Душа моя неупокоенная| Слово пацана| Кащей| Вова Адидас

—И что делать думаешь? —В «Юлдыз» работать официанткой пойду. Других вариантов нет.  —А его скоро выпишут? —Не знаю, не говорят ничего. —А Вове почему не скажешь? Он же работать пошел. Аделина замолчала. В голове всплыл тот самый разговор в подъезде, после которого Суворов не появлялся в ее жизни уже больше недели. Словно ушел навсегда. Верить, конечно, в это не хотелось. В голове держались слова: «Мне подумать надо», дававшие мнимую каплю надежды, за которую так приятно было хвататься, словно это круг спасательный. Правда, с дыркой, но все же.  —Не хочу нагружать его проблемами своими, — соврала она вновь, понимая, что не готова к разговору о Володе с подругой. —Так он же мужчина твой. Как это не хочешь? Я Валерке о любой мелочи говорю.  —Карин, все. Давай не будем.  «Да уж, сама сначала говорит, что он ее за платье ругает, а потом «о любой мелочи говорю». Тоже мне советчица» — подумала Измайлова. Нет, не потому что злилась на подругу. Она Карину обожала до безумия. Просто саму себя ненавидела. Понимала, что кроме Вовы никого и никогда больше не полюбит. Он ее первый и последний мужчина. Может будет брак, и будут дети, но уже не с тем, кто заставляет сердце трепетать, а глаза наполниться искрами счастья. Это будет не тот, чьи прикосновения вызывают мурашки. Лежа в постели, она будет вспоминать лишь его руки, слышать только его голос. Будет оборачиваться каждому прохожему, чуть похожему на него. И на устах ее навсегда останется лишь одно имя: «Володя».  Знаете, говорят, все что в жизни не случается, все к лучшему?  Аделина совсем не могла понять, к чему же лучшему все события, которые подкидывает ей судьба. Вся жизнь как по наклонной. Костя, пару нападений, смерть любимой бабушки. В добавок ко всему, отца ударил инфаркт. Слабое сердце и перегрузы на работе дали свое. Из хорошего, за последнее время, только Вовка и был. А теперь… И его не стало.  Работа помогала отвлечься. Смена за сменой брюнетка обслуживала гостей. Приятных и не очень. Но в обиду ее не давали. Начальство оберегало. Конечно, тяжело переодически было. Учебники зубрила, пока блюдо готовое ждала для выдачи. Прямо на парах засыпала часто. Ноги ломило ужасно от усталости. Недосыпы вылились в постоянные мигрени, выпадающие волосы и синяки под глазами. Зато думать времени не было. И сил. Изматывающий график прекрасно справлялся с ноющей болью в сердце и душе. По крайней мере, ей так казалось. Свой единственный выходной, который появился впервые за долгое время, девушка проводила, лежа в постели. Хотелось отоспаться с запасом. На долгое время вперед. Лишь к самому вечеру она пробежалась по конспектам, которые в половине мест были недописаны.  Неожиданно, ближе к полуночи, раздался звонок.  Может он. Измайлова стремительно подлетела к телефонной трубке, надеясь на чудо.  —Алло, слушаю. Дыхание замерло.  —Алло… алло. Аделиночка. Это я. Геннадий. Аделиночка, можешь сегодня выйти? Народу много очень. Не справляемся.  Разочарование.  Вновь не тот голос, который она так жаждала услышать. —У меня выходной же. —Знаю, знаю. Вдвойне оплачу. Приходи только. Девушка считала, что от денег сейчас отказываться она не имеет права.  —Через минут сорок буду. —Жду, красавица. Ресторан и правда весь был заполнен людьми. Даже на танцполе почти не протиснуться.  —Возьми девятый столик. Измайлова послушно кивнула и направилась к гостям. «Да уж, какие-то рожи маргинальные. Понятно, почему их обслуживать не хотели. А на меня зачем повесили? Ладно, может на чай хоть дадут». —Добрый вечер! Простите за ожидание, выбрали уже что-нибудь? —Да, вас пока дождешься, яйца поседеют. За столом раздался неприятный громкий смех. «Да, были б они у вас еще» - пролетело в голове. —Водки там давай сделай, селедочки нам, закусок принеси. Че у вас тут еще? Мясо тоже давай. Свинину и говядину. И плов.  