Mors Vincit Omnia

      [5 лет назад — Порт-Рояль]         — У меня есть к тебе просьба.         Соленый ветер хлещет по лицу Федора, взъерошивая его волосы. От долгого опирания на перила у него начали болеть локти, но ему было поручено дело, и он должен подчиняться.         Он поворачивается к Дазаю, более чем желая завязать разговор. Хоть что-то должно чувствовать эту жуткую тишину.        — Проси, и я решу, что с ней делать.         Несмотря на игривость тона Федора, Дазай просто молча кивает.       — Не позволяй никому сделать это с моим трупом.         Он указывает на человеческий скелет, свисающий с края гавани Порт-Рояля. Череп насмешливо украшает капитанская шляпа, а вокруг шеи скелета обернута веревка, на которой он висит.          Руки заставили держать деревянную табличку с надписью:

пираты висят на свободе

        Что следует понимать буквально. Федор знает, что стража Порт-Рояля использует более короткие веревки для пиратских повешений, чтобы воры умирали медленно от удушья, а не от сломанной шеи.         Федор назвал бы приговор блестящим, если бы он не входил в число целевой группы.          Ему и Дазаю было приказано охранять палубу, пока Мори был в городе по делам. Или по взяточничеству, так сказать. «Голова Дракона», должно быть, была единственным пиратским кораблем, которому позволялось находиться даже в миле от Порт-Рояля, не подвергаясь артиллерийскому обстрелу.          — Ты имеешь в виду, что тебе не нравится идея, что твой скелет станет дисциплинарным предупреждением?         — Да, — ворчит в ответ Дазай. — Или что-нибудь в этом роде. Я хочу умереть красиво и соответственно похоронить себя.         Федор не так давно знаком с Дазаем, но он обнаруживает, что с каждым разговором между ними он все больше любит этого странного мальчика.         — Кажется, ты уверен, что я переживу тебя.         Выражение лица Дазая становится шокированным.       — Я чертовски надеюсь на это, — говорит он. — Ты все еще жаждешь жизни, так что пройдет немало времени, прежде чем ты упадешь в грязь. Я не разделяю твоих извращенных вкусов к дыханию.         Федор ловит себя на том, что улыбается, сам не зная почему.       — Кажется, ты также уверен, что я буду присутствовать в твоей жизни до твоей смерти.         — Математически говоря, я умру от рук флота, — пожимает плечами Дазай. — Так что ты получишь место в первом ряду.         — Прежде чем я тоже умру от рук флота?         — Очевидно.         Федор отрывает от него взгляд и предпочитает смотреть на бирюзовые воды под палубой. Гораздо более приятное зрелище, чем труп пирата, это точно.         Дазай усмехается.       — Ой, смотри, я Федора сделал угрюмым.         — Я не угрюмый...         — Статуя?         — Лучше.         — Не будь ей.       Он бьет Федора локтем прямо под ребра, и Федору требуется немалое самообладание, чтобы не поморщиться.       — Давай, я позволю тебе подробно рассказать мне обо всех похоронах. Это поднимет тебе настроение.         Федор на мгновение задумывается, пока слабые волны бьются о столбы гавани.          — Для меня это довольно просто, — говорит он Дазаю. — Всё, кроме воды.         — Вода?         — Выбрасывайте меня куда угодно, но не бросайте в море.         Федор смотрит вперед, но уверен, что Дазай повернулся к нему лицом. Он почти чувствует воздействие взгляда Дазая, словно угрозу раскаленного железа, висящего рядом с его кожей.         — И, может быть, вы соизволите помолиться, — добавляет он, и тогда Дазай смеётся.          — Я найду тебе священника, если ты хочешь кровавых молитв. Поклонение богам не входит в число моих талантов.         Федор закатывает глаза. Он бы заплатил хорошие деньги (если бы они у него были), чтобы увидеть тот день, когда Дазай примет веру. Каждый находит что-то, во что можно верить, в тот или иной момент.          — Мне не нужна молитва о проводах, — поясняет он. — Я просто хочу, чтобы было над чем посмеяться на небесах.         — Ой, и это смешно?         Федор качает головой.       — Мысль о том, что ты выполняешь священное задание, не может быть чем-то иным, кроме смеха.         [Часть 1: Чуя]          — Я сделал кое-какие расчеты, — начинает Федор, к сожалению, напоминая Чуе о своем ужасном присутствии рядом с ним.         — О, радость.         