Парень, пишущий мне записки, потанцуем?

Урок алгебры тянется. Часы монотонно щёлкают, отсчитывая секунды до конца самостоятельной. Джонсон, как и положено всем троечникам, сидит, старательно делая вид, что думает над заданием, крутя в руках карандаш. В сознании расплываются мысли, но совсем несвязанные с алгеброй. Из головы всё не выходит записка, она урывками появляется там, напоминая о деталях, что могут хоть на чуть-чуть сдвинуть поиски с мёртвой точки. Единственное, что знали ребята сейчас — это парень и он из очень радикальной семьи с родителями, походящими на кильку из консервы. Потому, именно сейчас, когда нечем заняться, Ларри пялится на полупустой тест и, видимо, пытается прожечь парту взглядом. Джонсон хмурит брови, сводя их к переносице. Он знает несколько людей с трудными предками. Нил сразу вылетает из категории, его судьба это Тодд и никто другой. Ещё есть парень из класса младше — Филлип, он пару раз пересекался с Ларри на тусовках. Удавалось мило поболтать, именно из этих разговоров брюнет узнал о трудности бытия в семье консерваторов. Филлип казался миловидным тихоней. И был ещё один. Трэвис. Идеальный пример того, какое дерьмо вырастает из детей священников. Этот вариант хотелось отмести быстрее всего. Да и не похож Фелпс на гея, он же сам говорит, что ненавидит таких. В общем. Его отмести проще всего, хотя у него и впрямь, наверное, есть трудности в семье. — Лар, ты уснул? — Эш опускается на корточки, ставя подбородок на парту, смотря по-щенячьи на друга. — Ммм, нет. — тянет брюнет, отдавая лист с тестом учителю. — Я думал о парне, что написал записку. — О. И что, надумал чего? — девушка прислоняет ладони друг к другу внутренней стороной, попутно хватая Джонсона под руку, уводя из кабинета в столовую. — Есть два варианта. Один из них мне пиздецки не нравится, поэтому его не учитываем. — брюнет растягивает губы в тонкую линию, осматривая коридор, наполняющийся учениками разных классов. — Ладно, как скажешь, бро. Ну так что за вариант? — Кемпбелл прикусывает губу. — Филлип из класса ниже. Он подходит под известные нам факты. — Ларри поджимает губы, отводя взгляд. — Бро, а что если мы узнаем что это не он? — липнет к плечу Эшли, стараясь выведать больше. Джонсон просто человек такой, друг он прекрасный — поддержит, утешит, но когда речь идёт о нём он старательно хочет решить проблемы сам и достаточно редко говорит о том, что у него в голове и на сердце. Потому, удивительно, часто выступает в роли немого слушателя, который будет кивать головой в знак согласия. — Мы ещё не узнали, что это не он, поэтому работаем с тем, что есть. Лады? — язвит брюнет, Кемпбелл наигранно виновато дует губы, отворачиваясь и складывая руки на груди, но не суждено ей быть талантливой актрисой, начинает смеяться, забыв о роли. В столовой шумно. Каждый голос громче другого. Все пытаются друг друга перекричать, чтобы поговорить со своими друзьями. Говоря о друзьях, Ларри вспоминает о существовании Сала и Тодда на планете земля, осматривает просторный зал и видит голубую макушку в дали. Расслабленно выдыхает — слава маме Лизе, они заняли места. — Хули так долго, ты мозг по частям собирал что ли? — негодует Фишер. — Я собирал по кускам парня, который мог написать мне записку. — садясь с ногами на лавку, кряхтит Джонсон. — Да, ведь самое время на тесте по алгебре. — отпивая яблочный сок из граненого, соглашается Тодд. — Не бурчи, дедуль. — Эш ставит на стол поднос, еда не сильно интересовала, а вот продукты, что ещё не распакованы и в которых сомневаешься в разы меньше, чем в столовской еде, можно быть весомо заинтересованным. Именно потому молоко и соки в упаковках с пачкой печенья. — Ееебать, ты что разбогатела? — озвучивает мысли всех сидящих Ларри. — Ха-ха, просто устроилась нянькой у соседей. — собирая волосы в руки и откидывая их назад, поправляя бретельки лифчика. — Ну так, что за парень? — шумит трубочкой Сал. — Филлип. Ты его знаешь. — кивает Джонсон на брата, Фишер только жмёт плечами. — И что дальше-то? — рационально спрашивает Моррисон.

Господи Боже мой, Ты знаешь, что для меня спасительно, помоги мне; и не попусти мне грешить пред Тобою и погибнуть во грехах моих, ибо я грешен и немощен; не предай меня врагам моим, яко к Тебе прибегох, избави меня, Господи, ибо Ты моя крепость и упование мое и Тебе слава и благодарение во веки. Аминь.