После короткой паузы, самый мерзкий спросил: —Ну че, записала, красопетка? «Нет, рисунки стояла рисовала. Даже повторять заказ не буду, уроды» — размышляла брюнетка. —Да, все записала. Ожидайте. В течение получаса должно быть готово. Аделина стремительно удалилась, в надежде, что никаких приключений ей от них ждать не придется. Конечно, если что, полицию вызовут, но все-таки. Наконец, было готово горячее. Она медленно шла к столу, концентрируясь на тарелках. Лишь подойдя ближе, девушка вновь окинула взглядом всех сидевших. Он. Сидит с самого краю. И на нее голову поднимает.  Сердце пропустило электрический разряд. Увидел наконец любимую свою. Глаза счастьем детским наполнились. Ожил, словно. Измайлова быстро постаралась поставить тарелки и как можно стремительнее уйти.  Но не успела. Рука мужская обхватила ее тонкое запястье. Вспомнилась ночь их последней встречи у него в квартире.  —Аделина,— сорвалось с его губ еле слышно. Костя попытался словить взгляд любимых зеленых глаз. Таких родных сердцу. Ему других и не надо. Только бы эти посмотрели. Но девушка, как ошпаренная, вырвала руку и убежала.  — Я не могу девятый столик больше обслуживать. — Почему это еще? Обижают, ты скажи. —Не могу просто.  —Ну, это не дело. У нас есть слово «надо», а будут трогать - говори.  Зеркало в туалете было заляпано какими-то каплями. Она судорожно протирала его рукой, чтобы взглянуть на свое отражение. Жалкая. Смотреть противно. Потерянная. Уставшая. Мертвая как-будто. Ничего уже не хочется и ничего не надо. Лечь бы прямо здесь и больше не проснуться. Нет смысла больше.  В отражении позади показался знакомый силуэт. Обернулась. Молчит и смотрит на него. Увидел Кащей наконец, что глаза-то пустые ее совсем стали.  В голове почему-то вспомнились те дни, когда он еще смотрел за ней у вуза. Идет вся такая красивая. С подружками хохочет. На лице ее белоснежном, с бархатной кожей, вечно был румянец и красовалась улыбка лучезарная, во все 32.  И взгляд другой был совершенно. Она же жизнью пышила. А сейчас другая совсем.  Кто же виноват в этом? Может они с Вовой и загубили ее. Не будь их двоих, нашла бы простака, семью завела с ним и жила маленьким человеческим счастьем. А они своей любовью безумной сожгли ее. Истлело совсем сердце девичье. Истерзали душеньку невинную, как волки вцепились зубами и на куски ее изорвали.  И сказать-то нечего. Смотрит на нее своими карими, а слов не находит совсем. Где-то внутри, в районе груди, ужасно защемило. Словно надорвалось что-то. Виноватым себя ужасно почувствовал. Спасло только мужское нутро, заставившее прервать молчание: —Ты чего тут? —Умыться хотела. —Я в общем. Про ресторан.  Ей бы и самой хотелось понять «чего она тут». В какой момент не там повернула, что сейчас оказалась в этом проклятом ресторане. Еду ублюдкам подносит, взгляды терпит на себе, насмешки дурацкие от мужланов всяких. Хорошо, что не трогают хотя бы. Может, все из-за того, что тогда с Костей пересеклась на коробке? Или, когда на ту дискотеку первую пошла? А может все началось гораздо раньше, просто она не замечала этого? К горлу подступил комок. Тошно как-то стало. Сил совсем нет. Тело все ломит неприятно от накопившейся усталости и боли. Мается тенью бледной и света в жизни больше не находит.  —Работаю…деньги нужны, — прозвучало еле слышно, с какой-то безнадежностью, с ее губ. —Что случилось?  Кащей эмпатом не был и понять не мог, что вопрос этот, как последний гвоздь в крышку гроба. Доведет ее совсем. Зеленые глаза наполнились слезами. Измайлова старательно пыталась сдержаться и загнать их внутрь из последних сил. Душу неприятно скрючило от боли, а сердце словно сжали когтями. Было невозможно дышать. Тошнота душила за горло.  —Папа… в больнице. За лечение…платить надо, — речь брюнетки прерывалась короткими паузами, во время которых она жадно пыталась ухватить хотя бы глоток воздуха и не разреветься.  Все так же, как и раньше, боялась перед Костей себя слабую показать.  