Душа моя неупокоенная| Слово пацана| Кащей| Вова Адидас

Кругом лесная чащоба, озаряемая тусклым лунным светом. Верхушки сосен касаются ночного густого неба, на котором россыпью разбросаны мелкие звезды. Лапы елей жалобно гнутся под тяжестью снега, мерцающего разными оттенками. Белая пелена укрывает корни деревьев. Стоит мертвая тишина. Непробудная. Вокруг ни души. Даже ветер почему-то притаился среди этого чарующего, но пугающего пейзажа. Неожиданно, с хрустом, где-то за спиной, ломается ветка. Чувство страха сильно ударяет в голову. Босые ноги начинают бежать по колкому снегу куда-то вперед. Пульс учащается. Ветки, встречающиеся на пути, оставляют по всему телу кровавые раны, рвут лоскуты одежды и выцарапать глаза пытаются. Дыхание предательски начинает сбиваться. Во рту появляется неприятный железный привкус. Колкие копья снежинок неприятно режут нежную белесую кожу стоп. Кочки и пригорки, выскакивающие из ниоткуда, всё с ног свалить норовят. Чувствуется его приближение. Еще чуть-чуть и он настигнет. Его дыхание слышится почти уже над самым ухом. Обернувшись лесной ланью, несется вперед дальше. Поскорее от него. Страх только усиливается. Кровь быстрее бежит по всему телу, а сердце хочет куда-то выскочить и будто ударяется ежесекундно о грудную клетку. Кажется, еще немного и оторвалась. Наступает вновь тишина. Оглушительная такая. Она не вызывает спокойствия, а лишь больше нагоняет тревогу. Устремится вперед или посмотреть? Волнительное любопытство берет верх. Она обернулась. Вокруг раздался протяжный мерзкий крик воронья, напуганного чем-то громким. Вскоре он перерос в непонятную мелодию. Это был звонок будильника, играющего свою противную трель. Вставать ужасно не хотелось. Голова противно ныла после того субботнего вечера и воскресных допросов мамы о Вове и дискотеке. Аделина размышляла, ворочаясь в кровати: «Вообще, в какой-то степени хорошо, что понедельник сегодня. В институте отвлечься хотя бы можно ото всех событий, навалившихся за последние дни. Да и Карина что-нибудь этакое расскажет, как всегда». Постель предательски не хотела отпускать, но неожиданно открывшееся окно заставило быстро скинуть одеяло. В лицо ударил свежий морозный воздух, который помог наконец очнуться. Мурашки легкой россыпью пробежали по телу. Захотелось поскорее под горячий душ, чтобы согреться. И чашку черного кофе. Без всего. Как она любила. Последнее, что ожидал увидеть Марат на кухне, был старший брат, наливающий себе чай, в такое раннее время. —Вов, а ты чё так рано, в школу что ль собрался? Мужчина молчал, держа в руках чашку и делая первый глоток горячего напитка. —Или ты это, к своей? — произнес младший, улыбнувшись. Володя продолжил молчать, смотря куда-то сквозь стену, а потом и вовсе, оставил кружку на столешнице и ушел. Было очевидно, что Суворов старший на шутки не настроен. Ему вообще последние недели не до смеха, честно говоря. Нет. Пожалуй, последние года два. В голове строчкой пронеслось «улыбаться перед смертью», вбитое в голову еще на Афгане. Что же, в каком-то плане танец его любимой с этим гнильём и был смертью, только метафорической. В тот момент точно пришло осознание, что дружбе их конец пришел, и жизни, как раньше уже никогда не будет. Но его не это волновало. Только бы её не потерять. Родную свою, маленькую. Не вынесет его сердце этого. Не вынесет. На улице было ещё темно. Сильный морозец щипал за щеки прохожих, которым не спалось в такой ранний час. Вернее им спалось, просто дела важные были, которые никак подождать не могли, вынуждая в такой холод покидать уют своих квартир. Аделина выбежала из подъезда, поправляя наспех платок. Засиделась за чашкой кофе. Как обычно. —Принцесса, стой, давай поговорим. Пожалуйста. Я прошу. Девушка обернулась. Суворов выглядел весьма потерянным. В глазах читалась печаль. Он ежился от холода. Аделина не испытывала к нему жалости. Это чувство она могла потратить на многое, только не на мужчин. Но душа неприятно скрючилась, ощущая то ли сострадание, то ли какое-то сочувствие. В голове всплыл тот самый вечер. Грязные руки, хватающие ее за талию. Взгляд Володи, предательски