Тьма в тебе

      Это было самое счастливое лето в моей жизни. Всё было настолько идеально, что меня всё чаще стало терзать ожидание… Не знаю — конца? Чего-то катастрофического и неотвратимого, что положило бы конец этой невыразимо прекрасной идиллии. Потому что реальная жизнь — это не про идиллию…              Мне хотелось, чтобы время остановилось, застыло навсегда, как янтарь вокруг доисторического насекомого. Только чтобы там, внутри капли смолы, были мы вдвоём, навсегда обращены друг к другу — я и Эдвард. Мне было бы достаточно просто иметь его в поле зрения — самое прекрасное, самое великолепное создание на земле.              За каждой счастливой минутой, которую я проживала в ледяных объятиях Эдварда, неустанно, назойливо маячило осознание: теперь этих минут осталось на одну меньше. Как будто кто-то жестокий, нет, просто безразличный включил обратный отсчёт.              Ближе к середине августа, я поняла, чего именно жду с таким страхом и отвращением: через месяц мне должно было исполниться восемнадцать. Биологически, на год больше, чем Эдварду сейчас и навеки.              А в конце лета приехал он. Генри Паркер. И я изменила свое мнение о страшном, отвратительном и неотвратимом.              Нет, он не был отвратителен, даже наоборот. Довольно симпатичный, если не сказать больше. Такой же высокий, как Эдвард и Чарли, однако шире в плечах их обоих, в нём легко угадывался спортсмен. И при первой встрече он действительно казался милым, очень простым, открытым…              Он сказал, что ему двадцать пять, и он ищет последних живых родственников. Из его утверждений выходило, что он внебрачный сын ныне покойного кузена Чарли по материнской линии. Ну разве не бред? Паркер был стопроцентный, очевидный британец, с самым британским акцентом, который я когда-либо слышала. Однако и этому он нашёл объяснение: его мать, Коринн Филлипс, дочь мелкого клерка в консульстве, происходила из смешанной британо-американской семьи, жила на две страны, а с кузеном Чарли познакомилась на пляже в Сан-Диего, куда оба приехали на отдых. Короткий курортный роман завершился нежелательной беременностью. А беременность — Генри Паркером, недоношенным хилым мальчиком, от которого отказались в тот же день в лондонской клинике. Мать Генри умерла в 1986-м году от передоза. А отца помог установить частный детектив буквально несколько месяцев назад. И вот Генри Паркер здесь…              Мне было очевидно, что он врёт. И дело даже не в том, что у Паркера не было убедительных доказательств относительно вероятного отцовства, а дядя Хэнк (да, он тоже был Генри) умер бездетным холостяком. Всю сознательную жизнь я считала его геем, как только узнала о том, кто такие геи и лесбиянки. Однако я не исключала, что он мог по молодости экспериментировать… Всякое бывает… Я просто знала, что Генри врёт — знала, и всё тут. Неясно почему, ведь он был очевидно богат, такие родственники как мы для него скорее обременительны, чем полезны.              А Чарли поверил. Просто невероятно… Мой очень осторожный, внимательный, подозрительный отец, опытный шериф полиции поверил и пригласил фактически незнакомца погостить у нас, пока он, Паркер, будет искать информацию в архивах, и познакомится здесь со всеми пятиюродными и шестиюродными дядюшками и тётушками, кузенами и племянниками. Это мы с Чарли были единственные относительно близкие родственники, а седьмой воды на киселе хватало.              И поскольку у нас в доме было только две спальни, занятые мной и Чарли, Паркер поселился на захламлённом, кишащем пауками чердаке, ещё и предложил обустроить вторую ванную за собственный счет. Ситуация напоминала какой-то нелепый фарс! Чарли не видел ничего странного в том, чтобы предложить гостю чердак, а Генри точно так же не считал необычным там поселиться! Однажды он пошутил, что в приёмной семье жил в чулане под лестницей. Нет, я никогда не пойму английский юмор…              Прежде всего, я настояла, чтобы Чарли тщательно проверил всё, что наговорил Генри. В самом деле, откуда у сироты столько денег? На частного детектива, на путешествия туда-обратно через Атлантику, на бессрочный отпуск, в конце концов… Да и приехал он не с пустыми руками, покупал