Конечно, любые сардонические комментарии просто разбиваются и рикошетят от брони эго Федора, поэтому он игнорирует Чую.         — Согласно моему первоначальному плану, команда Дазая уже должна была нас догнать, — объясняет он. — Тот факт, что они этого не сделали, означает либо то, что они замышляют какую-то глупость и не проявляют себя, либо это означает, что Дазай не принял противоядие вовремя и он мертв.         Чуя хотел бы объяснить, почему его живот в этот момент резко опустился, словами разума. Он чувствует, как кровь отливается от его лица, и на лице Федора появляется почти отвращение.         — Не смотри так скупо, я уверен, он все еще пинается.         Чуя поворачивается к нему, нахмурив брови.        — Дай угадаю: ты бы это почувствовал, если бы что-то было не так.         Заявление должно было быть насмешливым, даже унизительным, но лицо Федора ни на секунду не шевельнулось, чтобы выразить раздражение. Он спокойно смотрит на Чую.          — Да, вообще-то. Этот остров стал бы в десять раз легче, если бы огромное эго Дазая Осаму не отягощало его.         Даже из шуток Федор находит способ высосать жизнь.         Раздается смешок, и Чуя поворачивается и видит Тачихару, прикрывающего рот рукой. Непонятно, то ли он все еще изображает сотрудничество с Распадом, то ли его искренне забавляет сухость Федора. Чуя не слишком заботится об этом.         — Значит, Дазая здесь нет, — говорит он. — И?         — И это значит, что мы войдем в пещеру без него, я напишу на странице и умру прежде, чем успею убить его сам, к сожалению. Поскольку без тебя у него нет возможности безопасно войти в пещеру, — вздыхает Федор. — Это значит, что ты выиграл, верно?         Чуя ни капельки не подкупается на беззаботность.         — Ты выглядишь ужасно спокойным для человека, чьи годы планирования просто сгорели, — говорит он.         Уголок рта Федора дергается почти в веселье.         — Я думал о возможности, что Дазай станет свидетелем того, как ты корчишься от боли, когда я насильно вытягиваю из тебя твою Божественность... — его глаза расфокусировались, устремившись вдаль. — И эти образы приносят мне столько же радости, сколько и медленное его убийство.         Чуя сглатывает, пытаясь стряхнуть с себя дрожь отвращения.       — Смело с твоей стороны предположить, что Дазай даже вздрогнет при виде моей боли.         — Смело с твоей стороны предположить, что он этого не сделает.         Он просто говорит вещи.          Федор Достоевский просто говорит вещи, которые, как он знает, рассердят Чую. Вещи, которые могут его разозлить и заставить потерять концентрацию.         Он просто играет со своим мозгом.         И Чуя отказывается подчиняться. Что бы ни имели в виду Федор или даже Дазай, Чуя ни в коем случае не позволит кому-либо из них писать на этой странице.         Он может притворяться, что это благородное дело, но это благородство предназначено для таких людей, как Тачихара.         Чуя делает это из чистой злости.         — Ах, вот мы и здесь.         Он возвращается в реальность, когда они достигают места, похожего на вход в пещеру.       Река, протекающая по острову, берет начало в гроте, образованном из темных камней, покрытом виноградными лозами и другой зеленью.          При ближайшем рассмотрении дно реки было покрыто слоем жемчуга, нефрита и золота.          — Боги...         Говорили, что каждое украшение или драгоценный камень, когда-либо потерянный в море, каким-то образом попадал в пещеру Арахабаки. Боги любят своих жертв.          В этой части реки вода стояла неподвижно, как нефть, и сирен не было видно, но дно казалось довольно далеким. Отвесным. Надо либо рискнуть искупаться, либо приплыть на маленькой лодке, которой у них нет.         В обоих случаях Сирены могли выйти из своих укрытий и разорвать их в клочья.         — Мне нужно, чтобы ты зашёл в воду, — приказывает Федор.         — Ты сошел с ума?         — Ты забыл, что у тебя есть Арахабаки? — он поднимает бровь. — Ничто не может коснуться тебя. Залезай.         Чуя вздыхает и подходит немного ближе к краю. Дело не в том, что он напуган, нет, конечно, нет. Он так привык следовать своей интуиции, и сейчас интуиция требует от него бежать.         — Послушай, есть ли способ, по которому мы могли бы...         — Остановка!         Чуя не успевает заметить игривый крик Гоголя, поскольку его толкают прямо в воду, толчком в спину.         Он падает лицом вперед, и все его инстинкты оживают, как будто пораженные молнией, готовые защитить его от всех невидимых врагов.          Независимо от давления воды, Чуя довольно резко падает на дно, но понимает причину только тогда, когда снова встает на ноги.         Он твердо стоит на дне реки, и вся вода ушла из-под него. Вместо этого она выросла вокруг его тела, как сплошные стены. Зрелище похоже на окна на нижней палубе корабля, только теперь нет стекла, разделяющего Чую и воду. Он просто отшатывается, как будто он масло, и им запрещено прикасаться друг к другу.         — Черт возьми.         Он касается водянистой стены, и его рука проходит прямо сквозь жидкость. Она идентична поверхности реки, только повернута боком, как коридор.         — Все еще атеист, Коля? — спрашивает Федор, глядя на эффект с чистым изумлением.          — Я думаю, сейчас больше, чем когда-либо.         Компания спрыгивает в овраг, который создал Чуя, беззаботно наступая на все золотые монеты.          — Иди вперед, — улыбается Федор и указывает на вход в пещеру.         Чуя неохотно начинает маршировать под аркой, рассматривая все каменные сталагмиты, украшающие потолок. Предполагалось, что река образует круглый водоем внутри пещеры, но с Чуей, стоящим посередине, это скорее лужа.          Однако реальный вид находится на уровне глаз. Груды золота простираются настолько далеко, насколько хватает зрения. Драгоценности, позолоченная мебель и даже картины покоятся на грудах, словно гордые короли.          Здесь так много богатств, что мозг Чуи воспринимает их только как фальшивые. Что-то прямо из сказки.         Федор игнорирует все, чем задерживает восхищение Чуи, и идет через оставшуюся воду к центру пещеры, где лежит небольшой сундук.          Он кажется чище, чем остальное сокровище. Нетронутый пылью, влажностью и даже временем.          Божественный.         Сразу за ними в воду начинают заходить сирены.        Сначала Чуя вздрагивает, но затем понимает, что они не могут дотянуться до них, находясь в воде, да и они, похоже, и не хотят этого делать. Они плавают вокруг Чуи, как кошки толкаются к ногам своего хозяина.         Федор подзывает Чую к себе.         Шаг за шагом, каждый тяжелее предыдущего, Чуя подходит к твердой поверхности пещеры перед сундуком.          — Мне нужно, чтобы ты разрезал себе руку и заставил кровь капать в замок, — говорит он, протягивая Чуе кинжал. — Всего капля. Не надо драматизма.         Несмотря на все надежды, Дазай еще не появился. Возможность того, что он может быть мертв, становится все более реальной с каждой секундой, но Чуя пока отказывается принять это.         Нет. Дазай скоро появится. Каким-то могущественным чудом он проберется в пещеру и придет забрать свою драгоценную страницу.         Тогда Чуя убьет его.         Вот как он решил, так и будет. И Дазаю не позволено разрушить этот план.          Но время идет, а Федор держит нож в ожидающей руке, и у Чуи нет другого выбора, кроме как схватить его и подыграть.         Он берет кинжал и кладет острый конец на открытую ладонь. Лезвие распространяет свой металлический холод по его коже, умоляя впиться.          Он смотрит на деревянный сундук, затем прижимается к рукоятке кинжала, все взгляды обращены на него.         Но затем он замолкает.          Его развожжает кашель.          Его глаза расширяются. Это не одиночное покашливание, а их удушающая серия, нарастающая интенсивность.         Чуя не может нормально дышать.         — Что происходит? — он слышит позади себя, но не может ответить ничем, кроме задыхающихся звуков.         Кинжал выпадает из его руки, и Чуя приседает, хватая воздух и хватаясь за шею.         — Кто-то причиняет ему боль.         Сквозь легкие слезы, окрашивающие его ватерлинию, Чуя видит, как сирены в пруду дергаются в спазмах, их перепончатые пальцы обхватывают их горла.         Со стороны входа доносится звук шагов, нарушающих водную гладь.          Раз, два и так далее.         Шаги становятся громче, как и кашель Чуи, и только когда он видит тень, отбрасываемую в преобразовавшийся пруд перед ним, Чуя открывает глаза, чтобы увидеть Дазая.         Хорошо.         