отпустившего руку. Неприятный запах алкоголя и табака. Словно вновь оказалась там. Разочаровалась. От кого угодно в этом мире была готова нож в спину принять, только не от него. Нет. Не может она. Так и не нашла оправдания его поступку. —Вов, не хочу, правда не хочу. Не о чем говорить. Я спешу. Не смогла простить. Суворов молчал, смотря прямо Аделине в глаза. Он попытался взять ее за руку, но девушка быстро отмахнулась. — И не ходи за мной больше. Она стремительно рванула в сторону дома Карины. Вообще они должны были встретиться еще минут десять назад, но блондинка привыкла к вечным опозданиям подруги, поэтому всегда выходила чуть позже назначенного времени. Володя, сделавший вид, что принял слова Аделины, проводил ее до самого института. Правда так, чтобы она не заметила. Не мог же он её оставить. Опять. В голове всплывало всё, что она сказала. «Не, не, не…», произносимое ей через раз, ударяло тяжелым молотом по вискам. Как будто отрицала что-то. Поверить не могла. Что же, это было правдой, самой сущей правдой. Признать для себя предательство Суворова было невыносимо тяжело. Практические невозможно. Однако там, где один что-то теряет, другой тут же что-то приобретает. Кащей сидел в каморке, покуривая сигарету и наслаждаясь всем случившимся. Хотелось только ладошки от удовольствия потирать. Ему даже делать ничего особо не пришлось. На танец, вон, только позвал, а они уж с Вовкой поцапались. Ну и что это за любовь? Так, херня. Вот у них другая будет. Такая, что сердца испепеляет, на безрассудства толкает и заставляет сжечь все мосты. До самого последнего вздоха. Он вспоминал детально тот вечер, и особенно Аделину. Её красиво подведенные глаза, зеленые, как у колдуньи. Напуганные только, правда. Ну, это пока что. Губы накрашенные. Красиво так, что вцепиться хотелось, искусать, исцеловать, излюбить. И волосы. Длинные. Темные. Волнами лежащие. Костя сам понять не мог, что за магия в них, но почему-то трепет такой они вызывали, аж до мурашек. И платье ее черное помнил. Струящееся. Конечно, снять его поскорее хотелось, но Кащей был уверен, что все впереди еще. Кожу ее нежную, бархатную, словно наяву ощущал. Только одно его смущало. Духи. Не её это запах, не царевны. Не подстать ей. Приторные какие-то, как девки, которые в постели у него бывают. Другие ей нужны, совсем другие. И другой. «Не подходит Вовка красе моей. Рядом с ней мужчина настоящий должен быть. А этот че? Рожа автоматная, одним словом. В форму вырядился, думал, круче что ли стал. Я вон, и без формы лучше его раз в сто выглядел. Короче, как был чушпаном, так и остался им» — рассуждал Костя, куря очередную сигарету. Что же, пожалуй сам Шекспир, его монологу позавидовал бы. Просто, лаконично и со вкусом. Одно только не было понятно, с чего вдруг Володька чушпан, но кто Кащея этого поймет? Он сам-то себя даже разгадать не может. Ему вспомнилась ситуация с платком. Это был продуманный план или порыв сердца? Кашей, правда, знать не знал, что это такое. Ведь пользоваться этим бесполезным органом почти не приходилось. Оно же так только, чтобы кровь качать, а другие его функции Костю особо не волновали. «Вроде все хорошо сложилось, как герой предстал для нее с платком этим. Надо будет шапку ей, правда, купить. Ну или достать. Но это попозже немного. А с другой стороны, как будто слабину дал. Рванул за ней, как ошпаренный» — степенно размышлял он, пытаясь добраться до правды, спрятанной где-то в закоулках темного царства его души. Что же, пускай тайна с платком так и осталась неразгаданной, следующий шаг Кащея был запланирован и продуман от и до. —Сюда подойдите. Двое парней заглянули в каморку. В свою очередь, из института вышли двое девушек. —Каринка, приходи гадать на суженого-ряженого. —Так мы же и так с тобой с женихами, чего нам гадать-то? —Ну, тебе жалко что ли, интересно же! —Ладно, …— вздохнула Карина, но не успев договорить, неожиданно дернула подругу за руку, и, указывая куда-то вперед, прошептала: —Аделин, там вон Вовка стоит твой. С цветами. —Пускай стоит, дальше пошли. Блондинка была поражена реакцией подруги. Не такой она её