Парень, пишущий мне записки, потанцуем?

В апартаментах Трэвис был возможно впервые. Может быть он и был, но не помнил. Наверное он был тут, когда ещё не дорастал до стола, чистил зубы детской пастой и ходил с позорными брекетами. Стены, пожелтевшие от времени, теснили парня, создавая неприятный эффект узкости и ламинальности дома. Окна были закрыты, только на третьем этаже приоткрыли форточку, там же стояла пепельница, сооруженная из консервной банки. Цветов не было, потому место казалось совершенно не живым. Внутри царила тишина, несмотря на утро, Фелпс ожидал хотя бы минимального шума, но и его не оказалось (даже в церкви и доме Трэвиса утром звучали колокола, ходили и говорили люди), это пугало, заставляло считать, что жителей давно нет. Трэвис точно знал, что они были. Терренс услужливо открывает дверь прямо перед чужим носом, без слов говоря о том, чтобы Фелпс входил. Тот кивает и на последок оглядывается, замечая как лифт открывается, прежде чем Эддисон бы затолкал тормозящего гостя внутрь. В квартире точно так же звеняще тихо, потому щелчок замка кажется особенно зловещим и устрашающим. Простенько обставленная комната, выливающаяся в кухню, отделенную только аркой. Удивительно, что тут было довольно чисто, потому что по другому Фелпс представлял жизнь Терренса социофоба и оккультиста. Диван, заранее разложенный и застеленный, стоил в углу у окна, то открыло, отчего в квартире мёрзло. Старенькие подушки разбросаны по всему одеяло, что просто накрывает обивку. Рядом стоит большой стол, притащенный из кухни (видимо там он надобности не имел), заваленный книгами, какими-то совсем корявыми очерками и вырезками из газет. Единственное привлекающее глаз, папка с простеньким названием «Подношение». Трэвис оборачивается, проверяя один ли он, затем подцепляет документ, что оказался тяжелее и толще, чем думалось. Внутри фотки людей и их личные дела, видимо забранные от приятелей Эддисона в полиции и перенесенные в апартаменты чисто из удобства. Наверное. Под столом лежала упаковка с пачками сигарет, уже раскрытая и явно пользовавшаяся спросом. На подоконнике, кроме очередной пепельницы (видимо Терренс курил постоянно, потому раскидал их везде) и загнувшегося кактуса, лежали странные упаковки, подписанные подстершимся маркером. Трэвис хотел взять их прочитать написанное, но быстро оставил эту идею, слыша как его приятель громко кашляет, привлекая внимание. — Насмотрелся? Раз экскурсию окончил, чай будешь? — не дожидаясь ответа на первый вопрос, задал второй Эддисон. — Только если это не та бурда, что ты даешь жителям. — хмыкнул Фелпс. — Конечно нет, пить это, что бы оно снова оказалось внутри, я не буду. — выставил руки перед собой Терренс, уходя обратно в кухню. — Снова оказалось внутри? Я даже не хочу знать откуда оно выходит. — поморщился Трэвис. — Ц. Это даже человеческим не назовешь. Это Бесконечный. Он во мне и всегда со мной. — отмахивается Эддисон и шуршит подошвой трухлявых тапок по полу. — И когда ты был со мной, он был с тобой? Ну в смысле это можно назвать тройничком или типо того? — Фелпс падает на диван, чувствуя как воздух убегает из-под него с громким хлопком. Глаза парень блаженно прикрывает, молча решая что Терренс выбрал правильное место для сна, удобно, не слишком светло, но солнце попадает на подушки, а ветерок легкий и режуще-свежий, щекочущий ноздри. — Хеееей, если решил спать тут, то ляг нормально. — кивает Эддисон, чего Трэвис естественно не видит закрытыми глазами, но чувствует как рядом кто-то опускается, слышит как Эддисон ставит кружки на стол и наконец, ощущает как он опускается рядом. — Тер, расскажи что-нибудь. Пожалуйста. — блондин по-лисьи прищурено открывает глаза, смотрит пристально, спокойно, не пытаясь отвести взгляд и скрыть что-то. Он по-прежнему маленький мальчик, который так же кристально