В конце концов, не в этом ли заключается наша жизнь — в способности ставить себя на место других людей и смотреть их глазами на пресловутые чудеса и говорить: «А, так вот как вы это видите. Теперь я запомню».
***
Лиз почти разочаровалась и в жизни и в собственном выборе профессии. Жар медленно течет по горлу вниз, согревая внутренние раны и расслабляя тело, которое, казалось, вечно было в напряжении. Думала ли Грин, что алкоголь станет ее постоянным спутником на хирургическом пути? Определенно нет. Она и пила-то достаточно редко и что-нибудь легкое, так сказать, для блеска глаз, но сейчас Лиз едва ли может засыпать, даже несмотря на катастрофическую усталость. Слишком привычным уже кажется посещение бара после каждой смены, пара бокалов чего-то крепкого и быстрый путь до кровати, чтобы отключиться и выпасть из реальности до следующей смены. — Доктор Грин. — Голос знакомый и такой привычный звучит где-то рядом, на что Лиз только растягивает губы в легкой улыбке и чуть поворачивает голову вправо, позволяя себе несколько секунд смотреть на девушку напротив. Алкоголь притупляет нарастающее чувство паники и способность соображать, так что у нее есть буквально пара секунд на наглую улыбку, прежде чем она осознает, кто именно стоит перед ней. Дрожь отзывается в кончиках пальцев, крепко сжимающих бокал. Кажется, еще чуть-чуть и он сломается. Или Лиз сломается от тяжелого бремени влюбленности в ординатора, в которой она с легкостью призналась самой себе, но никогда не признается кому-то еще. Грин почти смирилась с неизбежностью разбитого сердца, смирилась с постоянной тянущей болью где-то под ребрами и осознанием, что ей точно ничего не светит. Привычка влюбляться в неправильных людей въелась так глубоко под кожу, что избавиться от нее она уже не могла и все становилось в миллион раз хуже, когда Карина ей улыбалась. Своей той самой отвратительно обезоруживающей улыбкой. — Доктор Морган. — Выдыхает Лиз, неосознанно сжимая зубами нижнюю губу и пытается успокоить внутреннюю панику, которая постепенно разрасталась внутри нее. — Как дела? — Морган не пьет, водит подушечкой указательного пальца по краю стакана, заполненного янтарной жидкостью, заправляет за ухо прядь волос и старается не смотреть слишком долго в глаза интерна. Карина была опытной, таких историй у нее за спиной не один десяток, состоящий из влюбленных пациентов, влюбленных интернов и ординаторов. Она никогда не позволяла зайти дальше, чем допускали нормы приличия, вежливо улыбалась, говорила на отвлеченные темы и уходила раньше, чем кто-то хоть на секунду решится подумать, что у нее есть взаимная заинтересованность. Карина не верила в отношения на работе и еще больше не верила в семью, состоящую из двух врачей, но жизнь учит не зарекаться и Морган допускала любой исход, но всегда старалась саму себя держать под контролем, вот только почему-то с Грин ее устои рушились и менялись без ее собственного желания. Карина видела в ее взгляде что-то кардинально отличающееся от привычных эмоций, восхищение вместо похоти, симпатию вместо банального желания, стремление покорить ее своей работой, вместо того, чтобы зажать в дежурке. Это ужасно подкупало. Возможно, в этом и была слабость доктора Морган. Лиз открытая книга и читается элементарно, особенно для опытной Карины, которая без труда угадывает все то, что происходит в мыслях интерна и от этой кристальной чистоты и честности она не знает куда прятаться. Лиз смотрит на нее, как на особенную, будто бы Карина больше, чем просто человек и именно это сбивает с ног. Ехидная улыбка меняется бесконтрольно-смущенной. Грин даже пьяная, казалось, не допускает ни единой грязной мысли в ее сторону. Ловко расставляющая по категориям людей Морган, споткнулась о собственный опыт, когда не нашла, к какой группе отнести интерна и совершенно неосознанно подпустила ее чуть ближе, чем того позволяли нормы приличия. Страшно было, что именно это и станет точкой невозврата. — В порядке, наверно. — Лиз пожимает плечами и отодвигает от себя стакан с виски. При Карине хотелось казаться лучше, чем она была на самом деле, быть кем-то лучше, чем просто быть собой и