Дазай и Сирена, которую он держит в плену, используя свой лук как кляп.         Действительно, это несколько примечательно. Быть свидетелем того, как этот тощий, неопрятный мальчик силой прижимает мифическое существо к груди, засовывая деревянную часть лука в пасть существа, чтобы оно не укусило его.         — Интересная вещь, которую я сегодня обнаружил! — начинает он, и Сирена виляет хвостом у его ног, пытаясь вырваться из захвата и кусая лук. — Сирены кланяются Арахабаки и ее кораблю только в знак уважения. Знаешь, на что они тоже реагируют?         Сирена издает жалобный вой, не в силах даже визжать и воздействовать на них криком.         — Страх. Они склоняются перед страхом.         Федор смотрит на Дазая с ножом в руке, но знает, что не может найти цель, поскольку тело Сирены прикрывает Дазая спереди. Если он промахнется и попадет в Сирену, Чуя умрет.          Никаких сокровищ.         Никакого спасения от хаоса, который последует за этим.          — О, и тебе привет, Чуя.         — Какого черта? — Чуя справляется с кашлем. — Пр-прекрати, ладно? Отпусти ее, я не могу дышать.         — Пока не могу этого сделать, иначе Федор воткнет нож мне в висок, — он улыбается Распаду позади Чуи.         — Как, — он делает паузу, чтобы сделать еще один рывок. — Как ты вообще ее поймал?         — Ах, видишь ли, сирены больше любят женщин, — сияет Дазай. — Кёка протянула мне руку помощи, пока Гильдия работала над вызовом подкрепления. Они уже в пути. И, ох, кстати говоря...         Дазай опасно отпускает одну руку с лука и тянется к поясу, к которому привязан меч. Точнее, меч Чуи.          Он швыряет его обратно в ноги Чуе.         — Ты уронил это.         — Иди ты, — кашляет Чуя.          — Возьми.         — Черт. Ты.         — Хорошо, — Дазай закатывает глаза.         Быстрым движением Дазай вытаскивает лук изо рта Сирены и бросает ее обратно в пруд вместе с остальными. На этом же дыхании Федор поднимает кинжал, чтобы прицелиться, но Дазай также втыкает стрелу в лук.          — Мы уже готовы?         Роскошь правильного дыхания дает Чуе возможность схватить сундук и меч и прыгнуть в пруд, где никто не сможет до него добраться, в момент кратковременного отвлечения.          Сирена, которую Дазай держал раньше, приближается к его ногам, обхватив руками его икры, владеющие им.         — Теперь мы квиты, — заявляет Чуя.          Они образовали своего рода круг. Распад распространился на возвышенную сторону пещеры, Дазай ближе ко входу, а Чуя в центре, с сундуком в одной руке и мечом в другой.         — Если тебе нужен сундук, сначала позволь мне свести несколько счетов, — говорит он Федору, затем поворачивается к Дазаю. — Во-первых, какого черта? Ты думаешь, что делаешь?         — Спасаю тебя от принятия решения, которое положит конец миру, назло.         Чуя не может не закатить глаза.       — Верно, потому что до этого момента ты был таким самоотверженным.         — Вы действительно собираетесь здесь драться...         — Просто скажи, что ты в ярости из-за испытания на корабле, — голос Дазая перебивает голос Тачихары.          — Конечно, я в ярости! — Чуя почти кричит. — Ты скрыл от меня мою собственную природу!         Очевидно, что Дазай хочет дико жестикулировать руками, но его сдерживает лук.       — Сначала мне нужно было убедиться, что я могу доверить тебе эту силу!         — Дело не в том, что ты мне доверяешь, дело в том, что ты меня боишься! — парирует Чуя. — Вы думали, что я вас всех убью. Ты меня вообще знаешь?         — Теперь я знаю, и поверь мне, твое размахивание мечом меня не пугает.         — Слишком мало, черт возьми, поздно, Дазай.         — Не притворяйся, что кто-то из нас доверял другому, когда все это началось, — огрызается он.          — Я вырос, чтобы сделать это, — голос Чуи разносится сквозь каждый камень внутри пещеры. — А ты когда-нибудь пытался?         — Конечно, черт возьми, я позволил тебе расшевелить мой корабль, я дал тебе карту!         — Он отклоняется! — раздается голос сзади.         Чуя чувствует, как яростная кровь внутри него приливает к голове.       — И все же сразу после этого ты солгал мне в лицо!         — Как и ты! — лук дрожит в руке Дазая, постоянно теряя прицел. — Если бы ты сказал мне, что среди Распада есть шпион, я бы знал, что карта — подделка, и теперь у нас мог бы быть корабль! Акутагава мог быть еще жив.         — Ты сказал, что Рю погиб в результате крушения, — вмешивается Тачихара почти слабым голосом, когда он поворачивается, чтобы посмотреть на своих предполагаемых товарищей по команде.         Федор медленно поворачивается к Николаю.       — Ты это сказал.         Глаза Николая расширяются, и он прижимает копье ближе к груди.       — Несчастный случай! — кричит он. — Я пытался схватить паршивца Дазая, а он помешал!         — Ты убил брата Гин? — Тачихара рычит, в его словах чувствуется настоящая ненависть.         — И ты чертов предатель?         Тачихара тут же указывает на Федора.       — Он знал, что я чертов предатель, и скрыл это до удобного момента!         Как только Николай поворачивается к своему капитану, а Федор готовится переложить вину на кого-то другого, Чуя вспыхивает.         — Всё, заткнитесь!         Его голос эхом разносится по всей пещере. Сирены отскакивают от него. Возможно, от этого даже кучки монет слегка задребезжали.          Наступает мгновенная тишина.         Чуя поправляет хватку своего меча и подходит ближе, чтобы направить его на Дазая с безопасного расстояния. Снова.       — Ты, — лает он. — Становись на колени.         Дазай моргает, затем в замешательстве смотрит в сторону.       — Становиться на колени?         — Чертово колено.         Со своего места сбоку фыркает Федор.       — Это нелепо.         — Тебе нужен этот чертов сундук, да или нет? — Чуя парирует криком. Для выразительности он также хорошенько встряхивает грудь. — Тогда в твоих интересах было бы доставить мне удовольствие. Теперь... — он тычет мечом в Дазая. — Становись на колени.         Дазай заметно сглатывает, выдерживая взгляд Чуи с сильным раздражением. Но это длится не более пары секунд, поскольку он перемещает свое тело, пытаясь найти способ встать на колени, не ставя под угрозу положение своего лука. Эта стрела — единственная причина, по которой Федор до сих пор не вонзил нож в голову Дазая. Это единственное, что сохраняет ему жизнь, он держит лук и ждет.         Но Дазай все еще стоит на коленях. Лук в руке, взгляд мелькает, но он стоит на коленях перед Чуей.         Это начало.         — Хорошо, — кивает Чуя. — А теперь извинись.               Дазай смотрит на него так серьезно, что Чуя почти вздрагивает.         — Я прошу прощения...         — Сделай это цветочно, — требует Чуя. — Грандиозно и драматично, как и большинство вещей.         Дазай сжимает губы, чтобы подавить смех. Его взгляд падает на лезвие, направленное ему в шею.         Он выглядит так, будто поцеловал бы его, если бы Чуя попросил.         И при этом расколол себе язык.         — Я, Дазай Осаму, сын Незнающего, прошу прощения у тебя, Чуя Накахара, за мою ложь, мои ужасные секреты и гротескное злоупотребление твоими способностями.         Он говорит все это с легкой улыбкой, не насмешливо, не совсем радостно, но довольно.          Хватка Чуи на рукояти сжимается до такой степени, что трясётся.         Он услышал то, что хотел, и в любом случае он может отрубить красивую головку Дазаю.         Скажи мне, у тебя с каждой секундой начинала болеть хватка меча?          Это одно движение. Вправо и вниз. Тогда Дазая Осаму больше не будет.         Ты начал слышать стук крови в барабанных перепонках? Его кожа стала тонкой, как бумага, под твоими прикосновениями? Хрупкой?         Дазай мирно лежит на коленях, как будто его не волнует, перережет ли Чуя ему горло или нет. Как будто ему все равно. Как будто он позволил ему это сделать только потому, что он Чуя и держит меч. Его меч.         Ты не можешь убить его.         Нет. Нет, он не может.         Нет, пока Дазай смотрит на него. Еще хуже, когда он этого не делает.          Чуе, возможно, следовало бы, но он не может.        Он не будет.          Он опускает меч со вздохом разочарования.         Дазай все еще не встает.         — Прекрасное зрелище, — говорит Федор, напоминая Чуе, что у них есть публика. — Действительно, Дазай, твоя игра с каждым днём становится всё лучше. Теперь, Накахара.         Он протягивает Чуе руку с кольцом. Безгласная команда.        — Открой сундук.         Чуя полагает, что лишь немногие люди когда-либо отказывались от этого тона или этого взгляда. Никто не должен быть жив сегодня.         