чисто верит и отчего-то легко подчиняется. Слышит и слушает. — Что именно ты хочешь? — как-то слишком очарованно говорит Эддисон на выдохе, медленно моргая, смотря в ответ. — Ммм… — Трэвис задумчиво-медленно прикрывает глаза, утыкаясь лежащему рядом в грудь. Терренс застыл, он слушал только как чужое ровное и глубокое дыхание заполняет комнату. Осмелившись опустить взгляд на младшего, мужчина сталкивается с лисье-карими глазами, что как-то излишне заинтересованно смотря на него видимо думая, что хочется вытянуть из уязвимого и взволнованного. — А как вы с отцом познакомились? — почему-то шепчет Фелпс, видимо не желая быть услышанным кем-то еще. Трэвис укладывает голову удобнее двигаясь ближе. — Я не помню точно, знаешь, это похоже на стертое воспоминание, я помню… — в голове мелькают редкие воспоминания совместных вечеров, крепкий черные чай, Кеннет не переносит кофе, какие-то слишком бесполезные разговоры. — Я всегда думал, что мне все это не нужно, когда я был…был возрастом как ты, я много чего переживал, сложного, я думаю именно по этому я заработал безразличие. Не знаю, мне казалось, что Кеннету эту нужно больше. Ему правда было тяжело. — вздыхает Терренс, чувствуя как на грудь что-то неосязаемое давит с огромной силой, словно камень кинули с огромной высоты прямо на горло, заставляя кислород помедлить с проникновением в легкие. — Как мне? — хрипит полусонно блондин, чьи реснички подрагивают в дремоте. — Нет, Трэв. Думаю тебе тяжелее. — цедит слова Терренс, пытаясь выбрать правильные. Солнце слепило уставшие глаза Кеннета, он щурился и прятал взгляд в тень ладони. Парень поправляет галстук, затем поняв, что больше ни секунды в нем не пробудет, распускает узел. На улице ужасно жарко, хоть и наступил только март. Все тело кажется грязным и потным, все, включая пыль, волосы и прочую чепуху, по ощущение. Липнет к тебе, а волосы противно мокнут на затылке и у висков, сначала горячо грея, а затем остывают и холодят, от чего хочется ёжится и поскорее помыться. Из школы медленно выплывает высокий парень в рубашке на распах, старательно поправляя собранные в пучок дреды, что предательски выпадали и мешали видеть мир полностью. Кеннет смотрит на это, почему-то ему становится легче, и вздохнув, он машет рукой, беззвучно улыбаясь. — Сегодня самый настоящий барбекю у папаши. — Эддисон поднимает палец вверх, намекая на того, кого он назвал «папашей». — Во-первых, не богохульствуй, во-вторых, это нормально для Нокфелла, весной довольно жарко, а летом становится чуть прохладнее, так что перебесишься. — Фелпс поправляет рубашку, что смешно задралась, и оставляет руку на ручке сумки на плечо. — Не занудничай, Кен. Я разве похож на того, кого ну-у то-очно не заставили участвовать в этом отстое с самого рождения, не думая о том, что я тоже человек? — вскидывает брови Терренс, засовывая руки в карманы широких штанов. — Ладно-ладно, может быть ты похож на человека, который вынужден ненавидеть собственную жизнь и не уважать чужую веру. — ведет плечами Фелпс, отводя взгляд, зная с каким презрением на него смотрят чужие глаза. — А ты сам-то в него веришь? Уверен, что в него веришь, а не в другого? — хмурится Эддисон, кусая щеки изнутри. — Роуз-Мари верит в него. Точно в него, поэтому она грешница для них. И для меня. — тихо говорит Фелпс, особенно не желая быть услышанным другом сегодня. Терренс качает головой и думает, что его скоро вырвет, Бесконечный снова требует выхода, но сейчас нельзя. Слишком рано выпускать его, и будь Эддисон сам решилой собственной судьбы, он бы никогда его не выпустил. Трэвис открывает глаза медленно и всё так же устало. Кровать вокруг теплая и вылезать из нее не хочется, за ее пределами кусающаяся прохлада комнаты. Фелпс оглядывает в поисках того, что его разбудило, Терренс сначала не заметивший чужого пробуждения, отрывает