хотя бы внешне подняться на тот уровень, где она могла бы в прыжке дотянуться до Морган. Ей одновременно жарко и холодно. Одновременно хочется сбежать и гвоздями себя прибить к стулу, чтобы этот момент не закончился. Даже несмотря на то, что Лиз буквально разрывает изнутри эмоциональный шторм, она пытается сохранить лицо, не сдаться слишком быстро и остаться хоть сколько-нибудь стойкой в глазах ординатора. — Врешь? — Она или спрашивает или утверждает, трет нос указательным пальцем и прячет глаза на дне собственного стакана. Элизабет знает, что Морган читает ее вдоль и поперек, улавливая даже то, что скрыто между строк. Стоит ли продолжать эту игру? — Вру. — Грин не спорит. Соглашается мгновенно и думает о том, что у Карины просто суперсила такая, доставать из людей правду против их воли и совсем никак не собирается допускать мысль, что это она сама не может противостоять Морган, сдается ей быстрее, чем успевает это понять и мысленно стучит себе по голове за такую бездарную оборону. — Давай я сделаю вид, что этого не было. — Карина хмыкает и чуть заметно уголки ее губ поднимаются вверх, когда она переводит взгляд на интерна и ловит в ее глазах падающие звезды. — Как дела? — Хреново. — Вырывается быстрее, чем она успевает подумать, в ответ на что, явно не ожидающая такого Морган округляет глаза и немного шокировано смотрит на брюнетку. — Расскажешь? — Почему-то Карине слишком больших сил стоит подавить внутри порыв накрыть лежащую на барной стойке ладонь девушки своей и чуть сжать в знак поддержки. Кажется, это будет немного недопустимо. Перебор в том лабиринте, выход из которого не может найти ни одна из них. Точнее, выход не может найти только Карина, Лиз даже не собирается его искать. — Доктор Морган, не думаю, что вам на самом деле это интересно, так что, не стоит жалости ради слушать мои страдания о том, как тяжело мне дается все, что происходит. Даже несмотря на то, что я уже была подготовлена, никто не предупреждал, что это будет эмоциональный взрыв, который я не смогу контролировать. — Лиз морщит нос, прикрывает глаза и тяжело выдыхает. — Остановимся на том, что со мной все в порядке, ладно? Я справлюсь в любом случае.— Грин уже плевать, если честно, она хватает стакан и вливает в себя виски. Раскрываться так быстро, оказывается немного болезненно. — Если я спросила, значит, хотела знать. — Карина сильнее разворачивается и наклоняется ближе, вгоняя Лиз в такой ступор, что она слов найти не может, чтобы возразить хоть что-то. — Не думай, что мне плевать на твое состояние, я тоже проходила этот путь и знаю, как сильно может ломать. — В этот раз Морган сдается, не в силах контролировать внутренние порывы, кладет руку на ладонь девушки и чуть сжимает. Лиз с такой силой пробивает мурашками, что она резко хватает воздух и прикрывает глаза, чтобы хоть немного успокоить разрывающее грудную клетку сердце.— Запомни, закроешься в себе, сломаешься быстро и очень болезненно, а если захочешь поговорить, то ты знаешь, где можно меня найти. — Карина мягко улыбается и убирает руку снова возвращаясь в свое положение. — Почему? — Лиз спрашивает в лоб. Кажется слишком нереальным факт того, что доктору Морган действительно есть дело до нее и ее морального состояния. Это казалось больше похоже на фарс, чем на реальность и болезненная пульсация внутри заставляет Грин отрицать даже факт того, что Морган может искренне интересоваться ее состоянием. — Я бы хотела, чтобы когда я это проходила в одиночку, хоть кто-то помог бы мне. — Голос становится тише и сквозь полотно бархата прорывается грусть и обида за то, что Карина была одна. Это вполне вероятно могло сломать ее, но эффект случился совершенно обратный. Она стала еще более человечной. — В любом случае, надеюсь, что все наладится. — Карина кивает ей головой, слезает со стула, оставляя нетронутым стакан с алкоголем и разворачивается спиной, чтобы уйти. — Доктор Морган. — Лиз зовет ее быстрее, чем успевает решить, нужно ли ей это на самом деле, а когда она поворачивается, то Грин совершенно ничего не может сделать с тем, что бесстыдно тонет в ее глазах. Снова. — Спасибо. Карина не отвечает, кивает головой и теряется среди людей, направляясь к выходу, оставляя Лиз в одиночестве размышлять над тем, как вообще можно понимать все то, что случилось.***