Его взгляд метается между ними всеми. Тачихара качает головой. Николай даже не смотрит на Чую, а зациклен на спине Федора, не мигая. На протяжении всей этой демонстрации он вел себя ужасно тихо.         Дазай ничего не делает.          Доверяет, понимает Чуя. Он доверяет Чуе принять решение самостоятельно.         Видя колебания, благотворительное настроение Федора, кажется, рушится.       — Отлично, — говорит он, и рука, которую он протягивал Чуе, падает на его ремень безопасности, хватая метательный нож. — Будь по-твоему...         По пещере разносится отчетливый звук разрезания. Оно отзывается эхом до самого потолка во всей своей мерзкой красе.         Челюсть Федора отвисает, и взгляд падает на копье, торчащее из его груди.         — Мне жаль.         Николай обхватывает свободной рукой все тело Федора, проталкивая копье дальше. Это вызывает взгляд молчаливой боли, и река крови начинает течь по передней части Федора.          — Мне жаль.         Голова Николая прижимается к шее Федора. Он целует его в висок.         — Мне жаль.         Затем его щеку.         — Мне очень жаль, но ты не послушался.         И в уголке приоткрытых и окровавленных губ Федора.         — Прости.         Затем он вытаскивает меч.         Звук выхода как-то ещё мерзче. Все мокрое, громкое и ужасное.         Тело Федора падает вперед. Сначала его колени касаются земли, а затем череп.         Николай не предпринимает попыток его поймать. Он просто смотрит, широко раскрыв стеклянные глаза, и держит копье дрожащей рукой.          Спустя несколько "лет" он поднимает голову и смотрит на Дазая.          — Вот, — говорит он, указывая на переносицу.         И Чуя понятия не имел бы, о чем он говорит, если бы Дазай в тот же миг не выпустил стрелу и не ударил Николая прямо между глаз.         Его голова откидывается назад, белые волосы образуют ореол вместе с брызгами крови. Его тело с глухим стуком падает назад, параллельно телу его капитана.         Чуя так долго не дышал как следует, как и Федор.         Когда он смотрит на Дазая, он обнаруживает, что его челюсть сфокусирована, а в глазах нет каких-либо значимых эмоций. Однако его побелевшие костяшки пальцев рассказывают другую историю.         — Накахара, — раздается сзади голос Тачихары. — Все кончено. Отдай мне сундук.         Да.          Грудная клетка.          Сундук, который держит в руках Чуя. То, что удерживает страницу. Именно для этого все и было.         Дазай сейчас смотрит на него, по-прежнему не отдавая ни приказов, ни просьб.          Чуя держит в руках предмет самого сильного желания Дазая, но Капитан не делает ни малейшей попытки взять его. По крайней мере, попросить об этом.         — Накахара.         Думает ли он, что Чуя все равно отдаст ему это? Что все прощено? Он устраивает Чуе еще одно испытание на верность?         Покажи нам.         Недолго думая, Чуя хватает свой меч за лезвие, разрезая себе руку. Он кладет окровавленную ладонь на замок, пока с нее не капает в отверстие.          Сундук начинает щелкать, когда начинается серия махинаций, решетки сдвигаются в сторону, пока верхняя часть не открывается.         Затем он делает шаг вперед через сирен, скопившихся у его ног, и передает сундук Дазаю.         — Чуя!         — Покажи мне, что твое слово означает нечто иное, чем дерьмо, — говорит он, игнорируя предупреждения Тачихары. — Продолжай.         Неохотно руки Дазая обхватывают грудь, и он прерывает зрительный контакт, чтобы заглянуть внутрь. Он вдыхает. Глубоко. И с тем, что можно было принять за голод. Желание.         Проходит мгновение.          Дазай снова захлопывает сундук, в мгновение ока.         Механизм блокируется, и звон в ухе Чуи прекраснее музыки.         Дазай осторожно подходит к Тачихаре и без проблем вкладывает сундук ему в руки. Но когда Тачихара пытается схватить его, хватка Дазая крепка.         — Если я дам тебе это, — начинает Дазай, сузив глаза. — Я ожидаю, что военно-морской флот простит все мои преступления и преступления моей команды.         — Ты не в состоянии вести переговоры...         — И щедро подарить нам три четверти этой казны, как заранее было согласовано с лейтенантом Фицджеральдом.         