Сотворение, Искажение, Разрушение

      

Октябрь, 1994 год — Апрель, 1995 год

Долго ждать не пришлось. Следующая их «стычка» приключилась в Дублине, вокруг дела, которое самому Энрико не показалось хоть сколько-нибудь интересным, зато основательно переполошило общественность: в городе начали исчезать девушки. Все как на подбор симпатичные дебелые блондинки, из тех, что держат очи долу, сладкие, как зефирки, и примерно такие же невинные, если верить рассказам родственников. Все четверо состояли в одной «Христианской лиге» и патронировали детские дома, устраивая праздники и раздачу подарков. Ни одна теперь уже не станет старше двадцати. И трупы их были найдены при самых плачевных… и несколько подозрительных обстоятельствах. — Мало того, что вампир, так еще и дьяволопоклонник, — тяжело просопел отец Киллиан. Он побледнел, скорее даже позеленел, тонкие губы его нервно дрожали, пальцы сжимались. Взгляд он отводил: кое-что было немного чересчур даже для этого воспитанника Цеха. Тело девушки, обнаженное, с разорванным горлом, было прибито к церкви толстенными строительными гвоздями. Кверху ногами, разумеется, широко расставленными. Половые органы изуродованы и демонстративно вывернуты наружу — будто искусаны. Зрелище неаппетитное, и тем не менее Максвелл вокруг этого «образца» ходил с огромным энтузиазмом: пятый за полгода. Вот это скорости и аппетиты. — Вы на карту смотрели? — покуривая, спросила Хайнкель. — Есть какие-нибудь очевидные закономерности, наверное? Звезду чертят, или что-то вроде? — Да. И она получается весьма кривой. Дублин не застраивали под чужие поганые нужды, дьявольской симметрии тут не добиться. — Симметрия не у Дьявола, — откликнулся Энрико. Он ползал под телом на корточках, внимательно высматривая что-то в земле. — Пентаграмма — христианский символ, ее симметрия — дань идеальности божественной природы человека. Так что претензии не по адресу. Вы мне лучше вот что скажите, отец Киллиан — вы уверены в своих выводах? — В каком смысле? — побагровев, спросил брат Киллиан. — В прямом. Откуда ваши выводы? С чего вы взяли, что это вампир? — У нее разорвано горло, — мрачно ответил отец Киллиан. — В клочья. В лохмотья. Он пил кровь из ее женского естества! Черт подери, брат Энрико, вы… — Вы не заметили, сколько тут крови? — поднял голову Максвелл. — Вот здесь лужа. И здесь. И вот — еще одна. А вот тут, — он надавил на почву пальцем, — аж хлюпает, — он поднял руку, демонстрируя бурые от крови перчатки. — Раньше их распинали над камнями? Отец Киллиан осекся. Раньше он не присматривался к этому делу: что толку гадать над очередной жертвой, если убийцы и след простыл? Вампир за одну ночь мог отмахать пол-острова на свежем ужине. — В общем, я уверен, что под ними был камень, — спокойно констатировал Энрико. — Мостовая, асфальт… ливневка, опять же. В нее ведь никто не полез? — Я не… — Да и бесполезно. Полагаю, убивали в дождливые туманные дни? Когда все лишнее смоется? — Я, право… — А протоколы аутопсии сохранились? Анализ крови делали? Что там с укусами гэльских вампиров: на состав крови они как-то влияют? Отец Киллиан впервые посмотрел на него не с простым раздражением: теперь к нему примешивалась толика уважения. — Не знал, что вы так сведущи в искусстве вампироборчества, святой отец. — Я — вообще не сведущ, — отрезал Максвелл. — Заметьте, я просто задавал вам вопросы. Первые пришедшие мне в голову. Я не знаю, как вампирский укус влияет на человеческую кровь. Влияет ли он на нее вообще! Но то мне вбили в голову в Цехе — если на человека хоть как-то воздействовать, это оставит на нем свой след. Или в нем. И он, без тени колебаний, полез ощупывать разорванные гениталии жертвы. Отец Киллиан так обомлел, что забыл все ругательства: ох уж эти местные кадры, поморщившись, думал Энрико, ощупывая застывшую, будто причудливая роза, плоть, вот уж кому не хватает отборной ватиканской муштры и немного академизма. Приставить бы к ним сюда пару надзирателей — но нет! Наспех посвятили в Инквизиторский устав и швырнули разбираться. С миссионерами у Церкви всегда был… странный разговор. — Хотите взглянуть? — спокойно