— Уистлер. — Голос звучит прямо над ухом и Мими вздрагивает, закатывая глаза, прежде чем развернуться. Уже привычным стало такое появление Эшли и ее маниакальное желание постоянно выбить девушку из равновесия. — Доктор Фостер. — Говорит сквозь сжатые зубы, но это вызывает скорее ухмылку у ординатора, которая прекрасно понимает и что она делает и ради чего. — Что-то случилось? — Да, хотела тебе сказать, что сегодня тебя очень настоятельно просила доктор Олсен, так что ты работаешь в кардио. — Эшли скрещивает руки на груди и кивает головой. Очевидно было, что врачи будут забирать себе лучших интернов, потому что с ними легче, с ними спокойнее и не обязательно разжевывать все до мельчайших подробностей. Фостер не жаловалась на своих интернов, хотя, нельзя было отрицать, что Уистлер и Грин были на голову выше двух своих коллег, но и те, по сравнению с остальными, показывали достаточно хороший уровень. Эшли все еще не понимала, как сложилось так, что именно к ней попали лучшие интерны, судьба это, нелепое стечение обстоятельств или кто-то нарочно решил облегчить ей задачу, но все же, Фостер не собиралась позволять им расслабляться хоть на секунду. Сама себе ставила четкую цель сохранить каждого интерна в хирургии. Стоило ли удивлять тому, что, как только доктор Стивенс надавил на Олсен и буквально заставил ее брать в обучение интернов, она не сомневаясь положила глаз на Уистлер и поспешила сообщить об этом Фостер, пока ее кто-нибудь не прихватил и так продолжалось из смены в смену. Олсен забирала Уистлер, Морган забирала Грин, Фостер оставалась работать с Джонсом, а Кларк забирали в общую хирургию. Фостер вытерпела две недели, прежде чем очень недовольно высказать о том, что интерны должны учиться разным направлениям медицины, а не торчать с одним ординатором все время. Им нужно более широкое развитие. — Грин, ты сегодня работаешь в кардио, найди доктора Олсен. — Эшли быстро поднимает глаза на брюнетку, замечая, как та кивает головой и тут же испаряется. Элизабет знала, что скоро Фостер психанет и будет проводить распределение самостоятельно, потому что вечно работать с Морган она не могла, ей нужно узнать разные направления и разные специфики, так что такой подход Эшли к медицине она считала правильным. — Джонс, ты идешь к доктору Морган в детскую хирургию. — Фостер смотрит на него, на что парень недовольно закатывает глаза и скрещивает руки на груди. Так уж вышло, что никто не рассматривал в дальнейшем перспективу быть детским хирургом и не считал нужным тратить драгоценные часы, но у Эшли на все были свои планы. — Еще раз я увижу подобную реакцию на назначение и ты не будешь вылезать из приемного, а значит, никаких операций, никаких сложных пациентов, капельницы и бинты, ты меня понял? — Она смотрит с вызовом, Адам тушуется и сконфуженно кивает головой. — Да, доктор Фостер. — Голос тише, взгляд на носках собственных кроссовок. Противостоять Эшли практически невозможно, а любые попытки интернов кажутся совершенно ничтожными. — Так-то лучше. — Уистлер, ты сегодня остаешься со мной, Кларк в приемном. Как только Эшли и Аманда остаются вдвоем, доктор протягивает ей карту пациента и выжидающе смотрит на блондинку. У Фостер были свои способы обучения и Мими, честно говоря, была в восторге. В отличии от Олсен, Эшли не видела в ней недоросля, а сразу ставила в статус доктора и заставляла соответствовать. Для Аманды это было своеобразным вызовом, который порождал желание с каждый днем быть лучше себя вчерашней. Наверное, так и правда было правильно. — Что видишь, доктор Уистлер? Снимки головного мозга для Мими квест, который ей интересно проходить. Она, на самом деле очень серьезно начинает задумываться над тем, чтобы углубиться в нейрохирургию и дальше пойти по этому пути, но что-то внутри колет под ребрами, когда она вспоминает про кардиохирургию, доктора Олсен и ту толику гордости в ее глазах, которая значит для Аманды так много. — Это… — Она всматривается еще более внимательно, чтобы не