Тачихара вырывает сундук из рук Дазая, что, очевидно, является намеренным движением.       — В лучшем случае ты получишь треть и избежишь виселицы. Достаточно хорошо?         Губы Дазая растягиваются в улыбке.       — Да. Я думаю, что это та часть, где ты благодаришь меня за мою службу.         — Это та часть, где ты говоришь своим людям снаружи, чтобы они отступили, — требует Тачихара, а затем поворачивается к Чуе. — Начинай идти, ты должен быть первым.         Верно.         Не думая даже обдумать происходящее, Чуя возвращается ко входу в пещеру, вода утекает с его пути с каждым рассеянным шагом.          Наряду с первым лучом естественного света его также встречает горсть мечей, направленных ему в лицо.         — Легко, — успокаивает Дазай, поднимая руки, и Чуя наблюдает, как вся команда с долгим вздохом опускает свое импровизированное оружие.         Тачихара подходит сзади, изо всех сил обхватив сундук руками.         — Это? — Куникида кивает.         — Видимо.         — Столько шума из-за этого маленького дерьма? — он качает головой, почти разочарованный.          — Я видел худшее за меньшие деньги.         Чуя едва может функционировать, поскольку все люди в поле зрения подходят друг к другу, обмениваются легкими объятиями или даже делают ставки на поворот событий. Легко и с уверенными улыбками на лицах.         Как будто они делают это каждый день.          Он чувствует, как люди прикасаются к нему, может быть, щелкают пальцем или двумя перед его лицом, но Чуя не моргает.          Тачихара присоединяется к оставшимся членам Гильдии и начинает объяснять, почему из пещеры вышли только три человека, а не пять. Голоса удаляются все дальше и дальше от слышимости Чуи, когда он наконец восстанавливает связь с реальностью.         Дазай закрыл сундук.          Страница была у него под рукой, и он закрыл сундук.          Чуя поворачивается к нему, единственному ясному пятну среди движущихся фигур и неслышного празднования.         Он просто стоит там, в шаге назад от всех остальных, по-видимому, не в силах пошевелиться, и, к великому удивлению Чуи, его... трясет.         Дрожь всем телом, с головы до ног. Стиснув кулаки и зафиксировав челюсти, он пытался остановить дрожь нарастающего напряжения. Дазай дрожит.         Чуя подходит к нему, наблюдая за брюнетом, как будто он статуя, которая волшебным образом начала двигаться.         Взгляд Дазая устремлен прямо перед собой, но Чуя предпочел бы, чтобы его взгляд был куда-то в сторону.         — Дазай.         Его голова дергается набок, впервые замечая присутствие Чуи.         — Привет.         Если бы это был кто-то другой, Чуя бы положил на него твердую руку, чтобы успокоить. Прикосновение к плечу или, может быть, шее. Что-то вроде камня или якоря против тряски.         Однако, учитывая, что это Дазай, Чуя выбирает следующий лучший вариант.         Самым осторожным жестом он поднимает руку и отводит ее от щеки Дазая.          Это сторона его покрытого шрамом глаза, а кожа усеяна грязью и кровью из раненого уха. Чуя даже не пытается что-либо очистить. Его рука совершенно заморожена, всего в нескольких дюймах от нее. Касание без прикосновения.         Несмотря ни на что, Дазай не уклоняется от этого. Он не поворачивается и не наклоняется к руке. Но он принимает этот жест как есть.         — Я понял, что ты играешь в «разделяй и властвуй», как только я вошел в пещеру, — внезапно говорит он.          Брови Чуи хмурятся.       — Как?         — Один взгляд на стойку Гоголя, и я понял, что он убьет Федора, если у него будет такая возможность. Он сжимал копье и удобно стоял позади Федора, а не гордо рядом с ним. Я знал, что это ты сделал, — мягко улыбается Дазай. — И это то, что я бы сделал тоже.         Застигнутый врасплох, Чуя собирается опустить руку, но Дазай перехватывает ее за запястье и снова прикладывает к щеке.         Чуя вздыхает.       — Чего бы это ни стоило, я знал, что ты насильно ворвешься в пещеру, используя тактику страха.         — Ой?         — Это то, что я бы сделал.         Чуя улыбается в ответ и немного ненавидит себя за это. Немного.          — Видишь? — Дазай пожимает плечами. — Магия.         Фата-моргана. Если ты немного прищуришься и наклонишь голову под нужным углом... это волшебство.         