаге от того, чтоб наброситься с поцелуями (ну, не только с ними, конечно). Невероятный Хван танцует, искушая каждым движением – дразнит и заводит жаром своего тела, огненными взглядами, подходя к Чану вплотную, приближаясь словно бы с поцелуем, но не даёт касаться. На нём остались только брюки. Бан теряет дар речи окончательно, когда Джинни делает переворот через голову и опускается в полушпагат, не забывая приправлять и без того острую хореографию игривыми и томными взглядами, плавными или резкими волнами торса и бёдер. Наконец, подходит к своему самому внимательному зрителю, становится на колени, делая вид, что седлает Бана, но не садится, а буквально припечатывает Чана пахом к спинке дивана. Бан настоящим зверем глядит, непроизвольно сглатывает, а Хёнджин молча кивает на свою ширинку с дикой ухмылкой. Чан, выдыхая, тянется рукой к заветной пуговице, но... не может быть всё так просто с любящим подразнить Хваном. Лёгкий шлепок по венозной кисти, Чан поднимает голову и видит жест длинных пальцев, указывающих на рот, и дьявольскую улыбку. Вот значит как. Зубами. Не будет сегодня Чану пощады. Ослушаться молчаливого указания столь прекрасного палача невозможно – Бан, глядя исподлобья, тянется к хвановым брюкам губами, и, как только хочет подцепить злосчастную пуговицу, там оказываются ладони танцора. Хёнджин делает пару шагов назад, одним быстрым движением сдирает брюки, и, вытягивая их так, чтоб Чан пока не видел ничего, кроме шага вперёд, бросает их перед лицом Бана, оставаясь только с шарфиком-лентой на шее и чёрных джоках. Пикантности добавляет бликующий от подсветки пирсинг, привлекающий внимание к идеальному рельефу пресса. О господи. Хван даёт Чану пару мгновений – посмотреть на себя пьяным взглядом, проглотить кадык, возможно, помолиться(?) даёт безуспешно попытаться потрогать свой, между прочим, тоже твёрдый член, и... на этом всё (пока что). Хёнджин перемахивает через диван, оказываясь сзади, снимает ленту с шеи, возвращая её на глаза Чана, но теперь наматывает в пару слоёв и завязывает уже как следует. Издевательски шепчет в ухо своей "жертве": – Тебе можно всё, но только не трогать ничего руками, волчара... – Кусает за мочку, играя языком с серёжкой. Бан тянется поцелуем, но куда там – он в этой битве – заранее проигравший человек, ведь дразнить у Хёнджина – природный дар. Чан сдаётся ожиданию очередной "пытки" от своего хорошего. Но ничего не происходит. Не слышно никакого движения, никаких звуков, кроме музыки, как вдруг один палец властно, но легко нажимает на грудь. Бан ложится, как велено. Его халат будто развязывается сам собой и... его пресс что-то... обжигает? – Ааауффф, это что? – Чан подает голос впервые за вечер дома, тембр так низок и глубок, что Хван за себя не ручается, с выдержкой, как ни крути, у него туго, а планов на ночь слишком много, поэтому он решает себя обезопасить: – Ооо... Пожалуй, говорить тебе тоже нельзя. Чан будет молчать вообще без проблем, у него из арсенала звуков – только стоны и рычание остались. Следом за странным жжением Бан чувствует холод и… щекотку? И что-то мягкое, тёплое и влажное – язык, губы? Джинни играет льдом? Что бы это ни было – вкупе с завязанными глазами, и так обостряющими реакции, это неожиданное сочетание застаёт его у соска, заставляя рассыпаться на части... снова пресс, дальше почти у паха. Чан послушно молчит, только мычит от удовольствия и вздрагивает от ощущений, настигающих его в самых неожиданных местах. Бан не трогает руками, но тянется наугад и случайно кусает Джинни в плечо. Тот смеётся. Возбуждение лишает Бана самообладания, а Хёнджин точно знает, как и где "добавить перца", чтоб Чан сгорел окончательно. Снова холодно на животе у пупка, тепло, влажно, и... большой палец на подбородке "повелевает" открыть рот, что Бан покорно и делает. Хёнджин целует проталкивая языком что-то тающее холодное... Чан перекатывает на языке... Это... Это же долбаное мороженое! Чан напрочь забыл про это. Он вообще думал, что это шутка. А уж то, что Джинни в голову придёт совместить стриптиз и мороженое... И это они встречаются три недели. Чего ж ещё от него дальше-то ждать, боже... Хёнджин точно его в могилу сведёт. – Тебе понравился танец, хён? А мороженое