Душа моя неупокоенная| Слово пацана| Кащей| Вова Адидас

Суворов прильнул носом к нежной коже, втягивая сладкий цветочный аромат. Взгляд вновь упал на ненавистный фиолетовый след.  «Убью» — пронеслось строчкой в голове.  —Че позвал-то? —Дело одно есть, — Володя сделал небольшую паузу, а затем продолжил: —Зима, только, чтобы между нами двоими. Турбо не втягивай.  —Понял. Че случилось-то? Лица их обдувал свежий морозный ветер, заставляющий кожу краснеть. Ослабевшие лучи солнца пытались отдать все свое тепло, но его было ужасно мало. Они покуривали табачный горький дым, обжигающий легкие, и выпускали его обратно изо рта, вместе с паром. —К Аделинке уебки какие-то на улице пристали. Чуть не увезли. Сказала «ВАЗ» зеленый. Двое сидело. Пробей, что за люди, откуда. Решать вопрос будем. —Сделаю.  Зима, а если быть точнее, Вахит Зималетдинов, наверное, был одним из самых интересных персонажей «Универсама». Большие карие глаза таили в себе какую-то ледяную пустоту, наполненную равнодушием ко всему происходящему. Словно однажды они увидели что-то такое, что оставило на них неизгладимый отпечаток на всю жизнь. В воздухе от него всегда веяло какой-то морозной холодностью, что соответствовало прозвищу. Его особо ничего и никогда не волновало. Он жил согласно какой-то своей, никому непонятной, кроме него самого, философии. Большую часть времени молчал, блуждая по закоулкам собственного сознания. Но все это не отнимало душевной простоты, а словно, наоборот, даже дополняло ее. Казалось, расскажи ему что-нибудь, он обязательно молча выслушает, а затем сказанет что-нибудь до ужаса простое, но включающее в себя всю вселенскую мудрость.  Однако, на Вахита всегда положится можно было. Его внутренний стержень никогда не позволял поступать подло, в беде кого-то бросать. Сила, скрывающаяся в нем, заставляла бороться до самого конца. Наверное, самым его главным качеством была справедливость. Ему не надо никому услуживать, поэтому он знал, как правильно должно быть, так и поступал. А остальное его не волновало. И вообще, жизнь для него была самурайской философией: «Нет цели, есть только путь».  —Здравствуйте, я к Володе. Можно? Он дома? —Да, да. Проходи, конечно. Сейчас позову. Диляра крикнула Суворова из комнаты, уведомляя, что к нему пришел Вахит. —Вы есть будете? Садитесь, я накрою, —заботливо спрашивала женщина. —Не сейчас, — отмахнулся Вова, но почувствовав себя как-то некомфортно, добавил:  —Спасибо, мы попозже немного. Дверь в комнату закрылась. —Ну что, узнал? —Узнал. Разъедовские это. У одного из них там как-раз зеленый Ваз.  —А главный у них кто? —Желтый. Они в «Снежинке» трутся. —Понял. Мужчина встал с кровати, направившись за телефоном и старым потрепанным справочником. —Найди, продиктуй мне номер, — протягивая книжку другу, попросил Володя. Пальцы поочередно нажимали нужные кнопки. В трубке раздались гудки, вызывающие неприятное напряжение. Наконец, на другом конце провода, раздался голос:  —У аппарата.  —Желтого позови. —Кто спрашивает? —Вова Адидас. Универсам.  На фоне прозвучало: «Желтый, тебя универсамовские».  Минуту молчаливой тишины прервал мелодичный низкий голос:  —Слушаю.  —Ситуация некрасивая произошла. Решить надо. —Ну раз надо, приезжай. До одиннадцати я еще здесь буду.  Речь оборвалась короткими гудками. —Ну че? — спрашивал Вахит, ожидая следующего поручения. —Ехать надо к нему. В «Снежинку», — вставая с кровати, произнес Суворов. —На автобусе поедем? —У бати машину возьму. Его все равно дома сегодня не будет.  Уже в коридоре, перед самым выходом, открывая дверь, Зима уточнил: —Мы вдвоем? Нет, он не боялся. Ему все равно было. Если так надо, сегодня умрет. Просто знал, что разборки такие иногда плохо кончаются, и хотел контекст ситуации понять. Двоим им в землю ложиться, или еще с кем-то из своих.  —Да, сами разберемся, — отрезал Адидас, давно не бывавший на таких делах и не знающий, что принципы пацанские давно уж поменялись и совсем не соответствуют тем, которые он помнил. —Диляр, нам прогуляться надо, скоро вернемся, — крикнул напоследок Вова, зная, что женщина переживать будет. Сердце сжалось от боли и отчаяния в маленький комок. Она прекрасно была осведомлена о таких прогулках, после которых он побитый возвращался. Руки закрыли лицо, а из глаз полились слезы, рвущие душу на куски. Диляра упала на колени перед единственной иконой в доме, и горька рыдая, стала горячо молиться об одном: «Лишь бы живой пришел». За столом сидел мужчина в свитере, надетым поверх голубой рубашки, с неприятной отталкивающей физиономией, ел какую-то рыбу, запивал все дело водкой и совсем не обращал внимания на вошедших.  —Вадим, к тебе пришли, — прервал паузу один из приспешников. Главный даже не поднял головы. Тишина наполнилась напряжением и нервозным ожиданием, растянувшимися по всему помещению. Зима взглянул на Володю. Желваки его ходили ходуном, глаза стали терять человеческий вид, а руки с силой сжались в кулаки, заставляя костяшки побелеть. С каждой секундой этого ледяного молчания все больше было понятно отношение Желтого к пришедшим. Прошло не меньше минут пяти, прежде, чем он вытер руки о салфетку от жира и грязи, оставшихся после трапезы. А затем, наконец, перевел свой взгляд в сторону «посетителей». —Ты Адидас что ли? — спросил авторитет, с противной ухмылкой на лице и начал зубочисткой ковыряться во рту, показывая все больше свое пренебрежение. —Да, а что вопросы какие-то? Вахит вроде попытался одернуть старшего, начинавшего пылить ни к делу, но понял, что этим жестом поставит под сомнение роль Суворова, поэтому остался стоять неподвижно, смотря на события со стороны наблюдателя, готового в любой момент стать непосредственным участником. —Так это у тебя вопросы ко мне. Толкуй. —Твои утырки невесту мою в машину затащили.  —Так может она сама к ним села? А тебе наплела потом?  Кровь в жилах закипала. Возможно, свои унижения он и вынесет, а вот обиду любимой девушки никому и никогда ни за что не простит. Сознание начало мутнеть. Дыхание стало частым и прерывистом. Челюсть с силой сжималась, а скулы противно сводило. Сдерживаться с каждой секундой становилось сложнее. Помогала лишь холодность стоявшего рядом Зимы, который своим спокойствием приглушал пыл Адидаса. Используя последние остатки самообладания, Вова продолжил: —Нет. Это может у тебя такие были, которые сами садятся. А моя другая. Кто у тебя на ВАЗе зеленом ездит? —Ну ты за языком-то следи. И за невестой своей, чтобы одна ночами не шастала.  Каждым свои словом он выводил Адидаса на бурную агрессию. Наконец, струна, натянутая до предела, резко лопнула, заставив мужчину двинуться в сторону авторитета со словами:  —Ты следи за группировкой своей. На нашей территории, «Универсамовской», дело было. Уже вопрос встает: хули забыли они там? Желтый добился своего. Эмоции гостя были на пределе и били через край ключом. Именно этого ему и хотелось. Он любил выставить себя на фоне остальных спокойным и рассудительным, ощущая неимоверное превосходство. А тех, кто поступал поспешно и не умел контролировать свой внутренний мир, презирал, как слабаков. —Ну-ну, ты чего разошелся…, —Вадим издевательски поцокал, показав в очередной раз, что главный тут он, а эти двое - говно на палке. А затем, улыбнувшись, рукой пригласил к столу: —Садись, сейчас решим твой вопрос. Так и хотелось ответить: «Я постою», но желание разобраться с мудаками, которые обидели Аделину, было в разы сильнее гордости. Пришлось занять место напротив этой противной рожи. «Да уж, Кащей даже поприятнее будет, чем урод этот» — пронеслось в голове Володи. —Говоришь, ВАЗ зеленый… Ну, у нас только Колик на нем ездит, —мужчина задумался, а затем обратился к кареглазому парню, стоявшему за стойкой: —Цыган, Колика сюда зови.  