Говори со мной

      Следующий день дарит миру красноволосого Джинни, Чана с пепельным оттенком и несколькими синими и голубыми прядями, и неоново-зелёного Ёсана. Пока Хёнджин и Кан ходят довольные, Чан и остальные охуевают от неожиданности, смотря на яркие макушки. После салонных процедур Ёсана все вместе идут к маяку, гуляют по рынку и побережью. Хонджун находит какие-то морские снасти и решает приспособить их для новой коллекции, Ёсан, Ликс и Джинни бесконечно что-то и кого-то фотографируют, Лино и Хан убежали гулять вдвоём по окрестностям, Бинни и Чан обсуждают возможность совмещения тренировок. На следующий день Хонджун становится наполовину блонд, наполовину брюнет, Уён из красного – розовым, у Чанбина на тёмных волосах появляются салатовые "пёрышки", а Феликс становится ярко-голубым. Женихов Ёсан оставил на утро в день свадьбы, чтобы был сюрприз для всех. Днём вторых суток все расползаются по городу. Хёнджин смущённо дергает Чана за рукав после завтрака: – Хён, ты не против, если я с Ликсом сегодня погуляю, после того как Ёсани его покрасит? Мы хотели поболтать. – Это с каких пор ты у меня отпрашиваться стал? Джинни, ты чего? – Ну, я не в том смысле, Чани. Ты же говорил, что хотел тут наедине время найти, вот я и спрашиваю: вдруг у тебя планы? – Ааа, всё окей, конечно, идите, вы же давно не проводили время вне работы. Я тебя предупрежу, если будут особые планы или спонтанное желание. – Хван улыбается, а Чан резко серьёзнеет, – Хотя знаешь, я же собственник... Поэтому у меня есть условие. Хёнджин настораживается, смотрит исподлобья – он несколько удивлён подобным заявлением от Чана, спрашивает нерешительно и даже растерянно: – К-к-какое у-условие? – Когда вернёшься, зацелуешь меня до потери сознания! – Бан прилагает все свои актёрские навыки, чтобы не начать смеяться, видя, как округляются глаза Хёнджина при понимании смысла сказанного. Хван хлопает хёна по плечу: – Чааан~ааа, напугал меня! Ты чего творишь! Я чуть не подумал... – Ну, ты даёшь, я только рад, если мы не будем замыкаться исключительно друг на друге. Мне бы в голову не пришло в принципе тебе условия какие-то ставить! Ты что? Но мне очень приятно, что ты спросил о моих планах на тебя. Бан резко притягивает Джинни за талию и целует – горячо и долго. Когда Хёнджин после смотрит затуманенным взглядом, кивает: – Я понял твоё условие, хён. Ты будешь просить пощады. Всю ночь. Гарантирую. – Я не сдамся без боя. *** Джинни с Феликсом гуляют по городу, заходят в дом на окраине к аджосси – тому самому торговцу морскими деликатесами, слушают его истории, болтают и едят на рынке, покупая местные безделушки и еду, обсуждают Чана и Чанбина, идеи в предстоящей работе. К началу вечера забредают в местный то ли сад, то ли парк. Дело близится к осени, и везде много цветов, плоды на деревьях, аккуратные дорожки, гуляющие люди... Хван в бесконечном вдохновении, когда Ликс сообщает, что Чанбин выходит от Ёсана им навстречу – там совсем недалеко. Перед ними прогуливается пара стариков, идущих в обнимку. Хёнджин краем уха слышит обрывок разговора – они говорят о том, как им повезло встретить друг друга, немного сварливо придерживают друг друга руками, признаваясь в любви, и обсуждают ...идеальные похороны. Буквально договариваются. Не в шутку и без печали – на полном серьёзе – таким будничным тоном, как будто обсуждают, что приготовить на обед – рамён или пипимбап. Он хотел бы у моря, а она на холме, надо написать в завещании, чтоб успеть всё оформить и сказать детям – не забудь купить кимчи и соджу до закрытия магазина – примерно так это звучит. Хван замирает, прикрывая рот рукой, глядя вслед удаляющимся старичкам и болтающему Феликсу. На него накатывает первобытный ужас, что он ничего не успеет, как бы ни был жаден до жизни - как сказал Чан. А Чан?? Он столько чувствует к нему и так страшится произнести. К горлу подкатывает ком, его почти бьёт озноб от неукротимо приближающейся истерики. Хван еле держит себя в руках, когда Ликс впереди замечает отсутствие друга рядом и возвращается с вопросом: – Джинни, ты чего? Что случилось? Тебе плохо? Ты бледный какой-то... – Я... Ликси, мне ... Договорить он не успевает, потому что между парнями возникает громадная фигура Чанбина, вопрошающего: – Ну как вам? Я теперь арбуз или что-то странное. Но это вроде как прикольно и модно, да? Ой, Хёнджин, ты чего? Как будто привидение увидал... Мне совсем плохо так, да? Феликс улыбается, кажется, от макушки до пяток своему "терминатору", солнце тускнеет рядом с таким Ликси, а Бинни смотрит с такой нежностью и любовью, что попроси сейчас Ёнбок достать пару медуз голыми руками – Со и думать не станет, только цвет уточнит – вдруг его "солнышку" больше по душе какие-то особенные. И ведь найдёт. А Минсоны, которые спонтанно решили пожениться в чате? И Хвану понятно, что у всех всё по-разному. Но мрачный Хо превращается в сахарную вату, просто говоря о Хани. Как он подкладывает ему еду в тарелку, ворчит, что тот не поел, а Джисон всякий раз гладит его по плечу или волосам, успокаивая буйного мужа. А у них с Чаном как? У них возможно такое? И накрывает дикая мысль – как же это может быть возможно, если Бан для Джинни мир на блюде готов преподнести, а Хван даже слово "мой" произнести не в состоянии, даже банальное "я тоже" в ответ на искреннее "люблю". А он ведь не просто уже влюблён, он с Чаном хочет вот так – похороны обсуждать. Хёнджин думает, что ну, нет, это ведь невозможно хотеть таких вещей с человеком, которого знаешь от силы полгода. Не может быть. Это… всё потому, что Чан о нём заботится, хочет спонсировать, предлагает проекты, просто никто этого не делал. Да? Благодарность? Это потому что Чан в него влюблён и говорит об этом, такого тоже никто не делал. Признательность? Это потому что с Чаном такой секс, которого у Джинни никогда в жизни не было – и дело не в страсти, уж кому-кому, а ему точно известно, что телом можно управлять и получить невероятное удовольствие, не имея привязанности к партнёру. Только вот ему без искрящих чувств и проникновенной близости секса больше не хочется. Чана хочется. Желание? Дело в том, что никто не относился к нему, как Чан. Уважение? А он к кому-то относился, как к Чану? Ему Чана хочется – мысль словно на подкорке. Только это не мысль. Не сексуальное желание. Не игра, чтоб захватить трофей. Не признательность, не просто уважение и благодарность. Другое чувство. Вот оно. Человека этого, всего рядом хочется – позаботиться, занежить, узнавать, что там ещё скрыто невероятного в этой бездне души, и выбирать его. Любить. Он думает, что чувства – это важно, и вообще Чан не давит, и никто его не торопит, с ножом у горла не стоит, ставя перед несуществующим выбором и необходимостью признания. Но разве Хван уже не выбрал? Выбрал. Чего ж он ждёт – похорон? В жизни всё случается – вот эти старички прожили вместе, наверное, долго. А кому-то так не везёт. Кто-то остаётся один, не успев ни почувствовать, ни поделиться. Не пора ли перед собой хотя бы признать, что всё он знает про свои чувства. Боится просто, как всегда. Но разве с Чаном страшно? – Ребята, простите... Ликси, ты же не будешь скучать, правда? Чанбин тут... Мне... мне срочно надо к Чану, это важно. Нам нужно поговорить, срочно. Хван убегает, как ошпаренный, оставляя недоумённых друзей в парке. *** Бан в это время сидит с Джисоном и Минхо, вовсю обсуждая концепт продвижения Джинни: – Чан, а что если попробовать прогрев сначала через инет. Ну, там, ролики на ютуб, тикток, каверы, м? – Хан за трезвый и плавный подход. – Это интересно, может хорошо зайти. И заодно реакцию проверим. Минхо, как считаешь? – Ну, да, тема, а если... – договорить Лино не успевает, так как в беседку вихрем вбегает растрёпанный и максимально встревоженный Хван. Он хватает Бана за рукав: – Хён, нам нужно срочно поговорить, это очень важно!! Чан замечает, что у Хёнджина глаза на мокром месте, и пугается не на шутку, как и Минсоны рядом, и почти одновременно засыпают вопросами: – Хороший мой, что случилось? – Хёнджин, ты чего? Поругался с кем-то? – Хан предполагает, что