Falling in love is easy. Admitting it is not

Запихнув нижний край футболки в рот, дабы не издать ни одного лишнего звука, Годжо, оперевшись рукой на раковину, дрочил в бешеном темпе. Нужно закончить пока Сугуру не понял, что я здесь делаю. Сугуру. Блять. Когда Гето уснул на половине фильма, Годжо подумал было вернуться в свою кровать, но сонливость, усталость и влюбленность взяли свое, и он в итоге он задремал прямо там. Кому от этого будет хуже? Через несколько часов Годжо проснулся от тяжёлого дыхания Гето. Очередной кошмар? Доли секунды ему хватило понять, что сон его был совсем иного рода. От вида стонущего в подушку Сугуру, сильнее прижимающего бёдра к кровати, Годжо окаменел. Окаменел и член, натягивая трусы в рекордное время. Движения задницы Сугуру, теревшегося о кровать, совсем не помогали. Годжо знал, насколько неправильно сидеть здесь и смотреть, но разбудить возбужденного Гето казалось вариантом ещё хуже. Типа, хэй, дружище, я знаю, у меня член буквально выпрыгивает из трусов, но, обещаю, это вовсе не потому, что я, как извращенец, смотрел на спящего тебя. Ага, так и поверил. А потом Гето закинул руку на его колени, опасно близко к эрекции, причиной которой неосознанно стал. У Годжо чуть сердце не остановилось, пока он пытался снять его руку с себя, но Сугуру только сильнее прижался, упираясь носом в бедро. Пришлось закусить кулак, чтобы не залезть на Гето. Это неправильно. Глотая очередной стон, он продолжал дрочить в ванной. После всего произошедшего, это не займёт много времени. Годжо не обладал сильным моральным компасом, в отличие от Сугуру. У его фантазии стоп-крана не было, и он не мог не представлять себя под таким, втрахивающим бёдра в кровать, Гето. Сознание снова и снова прокручивало тихие, хриплые звуки Сугуру, пока он прижимался к Годжо. Позволь он мне, и каждый день стонал бы моё имя так. Потом его губы разомкнулись, и Годжо смог разглядеть кусочек розового за идеально белым рядом зубов. Его язык сладкий. Сто процентов. Никаких сомнений. Годжо сильнее сжал руку, чувствуя пульсацию крови в члене. Он представлял, что это рука Сугуру, отчаянно желающего, чтобы он кончил. Его тело напряглось, а член задрожал в руке, выплескиваясь за раковину. Белые брызги долетели до самого зеркала. Блять. Сугуру. Повезло, что футболка всё ещё приглушала его стоны, потому что ему хотелось выкрикивать его имя, пока тот не проснётся и не присоединится к нему. Но вместо этого Годжо привёл в порядок себя и ванную, смыв в туалет все улики своего жалкого, извращённого передёргивания перед тем, как проскользнуть обратно в комнату. Гето спокойно лежал под покрывалом. Слишком спокойно для спящего. Чёрт. Он знает, что я всё видел? Он слышал, как я дрочил? Сложно. Годжо решил взять пример с Гето и притвориться, будто ничего не произошло. Надо поспать. Какая-то его иррациональная часть хотела забраться обратно в кровать к Сугуру, но не для того, чтобы переспать с ним. Нет. Больше любых сексуальных желаний Сатору нравилось просто быть рядом с ним. Слушать его глубокое и размеренное дыхание, смотреть как едва поднимается и опускается его грудь, пока он спит. Но Годжо все же вернулся в свою кровать, напоминая себе, что так правильнее. Он старался быстрее уснуть, но сознание продолжало подкидывать обрывки всего того, что произошло. Что он бормотал? Была пара моментов, когда Гето говорил во сне, но слова казались слишком неразборчивыми, хотя последняя фраза что-то напоминала. Йато тебью ля? То ту балу юб? Настроение резко испортилось, когда Годжо собрал всё воедино: «Я тоже люблю тебя». Это не могло быть сказано о том придурке Шоте, Годжо был в этом уверен, но больше в его голове вариантов не оставалось. И, черт, если ему действительно снился Шота, Сатору мог сойти с ума. Идиот, ты и правда передёргивал, как извращенец, на спящего лучшего друга, которому снился его бывший?! Годжо накрыл голову подушкой и попытался не закричать.

***

Проклятие пробудилось вызывающе рано, поэтому около 5 часов утра Гето и Годжо уже были на ногах, хотя выглядели не лучше восставших зомби. Зато, думалось Сатору, у него не осталось сил, чтобы переживать по поводу случившегося накануне ночью. Одним глотком Годжо допил кофе, черный, пять ложек сахара. У Гето в чашке зеленый чай, Гето настоящий взрослый. Они садятся в машину: Сугуру за рулем, Сатору на пассажирском, все двадцать минут, что они ехали, он старался не заснуть на торпеде. От проклятия они избавились играючи. Так всегда выходило, когда они отправлялись на миссии вместе. Годжо валял дурака, Гето подшучивал над ним так, будто бы никогда не видел, как Сатору надирал зад особому уровню. В их совместной работе было и еще одно преимущество: Гето мог спокойно выходить против любого проклятия, при этом ему не приходилось их без конца поглощать. Годжо нравилось наблюдать за Сугуру во время битв. Правда иногда приходилось скрывать то, насколько ему это нравилось. И что, что я сильнейший? Он зато самый горячий. — Как всегда, весело! — воскликнул Годжо, когда Гето поглотил проклятие. — Как тебе оно? — Как всегда, отвратительно. — Хочешь, помогу тебе перебить его вкус? Упс. Слишком похоже на намек. Хотя Гето его проигнорировал: — Да, тут неподалеку наливают отличное саке, я слышал.