С влажных волос градом льётся вода. Младший старательно выжимает их. Времени сушить нет. Одевая на себя чуть растянутую чёрную водолазку и брюки, парень готовится к встрече с отцом. Такая спешка с вечерней исповедью может значить много чего, нельзя заставлять отца злится. Поверх одежды ряса, её подол опускается и волочется по полу чёрной тряпкой. Волосы нужно собрать, да так, чтобы ни одна волосинка не торчала, это будет легче с мокрыми. Фелпс бегло оглядывает себя в зеркало ванной. Смуглое уставшее лицо, немного впалые скулы, растекающиеся под глазами тёмные круги усталости, тёмные глубокие, по-кукольному стеклянные, глаза, зрачки прямо сейчас как будто не существуют, настолько узкие. Мальчик старательно избегает пристального взгляда теней в углах, что так и норовят заглянуть прямо душу и выесть в ней большую дыру, в которую без особого труда отец сможет просунуть руку, доставая сердце прямо из живого младшего. Трэвис делает глубокий вдох, затем последовательно выдыхает, как и все прошлые 17 лет своего существования. Руки дрожат от страха, а ноги торопливо тарабанят каблуками ботинок по полу, заворачивая за угол. Теперь только прямо до двери с громоздкими ручками. Прямо у преграды младший останавливается в последней попытке успокоится. За окном уже смеркалось, свет редких фонарей опускался на тротуар, освещая мелкие кустики и пышные корни деревьев у дороги. Из открытой форточки веяло прохладой, она заставляла цепенеть. Робкий стук, от которого сердце замирает, затем стремительно падая вниз, к пяткам. Отец монотонно разрешает войти. Ему не нужно говорить громко, чтобы его услышали с другой стороны двери. Внутри повсюду тихо, в коридорах неловко даже дышать, не говоря уже о громкой ходьбе, о побеге на прогулку и говорить не нужно, тебя услышат и поймают, а если тебе после этого просто влепят по лицу, не заставляя до утра стоять на горохе, будет совершенно щедро и сказочно. — Patre, me paenitet enim exspecto. — войдя, младший склоняет голову вниз, извиняясь перед старшим. — Misique ad Vos Sororem Ioannam. Sit scriptor omit singula. — кивает старший, смотря на сына через плечо, стоя у окна. В комнате оседает тишина. Вокруг темно, даже тусклая лампа сегодня бездельно стоит на столешнице. Отец так глухо молчит, что где-то внутри позвонки начинают шевелиться, а волосы на загривке встают дыбом от мыслей о том, что он так старательно и кропотливо собирает в своём сознании, чтобы сказать вслух. У отца была эта дурная привычка. Он долго молчал, собирая слова в предложения, чтобы потом сказать их как речь на выступлении. Он мало говорил, чаще просто кивал. Часто лицо говорило само за него. Трэвис точно выучил, как отец говорит ему глазами, что он наказан, но на удивление мальчик иногда без труда вспоминал о том, как старший одобрительно кивает и даже легко улыбается. Это бывает, естественно, чересчур редко. Хотя с возрастом этих «одобрительных кивков» становилось больше, может так отец временами показывал свою редкую лояльность или…любовь? Младший Фелпс никогда не знал, как отец проявляет любовь, а возможно никогда не видел или его понятие любви отличается от этого понятия у старшего. Мальчик даже не знал, как отец проявлял чувства к его матери. Он мало чего помнил и знал о маме. Знал, что она смуглой и темноволосой, а ещё что её звали Роуз-Мари. Имя бесспорно красивое, но как индейцы могли назвать так ребёнка? Или оно значит больше, чем просто имя? А его мама точно индианка? А точно ли ОНА его мама? Точно ли та красиво улыбающаяся брюнетка с фото в альбоме — мама? Трэвис никогда не осмелится спросить у отца. Да и какая уже разница, она была грешницей и её больше нет. Только могильная плита робко напоминает о существовании такого человека. — Non te volui implicare in rebus cultus, Travis. — протянут старший, поворачиваясь к сыну. — Omnia problemata in via putabam me evasisse, sed quosdam… liberos. Me vexant. Rogo te ut cum illis agam. si intelligis. — отец поджал губы, обходя стол, подходя к сыну, он остановился только в тот момент, когда его тень полностью перекрывала свет, падающий на младшего. — Travis, te ut patrem rogem ad filium. Scio me apud te severum esse, sed ideo dignus heres factus es. Старший укладывает тяжелую ладонь на плечо сыну, проводя по тонкой ткани рясы вверх, устраивая руку на щеке. Большой палец гладит мягкую смуглую кожу, а Трэвис забывает как дышать, боясь сделать это неправильно. — Spero te non confundas me. Scis quid acciderit, cum meas petitiones negaveris. — рука старшего опустилась к шее, волосы на макушке забегали, а отец лишь надавил на виднеющийся кадык, ожидая ответ от сына. — Ita, Padre. Memoro. Faciam omnia, quae de quo dixeratis mihi. — Трэвис опускает взгляд на свои трясущиеся руки, что судорожно впиваются пальцами в ткань рясы. — Bone Optime. — взгляд отца возвышался над Трэвисом, тот с трудом мог не шататься. Всё это казалось одним большим сном. Вся его жизнь это бред сумасшедшего. — Сегодня ещё одна. — Ларри кидает на пол комнаты перед собой и друзьями тетрадный лист, оставленный и найденный в шкафчике. — Никаких инициалов, даже намёка на то, кто это, мать его, такой. — Не оскорбляй мать неизвестного нам парня. — важно заявляет Сал. — Да иди ты. — Джонсон пихает брата в бок локтём. — Вон, почитай. — кивает на бумагу. — Тебе и твоим друзьям грозит большая опасность. Я не могу предупредить как-то иначе. Меня поймают. Остерегайтесь людей с пустым взглядом. — читает Фишер. — Этот парень связан с культом? — Эшли задаёт вопрос риторически, все и так поняли что да. — Видимо. Или узнал то, что не должен был. — кивает Тодд, вникая в текст снова. — А что за опасность? — Кемпбелл осматривает друзей, сидящих от неё полукругом. Все синхронно жмут плечами. — Он ведь не сказал. Но, может всё-таки это не о культе? — с надеждой хлопает глазами Ларри. — Чувак, ты не обязан начать встречаться с ним. Ладно? Мы просто нашли замену призраков. Или хочешь вернуться к Меган? — двусмысленно спрашивает Фишер, пододвигаясь к брату. — Нет.