ставить ошибочные диагнозы. — Это опухоль, маленькая, операбельная. Чем быстрее избавимся от нее, тем больше неприятных последствий сможем избежать. — Доктор Уистлер, готовьтесь к операции, сегодня вы ассистируете. — Эшли кивает головой, забирает карту и быстро уходит, оставляя Мими в гордом одиночестве. Аманда не верит, что все это на самом деле происходит, что это не плод ее больной фантазии и она на самом деле будет ассистировать на операции лучшему нейрохирургу. — Доктор Уистлер. — Голос знакомый и болезненно ощутимый где-то на коже, хочется сжаться и скрыться моментально, но Аманда только делает глубокий вдох, стараясь унять дрожь в коленях и поворачивается, мгновенно хватая заинтересованный изумрудный взгляд. — Решили сбежать из кардио? — Бровь изогнута вопросительно, уголки губ чуть подняты вверх, а в глазах шторм, который даже укрыться не позволяет и Мими готова убить себя за то, какое влияние имеет на нее Диана. — Доктор Олсен, — Аманда хмыкает и сжимает зубами нижнюю губу так сильно, что едва ли не прокусывает кожу. — Уже соскучились? Мими не готова проигрывать, даже несмотря на то, что ей совершенно безумным кажется провоцировать Диану, но не провоцировать она уже не может. — Слишком много себе позволяете, доктор Уистлер. — Диана прячет руки в карманы белого халата и что-то внутри у нее больно бьется, когда она смотрит на девчонку и понять не может, что в ней такого. Что в ней такого, что Диана не может выпустить образ ее из головы, вечно собранные в хвост светлые волосы, горящий взгляд, ухмылка на губах. То, как она смотрит на нее, когда думает, что Олсен не замечает, то, как кусает губы, когда пытается сосредоточится, как морщит нос, как недовольно закатывает глаза… Олсен могла бы подумать, что это симпатия или что-то подобное, но она не влюбляется, не позволяет себе лишнего и никогда не смотрит на коллег или интернов, как на возможность быстрого секса, тем более, как на потенциального партнера, но с Уистлер все было не так с самого начала. С ночи в баре, быстрого секса в дежурке и двух недель проведенных совместно, где Уистлер молчала, а Олсен не заходила дальше профессиональных терминов. Диана больше не трогала ее и не пыталась завести разговор о чем-то, что выходило бы за рамки ее обучения. Внешне они были кардиохирург и интерн, внутри Олсен хотела прижать Уистлер к стенке и заставить кричать от удовольствия. — Доктор Олсен. — Эшли появляется, наверное впервые, очень вовремя, становится перед Уистлер и вопросительно смотрит на Диану. — Доктор Фостер. — Она кивает головой и растягивает губы в слишком фальшивой улыбке, а потом разворачивается и уходит. Эшли и Мими переглядываются, но не говорят ни слова. — Она надеялась перехватить тебя в свое отделение? — Фостер говорит с иронией, но у Мими внутри что-то болезненно едкое, расползающееся по венам, по внутренним органам и заставляющее сходить с ума. — Не знаю, не сказала ничего. — Аманда трет нос указательным пальцем и мысленно умоляет Эшли не лезть больше к ней с вопросами, касающимися Олсен. Фостер будто бы понимает ее, замолкает и тащит за собой в палату к пациенту. Диана возвращается в свое отделение и внутренний монолог в ее голове медленно плавит мозги. Да какого черта происходит, зачем она вообще пошла туда, зачем заговорила с Уистлер. Взрослая женщина, ведет себя как подросток, а ради чего понять не может. Что-то внутри непреодолимо сильно тянет к девчонке, которая превратила ее вечный внутренний штиль в смертельный шторм и Олсен, казалось, больше не могла жить без ощущения опасности где-то под ребрами. — Доктор Олсен, с вами все в порядке? — Грин смотрит на нее внимательно уже пару минут, а у Дианы на лице такой мыслительный процесс нарисован, что, кажется, отвлеки ее и вселенная схлопнется, но Лиз нужно работать, так же, как и Олсен. — Да, да, простите, доктор Грин. — Диана трясет головой, стараясь стряхнуть с себя наваждение, смотрит в большие глаза интерна и очень хочет верить, что эта девушка не будет доставать ее тупыми вопросами и вызывать желание убить, ну или уволиться. — Идемте со мной. Палата последняя по коридору. Мужчина лет пятидесяти. Лиз внимательно смотрит в карту, которую ей выдала Олсен, складывает все симптомы, цифры и данные и в голове ее формируется вероятный диагноз, но Грин не работала с доктором Олсен раньше, а от Уистлер слышала о том, что с ней шутки плохи, так что, на свой страх и риск брюнетка выдает всю информацию, которую считает правильной и шумно выдыхает, когда Диана легко улыбается и кивает головой. — Хорошо, доктор Грин.***