продукты и всякую всячину в дом. И теперь у меня действительно была отдельная, новёхонькая ванная комната. А Чарли и Генри пользовались старой. Единственное, что не вписывалось — Паркер не стал арендовать автомобиль, так что всё время напрашивался, чтобы я его подвозила, или ездил на одном из двух на весь Форкс такси. Генри объяснил это тем, что в Британии левостороннее движение, и ему трудно будет переучиться, а потом снова нужно перепривыкать по-старому, когда он вскоре вернётся домой…              Он приехал в среду. А в четверг мы с Чарли засели в участке за компом. Удивительно, информация о Генри Паркере нашлась очень легко. Всё буквально лежало на поверхности: свидетельство о рождении, мать, Коринн Филлипс, имела двойное гражданство и действительно умерла в 1986-м году. По собственным каналам Чарли даже установил номер водительского удостоверения, и на нём действительно был Генри: со смешными всклокоченными волосами, немного испуганным взглядом, как часто бывает на фото для документов. Только очки снял…              Он действительно был сирота, два месяца после рождения проходил реабилитацию, а в три был усыновлён. Приёмную семью подозревали в жестоком обращении, дважды ставили под наблюдение, но так и не лишили прав опеки. Мы даже нашли причину богатства Генри: год назад умер его пожилой зажиточный любовник, завещавший ему значительную часть своего состояния. Мелкий имущественный спор с другими наследниками был улажен быстро и вне суда. Похоже, взрослые дети блудливого деда действительно не имели к Генри претензий…              После этого Чарли сказал, что мне должно быть стыдно, и мы не должны копать глубже, потому что это непорядочно по отношению к Генри. Но ведь он лгал! Я знала! Какой же манипулятивный хитрый говнюк! Склепал себе сопливую сказочку о несчастном сиротке, и невинному бедняжке ещё и пришлось лечь под старого мерзкого извращенца, чтобы не пропасть в этом жестоком мире…              Я хотела вывести мошенника на чистую воду, и не узнавала себя… У меня не было реальных причин для враждебности. Но меня аж трясло от возмущения, я просто кожей чувствовала в Паркере угрозу… Будто он посягает на что-то, что принадлежит мне… Чарли сказал, что я ксенофобка и вообще, у меня обострение антиколониализма, но Генри, хоть и британец, не причастен к событиям двухсотлетней давности.              Я не спускала с Паркера глаз и не могла поверить, что всего за несколько дней сделалась из влюбленной, добрейшей ко всему миру дурёхи редкостным параноиком. А в то, что чувствую к Генри ненависть — поверить просто не хотела. Мы даже не знакомы… Это ненормально. Так же, как Эдвард пленил все мои мысли с первой минуты, как только я его увидела — так и Паркер, только со знаком минус. Настоящая антиматерия, а не человек…              К сожалению, чем больше я наблюдала, тем больше убеждалась, что он действительно наш родственник. Ужасно. В какой-то момент мне стало казаться, что он никакой не двоюродный племянник, а сын Чарли. Никогда не думала, что у отца красивая улыбка, пока не увидела её у Генри — ту же самую улыбку, чёрт возьми! Она была не единственная, на самом деле, много мелких, будто других но неуловимо похожих черт… И то, как Генри иногда смотрел на Чарли, когда думал, что никто не видит — с тоской и… Нет, он не мог любить Чарли, ведь мы тоже для него незнакомцы. Я должна успокоиться: если Паркер действительно сын Чарли, то не может желать ему зла. Но стало только хуже. У меня будто откусывали Моё! День за днём, кусочек за кусочком. То, что Генри словно репейник лип к Чарли, всюду увязывался за ним хвостиком — не помогало. Он напрашивался на скучные рыбалки, поездки в резервацию, вылазки в лес, сидел рядом, когда Чарли смотрел футбол… Господи, даже это! В Британии нет футбола, у них соккер! Ему не могло быть это интересно. И я ещё не видела, чтобы мужчина настолько не умел рыбачить… И всё равно упрямо вставал в четыре утра, был в каждой бочке затычкой. И я вставала тоже, и ехала на ненавистную рыбалку, чтобы только не оставлять их вдвоём.              Вместо того, чтобы быть с Эдвардом всё доступное время, пока оно не вышло, ведь таймер уже запущен.              