***

Густая темнота бара расплывалась перед глазами. Черт, все-таки я быстро пьянею. — Думаешь, нам стоит сбежать вместе? — внезапно бросил Годжо. Гето рассмеялся. Он выпил вдвое больше сакэ, чем Сатору, но выглядел совершенно трезвым. — Ты все-таки начал карьеру сценариста? Годжо схватил с тарелки запечённый шарик якитори и кусочек мяса с другой, и запихнул в рот, давая себе время подумать над ответом. — Неа… Когда-нибудь, может быть. Он много думал об Окинаве, как об одном из лучших своих воспоминаний, не считая того, как та история закончилась, но он никогда про это не говорил вслух. Вспоминать Рико было тяжело, для Сугуру особенно. Мы могли бы сбежать и жить у океана. Он преподавал бы серфинг, а я проводил экскурсии и получал бы тонну чаевых… Да, я бы измерял чаевые тоннами. Мы бы поженились, и я навсегда его испортил бы. Я кормил бы его виноградом на пляже и заставлял пользоваться солнцезащитным кремом. Мы завели собаку и… Черт. Я пьян. — Мы не можем бросить всех остальных разбираться с проклятиями, — голос Гето как будто бы имел вес, и тот был тяжелый. Как чаевые в фантазиях Сатору. — Иначе еще больше ребят будет просто умирать. Летняя идиллия рассыпались в голове аквамариновой крошкой. — Да, ты прав, — вздохнул он. Их мир уже давно не был черно-белым, личные убеждения не являлись константой, а вопрос о спасении чужих жизней утратил свою судьбоносность и роковую важность, превратившись в рутину, профессию, с которой они мирились, где-то лучше, где-то хуже. И оба понимали, как иногда бывает непросто удерживать этот баланс. Все, к чему мог стремиться Годжо, — это защитить хотя бы тех, кто ему дорог. Если по пути получится помочь кому-то еще, что ж, жизнь — просто праздник. И если они решат все бросить… Гето прав, это едва ли кого-то спасет. — Эй, а ты знаешь, что случилось с теми детьми, которых держали эти сумасшедшие деревенские? — спросил Годжо. — Нанако и Мимико? — Гето слегка улыбнулся. — Да, Яга помог им найти приемную семью. Бывшие шаманы, представляешь? Не потомственные, так что прекрасно понимают, какого пришлось девочкам. — Да ладно? — Да, думаю, с ними все хорошо. Лучше, чем их прошлый дом, уж точно, — Гето опустил взгляд, погружаясь в очередное воспоминание. В тот день Годжо впервые за долгое время видел Сугуру настолько подавленным после миссии. Гето несколько дней молчал и отказывался что-либо обсуждать, чем до чертиков напугал Сатору. Потом Гето признался в том, что ему страшно хотелось их всех убить, каждого жителя той деревни. То, насколько он тогда желал насилия, испугало его, но в глазах Годжо это все еще было проявлением его сострадающего сердца. Просто на этот раз сострадание оказалось нужно другой стороне. И, в конце концов, не Годжо его судить: он сам когда-то был на грани истребления целого культа. — Иногда они присылают мне свои поделки, — добавил Гето. — Чел, серьезно?! Гето усмехнулся. — Они довольно смешные. — Повесь их на холодильник! — Потребовал Сатору, хватая Сугуру за футболку. — Почему на нашем холодильнике все еще не висят гребаные снежинки из бумаги? Гето засмеялся, и смех этот пьянил сильнее, чем любое саке. Он обожал в Сугуру, черт возьми, всё. Насколько глубоко тот мог уходить в свои мысли, как сильно он мог злиться на вещи, которые считал неправильными и несправедливыми, как он внимательно смотрел на мир вокруг себя и как разумно рассуждал о нем. — Я люблю тебя, — вдруг вырвалось у Годжо, совершенно неожиданно, — ха, бро. Бро? Ебать, БРО?! Серьезно, Сатору? Гето посмотрел на него с недоумением. — Да… Я тебя тоже люблю, — сказал он, пристально рассматривая пустую кружку в руках у Годжо, — и я думаю, что ты немного перебрал. — Пфф, я Сатору Годжо! Я может и перебрал, но задницу тебе надрать смогу даже сейчас! Гето скептически приподнял бровь. — Не можешь. Ты слишком сильно любишь меня, забыл? К сожалению, нет.