— Эй, Уистлер, тормози. — Джонс хватает Мими за рукав и тащит за собой в коморку, усаживаясь напротив и внимательно смотрит так, что у блондинки закрадывается одновременно сотни сомнений. — Меня Фостер ждет, у тебя что-то срочное? — Она скрещивает руки на груди, понимая, что ничего хорошего ждать от Адама не стоит, учитывая его взгляд хищника, который уверен, что перед ним жертва. — А с Фостер ты тоже спишь или у вас с ней чисто рабочие отношения? Ком в горле давит и не позволяет даже выдохнуть, не то что сказать хоть что-то. По рукам пробегает дрожь и колет где-то под правой лопаткой. Вот уж чего Аманда не ожидала, так что это того, что ее загонят в угол. — Уистлер, выдохни. — Джонс скалится, чуть ощутимо толкает ее в плечо и закатывает глаза. — Я не осуждаю. С кем тебе спать, решай сама, да и глядя на Олсен, могу сказать, что вкус у тебя явно очень даже. — С чего ты вообще это взял вообще? — Оборона уже кажется бессмысленной, но попытаться все же стоит, в конце-концов, Уистлер не привыкла сдаваться. — Ну, ты в следующий раз когда соберешься с кем-то трахаться в дежурке, не забудь убедиться, что кроме вас там больше нет никого. — Парень пожимает плечами. — Хоть бы голос подал, чертов извращенец. — Злость внутри закипает слишком быстро. От того, что ее поймали с поличным. От того, что Джонс не дал знать о себе, хотя по всем нормам приличия он должен был это сделать. От того, что она вообще оказалась в такой ситуации. — Не хотел вас отвлекать, но, можешь не переживать, я закрыл глаза. — Адам улыбается. — Поверь, моя фантазия была куда ярче. — Придурок. — Аманда хлопает его по плечу, но становится чуть легче внутри. — Не говори об этом никому, ладно? — Да я не расскажу, мне не за чем, но ты ты бы подумала о том, что добиваться каких-то успехов таким способом — не лучшая идея. — Все не так банально, как ты думаешь. — Мими делает шаг вперед, понижает голос и наклоняется ближе к молодому человеку. — Мы познакомились до того, как я узнала, что она кардиохирург, а она узнала, что я интерн. Выпили в баре и поехали к ней, а то, что случилось в дежурке — было ее инициативой. — Аманда трет нос указательным пальцем и тяжело выдыхает. — Уистлер, неужели ты запала на Олсен? — Да не запала я на нее, с чего ты вообще это взял? — Да потому что ты покраснела. — Пошел к черту.***
— Заряд на двести! — Голос у Мими срывается, ноги дрожат, а руки крепко сжимают дефибриллятор. Операция пошла не по плану. Взрослый мужчина поступил после тяжелейшей аварии и сердце его остановилось еще до того, как Олсен успела его вскрыть. Смена Уистлер была в приемной, так что, именно она и принимала пациента, интубировала, делала массаж сердца, сидя сверху на нем, пока санитары везли каталку в операционную. Она верила, что все получится, что они спасут его и все будет хорошо. — Разряд. Ток пробивает тело пациента, но пульс не меняется, вместо сердцебиения прямая полоска и неприятный пищащий звук, от которого кровь стынет и хочется заткнуть уши. — Заряд на триста. Аманда не сдается, верит в Бога, во вселенную, во все, что угодно, но только не в то, что мужчина лежащий на ее столе так и не очнется. — Разряд. — Уистлер, остановись. — Диана кладет руку ей на плечо, чуть сжимает его, но Аманда вырывается, откладывает в сторону дефибриллятор и делает массаж сердца. — Давай же, Джим, давай. — Уистлер, хватит. — Диана дергает ее на себя, держит за локоть и в упор смотрит в испуганные глаза девчонки. — Объявляй. — Доктор Олсен. — В голосе отчаяннее, смешавшееся с паникой и страхом. В глазах подступающие слезы, а внутри решимость, которую Диана режет на корню. — Объявляй, я сказала. — Время смерти, — Мими бросает быстрый взгляд на часы. — Двадцать два девятнадцать. Все внутри