мерзость

Друкари все безумны, думает Йоханан, с ними лучше не связываться. Это не только из-за имперской пропаганды: та не советует также связываться и с незарегистрированными псайкерами, и с нестабильными Навигаторами, вот только без Идиры и Кассии он был бы сто раз уже мертв. Да и вообще, в рот он ее ебал, эту Империю. Просто что-то такое есть в глазах любого друкари: дикое, голодное. Но судьба сталкивает его с Маражаем, будто нарочно подсовывает ему безумного ксеноса. Сначала они враги, потом — вынужденные союзники на арене, где в горячке битвы Йоханан только стреляет, стреляет и стреляет, пока пальцы не сводит судорогой. От привычного хладнокровия бывшего офицера не остается ни следа, кровь горячит, выжигает вены какой-то стимулятор. Вот так он сдохнет, думает Йоханан, весь в крови, под ксеносской дурью. Прекрасно. На него скользит сслит, шипит, и Йоханан почти смиряется с тех, что змеиная махина сейчас проедется по нему и переломает все кости, как вдруг Маражай в диком прыжке впивается ему ножом в горло. Возможно, когда Йоханан защищает его от собственных подчиненных, готовых разорвать друкари, он всего лишь отдает долг. Возможно, действует так из разумных соображений: когда ты вынужден выживать в Коморре, любой союзник ценен, тем более, тот, кто уже привык прогрызать себе путь в этом мире, полном боли и крови. Маражай не из тех, кто рассыпается в благодарностях за спасение. Он огрызается, язвит, всем своим видом показывает, что разделался бы с жалким мон-каем, будь это в его интересах. Сейчас они оба — неудачники, копошащиеся на дне. Рука на горле — Маражай задумчиво смотрит безумными глазами. Кажется, у него зрачки вращаются; а может, это все стимулятор плавит мозги. Маражай мог бы легко высвободиться, но он позволяет. Ухмыляется. После этого Йоханан предпочитает отойти, отвлечься. Мыслями возвращается к друкари. Нет, не только слепое, разрушительное безумие; друкари можно использовать для своей выгоды. Выгода — выжить. Такое простое желание. Оно снова возвращает его на поле боя, он снова выкрикивает команды солдатам Астра Милитарум… Это сон, всего лишь горячка ночного видения. Он спит подальше от остальных, свернувшись на грязной циновке. Знает, что кричит по ночам, даже когда варп не играет с сознанием; кошмары всегда рядом, только руку протяни. Открыв глаза, Йоханан видит сидящего рядом Маражая. Тот изучает его с интересом, как странное насекомое. Должно быть, чуткий друкари услышал срывающийся голос и решил проверить, не пытается ли кто-то прирезать Вольного Торговца. Две мысли ворочаются в сонной голове: Маражай беспокоился и взялся охранять его жизнь; Маражай подцепил тонким бледным пальцем рубаху и рассматривает его ребра. Йоханан знает, на что он смотрит: на мешанину старых шрамов. Это не боевые отметины с арены или с поля боя; это то, что он предпочитает скрывать. Шрамы отвратительны. — Тебя пытали, — отмечает Маражай. — Глупые мон-кай. Вы используете пытки, чтобы ломать друг друга, а не для удовольствия. Это… позорище, топорная работа. Если бы ты попал в мои руки, тебе бы понравилось. — Что-то я сомневаюсь, — ворчит он, ошарашенный этой речью. Безумны, напоминает Йоханан себе, друкари безумны. Эта их погоня за болью, воспоминания о которой огненными цветами распускаются на ребрах. Кажется, что с тех пор Йоханану никогда не было больно; ранения в бою — лишь царапины по сравнению с тем, как его раздирали крючьями и резали. Маражай задумчиво хмыкает, наклоняет голову набок, похожий на пса, унюхавшего что-то заманчивое. Надо бы заснуть, чтобы завтра хотя бы не мучиться от головной боли, от стука в висках, но Йоханану не хочется снова окунаться в сон, полный мучений. Он предпочитает мучения наяву. Да и как тут провалиться в сон, если на тебя пристальным, почти немигающим взглядом из темноты смотрит друкари. Устроившись поудобнее, Йоханан садится, скрестив ноги. Шарит в рюкзаке рядом, находит фляжку. Вода на Коморре ржавая на вкус — а может, виной тому не старые трубы, а чья-то кровь. Про очистители в Яме и не слышали. Он невольно морщится, хотя и знает, что эта привередливость позабавит Маражая. — Ты ушел из армии после того, как тебя схватили в плен и пытали, — говорит Маражай. — Собрал сплетни? — лениво отбрехивается Йоханан. На самом деле ничуть не злится: он это не скрывает. Остальные знают; у него нет секретов от подчиненных, как и у них — от него. Информация дорого стоит, особенно о внезапном наследнике семьи фон Валанциус, и Йоханан наверняка продешевил. — Ты же мной… интересовался, — по-змеиному шипит Маражай. — Мне стало любопытно. Я невысокого мнения о ваших палачах, но… если надо превратить мон-кая в трясущееся забитое существо, они хорошо справятся. Ты не таков. Это тоже… вызывает интерес. — Надеюсь, я не разочаровал, — усмехается Йоханан и салютует ему фляжкой. — Тебе снятся кошмары? К его удивлению, Маражай кивает: — Да, но они не связаны с моим прошлым. Та, Кто Жаждет всегда рядом, как и ее слуги. Многие друкари ощущают ее зов, но только глупцам придет в голову поддаться. Он не лжет. Теперь Йоханану даже немного стыдно: его грызущие воспоминания кажутся невзрачными по сравнению с божественными играми. Но Маражай всего лишь честен; эта-то честность Йоханану в нем и нравится. Он только на вид кажется сумасшедшей псиной, но разговор с ним странно успокаивает. Возможно, он совершает глупость, но позволяет Маражаю улечься рядом. Тот растягивается, как нахальный кот. Снова касается шрамов; это кажется неправильным, но так смутно, что Йоханан не находит сил сопротивляться. Не самое странное, что происходило с ним за последние дни — рука друкари под его одеждой. Это не похоже на прелюдию, только на потребность касаться, ощущать живое тепло. Йоханану кажется, что вышвырнутому из кабала Маражаю тоже важно вспомнить, что он не один. — Слушай, Вольный Торговец, — различает он голос Маражая, уже уплывая в дрему. — Если выберемся отсюда, я покажу тебе, что боль может быть наслаждением. Ты сильный, мне нравятся сильные, но боль — это тоже сила. Научишься управлять ей и уже не позволишь никаким воспоминаниям захватить твой разум. — Если мы выберемся?.. — мысли рассыпаются. Йоханан не может сосредоточиться, но Маражай звучит до ужаса уверенно; так, как будто решил, что будет везде следовать за ним. Его обещания, его прикосновения — все это не может быть просто игрой, ведь так? А может быть, все это ему только приснилось.