прогулка прошла не по плану, Минхо представляет худшее: – Кто-то из бывших клиентов покоя не даёт? Ну, так тут найдётся кому объяснить значение слова "нет", Джинни... Хван мотает головой и смотрит только на Чана: – Хён, мне только с тобой поговорить надо. Это срочно, ребят. Бан испуганно переглядывается с Хо и Джисоном, те кивают, мол, иди, чего застыл. – Давай двигай, потом обсудим. Хёнджин молча тянет Чана за собой на их этаж. Когда заходят в комнату, Хван кидается на шею Бана и начинает в слезах что-то бормотать про то, что он боялся не успеть, от чего продюсер ещё больше недоумевает: – Джинни, что случилось? Я ничего не понимаю, любимый, – от этого слова Хвана, кажется, выносит ещё больше. – Чан, мы гуляли, и... Там... Они... И я... Я так испугался, хён!!! – Ты поругался с Феликсом? Вы кого-то встретили? Чего ты испугался? - Хёнджиначуть не трясёт, он захлёбывается слезами и "глотает" слова: – Хён, я... Их увидел и подумал, это так красиво... Но всё же... Чёрт, ты такой сильный и честный, а я не... а я так боялся говорить, а такие вещи нельзя скрывать, когда даёшь надежду... Потому что это так важно!!! У Бан Чана всё холодеет внутри, он совершенно не понимает. В голову снова лезут дурацкие мысли, что Джинни хочет порвать с ним, но тут же возвращает себя в реальность: у Хвана драматизма в крови на пол-земного шара хватит, и ещё раздать останется, он расчувствоваться из-за чего угодно может, предпосылок для подобных выводов о скоропостижном финале вроде нет, поэтому выяснять лучше последовательно, потому как Хёнджин сильно на эмоциях и заговаривается: – Хёнджини, хороший мой, тебе нужно успокоиться. Давай я принесу воды, ты выдохнешь и расскажешь, в чём дело, ладно? Я уже понял, что это важно и срочно. Бан берёт в руки лицо Джинни, вытирает слёзы, гладит его по волосам, хочет усадить на диван, но Хёнджин хватает хёна за запястья: – Чани-хён, я люблю тебя. У Бана, кажется, слуховые галлюцинации, он шокирован настолько, что может выдавить только: – Что??? – Я люблю тебя, хён! Мы... Мы гуляли, и увидели пожилую пару, они говорили про смерть, и я тааак испугался, что это же... В жизни столько всего случается!.. А вдруг что-то произойдёт, а я... А я не успел сказать, что чувствую, а ты должен знать! – Джинни, ты говоришь это, потому что увидел пожилых влюблённых? – Да, хён, ну в смысле... Понимаешь, я... Помнишь, я сказал, что мне нужно время, чтоб понять и сказать тебе честно. И я думал, это будет долго. Но я их увидел и подумал – они такие старенькие, милые, идут вместе, спорят, шутят, и так невзначай заботятся друг о друге. И я подумал, почувствовал, что мне не нужно больше времени, я хочу так с тобой. Ты такой искренний, хён, а я как будто жду и заставляю ждать тебя. Но на самом деле нечего ждать. Неважно, что будет потом, вдруг завтра вообще конец света. Я ведь чувствую, что люблю сейчас и хочу любить тебя дальше. Вот. Хён, эээй, ты плачешь? Я что-то не то сказал? Чан~аааа... Бан не замечает, как действительно у него начинают течь слёзы. Хёнджин – настоящая стихия: никогда не знаешь, с чем придёт и что вызовет собой это природное явление. Он не ожидал ни признания Джинни, ни такой своей реакции на столь желанные слова. – Джинни, я... Не ожидал... Мне такого не говорили. Я даже не знал, что это так невероятно слышать. Ты сделал меня таким счастливым... – Не... Не говорили? – Хёнджин обескуражен, но потом понимает, что он и сам подобных признаний не слышал, ни от кого, кроме Чана. Его накрывает почти детский праведный гнев на всех их бывших разом и одновременно волна нежности и теплоты к Чану, – и мне не говорили. Хён, они придурошные ужасные люди. Значит, я буду говорить тебе это часто-часто. Я люблю тебя, Чан. – Если ты мне будешь это говорить даже раз в тысячу лет... У меня чувство, что ты мне весь мир подарил сейчас. Я тоже люблю тебя, мой хороший. Очень. Хёнджини, пообещай, пожалуйста, одну вещь. Скажи мне, если твои чувства... изменятся, хорошо? – Без проблем, хён. Я скажу, когда стану любить тебя сильнее. – Чан улыбается. Но серьёзнеет, беря Хвана за руку: – Джинни. Ты ведь понял, о чём я. Ты сам говоришь, всё случается, это правда. Сейчас у нас есть желание быть и строить вместе. Я чувствую твою искренность, тепло, заботу и… любовь. Я надеюсь, ты чувствуешь мой ответ. Сейчас мы не видим ни горизонта, ни дна. И это прекрасно. Но возможно, только возможно, наступит момент, когда кто-то не захочет… плыть дальше. Я прошу тебя сказать, если тебе станет некомфортно в одной лодке со мной. – Я понял, хён. Ты тоже, ладно? – Даю слово. – Хорошо, милый. Тогда мне есть, о чём сказать. Мне некомфортно от того, что я тебе тут в любви признаюсь, а ты до сих пор меня не поцеловал. – Хван в шутливом возмущении хлопает Чана по плечу. – Аааййщ, действительно, нужно срочно исправляться. Чан целует нежно и страстно, затягивая в водоворот ощущений. Поцелуй выходит долгим и неистовым, Чан, не отрывая губ, переходит лаской на щёки, скулы, шею. Хёнджин млеет: – Хёооон.... Если ты так продолжишь, о боже... мы не пойдём на ужин... Хван приподнимает пиликающий сообщениями в общем чате телефон: ребята обсуждают планы на вечер, а Чан и не думает останавливаться. Отрывается лишь на минуту, отправляя краткое "мы не придём, всем хорошего вечера". – Серьёзно, не пойдём? – Я тебе больше скажу, нас и на завтраке не будет. Чан снимает с тающего Джинни толстовку, поднимая футболку, осыпает поцелуями скульптурный торс, гладит горячими руками, зарывается в пальцами в волосы. Хван смеётся: – Сейчас семь вечера, хён, мы не будем есть? – Делай выводы, что тебе предстоит. Я придумал эту поездку как свидание для нас изначально. Вообще-то. Считай, что это наше время наедине. Кто-то гарантировал, что я буду просить пощады. Не вижу рвения. Бан откровенно дразнит и провоцирует, потому что Хёнджин в ласке от него не отстаёт: целует, нежит, кусает, оставляет засосы, всем телом подаётся навстречу. – Новый цвет волос тебе на пользу, хён. Настоящий дикий волчара. Оооу... Ещё так сделай, даа. – Угу, сегодня полнолуние, красная шапочка. – Чан повторно кусает в основание шеи, зализывая засос, – боже, что ты со мной творишь... Чан хочет снять толстовку, но цепляется рукавом за край спинки кровати и роняет досадливое: – Хотел бы я раздеваться, так же красиво, как ты. – Ммм, кто-то решил в стриптиз податься? – Ага, разорюсь с тобой на аптеке и пойду зарабатывать телом, говорят, неплохо платят. Хван сердито притягивает его за грудки, обхватывая ногами, шепчет в губы: – Это тело только для меня, понятно? Бан щурится от счастья: – Без проблем. Давай, покажи мне, как снять одежду так, чтоб ты сошёл с ума и забрал то, что только твоё. Я серьёзно, мне интересно, как ты это делаешь, научи. Хван хищно привстаёт, толкая хёна с кровати. – Нехорошо сводить с ума того, у кого уже крыша поехала. Хёнджину непривычно быть в такой роли именно с Чаном – он обучал только Ликса, но танцам, не стриптизу. Его немного тревожит другой аспект – это что-то настолько яркое из бывшей уже профессии, и Хван боится, что Чан будет думать, как он раздевался перед другими, увидит его тёмную, «грязную» сторону. Но он хочет выполнить желание любимого хёна больше потому, что, возможно, в этом «уроке» Чан увидит свою красоту, почувствует больше свою природу, отпустит свои желания. Хван включает на телефоне какую-то ритмичную, но медленную музыку, обнимает хёна сзади и начинает говорить настолько сексуальным голосом, что у Чана мурашки по коже. Бан Хёнджина видел всегда естественным и только на выходах в тусовку – немного надменным, но нарочито сексуальным, применяющим свои приёмы, не видел никогда. Даже, когда Хван танцевал ему памятный стриптиз, он не играл, а тут… Вот и приплыли. Сам голову на плаху положил. Хёнджин подводит их к зеркалу во весь рост, нависает демоном сзади, смотрит на Бана в отражение. – Хочешь соблазнить меня, раздеваясь, хён? Не торопись. Я должен сам захотеть, чтоб ты снял с себя всё. Важно не передержать. Чтоб я не бросался, но и терпеть не хотел. И всегда помни, что на тебя можно только смотреть, но не