Душа моя неупокоенная| Слово пацана| Кащей| Вова Адидас

Маленькую каморку озарил сильный крик. Володя очнулся среди ночи, истекая потом. Впервые за долгое время вновь приснился кошмар. Как-будто душманы кругом, он палит по ним очередь автоматную, без остановки. Потом тишина вдруг. Вроде убил всех. Переворачивает одного на спину, а там она. Любимая его. Мертвая лежит.  Тягостные мысли полезли в голову. Попрощались еще на ноте такой дурацкой. Тут чего хочешь надумаешь. Выпив стопку бадяги, оставшейся видимо еще от Кости и его ежедневных посиделок, он лег обратно, в надежде спокойно уснуть.  Рассвет подкрадывался тихой поступью. Первые лучи солнца пробивались сквозь тюль. Раздался стук в дверь. Кого черти в такую рань носят? —Кто там? —спросила недовольно блондинка. —Я, Аделина, открывай. —Что с тобой? Ты где была? Это Вова сделал?  —Нет. Мне с тобой поговорить надо.  —Пошли на кухню. Я чай сделаю. Измайлова вывалила Карине события последних недель, начиная со встречи с Кащеем у вуза и заканчивая недавней захлопнутой дверью. —Я не знаю, что делать… Совсем не знаю. Костя жизнь спас. Два раза. Но я обязана с ним дистанцию держать. Да и вообще, не общаться нам лучше. Он себя сдержать не может рядом со мной. А как? Послать, мол, мне все равно, что ты чуть не умер за меня?  А Володя, имя одно его заслышав, злостью наливается. Что ему сказать? Что я полночи у Кащея на квартире была? Чай пила. Не простит. Он за духи-то обиделся, которые я принимать сама не хотела, а за такое… Брюнетка взяла небольшую паузу, а затем продолжила:  —Вот говорят, душа неупокоенная мается. Понимаешь, и моя так же. Словно между двух огней. Ты знаешь, мне кажется я пытаюсь удержаться и там, и здесь, а на самом деле уже давно падаю в бездну… —Да ты чего такое говоришь? Успокойся, придумаем мы что-нибудь. Суворов любит тебя, не забывай про это. И ты его любишь. Значит поймете друг-друга и простите. Скажи все, как есть. Иначе этот камень на душе тебя на самое дно утянет. —А если не простит? —Ты без него до этого двадцать лет жила и еще двадцать проживешь. —Уже не проживу. —Аделин, хватит, пожалуйста. Ты попробуй, а потом уже сопли распускай. Сразу сказать надо было Володьке и меньше проблем сейчас решать пришлось бы. Измайлова тяжело вздохнула, но парировать подруге было ничего. Оставалось только согласиться. —Пошли спать. Тебе отдохнуть надо. Ты устала, — заботливо проговорила блондинка.  И в правду, она очень и очень устала. От всего, что происходит вокруг. Может быть, то предчувствие перед первой дискотекой было не просто так. Сидела бы дома, училась спокойно, а не думала сейчас о том, как объяснять необъяснимое, как не потерять любовь всей жизни, и как не обидеть человека, спасшего ее.  Проснувшись, девушка первым делом побежала к телефону, в надежде распутать всё то, что затянулось тугой петлей на шее за последнее время и не давало вздохнуть полной грудью. —Алло, да, Марат, привет! Как же хорошо, что ты взял трубку. Вова дома?  —Нет, я думал он у тебя. Его всю ночь не было. —Как не было? Наступила пауза, позволяющая заполнить голову разными мыслями и версиями. Как и полагается, не самыми хорошими.  —Так, не кипишуй. Он в качалке наверняка. Где ему еще быть? Короче, щас я сбегаю, гляну, тебе минут через пятнадцать наберу. Жди. —Марат, спасибо тебе большое.  —Да не за что особо. Все, я побежал, пока. В трубке зазвучали гудки. Однако, к большому удивлению, Суворова в качалке не было, и в каморке тоже. Стоял только пустой граненый стакан и бодяга с отвратительным запахом.  —Аделин, ты не волнуйся только. Нет его там. Но я найду. Куда ему деваться? Вообще, у нас сбор сегодня важный. В шесть часов. Ты примерно к восьми подходи. Вовка точно на них быть должен.  —Хорошо, хорошо, я приду. Обязательно приду. Спасибо тебе, спасибо большое. Однако ни на какие сборы Измайлова не пришла. Жизнь омрачилась очередным страшным событием. Смертью одного из самых близких людей. Слова «бабушка умерла» ударили по голове молотком. Сначала и не верилось как-то. Не может этого быть. В голове стали всплывать все самые лучезарные моменты: стопка горячих блинчиков, разговоры до утра, сладкие подарки в фольге, вечерние посиделки на лавочке и красивые розовые бархатные пионы, цветущие рядом.  Она вспомнила их встречу. Осеннюю. Голубой халат, пахнувший свежестью. Теплую мягкую щеку, сухие худые руки, обнимающие с особой нежностью, слезу, стекающую со сморщенных временем век. Отпускать друг друга не хотелось. Словно обе знали, что встреча эта будет последняя. В коридоре много обуви. Много людей. Много суеты. Много разговоров. Много черного. Выбиваются лишь зеркала, покрытые белыми простынями. На весь дом разносится неприятный запах жареных котлет. Хочется забиться в уголок от этого всего, хотя и так ощущаешь себя тенью, блеклой и прозрачной, совсем незаметной. Все вокруг словно заняты делом, как-будто у каждого ответственное поручение в этот вечер, только не у тебя. И это удручает еще больше.  Взглянуть в ту самую сторону кажется невыносимо, но переступая слабость, приходится перевести взгляд на открытый гроб. И бездыханное тело, лежащее в нем.  