мерзость

— Маражай! Он рычит, взбешенный после боя. Кровь стекает по почти оторванному лацкану мундира, на щеке липнет что-то мерзкое. Такое бывает, когда стреляешь в упор и ошметки вражеской башки разлетаются в красно-бурые клочья. От Йоханана пахнет кровью, и Маражай кажется зачарованным этим, принюхивается, как хищный зверь. Он совсем теряется, он все еще в подобии транса, эйфории боли. Кажется, не разбирает слова. — Сколько раз я говорил не лезть под пули! — сдавленно выговаривает Йоханан, выталкивает слова. Уже и не сосчитать. Он умеет целиться, легкая снайперская винтовка удобно ложится в руки. Он совсем не замечает, когда между ним и врагом появляется гибкая фигура Маражая, но наученные пальцы уже дергают спусковой крючок. Пуля пробивает худое плечо высокого друкари и впивается в горло его врага, упавшего к ногам Маражаю с хлюпающим стоном. Мертвый культист. Куча тряпок, перепачканных в крови и густой слизи. Ничуть не сомневаясь, Маражай опускает ногу на пробитое горло. Каблук тяжелого сапога дробит тонкие косточки. У Йоханана все еще трясутся руки, когда он думает о том, как быстро пуля могла прорвать горло Маражая. Друкари не ведает страха — он лучший солдат, которого Йоханан встречал. Любой имперец, который отличался бы такой преданностью своему делу, дослужился бы до высоких чинов. Но Маражай дикий. Он не знает, что такое приказы, он не привык подчиняться в своем кабале, даже напротив — повелевал. Переучиваться трудно. Но дело не только в его непокорности. В погоне за болью, за наивысшим наслаждением, которое толкает его прямо на врага. — А я говорила, — вмешивается Арджента. Сестра битвы поглядывает на друкари с едва сдерживаемым презрением. — Вечно лезет прямо под очередь. Я бы и рада очистить Простор от этой ксеносской дряни, но… — Она осекается, встретившись с пылающим взглядом Йоханана. — Я стараюсь быть осторожнее, потому что вы этого хотите. Йоханан кривится в обезумевшей улыбке. Ну да. Осторожнее. В ушах еще звенит ее хохот. Так же, как Маражай гонится за сладкой болью, так и Арджента сходит с ума, когда верит, что выполняет свою священную миссию. Они все безумцы. Но остальные слушаются его приказов и не нарушают построение, когда от этого зависят жизни всего отряда. — Если позволите сказать, Лорд-капитан, — ворчит верный Абеляр, — такого неповиновения терпеть нельзя. — Я знаю, — спокойно говорит Йоханан, степенно кивает. Конечно, Абеляр, ты прав, нужно поддерживать высокий статус Вольного Торговца. Да, Арджента, он сам виноват, что полез на линию огня, где пулями насквозь прошьет. Разумеется, Джай, я вижу, как ты насмешливо скалишься: тебя забавляет, что бывшего дракона кабала будут отчитывать, как провинившегося мальчишку с нижних палуб. Ледяное спокойствие разливается в венах, когда Йоханан хватает Маражая за горло и с размаху впечатывает в стену. Знает, что друкари мог бы легко освободиться, он сильнее хрупкого человека. Но Маражай только смотрит; зрачок затапливает глаза. Губа рассечена. Глубоко, хочется слизать, сгрызть уже застывшую кровавую корку. Маражай дышит отрывисто, жадно, наслаждаясь сжатием тонких пальцев в мягких снайперских перчатках. — Ты теперь служишь мне, Маражай. И будешь подчиняться тому, что я говорю. Каждому моему гребаному слову. Если я приказал оставаться на месте, ты остаешься. Пока я не позволю тебе двинуться. Понятно? — Да, — отрывисто хрипит Маражай. — Да, Лорд-капитан. Он повторяет эхом. Как заколдованный. Кивает, сглатывает. Йоханан чувствует это пальцами даже сквозь кожу перчаток. Хочется сжать посильнее, чтобы урок отпечатался синими полосами на бледной коже, царским ожерельем, но он знает, что Маражаю это только понравится, и поэтому Йоханан резко отпускает его и отворачивается. Нужно возвращаться на шаттл. *** — Маражай? — зовет Йоханан. Тот стоит на краю капитанского мостика, задумчиво смотрит на мелькающие на экранах когитаторов цифры. Возможно, встречает там знакомые координаты. А возможно, просто нервничает в ожидании очередного варп-прыжка, который истончит грань реальности. В слабости Маражай никогда не признается, однако обычно в такое время он приходит к Йоханану или отправляется на нижние палубы, чтобы развлечься кровавой бойней. — Да, Лорд-капитан, — откликается он, заметив пристальный взгляд. Стоит прямо, вытянувшись, как солдат на параде. Идеально. — Тебе не обязательно так называть меня постоянно. Теперь ему почти что стыдно за ту выходку, за накатившую огненную ярость. Он привык добиваться своего силой в армии. Чем злее ты кричишь, тем отчетливее тебя услышат. Но Маражай другой, Маражай нужен ему, и теперь неловкий стыд кусает изнутри. — Это проверка, Лорд-капитан? — протягивает Маражай. — Нет. Я просто пришел сказать, что произошедшее ничего не меняет, и ты… можешь побыть со мной во время прыжка. Я собираюсь поработать в кабинете. Он послушно кивает. Следует за Йохананом к лифту, как неслышная тень. Офицер, оказавшийся у Вольного Торговца и его друкари на пути, испуганно вздрагивает и быстрыми шагами отходит в сторону, подальше. Маражай скалится ему вслед. Лифт немного скрипит, и этот усталый, натруженный звук успокаивает Йоханана. — Я думал, что ты мной недоволен, — негромко говорит Маражай. — Нет, просто я испугался. Подумал, что и впрямь серьезно ранил тебя, а то и… убил. — Ты единственный, от чьей руки я могу принять смерть, — соглашается Маражай. — Но я прекрасно знаю, когда пуля не навредит. Доверься мне. — Прелестно, — шипяще выдыхает Йоханан. — Но все же попытайся собирать поменьше пуль. Это приказ. — Да, Лорд-капитан. Голос Маражая бархатный, жадный. Если Йоханан что-то понимает во флирте, это именно он. Во время варп-прыжка Маражай ложится головой на его колени, прикрывает глаза, пока Йоханан, с удобством разместившись на широкой кровати, перебирает бумаги. Он рассеянно поглаживает Маражая, изредка касаясь острого уха. Когда он, зачитавшись очередным отчетом, забывается, то слышит едва различимое ворчание. И принимается гладить шелковые черные волосы снова.