касаться. – Как? – Хван отстраняется, чуть отходя так, чтоб Бан видел его во весь рост, делает пару плавных движений, смотря лукаво в глаза и легонько улыбаясь уголками губ: – Глазами. Касание – это обещание. Разве я что-то обещаю, танцуя? Хёнджин делает волну телом, чуть касаясь футболки, и Чан понимает, что он уже хочет, чтоб Хван поднял её выше, но он отпускает. Господи, так Бан точно свихнется. И дёрнуло же его. – Повтори, Чани. Давай, просто повтори движение. Чан смотрит в зеркало, движение не сложное, он точно это умеет, но смущается. Пробует. Движение получается, но он краснеет. Что-то не припомнит он смущённых стриптизеров: – Очень хорошо, милый, ты отлично двигаешься... Но я не хочу тебя раздеть. Бан и не надеялся, в общем-то, на успех сразу, но желание научиться берёт верх, он глядит в отражение, спрашивает низким голосом: – А как захочешь? – Оооо, неплохо, хён. Запомни КАК ты это спросил. Что чувствуешь, когда двигаешься вот так? Давай ещё раз. – Неловко. – В этом дело, Чани. Человек перед тобой думает, что это всё – для него, он главный. Это – так. Но ты ведёшь, ты бог или дьявол, выбирай по вкусу. Поэтому человек перед тобой – особенный, ему доступно хотя бы смотреть на тебя. Разве богу или дьяволу бывает неловко? Их можно трогать? – А если я ошибусь? – Бог ошибается? Даже если так – вряд ли его это пугает. Дьявол смущается своих действий? Это просто смешно. – Хван смотрит и говорит настоящим змеем-искусителем, низким шёпотом пробираясь в уши, опаляет дыханием кожу, но не касается. Полностью соответствует своим словам. А Бан Чану даже от таких не-действий хочется его просто на пол повалить. Как он это делает?.. – Дай себе волю. Дразни, играй, получай удовольствие от движения и от того, как на тебя смотрят. Ты же умеешь это. Ты это любишь. Вся власть в твоих руках. Всё можно. – Мне странно смотреть в зеркало. – Представь, что это кто-то другой. Пожелай его. Сначала – его. – Ты шутишь? – Нет. Давай. Попробуй просто потанцевать. Не думай. Помнишь, как мы танцевали, хён? Тебе понравилось? – Мне понравилось, как ты танцевал. – Мне приятно, спасибо. Давай, ну же. – Просто попросил научить меня красиво раздеваться, при чём здесь танцы? Это вообще не по моей части. – Ага. Рассказывай. У тебя хорошая пластика и прекрасное умение держать паузу. Просто нереальная выдержка. Идеально. Просто нужно чуть больше уверенности. Вспомни видео из Японии, хён. Ты чуть до ручки меня не довел своим "скажи «пожалуйста»". Вперёд, просто потанцуй, это поможет почувствовать своё тело и движения. Хёнджин включает музыку, более сексуальную, чем до этого. Чан очень хочет поцеловать Джинни, двигается несколько сдержанно, но в настроении трека, тянется к любимым губам, но: – А, а, а, нет! Только после того, как снимешь футболку. Вот же зараза. На Бан Чане ещё толстовка до сих пор. Он смотрит диким зверем: – Ты мне за это ответишь. – Оооо, отлично, хён. Не теряй это. Вспомни, куда пропадает твоё смущение, когда ты входишь в меня на всю длину или вылизываешь... тебе нравится, м? Или как я беру у тебя в рот, нравится же? Прочувствуй это... что тебе ещё нравится? Чан смотрит в отражение зеркало на облокотившегося на шкаф Джинни, и уверен, что уже готов выкинуть белый флаг, так Бану точно не выжить, но он сам вызвался на эту авантюру – камикадзе, не иначе. Чан пытается концентрироваться именно на ощущении памяти в моментах страсти, а не смущении после, следуя наставлению своего беспощадного учителя, сглатывая, произносит: – Нравится, как ты просишь ещё, когда кончаешь. – Оооу.. то, что надо, заставь меня попросить. Попробуй прочувствовать это. Давай, помнишь про зеркало? Там кто-то другой. Безумный хорёк. Чан действительно пытается настроиться: если кто-то другой, надо подумать, от чего кайфует другой. Джинни нравятся его руки и пресс – отнекиваться от этого сложно, но Хёнджин сказал – и самому получить кайф. Ему нравится смотреть, как Джинни тает, как хочет его поцелуи, как трогает его. Чан расслабляется, уплывая в эти ощущения, двигается более раскованно, непроизвольно закатывает рукава, трогает свою шею так, будто это делает Хван – всей ладонью, другой сжимает край толстовки вместе с футболкой, чуть приподнимая, думает, стоит ли дальше... Хёнджин говорил – можно всё, дразнить, играть, чувствовать себя кем угодно. Хочет снять толстовку, но привычным способом – просто стянуть со спины – некрасиво, а хочется в музыку, поэтому он снимает через один бок, разминает шею. Секундная мысль – решает просто бросить вещь за спину, и случайно попадает в Хвана, который тенью стоит поодаль, и, сглатывая, подаёт голос: – Это было горячо, хён, особенно закатанные рукава. Я же сказал, ты создан для стриптиза. – Скажи, как снять красиво, Джинни. Или покажи. Хёнджин подходит снова за спину, смотрит на её очертания, закусывая губы, Бан это улавливает – окей, спина, значит, тоже нравится, Чан улыбается – ему это приятно. Он неожиданно вспоминает их первый день у него в квартире, когда Хёнджин умолял его одеться, вспоминает, как Хван облизывается, целуя его кубики, как слушается, когда Чан просит быть "вежливым", как просится в "сильные руки хёна", как самому Бану приятно его брать. Во всех смыслах. Чан начинает улыбаться ещё больше, двигаясь под музыку, как велено. Хван подходит совсем вплотную, тянет руки к футболке, как получает лёгкий шлепок по кисти: – Словами, или показывай на себе. – Чан, подмигивает, прикусывая кончик языка. – Вааау... отлично, хён, ты быстро учишься. Смотри и повторяй. Хван подводит большой палец под футболку и ведёт им вдоль середины торса, поднимая футболку, одновременно выписывая роллы бёдрами, и говоря всё тем же сексуальным пониженным голосом, – Двигайся в ритм. Ласкай себя. – Ведёт правой рукой по второй, проникая под рукав, – Никаких фрикций, но – намёк на то, что ты хочешь сделать с партнёром, – левая рука свободна и гладит бедро в нескольких сантиметрах от паха, – и что он мог бы сделать с тобой, – вторая, прикрывает торс и проезжается по шее, а Хван запрокидывает голову будто в стоне. – Надежда на обещание, хён. – рука возвращается змеиным жестом под ворот, – Вдруг... – голова выныривает из горловины, – ты... – левая рука прикрывает торс, лаская, – ему... – левая рукая соединяется с правой на плече, – однажды... – левая снимает с правой футболку таким же плавным ласкающим жестом, – позволишь... – обе руки закрывают торс, зажимая кусок ткани, губы целуют то ли пальцы, то ли футболку, – хотя бы... – танцор вытягивает руки вперёд, бросая футболку к ногам Бана, – хотя бы...– и тут же отворачивается спиной, смотря вполотборота, – взглянуть... хён. Чан сглатывает, прикрывая рот рукой: – Боже... – Меня зовут по-другому. – Хёнджин абсолютно точно знает, какой эффект он производит, он этим наслаждается и даёт почувствовать партнёру. Бана ведёт, и он думает, что… ну к чертям всю эту затею, к чему вообще ему это пришло в голову, это стезя Джинни – красиво раздеваться, а он будет просто созерцать своё прекрасное божество и удовлетворять его желания. Вообще без проблем. Чан подрывается к Хёнджину, обнимая того со спины, рычит "хочу тебя". Не тут-то было. Хван уже загорелся новой игрой. Вытягивает руку, отодвигая любимого: – Ахахахаха, это так не работает. Давай-давай, пробуй, это была твоя идея, хён. Ты сам попросил. – Ты и на обед завтра не явишься, понял? – Пока я планирую сегодняшний ужин. Джинни врёт. Он намерен есть Бана по частям и долго, и вообще-то уже заведён не на шутку, только актёрствует. У Чана получается его соблазнять и без "красивых" раздеваний – звериных взглядов, игривых улыбок и очертаний тела под одеждой, которую, откровенно говоря, давно хочется с него снять – достаточно. Но раз Чан желает поучиться чему-то новому (что прибавит ему уверенности), то почему бы и не преподать ему пару профессиональных уроков. Полюбуется лишний раз на своего волчару. Садится на кровать и мысленно благодарит себя, что надел сегодня огромные спортивные штаны, под которыми не видно его стояка. Чан поворачивается к нему, смотрит глаза в глаза, обнаруживает, что без зеркала