болезненно сводит судорогой, давит и разрывается, внутри ужас паника и боль. Собственные слова бьют по ушам, не позволяя вдохнуть. — Уистлер, мы ничего не могли сделать, слышишь? — Диана встряхивает ее за плечи, смотрит в глаза, стараясь добраться сквозь стену паники боли и страха куда-то к самому разуму и донести те слова, которые Мими должна услышать. — Ты слышишь меня? — Какого черта? — Аманда сбрасывает ее руки, смотрит болезненно и яростно, а внутреннее желание разорвать Олсен на куски бьется в висках. — Какого черта я тогда пыталась его реанимировать, зачем вы мне дали поверить, что от меня хоть что-то зависит? — Она даже не понимает, как срывается на крик, как вены проступают на висках, а глаза наливаются злостью, но Диана была бы не собой, если бы ее это пугало. Шаг навстречу, руки сжимают плечи, а взгляд глаза в глаза отрезвляет почти моментально. Олсен настолько близко, что Уистлер теряется на пару секунд и именно это дает Диане преимущество. — Чтобы ты сейчас вышла к родственникам, которые трясутся в зале ожидания и могла со спокойной совестью сказать, что ты сделала все возможное, понимаешь? Ты, Уистлер, сделала все возможное, вот именно ради этого ты и пыталась реанимировать безнадежного пациента. — Диана говорит размеренно, стараясь успокоить блондинку и плевать ей было, что Мими сорвалась на нее, накричала, Олсен должна была сделать все возможное, чтобы девушка не сломалась. Мими понимает, что она права, но злость заполняет ее изнутри, больно душит и не дает успокоиться. Сдержанная и рассудительная Аманда сейчас больше была похожа на гранату и эта граната была готова снести все на своем пути. — Уистлер, ты слышишь меня? — Диана сжимает плечи сильнее, смотрит в глаза, надеясь уловить в них отклик, но видит только ярость и злобу. — Иди к черту, Олсен. — Мими сбивает ее руки, стягивает с себя медицинский халат перепачканный кровью, выбрасывает и вылетает из операционной, почти сбивая с ног доктора Фостер. — Уистлер, че ты носишься? — Эшли смотрит на нее сердито, но замечает испуганный взгляд блондинки и мгновенно меняется в лице. Она смотрит на нее и понимает, что все остатки своих сил Мими сейчас тратит на то, чтобы не заплакать. Кусает губу практически до крови, впивается ногтями в ладони, напрягается и вытягивается, как струна, но старается держаться, изо всех сил старается держаться. Фостер смотрит на часы, понимая, что смена заканчивается через пятнадцать минут, а потом снова переводит взгляд на Аманду, которая так и застыла, не имея никакой возможности сдвинуться с места. — Иди домой, отдыхай, ты сегодня молодец, Уистлер. — Эшли осторожно прикасается к ее плечу, сдавливает и уголки ее губ чуть поднимаются вверх. Мими чувствует все свои трещинки, все порезы и шрамы, оставленные где-то внутри. Фостер, как будто обличает все, не позволяет скрывать, вот только Аманда все никак понять не может, бальзам ли Эшли, который поможет ей восстановиться или соль, которая разъест до основания. Уистлер до сумасшествия хочет носом уткнуться в плечо Фостер и разрыдаться как ребенок. Мими сваливает все на свое состояние, потому что это кажется совсем ненормальным, так что просто кивает головой, разворачивается и сбегает из больницы.***
— Мими, что с тобой? — Лиз садится рядом с блондинкой, которая, свернувшись в комочек на диване, просто смотрит в одну точку и едва ли может придти в себя. — Я потеряла пациента. — Уистлер с силой сжимает руку Грин и носом утыкается в диван, чувствуя, как слезы опять начинают скатываться вниз. — Мими… — Не надо даже пытаться меня успокаивать, пожалуйста, мне еще хуже будет. — Даже не думала, — Грин фыркает. — Давай выпьем, а? У меня тоже была тяжелая смена. Аманда не отвечает, кивает головой и садится, поджимая под себя ноги, пока Лиз тащит из кухни бутылку виски, садится рядом и стягивает с себя свитер, оставаясь в джинсах и в спортивном топе. Они не размениваются на формальности в виде стаканов, льда, тостов или чего-то еще, просто пьют прямо из бутылки по очереди и чем сильнее алкоголь разбавляет кровь, тем сильнее развязывается язык Уистлер. — Понимаешь, она заставила меня реанимировать уже