Falsche Götter

На алтаре одного из множества вымышленных богов этой ночью разворачивалось действо. Если бы кто из священнослужителей бога сего вошёл, увидел бы таинство прелюбодеяния. Однако этого не случится, ибо то были боги настоящие. И они очень не хотели, чтобы их кто-либо видел. Крис метался, как жертвенный ягнёнок, стонал, но над ним не заносился никакой клинок, напротив: у его ног был брат, приникший к его лону. Язык его был не менее ловок, чем язык Криса, проходя по влажным, желающим принять его целиком, стенкам, обходя едва заметный дрожащий отросток, что может выйти и виться, и обхватывая его губами, посасывая, словно сладкую сахарную карамель, а затем вновь вгрызаясь внутрь. Карл будто хотел выпить его полностью, не оставив ни капли; даже едва выдвинувшийся член он облизывает, обсасывает, обхватывает, не оставляя брату ни шанса остаться неудовлетворённым. Когда алые искры экстаза хотели вырваться наружу, Крис сжал Карла в ногах, не сумев сдержать этот мимолётный спазм. Ещё некоторое время он мог лишь лежать, подрагивая и тяжело дыша от приятной истомы. Выйдя из оцепенения, он приподнялся на руках, поскольку на его животе лежал Карл. Его волосы кое-где попадали на лицо, а сложенные перед ним руки скрывали эти волшебные губы, но его хитрый взгляд говорил о том, что сейчас Карл также хитро улыбался, задумывая многие планы на эту самую длинную ночь. Зимнее солнцестояние в северных широтах. И ночь в пустом храме, который сочли бы осквернённым, уже началась. Не то чтобы они были такими богохульниками в бытность людьми. Просто знание того, что они — истинные боги, позволило им откинуть набожность людей. Они нечасто врывались к ним так, предпочитая более уединённые места, почти не видевшие людей, оттого что здания нашептывали им, что происходило здесь когда-то, что они запомнили, услышали своими незаметными органами… Карл поднимается, его длинные волосы спадают с плеч, частично закрывая грудь и спину. Он встаёт, полностью выпрямившись, отходит, как будто хочет покрасоваться в лунном свете перед своим супругом, выполняя фигурные элементы — всё же не забытое отцовское наследие — пусть и не мастерски, но как если бы пол стал льдом. Его тело не было самым идеалом даже в его молодые годы, но именно это небольшое отхождение от принятого стандарта мужской красоты придавало ему даже большей идеальности — впрочем, немудрено, ведь он оставался Дрогендманном, а те, как и любые им подобные семейства, всегда имели замечательную наследственность, с давних пор вливая в потомков кровь лишь собственную и ангельскую. Он был Дрогендманном и сыном Кристуса, несмотря на то, что его настоящий отец приходился ему с Марией всего-навсего любимым человеком, даже не дальним родственником. Впрочем, два отца и мать дали им двоим замечательное воспитание. После нескольких минут созерцания Крис наконец понимает: Карл приглашает его на танец. Всё ещё нагими. Ибо чего им стыдиться? Даже если бы их увидели люди, они бы не стали. Им нечего — они ведь истина, сила. Они — господа. Крис сходит с алтаря — действительно, будто лёд, и так странно голыми ступнями по нему идти. Он расправляет крылья, чтобы не упасть, встаёт на пальцы: так устойчивее, как странно бы ни было, но переходная, ещё слишком длинная трёхпалая ступня работала лучше при опоре на пальцы, пусть мышцы, необходимые для постоянного такого держания, уже значительно редуцировались. Осторожно продвигается вперёд, стараясь держать равновесие, что получается лучше благодаря крыльям. Как и любой ангел, он не мог взлететь тут же: для того нужно много пространства для разбега, ведь для летающих созданий ангелы весили слишком много, на грани вторичного отсутствия полёта. А Крис, тем более, был полукровкой, отчего летать ему становилось ещё труднее. Впрочем, они ещё не были совершенно бесполезными. Более того — они нравились Карлу, пусть он редко говорил об этом. — Ну, как посмотришь? Bin ich sehr alt oder fit? — посмеиваясь, спрашивает Карл, хватая Криса, когда он приближается достаточно близко. — Oh, Karl, please, stop that. Ich habe es gesagt nur einmal, yet you continue teasing me with that. Карл умело держал его, ведя по ледяному полу, почти неся его на руках. Из ниоткуда шла нежная музыка, текла лёгкими нотами в загустевшем воздухе, который слоями теперь ложился в пространстве, как некие эфиры. Закончив свою романтическую разминку, Карл встал на колено, поцеловав руку Криса. — Ну что ты, в самом деле? — I want to do this. ¿Te gusta? — Несколько напыщенно. — Могу на «ангела» перейти… mein klein Engel… — Карл хихикает, за мгновение оказываясь за спиной брата. — Карл! — но его возмущение шутками Карла улетучивается, как только на его чувствительной спине и крыльях оказываются пальцы, огоньками бегающие по нежной бледной коже. Пальцы задерживаются на позвоночнике, заставляя Криса выгибаться дугой, не падая только из-за того, что он держался за брата. Вдруг влажный язык проходит по тёмной шерсти запястья крыла. Искорки пальцев тоже переходят на крылья, но затем — обратно к спине, и на шею. После это прекращается.