всё же проще. И – была не была – применяет всё сказанное сексуальным во всех смыслах гуру. Повторяет движения, двигаясь под музыку, ласкает себя, представляя, что это Хёнджин, избавляется от футболки, искрит взглядами, и сам не замечает как входит в раж. Начинает кайфовать не только от памятных реакций Джинни, но и от того, как тот наблюдает за ним – с интересом, закусывая губы в желании, с... восхищением и... любовью. Это сносит крышу окончательно. Чан не только хочет подразнить, а показать, что урок усвоен, приближается к лицу Хвана, будто бы за поцелуем, тот тянется к бановым губам выполнять обещанное, но Чан, горой нависая сверху, запечатывает большим пальцем губы Джинни, ведя вниз по подбородку: – Попроси. Хван как-то даже не подумал, что поставил капкан сам себе: он вроде как хотел держаться ледяной неприступной крепостью, обучая Чана мастерству искушения, только вот не учёл, что его и так не самая сильная выдержка с любимым хёном не работает от слова совсем. Бан видит, что нетерпеливый Джинни борется изо всех сил, пытаясь не выдать своё желание: Чан знает как сильно его «хорёчек» любит целоваться. Чану до одури приятно это видеть, как и явную выпуклость хвановых штанов, на которую он многозначительно улыбаясь, переводит взгляд. Хёнджин держится всеми остатками воли, сжимая губы и тяжело дыша, а Бан, наконец, понимает, как это работает. Наклоняется к уху, шепчет "недотроге": – Одно слово... Отклоняется, вставая во весь рост, убирает палец с подбородка Джинни, прислоняет к своим губам, ведёт вниз по шее и кадыку, ниже по груди, по прессу, не отводя глаз от поплывшего дикого взгляда Хёнджина, к пупку и ниже, трогает пуговицу джинс, и... Хван молчит, а Чан хочет победы, поэтому, пуская плавную волну торсом и бёдрами, поворачивается к Джинни спиной. Помнит, как тот на неё смотрел. И слышит возмущённое: – Ээээй, хёон!!! Есть. Смущения уже нет, осталось желание довести до грани, играть по своим правилам, видеть, как Хван его, Чана, хочет. Ощущение — вот этой, самой красивой на свете власти. Бан Чан – студент прилежный. Науку помнит. Потому просто поворачивает голову, давая понять, что слушает, но говорить не намерен. (Смотреть, но не касаться, верно? Надежда на контакт, ведь так? Значит — «проиграл» тот, кто заговорит первым.) – Ну, повернись, эй. Твоя спина – это запрещённый приём. И это говорит Хван Хёнджин, который по мнению Бана, сам по себе – запрещённый приём во Вселенной. Чан улыбается шире и молчит. Мало. Хочет слышать другое. – Чани, ну, пожалуйста. ДА. Чан поворачивается. – Что мне сделать, Джинни? Бан держит руки на пуговице штанов, двигаясь в ритм музыки – всё по методичке зрителя. Зритель возбуждён до предела, мечется между двумя мыслями: «верните стеснительного Чани» и «нет-нет-нет! Если он так горяч, когда делает что-то подобное впервые, на интуиции, то, что ж будет, когда хён будет соблазнять сознательно, мамочки, уже не терпится почувствовать этого зверюгу...». Хёнджин шепчет, глядя и кивая на пах личного стриптизёра: – Хочу! Господь, зачем он согласился на это?! К чёрту, что взялся показать, неважно, что его так заводит неотработанный танец и немного стеснённые движения Чана, и на штанах уже влажное пятно от возбуждения. Это — такая фигня. Как ему пришло в голову взять роль «холодного клиента»? Он же рядом с Баном — как шоколадный фондан растекается. Взирает исподлобья на Чана, который расстёгивает пуговицу, спрашивая: – Это хочешь? – тянется к следующим, как Хёнджин взрывается и сам нетерпеливым прыжком подлетает к Бану: – Боже, да сними эту хрень немедленно, похуй как! Сделай уже что-нибудь! Хван хватается за ширинку чановых брюк, но Бан, смеясь, резко и сильно его захватывает прижимая к себе спиной, вжимается твердым пахом в ягодицы Джинни, повторяет шёпотом: – Что мне сделать, мой хороший? О боги, Джинни готов брать свои слова про "просить пощады" обратно. Потому что он лично готов капитулировать прямо здесь и сейчас: – Трахни меня уже наконец, я больше не могу, Чан~аааа. Бан и сам еле держится, проклиная свою же идею. Но, плотно прижав локтями торс Хёнджина, проводит одной рукой по шее, а другой чуть задевает бедро и пах: – Это всё? – Поцелуй, прошу, – Хвану, кажется, что он кончит прям вот на этом самом месте. Такой Чан, дразнящий, не скрывающий своих желаний, не боящийся своей силы, берущий требовательно, но затапливающий любовью и удовольствием каждую клеточку тела — сводит его с ума, а он сам только что рассказал, как себя уничтожить окончательно. Совсем ёбнулся, Минхо прав. – Это – всё? – Пожалуйста, хён. Чан целует в шею, покусывая мочки, оглаживает грудь, пресс, целует и ласкает спину, разворачивает Хвана к себе, целует в губы. Жарко. Так жарко, что у Джинни кружится голова и ноги ватные. Чан, словно пьяный, в два шага перемещает их на кровать, у него в глазах такой дикий огонь, что Хёнджину не по себе, настолько это охуенно. Целуются так, словно от этого зависит жизнь обоих. – Хён... Чан понимает. Чуть ли не одним рывком избавляет Джинни от лишней одежды, хочет вернуться с лаской к любимому телу, но Хван настойчиво кивает и на его джинсы: – И это снимай! У Бана внутри словно тумблер перещёлкивает, и он начинает расстёгивать оставшиеся пуговицы нарочито медленно, играя ширинкой, как подсмотрел во время стриптиза Джинни — не так изящно, как Хёнджин, конечно, но почему не попробовать, раз уж так всё повернулось? – и начинает стягивать, картинно двигая бёдрами. Хван терпением не отличается, а сегодня его лимит и подавно исчерпан: – Ты издеваешься??? – Совсем чуть-чуть, сладкий, – Чан смеётся, наконец, снимая злосчастные джинсы, также, как и у Хвана, вместе с бельём. – Я ведь должен завершить... контрольную. Джинни жестом фокусника извлекает откуда-то из-под подушки смазку, требовательно хлопает бутылёк в руку Бана: – К чертям контрольные, считай, что у тебя сессия! – шипит, кусая кусая губы, – Два зачёта и три экзамена, не меньше, понял? – Вааау, какой строгий у меня учитель. И такой красивый... Надеюсь, я не разочарую вас результатами, господин Хван... Такая забота о моём образовании... – Кусает в шею, – Или это желание отправить меня на пересдачу? – Ласкает ноги, – или способ завалить? – Целует живот и соски. – Это… ааауф... желание почувствовать тебя в себе, наконец… ты долго будешь изводить меня? Чан смотрит диким зверем, столько жара и трепета поднимается внутри от такого Хёнджина, что кажется, он, правда, сейчас сгорит: – Обожаю, когда ты такой… Хочешь почувствовать меня в себе? Есть предложение, иди сюда. Бан целует в губы, кусает за ухо и, ложась на спину, переворачивает Джинни на себя и просит развернуться, гладит горячими руками по спине и по бокам. – Чани, ты решил меня убить?! У Хвана терпение уже на нулевой точке, а Бан резко притягивает Хёнджина за бёдра, всасывает яички, ведёт рукой по истекающему члену и… начинает вылизывать анус, отрывается, чтоб укусить за ягодицу и говорит: – Я тоже хочу почувствовать себя в тебе, хочу твой рот. – Хвана нереально заводит, когда Чан не стесняется так прямо говорить о своих желаниях, он поворачивает голову в удивлении: – Хён… ты просто… охуителен… с ума сводишь, такой волчара… ааау.. Джинни накидывается на член Бана, как голодный на еду, а Чан вылизывает сфинктер Хёнджина будто мороженое, попутно его растягивая и лаская пенис партнёра рукой. Хвана настигает оргазм, когда в нём два пальца, массирующих простату, изливается на торс своего мужчины, а Чан кончает от дрожи партнёра следом ему в горло. Хёнджина ноги не держат даже на коленях, а Бан теряется от настигших ярких ощущений — сегодня всё чувствуется по-другому. Хван переползает к нему лицом, дарит нежный поцелуй, вытирает чем-то сперму с любимых кубиков: – Ты такой вкусный, Чани… Бан целует, Хёнджин его ласкает, спрашивает хитро: – Хён, ты устал? Чан прекрасно понимает, к чему вопрос, улыбается: – Просто наслаждаюсь твоими руками, так хорошо, – Бан берёт лицо Джинни в ладони, нежно целует в губы, – мой любимый. – Я тоже хочу наслаждаться твоими руками! Хван прекрасно знает: Чан понимает, к чему намёки, и нарочно его "томит" – по глазам видно, что им обоим хочется продолжения, но, так же как моменты неистовой страсти, они любят "подогревать" друг друга, растягивая удовольствие, "изводя" ожиданием, дразня, подводить к краю – это обоюдное удовольствие. Чан, между прочим, на хванову ласку отвечает жарко, но говорит с олимпийской невозмутимостью, будто он не в постели с огненным любовником, а на семинаре: – Не хватает? – Хван мотает головой. Бан шепчет, нежной щекоткой задевая шею, – А как надо? – Чани, ты сегодня решил прикинуться первоклашкой? – Хёнджин ёрзает, нетерпеливо кусая хёна за бок, – Хочешь меня довести? Чан смеётся, бережно укладывая своё сокровище на спину: – Мой нетерпеливый Джинни... так нравится смотреть, как ты хочешь. Слишком красиво. Так заводит, так приятно. Чан зацеловывает любимое тело, спускается губами к полувставшему уже пенису Хвана и продолжает то, на чем остановился. Хёнджин плавится от удовольствия, стонет в ответ, дрожит, держится за голову Чана. Когда Джинни достаточно растянут и Бан тянется за презервативом, Хёнджин перехватывает его руку. Чану в такие моменты сложно не накручивать себя на что-то ужасное, как сегодня днём, поэтому он предпочитает спрашивать, но лёгкая тревога всё равно сквозит в голосе, он спрашивает, наклоняясь к уху: – Мой хороший, что не так? – Чани, давай... без? – Хёнджин немного смущается, как в самые откровенные моменты, смотрит обеспокоенно, кусая губы – я... У нас же всё окей по справкам, хён... Или не хочешь? – теряется от волнения и спрашивает совсем прямо, – Тебе будет... грязно... если так? – Хван на самом деле хочет спросить "со мной", он переживает, что Чан не захочет из-за его прошлого, а вдруг посчитает, что с ним что-то не так, вдруг побрезгует?.. Но Бан будто даёт надежду сегодняшними "пробами" и в принципе просьбой научить его чему-то, что столь явно относится к бывшей профессии Джинни. Словно показывает, что принимает его целиком, со всем багажом, что есть. Бан уверен – Хёнджин не существует. Бан думает, что если Джинни – его больная фантазия, он желает бредить дальше. Для него эта просьба – самое чистое доверие. Так много. – Очень хочу. А ты уверен, Хёнджини? Хван уверен. Он не хочет никаких преград в близости с этим человеком, что так бережёт и греет его сердце, что затапливает жаром своей мудрой любви. Поэтому Хван всем телом притягивает хёна, пока тот распределяет лубрикант по своему фаллосу. – Иди ко мне, Чани, – смотрит прямо в глаза, – я ни с кем... так не делал. Бан проникает медленно, до конца, кусая губы, немного рыча от ощущения горячего нутра и единения. – Я тоже ни с кем, – Ждёт и даёт привыкнуть. – Ты первый. – Ты самый любимый, хён, давай, я готов. В этом моменте – все их смыслы о готовности двигаться, будучи не опытным в чём-то, сделать доверительный шаг, не бояться узнавать дальше, не бояться погружаться на глубину. И когда Чан уже совсем близок, а Хёнджин почти не в этой реальности от ощущений, они снова меняются местами в реакциях, и сегодня — Бан просит седлающего Джинни: – Мой хороший... Скажи ещё раз... Прошу… – Люблю тебя, Чани. – Джинни, я... Я сей.... -... в меня... пож-ааааххх-луйста... – Хёнджин в полузабытьи от настигшего оргазма, совсем потерянный и растворённый шепчет, – Только мой, хён... Чан не знает, от чего он достигает пика: от тела Джинни или от его слов? От слова "мой"? Или, вполне вероятно, от самого наличия Хёнджина в этой Вселенной? Эта их ночь – такая разная: жаркая, нежная, любопытная, свободная, ненасытная – пронизанная всеми оттенками любви. Всё можно, и никто не хочет выпускать другого из объятий. В начале первого ночи Чан спускается на кухню, потому как тела обоих требуют не только любви и эмоционального насыщения, а и еды самой банальной. И всего побольше, пожалуйста. Когда Бан открывает холодильник – видит то, что заставляет его сползти на пол от беззвучного хохота до слёз. Со стороны это выглядит, как истерика, и зашедший за водой Феликс испуганно тихо басит: – Чани-хён, ты в порядке? Что-то случилось? Бан поднимает голову, еле-еле собирается, отвечая, захлебываясь: – О, боже... Можешь дать воды, пожалуйста, Феликс? Ликс протягивает свой стакан: – Вы поссорились с Джинни? Он так убежал сегодня от нас с Чанбином... – Ли немного встревожен, но спохватывается, вспоминая про деликатность, – Ой, прости, что я лезу… – Всё отлично, Ликси, лучше не бывает, ооох... Не переживай. Я просто смеялся. – Вас не было на ужине, мы беспокоились... Минхо-хён и Уёни-хён оставили вам контейнер с едой. – Ага, я видел, ахаха, спасибо, – Чан вспоминает, что именно он увидел, и нежданно смущается. Всё-таки, ему сложно пока с такими вещами, он аккуратно спрашивает: – Ликси, а ребята ещё на улице? – Не, все разошлись спать, нагулялись. – Оу... Так. Ладно. Тогда я лучше спрошу тебя и буду морально готов. – К чему? – Ээээ... Ну... Это неловко, но... Нас было... Ээээ... Сильно слышно? – Ты о чём, хён? – Бан было выдыхает на удивление Феликса, но тот резко понимает, и сам немного краснеет, – Ой. Я... Не уверен... Мы с Бинни, ну... тоже были... немного заняты... Мы раньше ушли. Но пока шли в комнату, мы ничего не слышали. Чан предполагает две вещи: либо это так, либо его друзья договорились не касаться щекотливой темы. Хотя при наличии в компании Минхо это очень маловероятно. Лучше удостовериться. Сдаваться — так с потрохами. – Ликси, я уверен, что пожалею об этом, но... я знаю, что ты рано просыпаешься... – Ага, рано, хихи, Бинни никак не привыкнет, он всегда так мило ворчит. Вчера в пять подорвался, представляешь? – Отлично. А вчера, ты... что-то слышал? – Их комнаты соседние, – Только честно, прошу. – Я слышал только как кто-то выходил и заходил обратно. Хён, ты почему спрашиваешь? Случилось что-то? Вы точно не поруга... ой. – Ликс многозначительно улыбается. – Да. Именно так. – Чан краснеет на его верную догадку, – пожалуйста, не говори никому, что я тебя спрашивал. – Чан-хён, слушай, ну, тут же все взрослые люди и знают... Что делают влюблённые пары… по ночам. А тут три пары. Чего стесняться? Уён и Джинни они ж вон вообще... Ну, ты понял. – Я понимаю, просто... Знаешь, не очень люблю и привык к публичным шуткам на эти темы. Очень смущает. – А, я понял. Чан, скажу по секрету, Бинни выбрал этот дом отчасти из-за хорошей звукоизоляции. Ему на близость к маяку фиолетово; ты, наверное, знаешь, он такими вещами не очень интересуется. Просто мы…эээ… не... тихие. Тоже. Хихихи. Но ты можешь быть спокоен, я никому не скажу. – О чём ты никому не скажешь, Ликс? Что тут происходит? – Медовый голос из темноты, будто в дораме, вопрошает требовательно и драматично, – Хён, ты решил меня убить? Я остался один. Я не могу взять в рот ни тебя, ни еды! А ты? Ты что удерживаешь его силой? О чём вы тут секретничаете? А? Настаёт очередь Феликса кататься по полу. Чан думает, к чему вообще он сейчас краснел и распинался, если его же парень готов сам рассказывать чуть ли не в подробностях: – Джинни, мы обсуждали как раз то, что я бы не хотел... я выяснял, насколько... нас было слышно... Не хочется слушать шуточки Хо. – Он в любом случае не оставит нас в покое и будет троллить, смирись. Пусть завидует. Или поучится. – Твои уроки только для меня, учитель года. Ликс выдал тайну аренды этого дома. – Чан кивает на смеющегося Феликса, тот подтверждает: – Джинни, Бинни выбрал этот дом из-за звукоизоляции. Резвитесь, сколько влезет. – В меня влезет очень много. Я только не понимаю, хён, почему этого до сих не происходит: во мне нет ни еды, ни тебя. Ликс многозначительно глядит на Чана: мол, Хван уничтожит тебя раньше, чем Минхо, продюсер понимающе кивает. – Нам оставили еды, гляди. Контейнер на столе. Записку прочитай. Феликс застал меня в слезах. Джинни смотрит, и начинает в истерике хохотать, сгибаясь пополам и присоединяется к тем, кто уже на полу. Он хрюкает, захлебывается, но всё же задаёт вопрос: – Ли... кси... О, боже, ахаха, ты это видел? Он показывает другу записку и Феликс буквально под столом. Хорошо, что кухня в отдельном крыле дома. Потому что, кажется, сейчас никакая звукоизоляция не поможет.