практически труп, там никакого шанса не было, ничего, а я верила, я так старалась. — Аманда выдыхает тяжело и рвано, переводит взгляд на подругу и прикрывает глаза. — Лиз, я правда думала, что от меня хоть что-то зависит. — А если бы был шанс? — Грин подсаживается ближе, опирается плечом на диван и кладет ладонь на колено подруги. — Если бы был шанс его реанимировать, а ты бы списала все на то, что он уже овощ и не попыталась бы? — Ты защищаешь Олсен? — Да нет, не защищаю. Ты сорвалась, малышка, я знаю, что ты сорвалась, что это тяжело и больно, особенно в первый раз, но Олсен права, она учит тебя бороться до последнего. — Грин мягко проводит ладонью по ее ноге вверх и вниз, надеясь, что на девушку это будет действовать успокаивающе. Мими залпом пьет алкоголь и надеется, что ее отпустит. Лиз жмется ближе, обнимает блондинку и носом утыкается в ее плечо, чувствуя привычный запах духов Уистлер, смешанный с табачным дымом. — Она была права, да? — Аманда запуска тонкие пальцы в ее темные волосы, чуть поворачивает голову и губами прижимается к ее лбу, прикрывая глаза. — Она была права. — Тихо, почти шепотом отвечает Грин, мягко проводит кончиком носа по открытому плечу блондинки и оставляет осторожный смазанный поцелуй. — Они все лучше знают, они уже прошли все это, так что, как бы ты не возмущалась, нужно просто смириться и делать то, что говорят. Олсен профессионал, нам повезло, что мы можем у нее учиться. — Лиз, из нас двоих ты намного умнее меня. — Мими обнимает ее за шею, прикрывает глаза и все внутри медленно начинает успокаиваться, шторм затихает, а ярость медленно испаряется. — В следующий раз ты будешь знать, как меня успокаивать. — Грин чуть слышно смеется, прижимается к подруге сильнее и тяжело выдыхает. Они пьют до последнего глотка, до помутнения в глазах, до того момента, пока язык не начинает заплетаться так, что воспроизводимые звуки едва ли можно сложить в слова. До тех пор, пока Мими не подается вперед и не прижимается к губам Грин. — Грин, ты ужасно скучная. — Аманда тянет ее танцевать прямо в центр, но Лиз предпочитает сидеть за столиком и пить маленькими глотками уже почти теплое пиво, просто наблюдая за праздником жизни. — Я не спорю. — Брюнетка чуть слышно смеется и прячет глаза, но Уистлер была бы не собой, если бы не добилась всего чего хотела, если бы не споила Грин шотами текилы, не заставила бы ее танцевать откровенные танцы. Мими разгоряченная, пьяная и свободная и что пойдет не так, если она потянется к Грин, прижимаясь к ее губам, обнимет за талию и будет целовать посреди танцпола, привлекая к себе все больше взглядов и таких же пьяных криков очередных извращенцев. Что плохого случится, если Уистлер потащит ее за собой в туалет, защелкнет замок и усадит Грин на раковину, не переставая пьяно целовать. Не нужно много ума, чтобы запустить руки под короткую юбку Лиз и понять, что подруге это все нравится точно так же, как и самой Уистлер, а особое удовольствие от чего-то доставляет зажимать ей рот и вводить пальцы до основания, чувствуя, как она дрожит. Грин кусает ее руку, Мими шипит и ускоряет темп, пока Лиз не зажмуривается и мышцы ее не сжимаются вокруг пальцев блондинки. Танцевать не остается никакого желания, единственная мысль — взять такси, вернуться в комнату и продолжить то, что начали. Так и происходит, когда Уистлер стягивает с Грин одежду и укладывает на кровать, нависая сверху, целует, кусает, оставляет темные пятна на шее и в очередной раз заставляет дрожать от оргазма. Лиз не остается в долгу, стягивает с Мими одежду, прижимает ее к кровати своим телом и ухмыляется, когда проводит пальцами между ног, чувствуя жар и влагу. Аманда сдается быстрее, чем Грин предполагала и в первый раз и во второй и в третий, пока обе они совершенно выдохшиеся не прижимаются друг к другу, решив этой ночью разделить на двоих одну односпальную кровать. Мими вырубается почти мгновенно, а Элизабет не знает куда себя деть. Свою влюбленность в подругу она осознала и приняла давно, но, до тех пор пока Аманда ее не поцеловала, все казалось безопасным. Она могла безболезненно слушать ее рассказы об очередных похождениях, грязные