знала. Совсем не такой. «Что же с ней произошло?» — подумала про себя Карина. Еще никогда прежде девушке с Суворовым быть гордой не хотелось, а сейчас это чувство как-будто верх над ней взяло. Обуяло, околдовало, опоясало. С обидою вселенской смешалось. Не понятно уже было, что из этого сильнее. Извращал нечистый душеньку молодую. Не давал сил на прощение. Подпитывал только спесь её словами: «Предал. Предал. Предал. Забудь его. Забудь. Забудь. Не прощай. Не прощай. Не прощай». Брюнетка прошла мимо Владимира, делая вид, что не заметила его. Как будто не существует больше его вовсе. Вычеркнула из жизни своей и всё. Сердце неприятно начало чернеть и покрываться грязной коркой. Аделина вдруг почувствовала отвращение. К себе. Такой жалкой и противной она была в этот момент. А поделать ничего не могла. Душила обида её эта. Как лапы Кащеевы в том танце. Но разве любовь их была так слаба, чтобы закончится одним дурацким субботний вечером? А как же все эти атомы, вселенные, взгляды и сердца, поющие в унисон? Неужели всё? —Я потерять тебя не хочу просто. Володин крик озарил всю улицу, заставляя прохожих обернуться. Просто. Потерять. Интересно, как два таких слова могут ужиться в одном предложении. Мы ежедневно прощаемся с чем-то, выкидывая ненужные вещи, старый хлам и прочее барахло. Но порой, в корзине оказывается то, что лежать там совершенно не должно. Так и с людьми. Разбрасываемся, как перчатками, думая, что нет незаменимых. Обижаемся, злимся, ругаемся. Теряем друг друга, а потом не находим никогда. Нет. Не может она. Без него не протянет и минуты больше. Брюнетка обернулась и посмотрела прямо в глаза Суворову. Мужчина мигом подбежал к ней, ощущая приятную радость на сердце. «Оттаяла» — пронеслось в его голове. Карина, понимая важность разговора, отошла куда-то в сторону, подцепив для разговора их с Аделиной одногруппницу. Володя слегка прокашлялся, но не потому, что правда хотел, а потому что начать как-то надо было. Хотя слова эти, он тысячу раз уже в голове прокрутил. —Не боюсь я его. Сама знаешь, с Афгана вернулся. Мне теперь вообще, наверное, ничего не страшно. Но я группировщик. Авторитет. Наши конфликты с ним, тем более открытые, приведут к разлому в «Универсаме». Я не пытаюсь оправдаться. Просто хочу, чтобы ты попробовала меня понять — отчеканил мужчина, словно обстановку военную докладывал. Готовился. —А тебе кто важней-то? Кащей с группировкой или я? Суворов на секунду замолчал, хотя ответ для него внутри был давно очевиден. —Ты. —А поступаешь так, как будто они. —Понял. Исправлюсь. Прости, родная. И она простила. Не могло ее сердце злиться больше. И грязная корка, которой оно покрылось, поломалась на мелкие куски и осыпалась пылью. Очистилась душенька девичья. Любит она его, безумно любит. И сердце ее стучит только когда он рядом. А без него тенью бледной мается по свету. Володька крепко-крепко обнял девушку и стал нацеловывать в макушку, лоб и щеки. Надышаться не мог ей. Любимой своей. И пока губами касался, шептал лишь одно слово: «Люблю». Втроем, весело болтая, они дошли до дома Каринки. Суворов всю дорогу травил какие-то байки и анекдоты, изображал товарищей своих военных, рассказывая про них истории смешные. Он, избегал, конечно, упоминания всех ужасов и того, что половину из этих самых товарищей он увидел мертвыми. Зачем девчонкам знать об этом? Его задача их развеселить и до дома в целости и сохранности довести. Это он и делал, а остальное совершенно неважно. Пусть прошлое будет в прошлом. И во снах кошмарных, которые ему до Аделинки снились, остаётся. А здесь жить надо и жизнь любить. —Ой, а приходить-то когда, а то я так и не узнала? — спросила блондинка. —Завтра давай. К вечеру. Часиков в шесть. —Хорошо. Тогда, до завтра. И вам, Володь, до свидания! —До свидания, Карина! Подружки обнялись на прощание, и девушка скрылась за дверью. Вова с Аделиной побрели в сторону ее дома. С ней он чувствовал себя спокойно и необходимости строить из себя что-то не было, поэтому возлюбленные болтали об обычных мелочах жизни и о вселенских проблемах. О том, почему судьба бывает несправедлива и о том, какие