Ему впервые не хотелось про Адидаса говорить. Может быть, в другой обстановке, он и ляпнул бы, что Вова гандон, раз денег для нее заработать не может. Но точно не сегодня. Понимал, что не так что-то. Но пользоваться этим не желал. Кащею самому странно было ощущать, что в слабое место бить не хочется. У других он их на раз два выискивал и потом точными прицельными выстрелами в эти точки человека уничтожал.  А тут… Подобрел благодаря ей что ли. Сердце Кости начало сжиматься от жалости, боли и безграничной любви к этому прекрасному созданию. Защитить Аделинку хотелось от мира ужасно и злого, который ни раз его на колени ставил. Все то вселенское, необъятное, всеобъемлющее чувство не могло больше томится в клетке. Хотелось вырваться наружу. Хотелось свободы.  Но мешало одно. Страх. Отвергнет, оттолкнет, убежит. Как в тот раз. Но разве мог он совладать со всей этой бурей внутри и не коснуться ее?  Женский стан утонул в сильных мужских руках. Он крепко-крепко прижал девушку к себе. Обнял настолько сильно, насколько мог. Ладонью нежно пригладил шелк переливающихся волос. Показать хотел, что навечно любимая под его защитой.    И лишь одному черту осталось известно, как он хотел ее в этот момент. Прямо здесь и сейчас. Сорвать черную короткую юбку. Вцепиться в пухлые алые губы до крови. Кусать шею, оставляя фиолетовые следы, слышать ее придыхание, смотреть на упругую грудь, сжимать нежную кожу пальцами до синяков и глубоко-глубоко входить внутрь, ощущая, как каждая ее частичка принадлежит ему.  Но все, что он мог, прозвучало лишь в одном слове: —Сколько? Наверное, это был самый значимый вопрос за всю происходящую историю. Сколько Аделина и Вова будут ругаться?  Ведь любят же друг-друга, дураки.  Сколько Косте бегать за ней?  Ведь его сердце все-таки тоже живое.  Сколько Измайловой еще предстоит испытаний и слез?  Ведь сил больше, кажется, не осталось.  А может он просто душу ее себе захотел купить? Вот и спросил «сколько»? Ведь Кащей привык к тому, что все продается, просто у каждого цена разная. Вот и любовь брюнетки себе приобрести возжелал. Раз по-другому не получается. —Кость, не надо. Я сама.  —Сколько? — повторил низкий мужской голос. —Я не могу. Мне неудобно… Не надо. —Сумму назови.  Сдалась. Прошептала нужные цифры. И вновь ее потянуло в омут, выбраться из которого с каждым разом все труднее. Кажется, лишь мимо пройдешь, а на самом деле не заметишь, как давно уже барахтаешься на самом дне, задыхаясь и медленно погибая.  —Завтра деньги будут. Только чтобы я тебя больше не видел здесь.  —А как же? Я же недавно устроилась… —Я с начальством сейчас поговорю. Решим вопрос.  Нависла небольшая пауза, которая прервалась короткой тихой фразой: —Костя… Спасибо. Только это он и слышал от нее. Все это время, что с ней рядом. Короткое слово «спасибо». Кажется, оно грело душу, но совсем не спасало разрывающееся от боли сердце.  —Спасибо на хлеб не намажешь —мужчина шутливо дернул ее за кончик носа. —И это… Не кисни давай. Ну-ка, улыбнись. Руки Кащея слегка пощекотали талию Аделины, вызвав на ее лице легкую, немного натянутую радость. —Ну вот, другое дело. Придется чаще с тобой теперь видеться, а то совсем без меня потухнешь. Уже через час машина Кости стояла у дома Измайловой. —На работу больше не выходишь. В этом «Юлдызе» ублюдки одни. Нечего там тебе делать. Деньги завтра вечером будут. Вроде все. Все ли? А как же то, что любит до беспамятства? А как же то, что на коленях к ней приползет? А то, что поцеловать ее хочет безумно? А то, что жизни без нее не видит? Забыл еще, как пил все это время, после той ночи? —Спасибо еще раз большое. Дверь машины хлопнула, оставив в сердце режущую боль, с которой Кащей вновь был один на один.  Кто кого?  В который раз победу одерживает она, заставляя покупать пару бутылок водки. В дверь позвонили. —Турбо, привет. А ты чего? —Я от Кости. Просил передать. —Спасибо. А он с.. Брюнетка не успела договорить.  Парень спешно выпалил: —Ага. Я побегу. Дела. В руках остался лишь белый конверт с суммой денег, которая была даже больше необходимой.