.תרדי על הברכיים —

Крис покорно опускается, и на его голову ложится рука, двигая её так, чтобы он смотрел вверх, в глаза.

.תשירי לי —

И он покорно запел — не самими словами, а звуком, исходящим изнутри, из самого сердца, слышным лишь брату-божеству по двойной аорте.

.לומר לי תפילה —

И он взмолился, вновь не словами, но касанием, склоняя голову к его животу, горячо шепча неясные буквы одним дыханием, опаляя горячую кожу Карла своими холодными губами. Он взмолился, упав ему в ноги и целуя их, в исступлении выпуская эти песни-молитвы из своего целомудренного рта.

.תשרת אותי —

Крис вновь поднимается на колени, берёт, пока только руками, стоящий пенис, пока брат гладит его по кажущимся серебристыми в темноте волосам. Он медленно, растягивая момент, вбирает его в рот, проводит головой и руками вперёд-назад, чтобы ещё больше разгорячить почти огненное тело, возвышающееся над ним. Он не берёт больше того, что может взять, но этого достаточно.

.לטעום את הפירות של הגוף שלי —

А огонь Карла переходил в его холодное тело, не обжигая — потому что брат, не может он ранить. Тогда Карл склонился, приблизился к лицу, заглядывая прямо в глаза такого же, как у него, цвета.

.שים את הלשון שלך במורד הגרון שלי —

Сразу он приникает к губам Криса без дальнейших действий, позволяя ему исполнить приказ. Конечно, метафорически. Язык у Криса не настолько длинный. И, тем не менее, пока что он был покорен, насколько мог. Однако с перехватом контроля Крис перетёк Карлу на ноги, ещё не разрывая поцелуй, так, чтобы он сидел на нём, обхватив его бёдра ногами. Тут же он отталкивается ото рта, и толкает торс, прижимая к полу, как может. Карл, конечно же, был тяжелее и сильнее Криса, и мог бы предотвратить эту попытку. Но ещё он лучше всего знал, чего хочет сейчас его крылатый брат: вновь испытать это общее их ощущение единения тел и души, но в более удобной для них обоих позе. Пожалуй, только в этом плане крылья сильно мешались. Крис потирался о мягкий член, пока воздух вокруг густел для будущих разрядов бесконечных молний, а огоньки лампад убежали выше, к потолку, где обернулись голубым. Наконец, Карл был снова готов, и взял Криса за бёдра, приподнимая его, чтобы начать самому: Крис был слишком нетерпелив и начинал уж очень быстро, в то время как ему самому требовался более медленный начальный темп. Разогрев себя, свой необжигающий огонь, он отпустил брата, и тот принялся за дело, взяв всю нужду движения на себя, пока их прозрачное рассыпанное солнце, почти что их смеющаяся звезда, сияло где-то наверху. В этот раз всё шло куда быстрее. Когда Крис согнулся к телу под ним от снопа алых искр, пробежавших по всему его телу, Карл прижал его к себе, не позволяя отстраниться. Он хотел насладиться запахом, что витающим в воздухе масляным, что родного тела, находящегося так близко… в котором был и он сам, его плоть и его сердце. Ему было мало. Но уже брезжил рассвет. И, пожалуй, уже стоило оставить человеческую постройку, вернувшись к их долгой дороге. Затянувшейся дороге. Три дня спустя они снова ехали дальше. Little Part of You расположилась сразу после Let Me Be Your Leader, хотя случайный порядок мог бы расставить их совершенно иначе. Крис проговорил: — Tiene gracia, ¿sabes? Today people are celebrating the birth of one of their gods, в чьём храме мы так прекрасно провели время… While tomorrow will be the day of our first birth. — No te burles de ellos. Por cierto, nos esperan. Und wir kommen zu spät. — Да, пожалуй. Gehst du da hin? — Of course. К завтрашнему дню и доедем. И Карл рванул на всей скорости, когда заиграла Lost Highway. Он не прекратил даже когда трек сменился на Seat Next to You. — Быстрее доезжаешь? — усмехается Крис. — Не. Просто когда ещё мы сможем насладиться бегущим в окна морозом на полной скорости? — ¡Nosotros nunca hicimos eso! — Machen wir es jetzt! — и Карл хохочет, пока пластинки стёкол ползут вниз, и снег врывается в машину. — Закрывай уже, дурак! And change the music. Es ist zu schlecht für mich. Und für dich. — As you wish, чёртик из табакерки. Как Карл и сказал, доехали они ровно в полдень следующего дня. Ну, как доехали — подъезжая, оставили машину с ключами в соседнем городке. В паре километров. Машинка-то хорошая. Пусть хоть люди попользуются. Ведь здесь она будет совсем не нужна. Это поселение нельзя было назвать полноценным городом. Чуть больше тысячи человек населения в холодной тайге. И они действительно ждали их, пусть приметили не сразу. Потому что величественное чёрное здание нельзя было не заметить. Оно не было целиком построено ими, изначально возвышаясь из-под земли, но ало-голубые витражные стёкла создавались ими, и на протяжении долгого времени. Несколько веков вытачивалась эта скала, чтобы стать пристанищем двух ещё не рождённых тогда богов. Их ритуалы тоже были весьма… интересными. Прославляя единение души, они могли сливаться лишь плотью. В главной зале вокруг лепестков пустой алой ложи — ИХ места — люди расположились в кругах, даря каждому просящему ласки. Кое-где даже виднелись редкие совсем молодые тела, лишь недавно вступившие в этот возраст любви, пускай куда больше было намного более зрелых, испытавших на себе много страсти. И как это выглядело бы с возвышения подготовленного для них места… Как сотни глаз будут смотреть на них, на их соединяющуюся плоть и душу, пусть и не видя их смеющейся звезды и россыпи звёзд-алмазов — это лишь для них, богов, доступно. Они проходят вперёд, уворачиваясь от желающих познакомиться с новичками. Они не должны принадлежать кому-либо ещё, иначе станут грешны. А как жить дальше, если грешен даже ваш бог? Они проходят вперёд, постепенно облачаясь в новые одежды, длинные и нисходящие. Остановившись у ложа, они бросают взгляд в остолбеневшую толпу, молившуюся им всё это время. Сотни глаз в ожидании глядят на них в ответ. Сотни тел сплелись в едином узоре вокруг их ложа, величественного рубина в более нужном и многочисленном углероде. А потом они вновь смотрят лишь друг на друга. Из рукава Карла выходит алый венец, который он тут же возлагает на голову брата. Чёрная накидка Криса раскидывается по алому ложу, совсем не скрывая больше его бледного тела. Карл нависает над ним, смотря в его глаза — единственные среди всех, что видят его самого, и что ждут иным ожиданием. Алый балахон Карла почти сливается с этой ложей; он едва не отбрасывает одежду, поскольку алого в нём достаточно, ведь он готов предстать богом перед людьми, как и Крис, мающийся под ним, раздвинув ноги и истекая на мягкую шёлковую ткань. Карл начинает двигаться, покрывая брата поцелуями, и тот щедро отвечает, сжимая в длинных когтистых пальцах алую ткань, целуя его в ответ и испуская громкие стоны, проносящиеся по всей зале, как и стоны Карла, иногда сходящиеся воедино, как их души в этот момент. Огни над ложем, только над ним, становятся голубыми, образовывая солнечный круг, древний символ, изначально не предназначенный для них. Через него вокруг них пляшут молнии, будто заставляя людей вернуться к их ритуалу зова, переходящему в ритуал признания: они сплетаются всё теснее, образуя правильные окружности вокруг них, по которым проходят волны рук и голосов. Они двигались навстречу друг другу с одной душой, деля восприятие, деля всё, даже тела, причиняя друг другу неимоверное удовольствие движением плоти одной в плоти другой, родных и знающих лишь друг друга всю их недолгую по божественным меркам жизнь. И их тела не знали и не желали иного. Так было верно. Так было… хорошо. Искры ходят внутри людей, находящихся в экстазе от них, их господ, а святой ток огнём изливается внутрь Криса, сжавшего клыки на шее брата, принимая не только семя Карла, но и его кровь. Они заговорили общим голосом, ещё лежа на своём алом цветоложе. Заговорили не просто словами — душой, но чтобы люди слышали их.