Чуя наклоняет голову. Он не уверен, что это правильный ракурс, но Дазай, несмотря ни на что, выглядит таким же мягким.         — Ты не можешь стереть то, что сотворил, — тихо говорит он. — Те три секунды, когда я думал, что променяю свою жизнь на твою. Ты не можешь вернуть их мне.         Глаза Дазая на мгновение расширяются, как будто ему вручили последний кусочек неприятной головоломки.          Именно тогда Чуя понимает, что Дазай не знал, что Чуя встал между ним и Сиреной.              Остальные ему ничего не сказали.          — Забудь, что я это сказал...         — Ты пытался меня вытащить, — вмешается Дазай с растущей улыбкой. — В моей галлюцинации. Там был этот коридор с камерами, и ты вытолкнул меня из одной... потому что ты пытался меня вытащить.         Чуя знает, что ему, возможно, следует с благоговением отреагировать на такого рода информацию. Не каждый день удаётся услышать, как выглядит галлюцинация Сирены, но его мысли застряли на этой крошечной, глупой детали...         — Ты видел меня? В галлюцинациях?         — Я видел вас всех, — отвечает Дазай после паузы. — Но я помню только то, во что  ты был одет, поэтому...         Чуя бьет его по бицепсу. Жестко. Дазай умеет смеяться.          К сожалению, это очень приятный звук.          — Ты невыносим, — говорит он.         — Верно подметил.         Чуя смотрит себе под ноги, а Дазай наклоняется в поисках его взгляда.        — Что же нам теперь делать?         Ты простишь меня? — был бы более адекватный вопрос.         Ты можешь?         — Могу ли я не отвечать на этот вопрос сейчас? — спрашивает Чуя.         — Конечно.         Он кивает в сторону пляжа, сопротивляясь при этом схватить Дазая за руку.       — Давай подождем на спасательном корабле с того места, где мы сможем его видеть, хорошо?         — Да, просто... — глаза Дазая на мгновение устремляются обратно в пещеру. — Дай мне немного времени. Сначала я должен кое-что сделать.         [Часть 2: Дазай]         — Интересно, ты сейчас смеешься?         Дазай пихает весло в кучу грязи, поднимает хороший кусок и бросает его в яму.          Он собрал обломки «Распада», но это было самое близкое к лопате, что он смог найти. Не то чтобы он жаловался, точно. Просто делает работу.         — Не отвечаешь, да?         Еще один ком земли падает в могилу, где лежит тело Федора, завернутое в разорванный парус. В трупах есть что-то такое, что всегда облегчало Дазаю контакт с ними.          Что-то насчет того, что их руки холодны и неспособны причинить вред.         — Странно. В последний раз, когда я пытался поговорить с мертвыми, они отвечали мне.         Дазай приходит к выводу, что он засыпал яму в земле достаточным количеством земли. Белого паруса больше не видно под всей этой взбаламученной землей, поэтому он опускает самодельную лопату.         — А теперь моя любимая часть, — щебечет он, беря в руки отрубленную верхнюю часть другого весла. — Обстоятельства не позволяют сделать надгробие, но я, как ты помнишь, весьма хитрый человек.         Он приседает над свежей почвой и выкапывает весло на вершине могилы, как надгробие.          — Вот, я даже надпись своей стрелой вырезал. Та-да-м!         Дазай встает и издалека наблюдает за своим арт-проектом.          Деревянное надгробие гордо возвышается над надписью, написанной прерывистыми буквами.         Здесь лежит Смерть.         — Ты либо полюбишь это, либо возненавидишь, но я не уверен, какой из вариантов я предпочитаю больше.         Наступает тишина. Легкий ветерок прорезает путь сквозь лесные листья, заставляя их шелестеть в ответ. Он мягко уносит грязные волосы Дазая с поля зрения.          — Ты ведь знал, что так все и закончится, верно? Когда один из нас окажется под землей.         Как и ожидалось, ответа не последовало. Только тишина лесов.         Дазай вздыхает.          — Если я правильно помню, ты еще что-то говорил о молитве.         Он наклоняется и хватает последнюю пригоршню земли. Она ощущается холодной и успокаивающей на его мозолистой руке.         — Ты так и не научил меня ни одной из своих Божьих молитв, поэтому придется воспользоваться одной из моих.         Его рука в ожидании зависает.         — О, дарители темной немилости...         Он раскрывает ладонь и позволяет земле упасть в могилу.         — Не тревожьте меня вновь.