спросил Максвелл. — Побойтесь Бога! — чуть не отшатнулся он. — А зря. Вам бы бросилось в глаза, что у этих «укусов» слишком уж ровные края. Хайни, взгляни-ка ты, мне не мерещится? Хайнкель притушила сигарету, убрала ее за ухо, сдвинула солнечные очки на лоб и полезла туда же, куда и Максвелл. Если у отца Киллиана были хоть какие-то крохи сомнений относительно ненормальности его «постояльцев», они рассеялись тут же. Хайнкель, еще более свободная в движениях, прицокнула языком: — Их сделали лезвием. Но очень старались, чтобы походило на укусы. И нож какой, ты посмотри, Рико. На что похоже? — Ты мне подскажи. — Нож для колки льда. Или очень толстое шило. Он бил ее сюда, потом сюда — похоже на укусы, если не приглядываться. И сколько раз он ее ударил? Я вижу за полсотни. Месиво получилось. Бедняжка, — заключила Хайнкель и преспокойно отошла от трупа, так же спокойно закурив убранную ранее сигарету. — Впрочем, следуя твоей же мысли: понятия не имею, какие там у вампиров зубы, может, они именно такие следы и оставляют? — Подытоживая. Я бы не сказал, что ее выпили, — спокойно заметил Энрико. — Ее обескровили, это несколько иное. Я, повторюсь, не такой уж большой знаток вампирской природы, но разве они не убивают для питания? Отец Киллиан долго находил в себе силы на ответ. — Не уверен, — твердо сказал он. — То есть? — изогнул бровь Максвелл. — Они убивают потому, что они против Божественного замысла. Не потому, что голодны, — он прозвучал удивительно спокойно на этой фразе, и в ней не было ни капли душной схоластики. Скорее личный опыт… или личные убеждения. — Предположим, — решил он согласиться с этим доводом. — И что тогда? Кого предполагать? Протестантов-провокаторов? — Не слишком ли круто для одной провокации? — скептически подметила Хайнкель. — Проще всего обвинить каких-нибудь пятидесятников, но им это зачем? Вон, Молодежная лига уже факелами снарядилась, тут даже уговаривать никого не придется, их общины будут громить первыми. Потом пойдут к мусульманам. Ну, или в рок-клубы сперва наведаются. — Вы рехнулись? — пробасил отец Киллиан. — Причем тут пятидесятники? Это дело рук нечисти! — Которая убивает своих жертв ножом для колки льда? — хором спросили Хайнкель и Энрико. — Заметает следы! — прорычал он. — Пытается выдать это за человеческий проступок! Пытается отвести глаза, сделать вид, что она — одержимый человек! — С другой стороны, — задумчиво произнес Энрико, будто самому себе. — Никто не отменял вампира-фетишиста. Который еще и дьяволопоклонник. Или просто… м-м-м… не знаю — боится прикасаться к чужим шеям? Или просто брезгует. — Идея, — согласилась Хайнкель. — Или это какой-нибудь свихнувшийся католик, который хочет… чего-нибудь хочет. Чтобы кто-нибудь уже пришел и навел порядок, выдворил из страны всех протестантов и окончательно закрыл тему с разводами на регулярных собраниях республиканской партии. Отец Киллиан беспомощно переводил взгляд с Максвелла на Вольф. На лице его читалась звериная тоска, призывавшая к хоть какому-нибудь действию, но что за люди! Они умели посеять даже в его сердце сомнения — и эти лужи крови, опять же… не слишком ли расточительно для немертвого жителя такого небольшого городка, как Дублин? — И что вы будете делать? — спросил он, насупившись. — Мы? Мы будем наблюдать, — отрезал Энрико. — Описывать, отчеты для «Варфоломея» строчить с подробными выкладками, раз уж «Гарда» не стесняется по полгода плевать в потолок. А вот вам, брат Киллиан, мы бы настоятельно посоветовали обратиться к специалистам. Дело явно спорное, варианты возможны разные. Есть у вас кто-нибудь на примете? У отца Киллиана дернулась бровь. Разумеется, знакомые были. И, разумеется, ему пришлось второй раз расписываться в своей беспомощности, да еще и в присутствии братьев во Христе! Более того, пощадив его достоинство, в этот раз Энрико деликатно предложил ему свою помощь: все детали преступления у него получилось бы описать получше, это уж точно. К тому же, Энрико это подметил с первой минуты знакомства, отец Киллиан, и без того не очень гладко изъяснявшийся по-английски, в присутствии «местных» начинал говорить с еще