Тьма в тебе

      Серое ничто проступило сквозь темноту. Гарри было очень холодно, несмотря на то, что он не чувствовал ни малейшего дуновения ветерка. Кажется, он вообще ничего не чувствовал кожей, разве что холод — и тот поглотил его всецело, до костей и растрёпанных волос. Он вгляделся пристальнее, ожидая, что изо рта должно было вырваться облачко пара. А потом понял, что до сих пор не дышал. Первый глоток воздуха, на удивление, не обжёг его морозом сильнее чем прежде. Похоже, холоднее просто не могло быть. Он вдохнул и выдохнул несколько раз. Кажется… потому что не почувствовал ни запаха, ни того, как воздух проходит сквозь нос, ни давления в грудной клетке.              В сером монотонном ничём действительно завихрились белёсые разводы пара. Постепенно они приобретали выразительность и глубину, прямо перед лицом пролетело несколько крупных белых хлопьев, снизу вверх. Снег? Нет… это скорее напоминало пепел… Серый, медленно клубящийся туман нагонял тревоги. Гарри протянул руку и сделал осторожный шаг, не чуя под собой ног. Внизу что-то хрустнуло, и тогда он почувствовал, что действительно опирается на твёрдую ровную поверхность, а на ногах старые изношенные кросовки Дадли с продавленной пяткой. Бежевую плитку фут на фут покрывал пепел и мелкий мусор. Наконец-то глазам попалось что-то материальное и статичное, волшебник проследил взглядом дальше… Теперь он, несомненно, видел много материального и статичного, но это не прибавляло ему понимания, тут всё было неправильно: вырванные закопченные панели, разбитая плитка на стенах и множество осколков на полу, черный обугленный каркас неизвестно чего, с потолка свисают лоскуты горелой краски. Боковым зрением ему мерещилось, что на полу скукожились чёрные, обгоревшие человеческие тела, но стоило повернуть голову — и видение пропадало.              Гарри заполошно крутнулся, теперь он понял, что серый туман — это на самом деле дым, но он всё так же не чувствовал запахов. Огня тоже не было видно, жуткий потусторонний холод не отступал. Но ведь дым?.. Он должен найти выход. Гарри побежал. Туда, где, казалось, дым окрашивался в более светлые оттенки серого. Из мглы неохотно выступили какие-то массивные, закруглённые тумбы, когда до них осталось ярдов пять, Гарри рассмотрел, что это обгоревший эскалатор метро, ​​ведущий вниз. Нет, ему нужно на поверхность!              Он бросился в обратную сторону, в гулкой тишине слышались только его хаотические, неравномерные шаги и тяжелое дыхание. Его снова окутал невнятный слепой серый мрак, а с ним — паника, и Гарри то и дело переходил с бега на медленную ходьбу — и снова на бег, пытаясь двигаться наугад с выставленными вперёд руками, боясь с разбегу врезаться в стену, еще больше — споткнуться об обгоревшее тело на полу… Он бежал не долго, и, должно быть, довольно медленно, потому что так никуда и не прибежал, но очень скоро запыхался, в правом боку закололо. Лишь теперь он почувствовал свое тело полностью. В нос мгновенно забилась концентрированная вонь пожарища, к горлу подступила тошнота. Осознав наконец свое тело, Гарри принялся ощупывать одежду, неуклюже хлопать по карманам задубевшими от холода руками. Какое облегчение, палочка была на месте! С трудом двигая пересохшими онемевшими губами он хрипло прошептал:              — Люмос.              Бледный, предельно прозрачный жёлтый огонёк едва загорелся и сразу погас. В короткой вспышке Гарри заметил, что его палочка, остролист с пером феникса, снова почему-то сломана и обмотана посредине чарскотчем. Он попробовал Люмос еще раз, потом Инсендио, и снова Люмос… Всё напрасно. Едкий густой дым медленно заполнял внутренности. У Гарри заслезились глаза, было странно, что слёзы не выкристаллизовались в лёд. Гарри не припоминал такой суровой зимы даже в Хогвартсе, на самом севере Шотландии.              Юноша закашлялся, едва не выблёвывая лёгкие… Это не по-настоящему… Он здесь уже давно. Если до сих пор не задыхался, то и теперь не должен.              — Фумос финита… Эванеско… — убрать дым никак не получалось, кажется, палочка вообще не отзывалась. За обжигающим всеобъемлющим холодом Гарри не слышал даже её призрачного тепла.              — Эк… Экспекто… Экспекто патронум, — с усилием прохрипел он между приступами кашля. Это не должно было подействовать. Гарри был напуган до предела, он и не думал вспоминать что-нибудь счастливое. Но из палочки вдруг вырвалась тонкая голубовато-белая струйка света, она стремительно расширилась и сплелась в привычную фигуру оленя.              Патронус бесшумным зигзагообразным галопом поскакал в плотной, почти материальной темноте, а Гарри старался не отставать. Лёгкие едва не разрывались от боли, глаза заливали слезы, и сияющий впереди олень расплылся в аморфное невнятное нечто. Гарри не заметил, когда у патронуса стали разрастаться до гигантских размеров рога, и почему они вдруг оказались на холке, а не голове, и будто затянулись тонкими полупрозрачными (прозрачнее остального призрачного оленя) перепонками. И оленя ли? И теперь это точно был не патронус… Равномерное с голубым оттенком свечение превратилось в красновато-оранжевое с переливами и всполохами.              Гарри бежал за огненным фестралом, напуганный чуть не до смерти, но потерять единственный источник света в бархатно-непроглядной темноте было бы ещё хуже. Когда он сильно отстал и уже думал, что у него вот-вот остановится сердце, пламя вдруг рвануло назад, мгновенно разрослось, беззвучно взорвалось, обдавая лицо волшебника мощным потоком, до боли вдавившим глаза, прибившим лицо к черепу, и не неся в себе однако ни жара, ни хотя бы тепла. Гарри невольно попятился и чуть не покатился с лестницы. Когда он успел оказаться на лестнице? Неважно… Выход там, наверху.              Поттер нащупал в темноте шершавую кирпичную стену и стал подниматься. Он знал, что там, на поверхности, его ждёт что-то гораздо более страшное. Но, чёрт возьми, сколько ещё ему бояться? Он не боялся идти на погибель к Волдеморту. А тут… Это даже не по-настоящему…              Самоуговоры не помогали. Кажется, все рациональные мысли вымело из головы, выморозило пронзительным холодом. Кажется, в той самой пустой от мыслей голове теперь стучало, заходилось в истеричном ритме сердце, этот звук заполнил собой всё, он оглушал и нагонял еще больше страха, потому что Гарри не слышал за ним даже собственных шагов по каменной щербатой лестнице.              Он взошёл на верхнюю ступеньку — и будто кто-то за одно мгновение опустил декорации. Темнота так же внезапно сменилась… Нет, это не был свет, ему даже не пришлось щуриться, чтобы дать глазам приспособиться. Гарри был на пустом вокзале Кингс-Кросс. Ночная, мрачная, захламлённая мусором версия, и какая-то будто на несколько десятилетий более старая — совсем не такая, к которой он привык, и не такая, как в прошлый раз, когда там был Дамблдор и обломок души Реддла. Ощущения тоже были иные. Он не чувствовал себя здесь в безопасности или хотя бы в апатии.              — Это снова ты?! А-ну выходи! Говорю тебе, выходи, ублюдок!              Гарри только прикидывался храбрецом. Никогда он не станет просить, и скулить не станет тоже, что бы там ни было. Он нервно огляделся, надеясь увидеть врага на подступах: за какой-то из колонн, или за закрытым на ночь киоском с прессой. Однако враг появился неожиданно, материализовался из ничего прямо перед Гарри, в каком-то неполном футе от него. Волшебник рефлекторно отпрянул и споткнулся о что-то пяткой. Заваливаясь назад, он успел разглядеть только вылинялое, серо-чёрное рваньё, в которое куталась фигура, и полное, концентрированное, чёрное-пречёрное ничто под капюшоном. Можно было бы подумать, что это дементор, если бы не эта бескомпромиссная пустота, потому что у дементоров все-таки было что-то отдалённо похожее на голову, по крайней мере, было то, где у дементоров находится рот.              Слишком реалистичное для сна чувство падения наконец-то выдернуло Гарри в реальность. Ему стоило упасть раньше…              Гарри потянулся за палочкой, которую положил на тумбочку у кровати, но, неуклюжий после ночного кошмара и полуслепой без очков, смахнул на пол пустой флакон из-под Сна без сновидений. На звон битого стекла явился Кричер. Он убрал осколки одним щелчком пальцев, а потом принялся разжигать камин.              