В помещение зашел парень в кепке. Глаза его были темные-темные, почти черные и совершенно пустые. Ни души, ни чувств, ни эмоций. Видно только, что физиономия хитрая, мерзкая. У таких принципов не бывает. Им все равно. И сколько из-за этих Коликов девочек ни за что пострадало? Они же поиздеваются и выкинут, как собачонку. Хорошо еще, если живую оставят, а так… Растерзают, да потом в пруду ищи или еще где похуже.  Володе сдерживаться все невыносимее было. К горлу подступила невыносимая тошнота. Дыхание участилось. В голове всплывали военные картины: Колик представляться душманом, вокруг выстрелы появляться, грохот артиллерийских орудий слышаться, потом опять все возвращалось на места прежние. Контролировать сознание было почти невозможно. Кровь бегала кипятком, никак не давая голове остыть. Он постукивал пальцем по столу, пытаясь сбавить напряжение динамичными повторяющимся движениями.  Неожиданно для всех, Желтый подозвал Колика к себе вплотную, с намеком прошептать что-то на ухо, а затем одним ударом приложил головой к столу, не давая пошевелиться. Тарелка с остатками рыбы громко упала на пол, разбившись пополам. Суворов после такого перфоманса даже пришел в сознание из своего помутнения рассудка.  —Че было в тот вечер? Ты же сказал, вы с хадишевскими сцепились.  —Да нич…,—пытаясь спасти себя, отвечал парень. Может это и сработало бы в другой ситуации, но сейчас лишь больше разозлило Вадима. Он схватил вилку и воткнул в руку Колика, просадив ее чуть ли не насквозь. Тот истошно заорал от невыносимой боли на всё помещение. В этот момент стало непонятно, что было хуже: молчаливая тишина или громкий разговор. —Значит слушай сюда, сука. Рассказываешь, что было или отсюда живым ты не уйдешь. Понял? — главный стал проворачивать вилку в живой плоти, из которой сочилась кровь.  Что же, Колик прекрасно знал, что это конец в любом случае. Признаться Желтому в том, что обидел женщину, приравняется к смерти. Авторитет этого не приемлет.  Вообще с детства Вадим мальчиком хорошим был. Умный, воспитанный, начитанный. Маму очень сильно любил, и она его тоже. С детских пор, благодаря такой близкой связи с самым родным человеком на свете, он приучился пол женский уважать. Дверь всегда откроет, с сумками поможет.  Правда, когда-то боком это ему встало. Стали задирать, мол: «сынок маменькин, за юбку прячешься». Тогда он в секцию пошел. Вместе с ней. Так тренер и сказал: «Нет, злости. Никакой злости в нем нет». И не принял мальчика. Истерика на весь вечер была. Но понял. Самому себя защищать придется. Только не кулаками. Это для дебилов. Он умом и хитростью всех возьмет и на колени поставит. По итогу, все то, что другие могли растратить на ринге или в драке, он копил в себе, а потом умело использовал, выбирая самые изощренные виды пыток. Сколотил вокруг себя одну из самых сильных группировок, четкую иерархию разработал. И в моменте осознал, что больше его никто и никогда не обидит.  Было одно лишь увлечение, где удавалось скинуть все накопленное - мотоцикл. Гонял ужасно быстро, чем заставлял родных переживать, но ничего поделать с собой не мог. Нравилось ощущение скорости и адреналина. Зато в жизни себя спокойно вел. Как удав был. Красиво, рассудительно и медленно задушит, а потом проглотит целиком и не поперхнется.  Но женщин любил, ценил, уважал. И маму, и сестренку двоюродную Наташу, и вообще весь женский пол чтил. Поэтому претензия Володи по адресу была и в самое сердце Желтого попала. Не мог он допустить, чтобы в его группировке кто-то с девушками по-свински обращался. Отступать было некуда. Оставалось шагнуть лишь вперед в пропасть. —Да с девкой одной… прокатиться хотели, а она ни в какую…. Ну мы просто покатать, без злости. С моряком ее потащили в тачку. А там хуй какой-то выскочил… — парень переодически прерывался. То ли из-за невыносимой боли, раздирающей руку, то ли из-за того, что слова подбирал помягче.  —Какой хуй еще? — мужчина до сих держался за вилку, давая понять, что любой неверный поступок будет наказан.  —С универсама главный вроде, — Колик взглянул на Суворова, понимая, что в тот вечер видел совсем не его. И затем продолжил:  —Кащей его вроде звать.  Сердце Вовы, кажется, остановилось в этот момент. Он точно не ожидал услышать это имя сегодняшним вечером. Все что угодно, только не оно. На душе стало невыносимо неприятно. Словно груз тяжелый повесили. Как же так получается? Наврала? Зачем? Он же любит ее. Так сильно любит. Каждую ее частичку. Ее взгляд, ее волосы, ее болтовню. Вспомнился сладкий цветочный аромат шеи, которым хотелось дышать бесконечно.  Казалось, в этот момент что-то внутри треснуло. Надломилось. И все вдруг потеряло особый смысл.  Из мыслей вытащил лишь уродский крик Колика. Главный резко с силой выдернул вилку из руки и откинул орудие пыток куда-то в сторону.  —Адидас… Суворов молча поднял голову и посмотрел в сторону авторитета глазами, полными разочарования. —Короче, мы за инцидент вину признаем. Моряк в больнице сейчас. Считай отшит. Делай с ним, что хочешь. Но ему и так Кащей нормально вписал. А с этим… Желтый сделал паузу.  —Там каморка у меня есть. Как закончишь, позови. Отшит тоже будет— мужчина протянул руку Вове в знак согласия разрешения вопроса. Суворов ответил на этот жест и медленно поднялся со стула с ощущением полной пустоты внутри.  Колик, понимавший свою участь, может, и возразил был, но не было ни сил, ни желания. Рану ужасно разрывала боль и хотелось, чтобы это все просто поскорее закончилось.  Дверь каморки закрылась.  Теперь они только вдвоем. Тишина. Взгляд с какой-то пустой злостью. Никаких мыслей. Он точным ударом в лицо, поставленным еще в армии, заставил подонка отшатнуться. Из носа хлынула кровь. Следующие удары наносились так же прицельно. В живот и голову. Колик валялся обессиленный на полу, скручиваясь от ужасных болей, пронизывающих все тело. Пару выбитых зубов, гематомы и синяки, покрывавшие кожу. Вот уже сломанная челюсть, и несколько поломанных ребер. Терпеть сил больше не было. Парень отключился.  Володя молча посмотрел на практически бездыханное тело. Он кучу таких видел. Его не испугать. Но почему-то пришло ужасное ощущение того, что этот почти дохлый Колик гораздо живее его, стоящего сейчас на ногах.  Дверь каморки открылась. —Закончил? — уточнил Вадим. Адидас одарил его лишь легким молчаливым кивком и ушел. Зима поспешно удалился за ним. В дверь несколько раз настойчиво позвонили.  —Володька, привет. А ты чего не сказал даже, что придешь? — спрашивала улыбаясь Измайлова, пока взгляд не упал ниже. На руки возлюбленного. Все в крови, костяшки разбиты в мясо. Смотреть даже страшно.  —Володь, ты откуда? Это что? — она схватила его ладони, и стала судорожно пытаться хоть-что понять, переводя взгляд с ран в его глаза. Мужчина молчал. —Пойдем скорее, я обработаю… Так же нельзя… Володя, господи…. — брюнетка пыталась судорожно достать из него хоть слово. —Не надо. Я поговорить пришел.  Все стало понятно.  «Узнал» — пробежало строкой в мыслях.  Лишь тогда ей удалось прочитать во взгляде Суворова полную опустошенность и отчаяние.  Душа, кажется, съежилась от страха. Тело начало цепенеть. Сердце пропускало лишь короткие редкие удары, чтобы обеспечить жизнедеятельность. Хотелось испариться, исчезнуть, улететь. Лишь бы не стоять здесь сейчас и не смотреть в его глаза, полные боли. —О чем? — шепотом сорвалось с ее губ.  —Оденься. В подъезде жду. Вова хлопнул дверью.  Буквально через минуту девушка выпорхнула, накинув первую попавшуюся куртку, вслед за любовью всей своей жизни. Он стоял, опустив голову, покуривал сигарету и, кажется, просто существовал.  Ей хватило лишь одного взгляда на Суворова, чтобы возненавидеть себя. Молчание только добивало, но она знала, прерывать паузу сегодня не ее черед.  —Откуда Костя там взялся? — проронил он еле слышно, не поднимая на нее головы. Сердце бешено заколотилось. Кровь хлынула к голове. Слова прозвучали, словно выстрел в висок. В мыслях лишь пустота. К горлу подступил комок. Дыхание предательски сперло.   Что же, правда, рано или поздно, становится явью. Такая простая вещь, которой нас учат с детства, но которую так тяжело применять в жизни. Пришло время разрушить стену лжи, тщательно создаваемой все это время. Кирпичик за кирпичиком.  Тяжело. Слова почему-то все никак не шли в голову. А те, которые появлялись, совсем не подходили. —Не молчи…Хотя бы сейчас, — бросил Володя опять куда-то себе под ноги. Затем с силой раздавил бычок подошвой. Час расплаты настал. —Я не знаю. Честно. Не знаю. Я выбежала в ту ночь за тобой, когда мы поругались. Была уже у дома твоего. Потом эти двое. Я даже не поняла толком ничего. В машину затолкали. Потом вдруг стекло кто-то разбил. Я выбежала. —Всё? Знаете, в жизни каждого человека есть выбор. Важный. От которого решается дальнейшее будущее. Выбор профессии, друзей, работы и много-много всего. И лишь один неверный поворот может изменить целиком все.  Что же, вот настало время и ее выбора. Поставить точку и сказать горькую для возлюбленного правду или снова уйти со своим враньем, которая не дает вдохнуть полной грудью и ежеминутно изнуряет. Она понимала, что это конец. Вова не простит. Никогда. Ни за что в жизни. Но дальше так продолжаться не могло. Змея лжи душила с каждым днем сильнее. —Не всё. Володя впервые поднял взгляд на нее, находясь в смешанных эмоциях. Это «не всё» могло подразумевать под собой всё, что угодно.   —Я обернулась. Поняла, что это Костя. Он парня до смерти чуть не забил… Мне страшно стало. Убить же мог…. Я оттаскивать начала…— Измайлова переодически делала паузы, чтобы захватить хоть еще небольшой глоток воздуха, которого так не хватало.  —А потом…— сказать то, что была у дома Кости страшнее всего. —Он избитый весь. Еле передвигался. Я в больницу хотела… Но он не пошел. Мы к нему в квартиру поднялись.  Слушать рассказ девушки для Суворова казалось невыносимым. И это все в ту ночь, когда он четко дал понять, что Кащея не выносит. Так противно на душе стало. Не хотелось ничего. Мужчина понял, еще пару слов и вместо пустоты появится ненависть к человеку без которого, казалось, его жизнь совершенно невозможна.  Он стремительно направился к двери подъезда. Нет, только не это. Не выдержало ее сердце. Брюнетка истошно заревела и закричала, цепляясь за руку любимого: —Вова, нет, прошу… Вова, не уходи. Постой. Я прошу выслушай. Все расскажу. Только послушай. Он уже стал открывать дверь, как неожиданно девушка упала на колени. Хватая края его куртки, она жалобно молила, захлебываясь слезами: —Вова, если любишь хоть немного. Если еще осталось что-то… Вова, прошу. Послушай. Пожалуйста. Умоляю. Хоть немного. Да он так любит, как никто никогда в жизни никого любил. Всего себя отдаст. Только за что она так с ним, понять не может. Врет на каждом шагу. Заслужил он что ли? Хотелось чисто и искренне, ни как у всех. А получилось совсем наоборот, грязно и лживо.  —Встань— прозвучал низкий грубый голос. Измайлова резко приподнялась. Понимала, есто только пару минут, чтобы оправдаться и потом он уйдет. Уйдет навсегда. И не вернется больше. И причиной всему это - она.  Рассказ начался с той самой встречи у института и закончился той самой закрытой дверью Костиной квартиры. Володя молчал.  Сердце в груди Аделины бешено билось, находясь в диапазоне между отчаяньем и надеждой.  Она жалобно смотрела на любовь всей своей жизни зареванными глазами, в ожидании какого-то чуда. Стало тяжело. Ужасно тяжело. Тишина оглушала и рвала душу на части. Никогда еще не было так невыносимо больно и плохо. Не выдержала. Прервала паузу: —Не молчи, пожалуйста. Скажи, хоть что-нибудь.  —Мне подумать надо. Она осталась одна. Опустилась вниз по стене, обхватила колени руками и громко-громко заплакала.