более гэльским акцентом, еще грубее и куда хуже Максвелла. «Ох уж эти кельты», — неприязненно покачал он головой. Выдержке и стойкости им явно следовало бы поучиться у римлян… во все времена актуальный совет. В этот раз «на дело» приехала совсем небольшая группа: всего три человека. Во главе — тот самый «командир». Без амуниции и формы узнать его было бы проблематично, если бы не перчатки с броскими кольцами. — Отец Максвелл, добрый вечер, — он крепко пожал Энрико руку, будто нарочно игнорируя отца Киллиана. Максвелл едва сдержал смешок: он был наслышан о легендарной вражде англичан и ирландцев, но так близко наблюдал ее впервые — то, что вошедший был именно англичанином, было написано поперек его выразительной носатой физиономии. Максвелл едва сдерживал любопытство: по рукопожатию он ни за что не угадал бы возраст вошедшего, а ему было, судя по всему, основательно за шестьдесят. Получается, и в пир, и в мир, и по полю сражений бегает, и на регламентные выезды. Отцу Рональдо было бы интересно с ним пообщаться. — Полагаю, вы наш новый контакт в папской юрисдикции? — внимательно вопросил командир. Представиться он нужным так и не счел. Ну и черт с ним, и не такие становились с годами разговорчивыми. — Что вы, — сдержанно ответил Энрико, тактично разжав ладонь: слишком вертеть хвостом на глазах отца Киллиана не следовало уж точно. — Небольшое совпадение графиков. Помогаю коллегам советами и наблюдениями. — Братьям, вы хотели сказать? — он проницательно блеснул глазами. Энрико неопределенно пожал плечами: пути Господни неисповедимы. Жест универсальный для обоих его собеседников. — Что ж. Выкладывайте свои советы и наблюдения. Этот снисходительный тон, как и многое другое в общении, Энрико пришлось проглотить: командир не был слишком озадачен вопросами этикета. А вот активность после получаса переговоров он развил сумасшедшую. Энрико оставалось только наблюдать, как он двумя звонками поставил под свое ружье весь полицейский департамент. От отца Киллиана тоже понадобилась «небольшая услуга»: во избежание любых возможных обвинений в самоуправстве, разумеется, от него требовалось разрешение на эксгумацию тел ранее убитых жертв, переговоры с семьями, если понадобится, и тишина в прессе. — Едва ли в Ирландии католики захотят прослыть разорителями могил, — доброжелательно улыбнулся командир. — О да, это по вашей части, — осклабился отец Киллиан, — силенок ваших не хватило только на пирамиды в Гизе, верно? Зато сами могилы вы выпотрошили основательно, верно, Долленз? — Разве что мои деды, — иронично заметил командир. — Не могу припомнить в семейном анамнезе хоть одного археолога, только гробокопателей. Ага, значит, мистер Долленз. Стоит пошерстить архивы «Варфоломея» в будущем. Дальнейшее Максвелл наблюдал издалека, не пытаясь выскочить с какими-то своими догадками, но тщательно мотая на ус. Во-первых, его предположение о вампирском влиянии на кровь было отчасти верным: у жертв укуса, как ему мельком пояснил мистер Долленз, аномальное количество тромбоцитов в крови. Все потому, что раньше вампиры далеко не всегда «надкусывали» свою жертву и бросали ее. Они могли возвращаться к ней неделями и понемногу ее пить, это эволюционный механизм, который еще себя не изжил и не приспособился к взрывному демографическому росту: в новейшее время потребность старательно «экономить» у вампиров отпала. Во-вторых, эффект как от приема героина, только без его присутствия в крови: вампирская слюна — эйфоретик, но следов после себя почти не оставляет. В-третьих, права оказалась Хайнкель: всех этих чудесных особенностей в организмах жертв обнаружено не было. Трупное окоченение, характер нанесенных ран, но самое критичное — отпечатки пальцев! — У вампиров нет узоров на подушечках пальцев, — сдержанно усмехнулся мистер Долленз его удивлению. — Никаких. Абсолютно гладкая кожа ладоней. Увидите такую руку — ни с чем не спутаете. Как у целлулоидного пупса. Ну и в-четвертых, с мистером Доллензом было бы чертовски приятно поработать. Насмешливый, сдержанный старик с бесятами во взгляде, а уж какая библиотека у него в голове! Добраться бы до нее, и