"не переутомитесь, великие потрахушники, сожрите что-то, кроме (сильно зачёркнуто) друг друга"

Внизу от замалёванного текста стрелочка и приписка

"мне сказали зачеркнуть слово "членов"".

Хёнджин открывает контейнер, и рискует его уронить, показывая друзьям, потому что укатывается ещё больше. Там три отсека тоже с записками-стикерами: "Чан" напротив двух больших с порциями еды и закусок, и "Хёнджин" напротив... Да. Именно. Салфетки и три пакетика соуса. Что ж. Предстоящая свадьба Минсонов будет точно весёлой. А пока Ликс, смеясь, возвращается к своему "терминатору", они с Чаном поедят. И еды тоже. *** Нежное позднее утро встречает Чана и Джинни неожиданными Минсонами (фиолетовый Хо и ультрамариновый Хан) и подколами за завтраком, потому как, утомлённые страстной ночью, они расплываются – Чан на стуле, обнимая Джинни, а Хёнджин на плече Чана пьёт кофе и млеет. Оба сияют, как две сверхновых. На кухне суетится Уён, Джисон сидит на коленях Минхо – они уже поели и тихо переговариваются между собой. – Хо, Уёни, спасибо за ужин, мы оценили вашу заботу, – Чан благодарно кивает, улыбаясь. – Да, ребятки, было очень кстати. И очень вкусно. – Джинни смотрит на "поваров", на Чана, облизывается и светится так, что улыбка на лице не помещается, Чон отвечает, пододвигая к ним ещё тарелки с рисовыми треугольниками: – Ой, зайчики, мне за радость. Сегодня такое сделаю, ваще! Вообще друг от друга не оторвётесь! Ёсани с Ликси обещали помочь. Мишлен отдохнёт. Я пойду, меня Ликс и Бинни ждут, мы на рынок, морские пиписьки выбирать. – Пжалста. – Ли Минхо бурчит, как всегда недовольно, но по выражению лица и сегодняшнему настрою вообще не понять – он реально сердит или это его привычный сарказм. Он повышает голос почти на крик в сторону Чана и Джинни, чем неимоверно веселит сидящего на нём Хана. – Им бы как раз друг от друга оторваться! Ой, Уён, не забудь те специи для креветок и панировку, – ВуВу кивает, посылая на бегу воздушный поцелуйчик: "всё по списку и самое лучшее, коллега", – Минхо дразнит, поворачиваясь к разморенной парочке, – Фу, вы бесите, в курсе? Вообще-то это нам с Хани надо так выёживаться. – Тебе кто-то мешает наслаждаться своим мужем? – Хёнджин утаскивает пирожок из тарелки Бана, взирая на друга. – Не обязательно выставлять напоказ, – Ли явно нервничает и начинает давить всё больше. – Мы не выставляем, Хо, мы просто пока не можем сдерживаться... Ну, у меня точно не получается. – Чан говорит примиряюще и немного смущённо, потому что поддержка друзей много для него значит, – Если честно, я не вижу в этом смысла в близком кругу. Кто ещё, как не вы, нас поймёте и порадуетесь. Мы вот рады за вас, несмотря на то, что вы ёбнутые. – Тошнит! – Хо снова корчит рожи под смех тех, кто за столом, Джинни невозмутимо показывает пальцем: – Туалет там! – Я тебя прибью, гадёныш, – Ли вскидывается и нарочито угрожающе надвигается на Хвана, который пытается спрятать голову под стол, дико хохоча. Бан в шутку останавливает Минхо рукой: – Стоять, здесь моя территория. Хо, не переживай, я ему сам объясню, как надо разговаривать со старшими. – Ты уже объяснял, хён. – Джинни смотрит настолько шаловливо и двусмысленно, что Чан готов краснеть, всё ещё непривычно, хотя казалось бы, уже пора. – Ага, и ты ничего не понял. – Накажешь? – Джинни спрашивает с плохо скрываемой надеждой вперемешку с удовольствием. – Оооой, боже, когда это прекратится?.. – По тону Минхо слышно, что тот действительно зол, на что Джинни недоумённо спрашивает: – Да чего ты взъелся на нас? У тебя вообще свадьба сегодня! – Раздражает! – Хо отвечает резче, чем предполагает Хёнджин, а тот даже немного тушуется, неуверенно глядя на Чана: может быть, они и правда, перегибают? Может быть, Джинни ведёт себя слишком развязно? Бан поддерживающе поглаживает его по спине, пока Хван растерянно спрашивает: – Да чем? Мы же просто искренне чувствуем, рады, что не надо скрываться. Мы ж не сосёмся и не трахаемся при тебе. Тебя не раздражает, что ты мнёшь жопку Хани? Мы просто флиртуем, что такого? Ликс и Бинни тоже флиртуют, вы с Ханом тоже!.. Что не так? – Да вот это! Вы слишком... Откровенные! – Ты согласился замуж выйти в общем чате, всё окей? – Чан начинает и сам закипать, и Джинни удивительно: хён – оплот спокойствия и тишины, но сейчас он реально раздражён. Градус беседы начинает накаляться, и Хан что-то ласково шепчет на ухо Ли, а затем говорит: – Давайте полегче, не хватало, чтоб ещё и вы посрались. Предвосхищая вопрос, Хо переключает тему: – Слушайте, а вот мне интересно, раз вы такие открытые... – Дорогой! – Джисон пытается хоть как-то успокоить Ли, но тот явно на своей волне: – Нет, я не выдержу! – и спрашивает неожиданно парочку напротив, – а из-за чего вы вчера так поругались, что так бурно мирились? – Мы не ругались и не мирились, да, хён? – Джинни хватает какую-то закуску со стола, а Чан вскидывает брови: – Погоди, что значит ещё и мы? Кто-то поссорился? Кстати, а где Ёсани и Хонджун? – Ооо, не прошло и года, как ты вспомнил про внешний мир! – Минхо не собирается сбавлять обороты, и Чан отвечает уже с явным металлом в голосе: – Я пропущу это только потому, что у вас праздник сегодня. Что случилось, Хан? – Дорогой, ты что-то, правда, взвинченный чересчур. Держи кофе, милый. – Джисон встаёт, нежно поглаживая Хо по голове, чтоб поухаживать за возлюбленным, и обращается к друзьям, – Ёсани и Джуни с вечера в молчанку играют, ребята. О, явились тихушники. Тихушники по настроению – в секте Минхо: мрачнее тучи оба, чего за ними в принципе не водится. – Доброе утро, – Хонджун бросает приветствие куда-то мимо всех, садится рядом с Хёнджином. – Привет всем. – Ёсан здоровается с полом и идёт за противоположный край стола. Хван интересуется у друзей сразу же: – Приветики! А чего мрачные такие? – Хэээй, ребята! – Джисон, удостоверившись, что присутствующие не склонны к вооружённому нападению, извещает собравшихся, – Ладно, я пойду, мне надо кое-что купить. Кому-то что-то надо на рынке? – Ой, Хани купи у того старика сушёную рыбу. Десять связок. Я тебе кину деньги. – Чан закрывает лицо руками: "серьёзно?", – Конечно, серьёзно, Чани! Малый бизнес надо поддерживать, я считаю, – Хван смотрит абсолютно по-деловому, на что Хан, погладив по плечам мужа, уходит, смеясь – шуточки по поводу рыбы-афродизиака не отпускали их всех двое суток, а Хёнджин спрашивает мрачных Кана и Кима, – Вы чё, как два зомби? Случилось что-то? – Нет, – Хонджун тихо бурчит, наливая кофе, – всё в порядке. – Ага, просто охуительный порядок у тебя, Джуни. – Ёсан вскидывается на друга, расплескав кофе на толстовку. –Ааайщ. – Ээй, да что такое, в самом деле? Правда, устроите грызню в день свадьбы? Нам ещё украшать всё. Вы чего? – Твой стилист решил, что он один во вселенной, блять.