Паркер назойливо и некстати интересовался, что у Чарли с личной жизнью, есть ли подруга — а затем настаивал, что подруга должна быть, ведь Чарли такой привлекательный мужчина, шериф, замечательный надёжный порядочный человек… Я ожидала, что у отца, не привыкшего к чрезмерному вниманию и навязчивой компании, должно было вот-вот кончиться терпение, он должен был поставить незваного гостя на место. Но нет. Они очень легко сдружились. И тогда я заподозрила, что Чарли, возможно, тоже догадался, что Паркер его сын. Я не могла понять, и что в этом такого. Почему нельзя сразу бросить карты на стол? Ну, сделал он ребёнка в шестнадцать лет — сейчас на это никто и не посмотрит. Щадил мои чувства? Ха! Паркер плевать на меня хотел — я это чувствовала кожей.              И не знала, что мне делать. Казалось бы, всё чего я желала — быть с Эдвардом каждую секунду бытия. Но теперь… Я не могла оставить Чарли на растерзание этому таинственному проходимцу. Оглянуться не успею, как… Как что? Как же я ненавидела Паркера за то, что вынуждал меня выбирать между Эдвардом и отцом и жалеть, что весной всё случилось, как случилось — и с тех пор Чарли ненавидит моего парня. Это Эдвард должен быть с нами третьим, не Генри!              А теперь я ещё и не хотела, чтобы Эдвард совался к нашему дому ближе, чем на милю. Не хотела, чтобы они с Генри встретились. Кто знает почему… Но Паркер, похоже, не торопился с отъездом. И с началом учёбы Эдвард снова стал наведываться ко мне ночью. Я испытывала странное беспокойство, зная, что Генри всего через какое-то несчастное деревянное перекрытие наверху. Впрочем, за неделю, которую Паркер здесь гостил, я не слышала оттуда ни малейшего звука, значит, он тоже не должен нас слышать? Я надеялась, что между моей комнатой и чердаком звукоизоляция окажется каким-то чудесным образом лучше, чем в остальном доме.              На выходные мне снова пришлось напроситься с Чарли и Генри на ночную рыбалку — вместо прогулки с Эдвардом и кино на местах для поцелуев. Пришлось спать в одной палатке с Чарли и чувствовать себя при этом полной дурой. Мне хотели отдать отдельную палатку, по половому признаку, так сказать, но тогда с папой рядом спал бы Генри, и я соврала, что боюсь медведей.              В школе мы с Эдвардом не отходили друг от друга ни на шаг, мы составили наши расписания так, чтобы на всех уроках быть вместе. И этого было недостаточно, я никак не могла надышаться им. Но из-за чёртовой двухдневной рыбалки я едва успела сделать домашку, а убрать — нет. Поэтому в понедельник Эдвард отвёз меня домой сразу после уроков.              Генри был тут как тут. Я зашла к нему на кухню, и остолбенела… Всё сияло чистотой. На меня накатила такая злость, что на глазах даже выступили слёзы. У меня никогда не выходило такого результата, как бы я ни старалась. Эта кухня была старше меня, и сколько бы ни мыла, я не могла заставить её выглядеть новой! Это какой-то чёртов мухлёж! Я осмотрела помещение, не знаю, в поисках улик. На подоконнике стояла полупустая бутылка чистящего средства неизвестной мне марки, какой-то британской, а в мойке — резиновые перчатки.              — Как ты посмел!              — Что? Ты серьёзно? — Генри подвигал широкими чёрными бровями за квадратными очками, — ты же учишься, Чарли на работе. Я помогаю.              — Это не твой дом! Ты не имеешь права здесь хозяйничать!              Генри промолчал. Я надеялась, он хотя бы огрызнётся, потому что сама точно не собиралась на этом останавливаться. И не могла поверить, что это я… Та я, какой себя знаю, не решилась бы на такую ​​грубость и фамильярность с парнем, скорее даже мужчиной, на семь лет старше себя. Однако осознание того, что он, вероятно, мой единокровный брат, будто ставило нас на одну ступень.              — У тебя ОКР что ли?              — У меня нет. ОКР было у моей тёти Петунии — женщины, которая меня воспитала.              — Ты называешь приёмную маму тётей?              — Она не позволяла называть себя мамой.              Манипулятивный лживый говнюк! Как же я хотела запихать его невыносимый акцент обратно в глотку. Таймер духовки звякнул, и я только теперь почувствовала за лимонной отдушкой и хлором запах выпечки. После довольно прохладной ночи в палатке у меня был лёгкий насморк.              — Ты готовишь на моей кухне?!              — Это кухня Чарли, — Паркер наконец перестал изображать из себя вежливого мальчика. Он вышел в гостиную, а я бросилась следом.              — Тебя это всё равно не касается! Чарли Мой отец, а ты вообще здесь лишний!              — Тебе не было дела до Чарли, пока я не приехал.              В дверь кто-то позвонил, я не обратила внимания. Мне хотелось ударить ненавистного британца, потому что он был прав.              — Что тебе от нас нужно? Ты врун! Мошенник! Я всё о тебе знаю!              — Остынь и повзрослей.              — Не остыну. Ты мошенник и врун! А ещё — подстилка для старых извращенцев.              — Напомни, сколько лет твоему Эдичку?              Мое сердце пропустило удар. Почему он сказал это? Он что-то знает?              — Мы не говорим об Эдварде!              — А я не говорю, что ты малолетняя идиотка… Ой, нет… Сказал! Ну надо же…              Он театральным жестом приложил ладонь ко рту и удивлённо вытаращил глаза, приподняв над очками густые брови.              — Белла?              Вот же ж чёрт! Я аж подпрыгнула. Эдвард!              — Ты уронила телефон в машине, — Эдвард протянул мне Нокиа, а своими чёрными глазами прожигал Генри за моим плечом.              Я не знала, почему его глаза чёрные. От жажды, гнева, или это что-то третье. Лицо любимого было словно каменная маска. Застывшее, но неуловимо хищное, опасное. Его природа отразилась сейчас на лице очевиднейшим образом, он почти пугал меня. И я радовалась, что этот взгляд устремлён не на меня. Я не услышала ни звука, но Эдвард медленно вёл глазами. Я повернулась.              Стало очевидно, что Генри знает. Он обходил нас широким кругом. Совершенно бесшумно, медленно, но уверенно и целеустремлённо, с какой-то неуместной звериной вальяжностью. Почему он не боится? Знает и не боится? Он сам сейчас был хищником, и мне на мгновение захотелось заслонить собой Эдварда. Как я могла подумать, что Генри — сын Чарли? Не мог МОЙ брат, пусть даже сводный, двигаться вот так! Будто не касаясь пола, повинуясь лишь каким-то своим, особым законам физики, казалось, что даже его тело изнутри обладает иной анатомией. Я слегка подвинулась, заступив Эдварда. Смешно, потому что он на целую голову выше меня. Они оба выше на целую голову. Только у Генри гораздо более выраженная мускулатура. Естественно, ему двадцать пять, а Эдвард навсегда остался тонким семнадцатилетним юношей…              Я впервые осознала, насколько Генри красив. Массивные квадратные очки обычно придавали ему обманчивую уязвимость, однако сейчас никто бы не ошибся. Он излучал силу. Да, он не мог быть мне братом. Казалось, он не мог быть братом ни одному человеку из плоти и крови. На призрачный миг мне вспомнился Джаспер… Однако я сомневалась, что если бы Хейл не был вампиром, то производил бы такое же впечатление…              Я машинально переступала перед Эдвардом, по мере того, как перемещался Генри, старалась всё время быть между ними. Для Паркера меня будто не существовало, а Эдвард… Не знаю, я боялась оглянуться и убедиться, что он видит перед собой то же, что и я. Так хотелось, чтобы он шагнул ближе, прильнул ледяным телом к моей спине, или хотя бы взял за руку… Только пронзительный взгляд Генри давал мне понять, что Эдвард всё ещё там, за моей спиной. Ох, этот взгляд… Я действительно ненавидела его глаза — потусторонне зелёные, как стереотипное ведьминское зелье из кино, насквозь фальшивые, потому что настоящих таких не существует в природе! Всю неделю я тщетно надеялась разоблачить Паркера в том, что он носит линзы.              Теперь я поняла: дело не в цвете. Куда и делась та маска простого милого парня. Как он смеет смотреть на прекраснейшее в мире создание ТАК? Как ему это вообще удаётся? Этот взгляд будто прибивал к земле, сдирал кожу и одновременно обезболивал наркотическим отупением. Я не знала, что чувствует Эдвард, ведь это с него Генри сдирал взглядом кожу, я была лишь свидетелем… Это пугало и почему-то возбуждало… И не имело значения, что я до сих пор была на шестьдесят процентов уверена, что Паркер мой сводный брат. Просто Чарли был причастен к его человеческой половине, а мать, должно быть, была какая-то демоница… Я шагнула назад и ощупью нашла ледяные запястья Эдварда. Меня ужасно пугало, что он видит перед собой, то же, что и я… Ведь если меня возбуждает собственный сводный брат…              Господи, это такой бред! Моя паранойя достигла предела. Я слишком зациклилась на мысли, что Паркер пытается что-то у меня отнять! Это касается Чарли, не Эдварда!              