под каким бы предлогом? Энрико было до смерти интересно, есть ли хоть половина того, что он знает, в ватиканских архивах? Когда Максвелл, шутки ради, ползал по рассекреченным «ведьминским делам», то понял одну только вещь: Ватикан не превзойден по части бюрократии и может даже самый кровавый и переполненный эротическим символизмом процесс превратить в скучный до зубовного скрежета скупой альманах. И, разумеется, никаких описаний бесовских ритуалов. Только редкое и сухое их упоминание. Интересно было бы знать истинную тому причину! О, старик точно знал их, и не один десяток. И потому Энрико предпочел сунуть ему свою визитку — на прощание, так сказать. Удивительно, но и мистер Долленз снизошел до ответного жеста. Потрясающая в своей лаконичности визитка. Один только телефонный номер. Даже имени нет. Энрико проверил его тем же вечером: попал на коммутатор и механический женский голос. «Это явно не в первый раз», — усмехнулся он. И, признаться, несколько огорчился тому, что очень перспективное дело с ритуальными убийствами оказалось всего лишь очередными происками какого-то «гиперактивного хера», как его метко окрестила Хайни. Будут ловить его до следующего Пришествия. В новостях на следующее утро только и разговоров было, что об очередном столкновении Христианской лиги с Церковью Вознесения: в последней побили все стекла, с экранов ирландцы во весь голос орали, что добрые католики на подобные зверства не способны (над чем Энрико вполне искренне посмеялся). Как и предсказывала Хайнкель — разнесли какой-то рок-клуб. И почему-то спровоцировали очередную (сотую на неделе) драку футбольных фанатов. Впоследствии, многие годы спустя, Энрико решил справиться о статусе этого расследования и совершенно не удивился, узнав, что убийца так и не был найден, более того, пополнил свой список жертв, превратив кривой пентакль в не менее кривой десятиугольник. В тот же год «дело о таинственном сатанисте», как его окрестили журналисты, Максвелла не занимало совершенно: вскоре после него случилась их новая встреча с «мистером Доллензом» и его ребятами: на этот раз во время грандиозной облавы на окончательно распоясавшихся кельпи. Дело отгремело по обе стороны ирландской границы, да так громко, что Максвеллу пришлось смотаться на доклад в Рим. Повинуясь какому-то своему инстинкту, он решил не раскрывать все карты и построил донесение в основном на официальных материалах: так, будто его писал лишенный воображения и творческой нотки отец Киллиан. В частности, он предпочел умолчать, что и в этот раз таинственные «местные» не просто забили половину стада, вторую часть они предпочли увезти вслед за собой. Коней обвязали какими-то таинственными веревками (что было, если верить отцу Киллиану, не под силу ни одному из местных). Разумеется, по мысли брата Киллиана, и этих магических зверушек «гребаные оккультисты» сперва трахнули, а только потом растворили в кислоте — или как там справляются с кельпи? А потом было еще одно дело. А потом — еще десяток, крупных и мелких, от грандиозного разноса, который устроил в глухом медвежьем углу настоящий тролль, до нападения какого-то мелкого пакостливого фаэри на скобяную лавку. С каждым таким делом Энрико, окончательно переставший чураться оперативной работы и даже выезжавший на нее вперед отца Киллиана, постепенно приближался к таинственному мистеру Доллензу и всему, что он мог скрывать. Чем ближе к нему, тем больше информации о всевозможных тварях. Чем ближе к нему, тем больше ясности: что за чертовщина последние годы происходит на Ирландском острове? «Адская пятилетка» — так, кажется, это называют местные? И по традиции — «старожилы не помнят такой же холодной зимы», верно? Пока что ему удалось все-таки узнать название «местных» — специальное подразделение «Хеллсинг», Орден Королевских протестантских рыцарей. Отец Киллиан впал бы в буйный восторг, если бы узнал: какие уж там пятидесятники! Вот она, адская песнь! Настоящие еретики-дьяволопоклонники! «О, и еще какие, отец Киллиан», — почти без иронии подумал Энрико Максвелл. Не то чтобы инквизитора хоть как-то страшил Дьявол. А уж его слуги — и подавно.