взгляд от чего-то в папке, смотря искоса на младшего. Уже охотно вечерело, небо плыло в розовом и фиолетовом, как акварель на листе, облака застыли на месте, говоря об отсутствии ветра. — Ты проспал весь день. — констатирует Эддисон поджигая сигарету, не вставая с дивана. Откинув на одеяло папку и зажигалку, Терренс перебирается ближе к младшему, склоняясь над ним, словно заставляя вдохнуть запах ментола и табака, целует. Фелпс сжался внутри, от стыда в животе все скрутило, а Эддисон как ленивый кот, растянувшись на второй половине дивана, выдыхает дым, вынимая сигарету из-за рта, рассматривая красный кончик и пепел, что сыпался на одеяло. Немного медля, Фелпс жмется к старшему, не желая возвращаться, но зная что придется. Он снова закрывает глаза, чувствуя как теплая широкая рука, огибая его, остается на плече. Внутри колют иголочки совести, сможет ли Ларри так? Сможет ли он вообще поверить в происходящее? Простить своего совершенно несносного парня и закрыть глаза на вынужденное предательство? Терренс поворачивает голову, утыкаясь в чужой лоб, видимо тоже желая отдохнуть и прикрывая глаза. Трэвис медленно шевелится и встает. Старший без возражений пускает. Опуская ноги на пол, Трэвис чувствует мелкую дрожь. Он испугался? Нет ничуть. Он не боится Терренса. Он боится Ларри? Он боится обидеть, объяснить не так, сказать слишком много лишнего. Шмыгнув носом, Фелпс встает, вытягиваясь вверх и поднимая руки в замке над головой. Давно было пора домой. — Дверь за собой захлопни. — шипит Эддисон, туша сигарету о пепельницу на подоконнике. Трэвис кивает и уходит в коридор, чувствуя себя отчего-то виноватым. Будто он сделал что-то плохое и этого стоит стыдиться. Громко хлопнув дверью, Фелпс встречает глазами со знакомыми. Ларри застывает, выйдя из лифта и держа в руках газеты, видимо собираясь отдать их жильцам. — Воу, неожиданно, детка. — Джонсон улыбается оттаивая. — Да. Вроде того. — мнется Трэвис, притупляя взгляд. — Хе-ей, все хорошо, ты выглядишь так отчаянно? — Ларри подходит ближе, целует кратко и тягуче, утыкаясь в чужой лоб собственным. Фелпс поджимает губы так стыдливо, насколько ему позволила гордость. Сжимая пальцы в кулачки, Трэвис чувствует как глаза становятся мокрыми и он отчаявшись поднимает взгляд на своего парня. — Мы можем поговорить, Лар? — супится Фелпс, шмыгая носом. Джонсон теряется и кинув газеты в корзинку, предназначенную им, берет блондина за руку, ведя к лифту. Минуты пути тянутся как резина, кажутся вечностью, которая закончится может только смертью главного героя. На крыше здания дует сильный, пронизывающей ветер, продирающий до костей, залезая под кожу и царапая все внутри. Ларри смотрит выжидающе, садится на пол и улыбается, так тепло, как может. Трэвиса накрывает стыд, он оставляет в горле ком, он заставляет руки трястись и затылок гореть адским пламенем. Фелпс неуверенно садится рядом. — Я тебя совсем не заслуживаю, Лар. — впиваясь в коленку ногтями, говорит блондин. — Почему? — вскидывая брови, льнёт парню Джонсон, желая посмотреть в глаза. — Прости меня. Мне так жаль. Мне ужасно жаль. — Трэвис прячет лицо в ладони. Брюнет, собрав своего парня в охапку, обнимает того, качая из стороны в сторону. Трэвис бормочет ритуал и его последовательность, его голос иногда сильно пищит и глупо срывает, Ларри слушает, закрывает глаза. Ладонь парня гладит блондина по волосам и когда он наконец-то заканчивает, вздыхает. — Ты такой глупый. Ужасно глупый. Здесь нет твоей вины, нет вины мистера Эдиссона, нет вины тех, кто страдает от того, что был вынужден сделать, мой маленький несчастный мальчик. — вытирая чужие щеки от слез, говорит брюнет. — Я по-прежнему люблю тебя. И готов любить столько, сколько нужно. Не бойся меня, Трэвис. — держа чужое лицо в ладонях, утыкаясь носом в висок, шепчет в самое ухо Джонсон.