Она ли это? Не похожа совсем. Впалые скулы, подвязанная челюсть, белесый цвет лица, смешанный с желтизной, какая-то ужасная искусственность. Как кукла. Манекен. Только не бабушка.  Морозный воздух обдувает лицо, заставляя съежится. Последний поцелуй в некогда горячую мягкую щеку. Удары молотком по гробу, отдающиеся куда-то в сердце. Стуки земли по деревянной крышке. Слезы, стоны, всхлипы, вскрики. Звон лопат, сопротивляющихся промерзлому чернозему. Конец. Все. Ее больше нет. Как-будто и не было никогда этого беззаботного детства рядом с ней. Этих ярких моментов. Этой болтовни до утра. И этих нежных розовых пионов, благоухающих своим ароматом. И пока она пыталась опомниться от своей потери, в свою очередь кто-то пытался найти её. —Турбо, пойди сюда. Валера, откинув скакалку в сторону, зашел к авторитету в накуренную каморку. —Ты еще с блондинкой той ходишь? —Хожу. А че? —Ниче. Со старшими ни чекаются.  Она же подруга Аделинки? —Ну.  —Баранку гну. Узнай, где Аделина. Давно не видно её. Мне сразу доложишь. —А тебе зачем? Она же с Адидасом вместе. —Тебя ебать не должно. Сказал, значит надо.  На девку Вовкину Турбо все равно было. Сам Вова бесил давно. На сборы почти ходить перестал, еще и Зиму за старшего оставляет. А Карина переживет как-нибудь. Баба же. Сторона Кащея казалась самой выгодной и привлекательной. Он потом и в люди выведет. На делюги крупные возьмет. Да и Адидаса отшить шансов побольше появится.  Уже к вечеру информация была у Кости на руках.  —В деревне она какой-то. Бабка у нее умерла. Хоронят. Вроде завтра вернуться должна. —Молодец, Турбо. Далеко пойдешь. Особенно, если мне доносить больше будешь… —мужчина затянулся сигаретой и продолжил:  —Ладно, свободен.  Суворов все эти дни себе не находил места. Он чувствовал себя ужасно виноватым. Наговорил гадостей, ушел, бросил одну. Сам же на ухо шептал: «Я рядом и никогда тебя не оставлю». И опять своих слов не сдержал. Мерзко на душе стало. Что же он за мужчина такой? Вроде пытается быть хорошим, а сам столько боли ей уже причинил. Сложно все как-то складывается. Трудно. Может лишний он в жизни ее? Нет. Точно нет. Такой мысли допускать нельзя. Или просто страшно признаться в этом себе? Что же, чем больше думаешь, тем только хуже. Лучше уж не думать вовсе.  И это было лучшим решением.  Вот Измайлова ни о чем уже не думала. Ей все равно было. Пустота в душе, да и только. Поэтому она наспех накинула шубу, обула Вовины сапожки и понеслась к судьбе навстречу. Пускай, что хочет делает. Может бросит, может поцелует, может убьет. Не важной ей это все. Просто любит его и просто очень устала. Она хочет уткнуться в его плечо и забыть обо всем, что пришлось пережить.  И Володя уже тоже думать перестал. Ему все равно было. Одна она в голове только, да и все. Он наспех накинул парку, обул кроссовки и понесся к ней навстречу. Пускай не простит. Может бросит, может поцелует, может уйдет. Ему все равно. В ногах валяться будет, но не отпустит. Он просто любит ее и хочет крепко-крепко прижать к себе. Не бывает так. В кино только. И то, в глупом самом. А у них было. Они пересеклись чуть ли не на середине пути друг к другу.  На глазах девушки заблестели слезы. —Вова… Вова… Мне тебе надо столько всего сказать. Вова, прости меня. Родной, нет больше сил… —Молчи и обнимай меня крепче. Просто молчи.  Он целовал ее в макушку, в лоб, в щеки, а затем прильнул к губам, касаясь каждой частички. Казалось, мир замер вокруг. Они дышали друг другом, испытывая безумное головокружение. Сердце бешено стучало в груди, гоняя горячую кровь по всем органам. Отстраниться, казалось, было невозможно. Лишь в момент, когда предел дыхания был исчерпан, возлюбленные остановились.  Суворов обнял её и крепко прижал к себе, не желая больше отпускать никогда.  —Принцесса, а у меня новости для тебя. —Какие? — спросила брюнетка, уставившись на мужчину заплаканными удивленными глазами. Сводки последних дней Измайловой радости особой не приносили, поэтому хотелось чего-нибудь хорошего. Простого и хорошего. Чтобы на душе легче стало. —Я на работу устроился. К отцу пока пошел. Потом может другое что-то найду. На душе и в правду стало легче.  —Вовка! Я так рада. Ты у меня самый лучший!  Надо же, он ненавидит себя за то, что столько боли ей причинил, а она говорит «самый лучший». Но ради этих слов он исправит все свои ошибки, он обещает себе делом доказать, что заслужил это звание «самого лучшего» из ее уст. —Родная, ты прости меня за то, что я наговорил тогда. Ты права была во всем. Я просто тогда… Ублюдок этот вывел из себя. Не выдержал. Люблю тебя очень сильно. Не хочу и не могу его рядом с тобой видеть.  Аделина молчала. Смотрела прямо в эти карие глаза полные любви и молчала. Не может она. Не хватает ни духу, ни сил. —Это ты меня прости…. —Тебя то за что? —За всё. Только на это короткое и жалкое «всё», заключающее в себе нити историй, переплетения судеб, целые вселенные эмоций, её и хватило.  Что же, если узел не размотать во время, он начинает запутываться все больше, пока окончательно не затянется петлей на шее, не давая свободно вздохнуть.  Есть ли шанс разрезать его или скоро он утянет на самое дно бездны?