«אנו קוראים לך מקדש משום שהפכת למקלט לאדוני העולם הזה»

Экстаз вновь разорвался внутри людей, услышавших свои божества. Пусть силы человеческие не были вечны, и их ритуал подходил к концу, они были чрезмерно рады их появлению. И не только тому: их боги нарекли их дом своим пристанищем, и дали ему название. После Крис обозревал витражи-иконы, резные статуи, барельефы и панно голубых залов и коридоров, завивавшихся к главной, чёрной, с алым в центре. Созерцание труда доставляло ему удовольствие. Здесь теперь располагался их кров, божий кров. Карл тоже знал это: он ушёл расставлять границы, чтобы сделать это с наибольшей точностью — куда проще делать это, вживую видя место, пусть их полноценные физические оболочки сгорели там, у хохочущей звезды… Потому что лишь подготовленным лежит путь сюда отныне. Неподготовленные не примут их, да и не поймут. Да, теперь их дом был здесь, в этой точке мира, над которой будут светить два солнца: жёлтое и рассыпное. Пусть второе из них люди не увидят. Потому что эта голубая россыпь видна лишь на тёмном чёрном небе, что накладывается на обычное, что перекрывает его — что светит лишь для их двойного сердца, бьющегося в их неразделённом существе. Быть может, произойдёт ещё что, и им придётся покинуть это место. Может, от того, что им захочется вернуться к блужданию по миру, и тогда никто не сможет их остановить. Может, от того, что люди станут готовы к ним. Может, от того, что они уйдут на звёзды, к их собственной, что всегда смеётся им, приговаривая «Любите друг друга». Но пока что это было неважно. У них появилась цель, и они обязаны были следовать ей. В конце концов, грядущее само придёт к ним.