конфеты вкуснее. Обо всем и ни о чем, как говорится. Но разговаривали они не просто, чтобы паузы заполнить, как это бывает с приятелями разными, а чтобы узнать друг-друга досконально. Выучить самую, казалось бы, неприметную и неважную мелочь и заглянуть в каждый потайной уголок души, так тщательно скрываемый от чужих глаз. Пожалуй, очень приятно, когда можешь оголить перед человеком тело, но куда лучше, когда можешь оголить целую душу. —Миледи, а вы послезавтра свободны? —Смотря во сколько и для чего? — девушка ухмыльнулась и закатила глазки. —Примерно в семь вечера. Приглашаю тебя на знакомство с родителями. Диляра приготовит что-нибудь вкусное. Пообщаемся. Хочу представить тебя, как невесту свою. —Невесту? — переспросила брюнетка, немного опешив от таких неожиданностей, и уставилась прямо на Владимира. Вообще ей, конечно, приятно было. Но все-таки они знакомы всего-ничего, хотя и живут с ощущением, как-будто вечность знают друг друга. —А чего? Я для себя уже всё решил. Как только увидел тебя в ДК первый раз, так понял, что вот судьба моя. Главное, чтобы ты была уверенна во мне, — последнюю фразу Суворов произнес как-то по-особенному, с долькой грусти и противных воспоминаний о том вечере. Аделина считала его эмоции и тут же попыталась перевести тему. Не хотела она больше думать об этой ситуации вообще. И себя корила за то, что Володьку не простила сразу. Зря только потратила на обиды время, которое можно было провести вместе. Поотходчивее быть надо. И Костю стороной обходить. —Ой, Вов, я переживаю. А вдруг не понравлюсь? —Принцесса, ты не можешь не понравится. Тем более я тебя для себя выбрал, а не для них. Все хорошо будет, Родная! Аделина улыбнулась, посмотрев на мужчину взглядом полным любви. «Родная» — как же тепло и уютно это звучало из его уст. Словно одеялом теплым пуховым укрывает в зимнюю стужу. Привязалась девица сильно. Не может уже без него. Босая и голая к нему в мороз побежит, лишь бы раз еще услышать голос его бойкий, посмотреть на уста алые, да в омут глаз карих нырнуть. —Я пойду? —Погоди, — произнес мужчина, взяв брюнетку за руку. Он притянул её к себе и обхватил за талию. Затем с трепетом вцепился в губы, не желая отпускать, слегка покусывая и нежно покрывая своими. Она была для него словно глоток воды после долгой жажды. Не может он без нее и пары дней протянуть. Да что там, и пара минут без нее вечностью ледяной кажутся. — Володька, все побегу. Время уже, — произнесла Аделина, слегка отстраняясь от возлюбленного. —Прости, грех просто было такую девушку без поцелуя отпускать. Брюнетка как обычно улыбнулась и спешно скрылась за дверью. —Мам, ты уверена, что закончилась? Лежала там в пакете. Посмотри. —Уверена, уверена. Дочь, ну сбегай быстро, пока не закрылся. —Ладно, сейчас, — протяжно вздохнув, ответила Аделина. Вообще, девушка уже переоделась и выходить вновь на улицу совсем не хотелось. Нужно было еще выучить строение костей черепа, а тут какая-то картошка дурацкая. «Неужели без нее нельзя обойтись. Макароны там сварить, гречку. Ну или попросить хотя бы, когда я зашла только. Мы с Володькой вместе сходили бы. Он донести хоть поможет» — ворчала брюнетка. Пакет казался ужасным тяжелым, было желание оставить его где-нибудь на улице прямо в снегу. Руки мерзли и хотелось побыстрее попасть домой. Выпить чашку горячего чая и завалиться спать. День выдался слишком эмоциональным. —Эй, красавица. Чего одна в такое время? Для Аделины это была крайняя остановка. Ей только двух недоумков сейчас не хватало. Что за магия такая? Была одна, никто не подходил, Вова появился и началось. То сказочник недоделанный, то эти двое из ларца. Брюнетка продолжала идти молча. Изначально, двое парней страха у нее не вызвали. Ну подумаешь, хулиганье. Главное, не ввязываться. Однако язык предательски решил поставить обидчиков на место. —Вы бы вместо вопросов своих дебильных, лучше бы картошку донести помогли. Мужики еще называются. —Ну, так щас поможем. Недоумки переглянулись между собой и стали надвигаться на Аделину. Тогда-то и стало не по себе. «Дура, вот дура, молчать надо было», — начала корить себя