Генри заговорил, и я не узнала этот низкий, вкрадчивый, внушающий угрозу голос, теперь в его акценте не было ничего смешного или неуместного:              — Мэйсон? Да?              — Откуда…              — Слушай сюда, Мэйсон, тебе здесь не рады. Ты не приблизишься к этому дому, пока здесь будет Чарли.              — Паррркеррр! — я не ожидала, что из меня вырвется звериный рык, но как-то оно получилось…              — Найдёте другое место для обжиманий, — он опустил на меня презрительный взгляд, — ты ещё глупее, чем я думал, Изабелла.              Я надеялась, что Эдвард возразит, но он молчал. А во мне кипел гнев, что этот двадцатипятилетний никто приказывает мне в моём же доме, а заодно приказывает столетнему Эдварду.              — Он прав, Белла. Конечно, только насчёт того, что мне здесь не место…              Впервые в жизни у меня так чесались руки хорошенько поколотить Эдварда за его несвоевременное и неуместное джентльменство. Я была абсолютно убеждена, что он должен был поставить британского выскочку на место.              ***              Вопреки моим ожиданиям, Эдвард пришёл ближе к ночи. Меньше чем за мгновение меня накрыло тёплым одеялом облегчения: он всё-таки прислушался ко мне. А потом Эдвард шваркнулся о стену возле моего окна и упал на заросший газон. Я взволнованно подбежала к окну. Эдвард неловко поднялся, отряхнулся, и снова прыгнул. Я отошла в сторону, чтобы дать ему простор, но он снова не попал в оконный проём, стукнулся о стену и шлёпнулся на мокрую траву спиной. Это не могло быть совпадением. Чарли крикнул из гостиной:              — Белла? Это ты?              — Опрокинула стул, Ча… папа, дважды опрокинула, прости! — в раскисшую грязь, поросшую травой, Эдвард падал почти беззвучно, а вот бился о стену…              Любимый, всё ещё на улице, растерянно взъерошил волосы, робко улыбнулся, затем нарисовал в воздухе сердечко, прошептал одними губами: «Я люблю тебя» — и побежал прочь. Меня снова огорчило, что Эдвард сдался слишком быстро…              Вскоре Чарли, как всегда, уснул перед телевизором. Когда с первого этажа донёсся его храп, я тихонько выбралась из комнаты. Так же крадучись прошла коридор мимо комнаты Чарли, по дороге дважды спотыкалась и чуть не падала, однако большого шума не наделала, потом залезла на приставную лестницу. Люк я намеренно отбросила громко, надеясь, что Чарли не проснётся от этого мимолётного стука. Касаемо Генри — я хотела, чтобы он знал, что я пришла по его душу. В темноте что-то быстро промелькнуло. Я щёлкнула выключателем. И, снова едва не свалившись, поспешила закрыть люк.              В коридоре горела тусклая лампочка, так что мне не понадобилось долго привыкать к свету. Генри, пригибаясь к полу, опершись на него одной рукой, другой — наставил на меня какую-то палку и растерянно, сонно щурился. Он был голый. Абсолютно. За исключением двух кулонов на отдельных длинных цепочках, которые свисали с его шеи.              Поняв, что это всего лишь я, он медленно выпрямился, бросил палку на кровать и потёр лицо обеими руками. Я не могла оторвать от него глаз. Везде. Его… пенис торчал вверх. Я попыталась сосредоточиться на другом. Он действительно был гораздо атлетичнее Эдварда. И стройнее Эммета — как Джаспер! Разве что, может, на дюйм или два ниже…              Генри так же медленно прошёл к чемодану, лежавшему на полу, и штаны, ей богу, сами прыгнули ему в руки! Кажется, его не волновало, что я таращусь на него голого. Снова без всякой суеты он повернулся ко мне спиной и стал спокойно одеваться. Паркер, видимо, решил, что вид сзади менее неприличный, но ведь спереди я и так уже видела! Я уставилась на его задницу, пока он наклонился и просовывал ноги в штанины — по одной, спокойно, неторопливо. Между ног мелькнуло... А мне снова подумалось, что он точно как Джаспер… Разве что смуглее. Не сказать, чтобы я хоть когда-нибудь, хотя бы раз пялилась на задницу Джаспера. Не то что голую — даже в джинсах… Это было какое-то внутреннее, интуитивное убеждение.              — Насмотрелась? — буркнул он через плечо.              — Чем ты здесь вообще занимался? — наехала я от неловкости и испуга.              — Спал. Представляешь?              — А…              — Утренний стояк. У твоего мертвяка такого не бывает?              — Но ведь сейчас не утро! И кто вообще спит в такое детское время? Начало одиннадцатого… — затараторила я, не могла же я признаться, что не знаю, как там у Эдварда.              — Я сплю! В Лондоне сейчас шесть утра.              Похоже, он не собирался надевать футболку, я запоздало поспешила отвести взгляд.              — Здесь всё не так! Чердак был в пять раз меньше, и окно было только одно, — я буквально сегодня смотрела на дом с улицы, снаружи ничего не изменилось, — так не должно быть!              — А ты не должна этого видеть!              — Я здесь живу!              — Я не об этом… Забудь…              — Не забудькивай мне тут!              — Какая же ты доставучая прилипала! — он повалился на кровать, накрылся одеялом. Несмотря на то, что здесь всё было странно и ненормально, я решила не зацикливаться на этом сейчас… Подумаешь, площадь и высота увеличились… Подумаешь, откуда-то взялась гигантская кровать, которая, наверное, даже в разобранном виде не пролезла бы через люк. Подумаешь, изнутри есть окна, а снаружи их нет… И в тех окнах яркие звёзды, тогда как на улице дождь. Кстати, а где шум дождя? Разве он мог утихнуть всего за минуту? Здесь было тихо, будто в склепе, не слышно даже храпа Чарли.              — У тебя всё-таки ОКР…              Единственное, что можно было хоть как-то объяснить — стерильную чистоту. Кстати, в гостиной он тоже вычистил всё до блеска, я просто не сразу разглядела в сумраке. И в старой ванной тоже теперь было чисто как никогда.              — А вот и нет! — Генри раздражённо вскочил с кровати.              Ему опять сами прыгнули в руки несколько вещей из чемодана. Паркер смял футболку и бросил её на стул. А два носка — на пол, в разных концах комнаты. Да, пожалуй, сейчас это можно было назвать «комнатой». Генри покрутился, пригляделся, приманил ещё один носок из чемодана, и бросил его возле настоящего чердачного окна. И лишь затем надел очки. Я поняла, что без очков он совсем не беспомощен. И ещё более симпатичный… Без очков его глаза оказались ещё больше и ярче. Без очков он выглядел… почти юным… То есть, я бы могла дать ему и двадцать, и двадцать семь… Однако тело совершенно точно принадлежало не мальчику…              — Ну вот, я же говорю, ОКР. Нормальные люди не разбрасывают нарочно ЧИСТЫЕ носки!              — Чтоб ты знала, в чемодане у меня тотальный кавардак, — зачем-то стал оправдываться он.              — Покажешь? — скептически фыркнула я.              — Тебе нельзя смотреть. Этот чемодан бездонный, а ты маггла. При том иллюзии на тебя почему-то не действуют. И магглоотталкивающие чары…              — Маггла?              — Этого тебе тоже нельзя знать.              — Тогда расскажи, что можно, — не стала я спорить, мне было страх как интересно. Хоть что-нибудь…              — Тебе не стоит встречаться с вампиром.              — Тебя это не касается!              — Не заводись, а лучше послушай. С вероятностью в девяносто девять процентов и девяносто девять в периоде твои чувства к нему ненастоящие.              — Как ты смеешь!              — Такова их природа. Если ты ему минимально интересна, он будет влиять на твои гормоны именно тем образом, чтобы ты была влюблена в него вплоть до одержимости.              — Эдвард не такой!              — Такой! Они даже не контролируют этого. И ты… Не думай, что и ты здесь «нетакуся»!              Эти его слова попали в яблочко. Они и огорчили, и разозлили до предела. Потому что я сознавала, что во мне нет ничего выдающегося, ничего заслуживающего внимания ТАКОГО парня. Но мне совсем по-детски хотелось убедить его в обратном.              — Мы истинная пара. Эдвард сам мне говорил! И Элис тоже! Моя кровь пахнет для него по-особому…              — А ещё он не слышит твоих мыслей, — Паркер взглянул на меня с брезгливой жалостью. Мне хотелось его придушить.              — Вот именно!              — Ты не поверишь, но мои мысли он тоже не слышит. И моя кровь пахнет для него так же, как и твоя, — он издевательски усмехнулся, — кровь любого волшебника пахнет для вампиров его вида гораздо привлекательнее, чем обычная человеческая. А ты всё-таки не совсем маггла. Единственная разница между нами, что твой окклюментный блок врожденный. А я свой натренировал.              — Тогда не приближайся к Эдварду! Потому что он мой! — я поняла не всё из его слов, но основная идея прозвучала предельно ясно, и я даже поддалась порыву толкнуть его в грудь. Гладкая тёплая кожа обожгла ладони, а мышцы, хоть и были тренированные и упругие, всё же оказались намного мягче, чем тело Эдварда. Генри очень отличался на ощупь.              Паркер шагнул ближе, слегка наклонился. И впервые уставился на меня тем взглядом, который я часто ловила у него по отношению к другим девушкам, стоило какой-то пройти мимо в коротких шортах или облегающем топе. Этим взглядом он будто провозглашал, что возьмет всё, что пожелает, и ни одна, на кого он так посмотрит — открыто, бесстыдно, без лишнего жеманства — не откажет ему. На меня он ни разу так не смотрел до сих пор, и, признаюсь, меня это задевало. Но теперь его взгляд скорее напугал до дрожи, чем польстил самолюбию.              — Я дам тебе дружеский совет, — его голос потрескивал льдом, — дам только раз: даже не думай ко мне прикасаться, если не желаешь оказаться в одной со мной постели.              Я могла ответить ему дерзостью. Да, ведь могла же? Однако предпочла просто поскорее убраться оттуда.              А под утро мне приснился сон.              Я была в объятиях мужчины, а мужчина был в моих объятиях. Это было действительно мужское тело: сформировавшееся, мужественное… Атлетичнее чем у Эдварда, и стройнее, чем у Эммета. Я не совсем ясно осознавала его прикосновение там, внизу, изнутри. Потому что ещё не знала, как это — быть с мужчиной. А гладкие, сильные мужские плечи, грудь, шею под собственными ладонями ощущала очень детально. И, да, даже округлые упругие ягодицы… И страстные поцелуи на моих губах и шее. Это было хорошо, очень хорошо. Даже там, внизу, сквозь туман неизвестности…              Я знала, что сплю. И очень боялась, что мужчина в моих объятиях — Генри. Я ведь была уверена на шестьдесят процентов, что он мой сводный брат. Но даже на один призрачный миг я не захотела, чтобы это был Эдвард. Мне уже снился Эдвард. Снился множество раз. И во снах это было точно так же, как и в реальности: он целовал, довольно сдержанно, а стоило мне просунуть руку ему под рубашку — он мгновенно оказывался в противоположном углу комнаты. Я же оставалась злая, разочарованная, униженная от осознания того, что он хочет меня недостаточно…              Это ведь только сон… Я очень хотела, чтобы мужчина в моих объятиях довёл дело до конца… Но лучше бы это был не Генри. Подавляя опаску, я провела руками по спине любовника выше, на плечи, шею, затылок. Пальцы зарылись в мягкие, как крылья ангелов, кудри. Волосы Генри были более или менее прямые, хотя и торчали во все стороны, и выглядели очень жёсткими.              Я наконец решилась открыть глаза, и увидела перед собой другие, красные глаза. Они излучали всё желание, всю приземлённую страсть мира, нет — всю греховную похоть ада. Эдвард никогда бы не посмотрел на меня ТАК… Джаспер, впрочем, тоже… То есть нет, я легко могла представить этот взгляд у Джаспера. Это и был взгляд Джаспера… Просто в реальности это была бы не я. Тем и хороши сны. Я знала, что Джаспер — реальный, и, тем более, здешний, лишь образ из моей фантазии — не остановится, что бы ни произошло… Он возьмёт от меня всё. Слава богу, что это он…              Я сжала бёдрами одеяло, сбившееся комом между ног — и кончила. На грани сна и реальности я всё ещё фантомно чувствовала руками мягкие волосы Джаспера, его пылкий взгляд на себе, а тело ещё долго содрогалось, и что-то сладко вибрировало в животе, даже когда я окончательно проснулась. И я не собиралась изнывать от вины за эти восхитительные ощущения.