– Хонджун отставляет тарелку с неначатой едой, на что Ёсан закипает моментально: – То есть по-твоему, я должен уступить тебе? С какого хуя? – Он натурал, придурок! Он с девушкой был! – Да тебе-то откуда знать? Ты даже не в курсе, как его зовут, идиот! – Так, брейк, раунд, красавчики. Это кто ж там такой прекрасный, что аж бой без правил назревает? Хёнджин пытается утихомирить друзей, Хонджун достаёт смартфон и тычет смазанную, но различимую фотку пред ясны очи Хвана, а тот заливается хохотом, показывает Бану, и хён укатывается вместе с Джинни. Ёсан бурчит другу язвительное: – То есть сфоткать это – да, а познакомиться ты зассал. – Ты тоже, – парирует Джун. И в этот момент действительно злой Минхо встаёт из-за стола, раздражённо бросая: – Блять, ни одного нормального, – и уходит. Чан пристально смотрит вслед, качая головой, шепчет на ухо любимому: "мой хороший, я пройдусь, не против?". Хван видит удаляющуюся в направлении пляжа ссутилившуюся сердитую фигуру Ли, и отвечает прикосновением: сжимает ласково кисть своего мужчины, кивает понимающе. Чан гладит его по голове чмлкает в макушку и идёт... конечно же не вслед за Минхо. Определённо нет. Просто на пляж. Хёнджин тем временем роется в своём личном телефоне и смотрит на друзей: – Я даже не знаю, хорошая у меня для вас новость или плохая... – Только не говори, что ты его знаешь, – Хонджун недоумевает, холодный же и молчаливый обычно Ёсан же на памяти Хвана вообще впервые выглядит настолько эмоциональным: – Бля, Джинни, серьёзно?? Есть место в Корее, где не ошиваются твои контакты? – Хи хи, – Хёнджин показывает фотку, – это он? – Даааа!!! Блять, ну какой красивый, – Кан буквально тает, глядя на фото, вот чудеса…Хонджун замечает поплывший взгляд друга и решает того осадить: – Расслабься. Сейчас наш спец по связям скажет, что этот принц не на наш праздник пришёл, и он не достанется никому. Будешь мной безответно утешаться. – Ты не в моём вкусе, идиот, Джинни не томи!!! Хван показывает ещё одно фото. – Он был с ней? Друзья в нетерпении отвечают хором: – ДА!! – Ох, ребята... Ну, вы и попали... – Хонджун смотрит грустно победоносно, Ёсан с надеждой. Хёнджин решает не мучить, – Его зовут Пак Сонхва, эта девушка – Хёна, его сестра, они кураторы моей выставки. И он – би, ребятки. Ёсан глядит на Хонджуна, проговаривая губами ясно читаемое: "съел?", Ким игнорирует и спрашивает Хвана: – Он... свободен, не знаешь? – Ну, насколько я успел понять – да. Но не уверен. Мы как-то больше по работе общались. Так что придётся вам самим как-то узнавать. Друзья кидаются к нему наперебой: – Джинни, родненький, золотой наш, драгоценный, познакомь, а? – Я контакт купить готов, пожалуйста!!! Сам познакомлюсь, не то, что некоторые. – Так, эээ... Остыньте, а. Вы ж знаете, я не раздариваю телефонную книгу. Насчёт познакомить.... Блин... Я у Чани спрошу. – Он заставляет тебя отчитываться?!!! – Ёсан в шоке от возможного поворота идеальной картинки, на что Хван тут же отвечает: – Ты что, совсем спятил? Нет, конечно. Просто мы с ним договорились, я дал слово, что лично не знакомлю. Я.. Ну.. Не знаю, это считается или нет... Я хочу быть честным с ним, понимаете? Он такой… охуенный, я по-настоящему люблю его. Вдруг... Вдруг его это расстроит... Если честно, я не думаю так, вы ведь друзья... Но... – Ты дал ему наши контакты вообще-то! – Хонджун праведно возмущается – Ну... Это справедливо, да... Хотя, Джуни, вас я лично познакомил. А Ёсани я вообще-то сначала смс написал! Ёсан видит замешательство друга и говорит неожиданно спокойно. – Блин, Хонджун, мы чё с парнем просто познакомиться не можем? С нами что-то не так? На фига нам посредник, это же не работа, чтоб качество контакта проверять. Тут не угадаешь. Может, никто ему не понравится, или он занят вообще. Джинни, ты... только, может, подскажешь, как.. Ну, подступиться к нему? – А где вы его видели вообще? – Ну, тут выставка чья-то, вернисаж на набережной в противоположной стороне от рынка... – Ого! Я не знал, надо будет заглянуть. Неожиданно, что они тоже тут. Ладно, подступиться – это легко. Если стесняешься сам – сделайте комплимент и заговорите с его сестрой. Людям нравится, когда хвалят их близких, это сразу располагает. А ещё это снимет напряжение и неестественность попыток понравиться. Когда говоришь с тем, в ком не заинтересован – нет нужды притворяться. Будешь самим собой. Попробуйте обсудить картину, узнать мнение ненавязчиво. Неважно, понравилась или нет, лучше даже, чтоб мнения не совпадали. Это даст предмет обсуждения, понимаете? Что-то такое. Ну а дальше дело техники, телефон, бла-бла. Решили вопрос? – Ну, дай номер!!! – Эй…ну, хватит! Ты, что прям сейчас... Пока Хёнджин пытается совладать с напором Ёсана и Хонджуна, выпытывающих любые данные о своём кураторе, Чан пробует утихомирить уже не в меру язвительного Минхо, не скрывающего своей беспричинной злости. Ли бродит по пустынному пляжу, пиная песок и всё, что под ноги поворачивается. Какое-то время Бан идёт молча поодаль, пока Минхо резко не оборачивается на месте, кидая злобное: – Ты считаешь меня идиотом? – Ни в коем случае. Просто жить хочу. – Тогда чё привязался, как бродячая псина? Чан только поджимает губы, чуть улыбаясь уголками рта: он и не думает обижаться на сварливого друга. Понимает: – Нервничаешь из-за свадьбы? – С хера ли? – Да вот и я думаю – с хера ли? Чего буянишь с утра пораньше? – Да бе́сите, Чан! – Вы с Хани ведёте себя почти также, а когда только начинали, молчу, сколько раз я делал вид, что не замечал вас по углам студии. Ты не не только на нас раздражаешься. Выкладывай, ну. Хо смотрит исподлобья и садится на какую-то корягу. Чан устраивается рядом. – Блять... Не знаю. У меня мандраж просто какой-то. Вы, блин... Такие открытые, радостные. У нас нет такого всплеска, я думаю, может, это другое? А вдруг – привычка? Может, он глядит на вас и хочет так же, а я... Ну, а я ведь не такой. Я ж холодный и психованный. В смысле, я Хани очень люблю, но... А вдруг я не подхожу ему? А если разочарую. Мы давно вместе, и первого того ощущения нет, Чан. Есть другое. – Забавно. Знаешь, я ведь, именно смотря на вас, понял, что действительно люблю Джинни, и как хочу строить отношения. Вы так мудро к этому подходите. Я многому учусь. И у вас и Джинни. Тоже думаю – а ну, как я для него не тот. Но он так смотрит, так навстречу идёт, я верю. Я сначала думал, что меня просто страстью накрыло – думать невозможно было рядом. Но потом понял, что нет. Это просто первый слой пирога. Потому что рядом с ним хочется чувствовать каждой клеточкой. И знаешь, он дарит мне такое спокойствие. Он так в меня верит и хвалит, что я хотел бы быть тем, о ком он говорит. Мне нравится это чувство, нравится стремиться выше. Я не знаю, как у тебя с Ханом, ты говорил ему об этом, что тревожит? Вы же много разговариваете. Хо слушает, внимательно глядя на друга. – Говорил, конечно. Говорит, что любит. Что хочет быть со мной. – Ты веришь? – Верю. – Хочешь его любить? – Хочу. Очень. Только... – Слушай, ты сказал, что первая страсть прошла, но это ведь окей. Ты сказал, это другое чувство. Какое, Хо? – Ну... Это как будто более осознанное что ли, глубокое. Когда ты уже много о человеке знаешь, но тебе с каждым разом мало. Вселенная, а не человек. Это не жадность, а интерес. И желание, и радость от того, что и мной интересуются также. Блять, да я б ему весь мир подарил. – Ну, так подари. Он хочет мир в подарок, только если с тобой. Узнавайте вместе. Или что? Ответственности испугался после свадьбы? Ни за что не поверю. Да и так-то, это же... Ну, не официально. – Чан, ты гонишь? Боюсь? О какой ответственности ты говоришь? Верности, заботе? Это по умолчанию. Может, в том и дело, что неофициально. Я ж хочу чтоб, кольца, штампы, вся эта чепушень. Не в смысле права предъявить, хотя, чё там, и это тоже. Но... Как сказать... Чтоб он знал, что не по приколу это всё, а серьёзно... – ...