девушка. Путей для отступления оставалось все меньше. Она бросила пакет, и попыталась рвануть в сторону, но было поздно. Они силой прижали ее к стене и начали нести пошлую ересь. Стало противно. Ужасно противно. Провалиться сквозь землю хотелось. «Хоть бы живой оставили» — пронеслось в голове. —Отошли от нее, — прозвучал знакомый голос. Она молилась, уповая на спасение высших сил и они услышали её. Правда, было не совсем понятно, их ли посланник это или все-таки выходец из мира нижнего? —Дядя, тебе че, больше всех надо? Чеши отсюда дальше. —А вы, разговорчивые дохуя, смотрю. Ну значит сейчас и поговорим. Он вмазал прямо по лицу одному из парней, да так, что кровь из носа ручьем хлынула. Недоумок немного отошел назад, держась за место удара. А затем направился к ближайшему сугробу, пытаясь набрать в руку снега, скрывавшегося под дубовой ледяной коркой. Второй, не дожидаясь раздачи, поспешно скрылся. Аделина стояла как статуя, вжавшись в стену. Тело не хотело подчиняться. Руки и ноги онемели. Только сердце подавало признаки жизни, бешено колотясь внутри, словно давая понять, что находиться в пределах грудной клетки оно больше не может. —Ну ты чего, напугалась что ли? Она продолжала молчать, смотря прямо в глаза Косте. —Раз, два, три. Морская фигура отомри. Хорошо всё. Успокойся. Не тронут они тебя больше. Мужчина подошел к брюнетке и немного тряхнул за плечи. —Картошку собрать надо, — тихим голосом прошептала Аделина. Это единственное, что она сейчас смогла произнести. —Какую картошку еще? — произнес Кащей, удивленно поднимая брови. С каждым разом она поражала его все больше. —На ужин. Маме. —Ну раз маме, тогда ладно. Где картошка-то твоя? Девушка махнула рукой куда-то в сторону, указывая на место потери. Да, Костя, конечно, ожидал всего что угодно, поцелуя там, например, или объятий хотя бы, но не то, что он будет на четвереньках лазить по снегу и картошку собирать. —Всё, вроде. Домой пошли. Замерзла, вон, совсем. Нос красный. Провожу тебя, а то мало ли опять кто пристанет к красе такой. Честно говоря, брюнетка особо не слушала, что он там говорит ей. Домой только побыстрее прийти хотелось. Душ горячий принять и спать лечь спокойно. Если это возможно еще. —Где же Вовка твой? Почему не уберег девицу свою? Кащей не мог упустить шанса задеть Суворова. Все-таки такой момент хороший. «Господи, он замолчит или нет сегодня. Всю дорогу пургу несет. Я так устала… А он еще и с вопросами своими пристает» — сердилась от бессилия Аделина. После того, как процентов девяносто информации, сказанной мужчиной, было проигнорировано, он понял, что Царевна не в состоянии беседы с ним светские вести. —Дальше сама. А то родители в окно увидят, допросят ещё. Адидас-то небось не упустил уже шанса познакомиться. Я отсюда за тобой посмотрю. Девушка остановилась и перевела взгляд на Костю. Неожиданный какой-то поток мыслей от него. Как-будто человеческое что-то прорвалось сквозь душонку гнилую. А может и не гнилая она была вовсе? —Картошку-то забирай свою. И это… Мужчина немного замешкался, а затем, посмотрев прямо в глаза брюнетке, бросил: —Одна не ходи больше. Взяв в руки пакет, она почуяла его прикосновение. Легкое такое, еле ощутимое. Он попытался пальцем по коже ее провести, но не хотел, чтобы она заметила. Думал, что случайностью всё покажется. Нет. Не смог. Не выдержал просто. Любил так сильно, что ломать начало. Что же, Станиславский, сказавший, что «Любить — это хотеть касаться», был тысячи раз прав. —Спасибо, — бросила Аделина, сделав вид, что ничего не почуяла, и спешно ушла. На самом деле, девушка очень благодарна Косте была. Просто обещание свое дневное помнила. На пушечный выстрел к себе не допускать. Она обязательно упомянет его имя в своих вечерних молитвах, но в жизни, позволить себе большее, чем сказать «спасибо», она не могла и не имела права. «Заговорила со мной. Заговорила, краса моя» — радовался Костя, как ребенок, подкидывая в небо меховую шапку. Как интересно, всего лишь одно слово, а какое разное значение имеет для каждой души. Для одного — грех, для другого — спасение. Только кто скажет, где граница этого всего?