вкусное? Отвечай. Не словами и без рук. Садист. Чан находится в захвате ног своего великолепного мучителя, поэтому выбор действий невелик. Бан тянется поцелуем, Джинни позволяет. Целует глубоко, мокро, кусаче, долго и жадно. Приподнимается, толкаясь бёдрами, задевая возбуждение Хвана своим, проезжается по нему легко коленом, высовывает ногу, трогая голенью ягодицу Хвана, прижимается, пытается перехватить контроль и опрокинуть Хёнджина на спину и целовать наощупь – кажется, щека? Ключица... Ухо... Рука... Диван, ага, в другую сторону... Это... Непонятно. Ага, соски, точно – Чан чувствует участившееся дыхание, ведь это эрогенная зона его соблазнителя. Но план-перехват не срабатывает, "очень сексуальный хорёк" начеку: – Хитрый какой. Значит, не понравилось, да? Жаааль, я старался. Специально для тебя придумал. Ну, разумеется. Чего он ждал. О желанной разрядке сейчас с этим врединой-искусителем можно только мечтать. Хотя Чан и так внутри эротического сна в параллельной вселенной, не иначе. Бан заведён так сильно, что просто невозможно уже, хочется сделать хоть что-нибудь. Чан целует наугад, не понимает куда, начинает тереться о желанное тело, стонет, рычит и чувствует горячие поцелуи – на губах, шее, груди, прессе и... О боже... Дааа, именно там, где нужнее всего. Хёнджин почти не касался его руками. Он сам вообще не трогал ни себя, ни Хвана. Только поцелуи. Ему достаточно просто касания губ Хёнджина, чтоб он впервые с криком потерялся в оргазме. – Ммм, вот теперь я вижу, что тебе понравилось, хён. Ночь их проходит в полном соответствии с планами Хёнджина: прежде чем они добираются до спальни, Хван заставляет Чана себя подготовить наощупь, ещё раз полакомиться мороженым, но уже со своего пресса (правда, почти сдаётся, когда Чан вылизывает и чуть не съедает пирсинг в пупке Хёнджина), буквально загоняет Бана на кухню и всё ещё держа его с завязанными глазами, потому как ведущий сегодня – Хван. Бан Чан, впрочем, с ролью ведомого справляется на отлично, хоть ему привычнее контролировать ситуацию, но Хёнджин в доминирующей позиции безумно горяч и внимателен, и... демонически прекрасен (даже несмотря на то, что Бан не имеет возможности его видеть), поэтому слушается Чан с удовольствием – ощущения от этого непередаваемо острые. В кровати, разумеется, всё продолжается ещё жарче, это ведь свидание Хёнджина, который разрешает Чану открыть глаза только к третьему раунду, доведя до полного исступления различными "запретами". Утро встречает их на контрасте с проведённой ночью – ласковыми касаниями, совместной готовкой последующего долгого завтрака и заявлением Джинни, что их свидание ещё продолжается, потому что он, дескать, вчера не всё успел. Чан озадачен, предполагая, что Хёнджин снова намерен его эротически "уничтожать", так как понял за три недели, что ненасытность Хвана – феноменальна и, в общем-то, прекрасно дополняет его выдержку, но иногда немного пугает. Хотя, возможно, это дело привычки, ибо темпераментами они сошлись на тысячу процентов. Но опасения Бана не оправдываются: Хёнджин ведёт его в свою уже комнату, чтоб "кое-что" показать. Кое-чем оказывает картина, которую Джинни отказывался Чану показывать. Ночное звёздное небо и океан. – Чани, это – тебе. – В каком смысле? – В прямом. Я для тебя это написал. Я увидел в твоём аккаунте фото неба и океана, наверное, это было на побережье Австралии, судя по твоим подписям и меткам, и вот. Я не хотел продавать тебе ту картину, потому что она старая и ... я хотел сделать что-то специально для тебя, хён. Подарок. Чан в ауте настолько, что даже не замечает, как у него начинают течь слёзы – настолько он растроган подарком Хвана. – Хён... Ты чего? Что-то не так? – Джинни... это... самое ценное, что я когда-либо получал. Так восхитительно... Мой хороший, я не знаю, как тебя благодарить... – Тебе нравится? Я хотел написать для тебя кусочек дома, потому что ты часто говоришь про Австралию. Это похоже? – Очень! Я пошлю фото родителям, если ты не против. – Конечно! Я так рад, это самое важное, что тебе нравится! Надеюсь, мы когда-нибудь съездим туда вместе, хён. – Она уже высохла? Я хочу повесить её в гостиной. Я думаю, она отлично впишется, как считаешь? Хёнджин радостно кивает.