Чтоб весь мир знал, что вы вместе. Он под твоей защитой. Что он с тобой, а ты с ним. Без косых взглядов. Минхо смотрит удивлённо, Чан толкает его дружески плечом в плечо: – Same, дорогой. Хо уже не агрессивен, но всё ещё мрачно бурчит под нос: – Я не понимаю твою тарабарщину английскую, сколько раз говорить? – Это значит «то же самое». – Вам-то чё: у тебя и Ликса Австралия есть, Хёнджин как-то говорил, что у него родичи в Америке обретаются, и, кажись, гражданство имеется – вы, когда надумаете жениться, это будет вопрос билетов в определенную точку мира, и всё. Ваш брак, Чан, будет законным, а не вот эти фитюльки на берегу. Это всё романтично, и я такую свадьбу и хотел, но, может быть, именно это так меня и бесит. Я тупо завидую. Извини, я херовый друг, я знаю. – Ты не херовый друг, это нормально, Хо. Только почему-то ты забыл, что у нас, благодаря двум людям, которые находятся прямо вот в буквально шаговой доступности – просто нереальные связи. Ты чего дурачину включаешь? Ты думаешь, мы никто не поможем оформить гражданство какой-то... лояльной по нашей части страны, где брак законен? Это, конечно, будет муторнее, чем нам с Ликсом – тут не поспоришь. Но и не так напряжно, как самому копать эту тему. И это… не когда, а если надумаем. – Когда, Чани, в вашем случае – когда, а не если, дурачки. Вас уже не спасти, пропащие люди, вы себя просто не видите. Бытовухой только не увлекитесь, хотя вам это вряд ли светит – слишком ебанутые оба. Лет через семь будем вас искать в каких-нибудь пещерах, постигающих дзен. – Скорее очередную сексуальную практику, которая взбредёт Джинни в голову, ахаххаха. – Пиздец, ты с ним реально становишься земным человеком, охуеть. Чан, ты это... Спасибо. – Полегче? – Угу. – Лино кивает. И правда, после разговора с другом лучше. – Тогда пошли к свадьбе готовиться. Грустный жених – плохая примета. Похоже, теперь мы знаем, какой вам нужен подарок. – Чан подмигивая, поднимается, протягивает руку Минхо, поднимая друга в объятия, похлопывает по спине, – Ты даже не представляешь, насколько вы оба прекрасные и вдохновляющие. – Иди, я немного выдохну и приду следом. Всё нормально. Спасибо. Бан возвращается к дому, который вовсю украшают Хван, Ёсан и Хонджун. Атмосфера не вполне весёлая, но напряжения уже не чувствуется. Ребята переговариваются, обсуждая, что ещё надо оформить территорию на пляже, а все разбежались. Чан любуется, как Хёнджин бегает с какими-то финтифлюшками, доказывая Ёсану почему они подходят вон туда, а не сюда. Джинни хочет поднять какой-то ящик, но Чан тут как тут – хватает первым: – Куда его, ребят? Давайте я помогу. В вашей красотище я не разбираюсь, но могу действовать под чутким руководством прекрасных художников в качестве рабочей лошадки. Знакомый горячий шёпот в ухо и острый подбородок на плече заставляют Бана покрыться мурашками: – Покатаешь, хён? – Хван смотрит так, что из глаз сейчас будто сердечки посыпятся, – Ёсани, Джуни, я покажу куда нести, закончите тогда здесь, тут немного осталось. Мы на пляже начнём, приходите. Когда отходят чуть подальше, Чан отвечает с улыбкой: – Не накатался ночью? – Неа. Слишком нравится лошадка. – Ахах. Покатаю. И накажу, если жокею захочется, – Джинни загорается: – Очень захочется! – Хёнджин немного сбавляет игривый тон и говорит немного неуверенно, – Чани, я хотел кое-что спросить у тебя. Разрешения вообще-то. – Чего??? Это ещё что за новости? Хороший мой, я обо что-то нечаянно тебя головой ночью ударил? – Хван улыбается, посмеиваясь: – Хи-хи. Нет, хён. Я просто не уверен в одном вопросе. – Бан видит, что Хёнджин действительно волнуется, спрашивая, потому как начинает тараторить, – Понимаешь, Ёсани и Хонджун попросили их познакомить с Хва, и я растерялся, потому что мы же с тобой договорились, я же тебе пообещал, что не знакомлю больше и... ну, знаешь... они же друзья... это считается? Ты расстроишься? Чан не знает, что чувствовать, потому как поводов для того, чтоб как-то ограничивать Хвана в решениях и действиях он не давал, но с другой стороны ему безумно приятно, что Джинни так трогательно показывает ему, что не хочет нарушать слово и учитывает Бана в своей системе координат. – Джинни, ну ты чего, в самом деле, а? Ты же… тогда вроде шла речь только про клиентов, да и, кажется, ты говорил, что будешь знакомить дальше. В чём проблема-то? – Нееет! Хён, ты что, не понял? Я же сказал, что всё. Только могу дать контакт и всё. Я пообещал! – Я был слишком увлечён твоим согласием, что, наверное, не понял. Я думал, ты имел в виду знакомства при сопровождении, а не... всё. Тебе же нравится общаться. Короче, это не моя компетенция, милый. У меня в мыслях не было какие-то условия тебе ставить и тем более, чтоб ты спрашивал разрешения. Я не расстроюсь, даже если ты всю тусовку перезнакомишь. Но мне очень приятно, что ты так... ну, учитываешь, что я у тебя есть. – Чан гладит по голове, обнимает – пляж пустынный, поэтому можно позволить немного вольностей. – Конечно, есть, вот. Я даже потрогать тебя могу. Не, я не люблю тусовку. Я тебя люблю. – А я тебя. Очень. Никаких разрешений, понял? Решай, как пожелаешь, я в любом случае рядом.– Чан прижимает крепче с каждым словом, говоря серьёзно. – Только стриптиз не танцуй. Другим. И не целуй их. – Поцелуй в щёку, – И не обнимай. – Поцелуй в шею, – И за руку не здоровайся. – Поцелуй в ухо, – Вообще ни к кому не прикасайся. – Поцелуй в родинку под глазом, – И не смотри ни на кого. – Поцелуй в прикрытые веки, – И молчи! Только со мной говорить можно. – Поцелуй в губы, – Говорить он удумал, знакомить, посмотри-ка самостоятельный какой... – Бан берёт за обе руки разомлевшего хорёчка, – Знаешь, что... вообще не отходи от меня. Тебе можно дышать, только если ты рядом со мной. А то придётся тебя наказывать. Я не железный, я не выдержу столько. Хёнджин смеётся в плечо любимого. Он обожает, когда Чан шутит и играет. – Какой тиран. – Негодяй, собственник, тиран, довести и убить хочу... От тебя сплошные комплименты в последнее время. – Чан обречённо вздыхает, – опять – воспитывать, наказывать... Надо, пожалуй, ещё рыбкой закупиться. Слушай, сплошное разорение с тобой. Аптека, рыба… Ещё и дразнишь постоянно. Ужас. – Чан говорит, сияя звёздами в глазах, с улыбкой – яркой, как праздник. Хван отвечает тем же, глядя в карие омуты напротив: – Не говори, хён. Кошмар. Бан быстро клюёт Хёнджина в губы, предлагает начать разбирать коробку и обустраивать – что они там с Каном и Кимом задумали. В коробке – арка, которую надо собрать, за что Чан и берётся, Джинни аккуратно трогает его за рукав: – Чани-хён, хотел спросить тебя ещё... – Хёнджин спрашивает осторожно, боясь задеть неловкой темой, – мы много флиртуем, и я... я веду себя слишком развязно при ребятах? Это... очень пошло, да? Чан хочет сказать, но ответ нежданно-негаданно приходит из-за их спин: – Всё нормально ты себя ведешь, Джинни, и флиртуете вы красиво. Это просто я придурок. Ребят, вы извините меня, пожалуйста, что-то я слишком срывался в последнее время, особенно сегодня. Пиздец, психую перед свадьбой. Хван и Бан просто молча обнимают друга: – Минхо-хён, нервничать перед таким событием – это нормально! Мы тебя любим! Иди, отдыхай, впереди праздник и жаркая ноооочь! – Я вообще-то подошёл, потому-то вы тут чё-то сооружаете – может, помочь? – Не-не-не, давай двигай отсюда, Джинни прав, иди отдыхать. Это же ваш праздник, и сюрприз для вас. Давай. Сегодня твоя помощь – не мешать и не подсматривать. Хёнджин вздыхает: – Ох уж это "не подсматривать"... Хо, он, когда сюрпризы устраивает – это невыносимо – ждать и не смотреть. Но оно того стоит. Иди. – Это ж не я придумал, ахахах! Я тут просто разнорабочий: что сказали, то и делаю. – А, точно! Лошадка! Хван запрыгивает Чану на спину, тот реагирует, мгновенно подхватывая игру: делает бегом круг вокруг арки и летит с наездником прямо на Ли. Гудят они хором: – Изыыыдииии. – Дурачки.