Теперь он называл Гарри не иначе, чем «хозяин» и «бедный последний из Блэков», или длинной версией: «бедный последний из Древнейшего и благороднейшего рода Блэк». Гарри не знал, связано ли это с тем, что в нём теперь нет хоркрукса Волдеморта, и он стал восприниматься бо́льшим Блэком, чем раньше. А еще понятия не имел, чем Кричеру не угодил Тедди, или хотя бы Нарцисса и хорёчья морда, младший Малфой.              Как бы там ни было, Гарри устраивало, что Кричер делает всё без указки, потому что каждый раз, когда нужно было отдать приказ, вспоминал Гермиону и её ГАВНЭ.              Домовой сделал всё молча и вскоре исчез. А Гарри наложил на себя согревающее заклинание, потому что тепло от камина ещё не добралось до кровати. Темпус показал «9:18 11 мая, 1998». Он уложился в постель, когда на улице уже забрезжил рассвет, и долго не мог уснуть, четыре часа сна было явно недостаточно, поэтому Поттер надеялся доспать ещё.              Жаль, что Сон без сновидений не помог. Честно говоря, кошмары начались уже давно, ещё в Ракушке Билла и Флёр. Гарри надеялся, что зелье из бездонной сумочки Гермионы могло просто испортиться, но тогда всё равно не было возможности купить свежее, да и не очень-то хотелось. По сравнению с кошмарами о Волдеморте, это была почти невинная, увлекательная фантазия, по крайней мере, у него не болел шрам. Но теперь, очевидно, нужно искать другие варианты.              Несмотря на зверскую усталость, выключить мысли и снова уснуть не получалось. Кошмары про Смерть были разные, и Гарри невольно прокручивал в голове новые детали, удивительно ясные и до сих пор яркие, почему-то именно эти сны даже не думали стираться из памяти. Может, стоит попросить Гермиону о дружеском Обливиэйте? И этот сон ему действительно хотелось обсудить с Гермионой… Но он знал, что не решится навешивать на неё новую заботу, подруга непременно подумает, что это проблема из проблем и бросится её решать. Гарри сомневался, что здесь может быть простое решение.              Почему-то ему приснился пожар в метро Кингс-Кросс 1987го года. Он тогда был маленький, новости об этом показывали всю неделю перед Рождеством и даже потом. Дядя Вернон ворчал, что это сделали террористы из ИРА, и даже когда расследование показало несчастный случай, продолжал придерживаться собственной теории. Наверное, Гермиона тоже помнит эти события… Было ли в его сне что-нибудь настоящее? Или это целиком выдумка его подсознания с кадрами, увиденными в новостях? Конечно, в реальности он не мог бы попасть из метро сразу на платформу, до вокзала было пол-квартала ходьбы. И сама Смерть не всегда появлялась в виде стереотипной закутанной в чёрный плащ фигуры. Иногда это был восставший труп Седрика, иногда Пушок Хагрида, а однажды даже Дарт Вейдер из Звёздных войн. Да, должно быть, это выверты его подсознания…              С первого этажа донёсся приглушённый металлический «Бамк», потом тихий ойк Гермионы, и сразу после — пронзительный визг портрета Вальбурги Блэк. Её ругань, как всегда, пестрела давно избитыми «грязнокровками», «проходимцами», «мерзкими выродками», «бастардами»… Но каждый раз непременно перемежалась чем-то свежим и почти элегантным, как вот сейчас: «лохматая, грязнокровая, бешеная суфражистка на побегушках у малолетних недоумков, гниль под ногами настоящих волшебников»… Наверное, Гермиона нашла новое противозаклятье, или специально приберегла к особому случаю, потому что портрет впервые так быстро заткнулся.              — Гарри? — позвала Гермиона в гулкой тишине, и через минуту прошептала. — Ревелио.              Похоже, дом, как и Кричер, тоже принял Гарри за хозяина и комфортным образом давал знать, что и где происходит, усиливая шёпот и сводя к минимуму неприятный шум. Когда Гермиона миновала прихожую, лестницу, две трети коридора на втором этаже и наконец приоткрыла дверь, Гарри старательно притворялся, будто спит, следя за тем, чтобы дышать медленно и не вертеть глазами под веками.              — Ты спишь в очках?              Гарри дал себе мысленную оплеуху, но решил, что ещё не всё потеряно.              — Завещание Снейпа нашли.              Гарри вскочил, только чтобы увидеть на лице Гермионы триумфально-насмешливое выражение, едва не говорившее вслух: «Ага! Попался.»              — Это грязный прием. Не ожидал от тебя.              — Нет, правда нашли. Я имею в виду, школьное завещание, с последовательными, подробными инструкциями на счёт обычной директорской бюрократии. И некоторые замечания по учебной программе по зельям… К твоему сведению, стандартное Ревелио показывает, когда человек спит… Так почему ты сбежал?              — Я не сбежал. У меня выходной.              — Выходной, о котором никто не знает?              — Именно! Я ещё никуда не трудоустраивался, не подписывался ни на какие обязательства и как совершеннолетний могу устраивать себе выходной, когда пожелаю.              — Гарри…              — Что, Гарри? Я точно не собираюсь подрабатывать домовым эльфом. Я убил чёртового безносого ублюдка. Разве я не заслуживаю бенефитов?              — Это не похоже на тебя, ты не такой, Гарри.              — Может, когда-то и был не такой, пока не прикончил Волдеморта окончательно!              Юноша повалился на постель и накрылся одеялом с головой, еще отчётливее чувствуя запах сырости и плесени, которым пропах весь дом.              — Как ты, Гарри? — не услышав ответа после долгой паузы, Гермиона продолжила. — Ты должен бы понять, работы по восстановлению Хогвартса — это не для того, чтобы получить ремонт бесплатно… Это… Работа сплачивает и отвлекает, дает цель, взгляд на будущее… Все по-разному переживают утрату…              Поттер неохотно отодвинул одеяло, приставил подушку к изголовью и устроился полусидя.              — Я привык к утратам, Гермиона.              Действительно, в мировоззренческой системе Гарри смерть обесценилась почти до нуля. После Седрика. А тем более, после Сириуса. Даже Альбус — это скорее было падение символа, крах надежд. Но когда погиб Сириус, сквозь боль и отчаяние Гарри окончательно понял, насколько смерть близка и реальна, понял, что сам умрёт, и очень скоро. А когда принимаешь собственное небытие за норму, любая смерть теряет значение. Мёртвым уже все равно. Важны только живые, именно они наполняют конкретную смерть смыслом: горем, безразличием или даже облегчением. Сам Гарри уже не мог скорбеть. Разве что о Тедди, потерявшем обоих родителей, не осознав ещё этого. И о Джордже, потерявшем половину себя… Гарри было тяжело среди скорбящих людей — тяжело чувствовать себя холодным, бессердечным уродом. Он не хотел видеть смерть, думать о ней, говорить. Не теперь, когда выжил сам, будто украв чужое у тех, кто к смерти не был готов.              Единственное правильное, что было в словах Гермионы — о цели и взгляде на будущее. Гарри чувствовал себя опустошенным, использованным, растерянным. Давно приняв свою смерть, теперь он потерял все ориентиры, ему казалось, что в новом послевоенном мире просто нет места для него. И Хогвартс… Не похоже, что это удачный метод терапии. Разве они не понимают? Ничего уже не будет, как раньше… Просто не думать о смерти — разве он много хочет?              — Все волнуются. Молли уже ломилась бы к тебе, если бы не…              — Гермиона, ты потеряла не меньше меня. Молли и Рон — гораздо больше. Ты не должна сейчас вытирать мне сопли. Со мной всё в порядке, — Гарри вымучил из себя улыбку и сразу понял, что прокололся. Взгляд Гермионы стал сосредоточенным, почти хищным.              — Гарри… Если не хочешь с нами, я думаю, тебе стоит обратиться к психотерапевту. Я знаю нескольких магловских проверенных. Или если не хочешь маггловского, то я найду волшебника. Можешь положиться на меня. Я изучу досье, просмотрю профессиональные достижения, рекомендации…              — Герми, ты давно принимала ванну?              Подруга шокированно замерла, Гарри заметил, как её ноздри чуть расширились, и она едва удержалась, чтобы не понюхать себя под мышкой.              — Я — только вчера. А до того — когда дракон сбросил нас в озеро. Если это можно считать ванной… Настоящая ванна вместо заклинаний или трёхминутных ополаскиваний после почти года в палатке. Гермиона, тебе стоит попробовать.              Девушка молчала, прислонившись к косяку, на котором местами пузырями отслоилась краска. Её глаза медленно наполнялись слезами.              — Герми, ты чего?              — Ты согласен на психотерапевта? — она шмыгнула носом. — Я пойду с тобой, если сам смущаешься.              — Гермиона, если Тебе нужно к психотерапевту, я пойду с тобой.              — Гарри…              — Я только хочу наконец выспаться, отогреться и наесться. И я, может, даже готов что-нибудь почитать — для развлечения, как ты говоришь. А потом, если вдруг за телесным дискомфортом почувствую нестерпимую душевную тоску, тогда… Я не собираюсь покончить с собой, честно!              — Ты заговорил, прямо как я… — произнесла она тихо, растерянно. — Дразнишься?              — Просто ты на меня хорошо влияешь. Почти год в палатке вместе… Тебе надо позаботиться о себе, правда. Когда ты так опекаешь меня, ей богу, я чувствую себя виноватым, потому что не могу отплатить тем же.              Гарри не сказал, что ему вдобавок было стыдно отнимать у Гермионы время, ведь она теперь с Роном, а тот только что потерял брата. Она вдруг зарыдала и бросилась обнимать лучшего друга. Гарри усадил её на кровать и теперь жалел, что на нём под одеялом ничего нет. Впервые за почти год, чёрт возьми! Этого ему тоже не хватало в палатке.              — Я же говорила, что все по-разному переживают утрату… Позволь мне… Я просто не знаю, за что взяться, что придумать. Мысленно я всё время соскакиваю…              — Не знаю… Герми, мне действительно не нужна помощь. Я только что на днях понял, что выиграл в лотерею, что мне больше не надо умирать, что мой обратный отсчёт вдруг остановился — по крайней мере, те числа несоизмеримо больше, и ещё не время за ними следить. И я чертовски рад! И я не хочу больше подставлять шею под опасности, не хочу быть аврором.              — А что тогда?              — Без понятия.              Кажется, Гермиона испугалась. Для неё не иметь планов на будущее — самая настоящая катастрофа.              — Если я буду аврором, а тебя не будет рядом, то я вряд ли останусь выжившим.              — Знаешь, это здорово! — сказала она тем своим настырным тоном, которым обычно пыталась убедить саму себя. — Мне сразу не понравилась идея, что тебя примут в академию по упрощённой процедуре. Это стало бы по-настоящему медвежьей услугой, и это подвергло бы тебя большей опасности, какой бы ты ни был продвинутый в Защите от тёмных искусств. Образование еще ни для кого не было лишним.              Гарри не всегда соглашался с Гермионой. Должно было пройти еще несколько лет, прежде чем он признает её полную правоту, когда вконец намучается с бесконечными неучами и бездельниками, министерскими и всеми остальными, кто просиживают штаны не на своём месте и ни на что не годятся даже в узкой сфере собственной специальности. Манера волшебников устраиваться там, где теплее, и где имеешь родственные связи, отодвигала магический мир в средневековье еще упорнее, чем писчие перья и факелы.              — Так значит, мы втроём вернёмся в Хогвартс? В этом году многие остаются на второй год. Все магглорождённые, и большинство из Отряда Дамблдора, потому что почти весь год просидели в подполье в Выручай комнате. Да и многие из чистокровных, я слышала, недовольны преподавательством пожирателей.              — Нет, не в этот раз, извини. Я всё ещё не решил, но Хогвартс — точно нет.              Каким бы Гарри ни пытался показаться непрошибаемым, но его пугало — приехать в школу, и среди почти всех знакомых лиц увидеть пустые места. Теперь он по крайней мере мог отодвинуть мёртвых однокурсников, соседей из гриффиндорской башни куда-то за пределы обыденного восприятия. Сделать вид, будто они просто не общаются после школы.              — Но ведь… Если ты поедешь в Хогвартс, то и Рон… И там будет Джинни.              — Гермиона, я не поеду в Хогвартс. Но учитывая то, что я не собираюсь поступать в академию, то и Рон не станет. Он поедет с тобой, — Гарри не произнес вслух, что Рон не может себе позволить год на подумать и побездельничать, эта мысль зависла в воздухе, и Гермиона её считала.              — Знаешь, я сама думала, сдать ЖАБА в августе. Это пока не официально, в министерстве говорят, что проведут повторные экзамены. Думаю, я смогла бы подготовиться… Но Рон… И я очень не хочу оставлять тебя одного. Ты уверен на счёт аврората? Ты хотел этого с четвёртого курса…              — Гермиона, за мной тогда охотился сумасшедший маньяк, конечно, я выбрал то, что хоть как-то могло помочь мне защититься. Я просто не хотел умирать. Весь мой выбор крутился вокруг этого, даже когда я не до конца сознавал.              — Я думала, тебе нравится Защита…              — А я думаю, у меня не было возможности попробовать что-то ещё. Смертнику ведь не нужны премудрости. Теперь, когда я не умер неучем, в этом действительно появился смысл… Я хочу попробовать. Всего понемногу… И мне, наверное, всё-таки понадобится помощь: твои лучшие в мире учебные планы, списки литературы, составленные по приоритету…              — О, Гарри, — Гермиона снова бросилась обниматься, а Поттер, подтягивая одеяло повыше, подумал, смог бы он незаметно трансфигурировать трусы прямо на себе, или нет, — у меня уже есть множество идей. Я переделаю свои прошлогодние планы с учётом того, что ты будешь учиться без Рона. Думаю, можно немного усложнить программу, свести к минимуму зелья, и я добавлю руны и нумерологию…              Гермионин энтузиазм вылился в длинную тираду, она то и дело подскакивала на кровати, вспоминая что-то полезное, размахивала руками, а потом вскочила окончательно.              — Господи, надо немедленно все записать! У меня сейчас голова лопнет, — потом всхлипнула, — ты очень хороший друг, Гарри!              Только Гермиона могла воспринять это за услугу себе, но если ей действительно надо отвлечься…              — И, я настаиваю, Гарри, нам нужно хотя бы один раз посетить психотерапевта…              — Гермиона, единственный кто мне нужен — здоровяк, который будет отбивать меня у журналистов и толпы…              — Его я тоже для тебя найду.              ***              Спустя неделю Гермиона прислала патронуса, которым сообщила, что через полчаса явится через камин. Ровно через двадцать восемь минут она заявила:              — Я подумала, что твоя идея нанять человека, который будет отбивать тебя от журналистов, как всегда проста и гениальна. Я составила список кандидатов на должность твоего персонального пиарщика.              — Пиарщика?! Я не то имел в виду. Мне не нужен пиарщик! — на последнем слове Гарри не удержал яда в голосе.              — Конечно, тебе нужен пиарщик, — произнесла Гермиона тоном профессорши Спраут — терпеливо, но настойчиво.              — Даже если так, почему моим пиарщиком не может быть Рон? Или ты?.. У волшебников вообще бывают пиарщики?              — Гарри… — Гермиона посмотрела на него с сочувствием и превосходством одновременно. — У волшебников раз в пять лет проходят выборы министра магии. И среди заседателей Визенгамота тоже есть квота избираемых представителей. Конечно, среди волшебников есть пиарщики.              Гарри потянулся за Гермиониным списком, в нем было всего шесть небольших абзацев: в каждом фамилия и краткая характеристика.              — Среди них есть чистокровные?              — Один. Бернард Берк.              — Хорошо, если он согласен, я его нанимаю.              — Гарри, это безответственно. Почему ты выбрал его? Вы знакомы?              — Его выбрала ты, несмотря на то, что он чистокровный. Я подумал, что у него должны быть преимущества.              — Честно говоря, я тоже склонялась к нему. Хотя Берк сейчас при должности, но ради тебя кто угодно пересмотрит свои планы. Его досье действительно намного превосходит конкурентов. И нам, в конце концов, действительно нужен кто-то чистокровный на нашей стороне. И… не Рон… Чтобы объяснял эти странные, очевидные для чистокровных вещи, в которых мы с тобой совсем не разбираемся…              Гарри ещё не знал, что это решение запустит цепь судьбоносных событий. Конечно, судьбоносных — не в масштабах мира или даже магической Британии. Судьбоносных лично для него. Потому что теперь ему нет дела до мира и всеобщего абстрактного блага, всего этого мессианского бреда… Он больше никому ничего не должен, последняя страница сказки о Мальчике, который выжил, написана. Теперь настало его «долго и счастливо», и он сам будет решать, каким оно будет.