подробности и даже не отводить взгляд, когда Уистлер целовалась с кем-то на очередной вечеринке. Лиз прекрасно научилась дружить с Мими, не позволяя своему нутру брать верх над разумом. И все у нее получалось, вот только Аманда решила внести в ее жизнь новые краски. Да, сложно было, когда она напивалась и огромными глазами смотрела на подругу не понимая, ну почему, почему она не может быть так же влюблена в нее, почему она не смотрит на нее так, как смотрит на всех тех людей, с которыми уходит из бара. Лиз знает, что ее это сломает. Что Мими проснется завтра, разбудит ее и потащит в кофейню у дома, где есть просто нереально вкусные сэндвичи с сыром и яйцом и запивать это обязательно надо какао, огромной кружкой. И Лиз пойдет и будет есть сэндвичи и пить какао из кружки, которая больше похожа на ведро, а внутри будет болеть, ныть и сходить с ума обиженное сердце. И кто виноват, что так все вышло? Ведь Мими не знала, что у подруги есть к ней чувства, сильно выходящие за рамки дружеских, Мими не знала, что для нее это не обернется просто сексом и Лиз придется все свое нутро переломать ради того, чтобы сохранить хоть сколько-нибудь дружеские отношения между ними. В ту ночь Лиз клялась самой себе, что никогда больше не будет поддаваться Уистлер, ее глупым чарам и прихотям, которые стоят Грин ментального здоровья — Мими, стой. — Лиз упирается в ее плечи и не позволяет продолжать, потому что знает, что с ней случится потом. В Уистлер невозможно не влюбляться. Уистлер не влюбится никогда. — Лиз, да ладно тебе. — Аманда проводит подушечками пальцев по ее щеке, мягко прикасается к нижней губе и улыбается так, что у Грин внутри все обрывается. Она уже сейчас знает, что проиграет эту борьбу, но, хотя бы ради того, чтобы в своей голове Лиз могла оправдаться фразой «Я сделала все, что могла», она продолжает сопротивляться. — Не надо. — Грин держит ее руки на своем лице, не позволяя сделать хоть что-то еще, ловит пьяный похотливый взгляд и чувствует внутри жар, оседающий внизу живота. — Уистлер, ну что ты за человек? Грин смотрит на нее жадно и боязливо, на шторм в глазах, на трещинки, покрывающие губы, на нее сквозь нее, так глубоко, как только может, потому что, кажется, только Грин на самом деле знает Аманду настоящую, ту самую, которую Уистлер держит под замком и никому не показывает. Грин смотрит на нее и все вокруг медленно стирается, как спецэффекты в фильмах, становится не важным и совсем не значимым и, может быть, если бы Мими только знала о всех тех чувствах, которые разрывают Грин, она бы даже мысли не допустила о чем-то подобном, вот только Уистлер уверена, что для Лиз это значит ровно то же самое, что и для нее самой и не понимает, почему подруга так долго ломается. А Грин не ломается больше. Пьяная, ей просто не хватает сил сражаться со штормом в глазах Уистлер. Она сдается, опускает руки и обещает себе, что и в следующий раз сможет достать себя из задницы и вытащить на свет. С тяжелым выдохом проигрыша и обреченности Лиз отчаянно прижимается к губам Уистлер, перекидывает ногу и садится на нее сверху, запуская пальцы в распущенные светлые волосы. Все внутри плавится и стекает вниз, голова не работает совсем и никаких мыслей, кроме как об Уистлер она не слышит. Все стирается, теряется и не имеет никакого значения на фоне бешено бьющегося сердца, которое еще немного и пробьет грудную клетку, вырываясь на свободу. Лиз цепляется за нее, как за единственный способ не утонуть, но все никак не понимает, что Аманда ее и топит. Пожалеет ли об этом Грин? Она даже не сомневается в этом. Аманда меняет их местами, прижимая своим телом девушку к дивану, Грин отключает голову, отключает любые душевные терзания, оставаясь только на грани ощущений там, где кожа плавится от касаний Уистлер. Мими с ней нежная и трогательная, совсем не похожая на то, как Уистлер обычно рассказывает о своих похождениях и Лиз изо всех сил пытается поверить в то, что это совершенно ничего не значит, иначе, если она допустит хоть единую мысль, сойдет с ума окончательно. К своему собственному удивлению, проснувшись утром, Грин не чувствует давящей боли, не думает о том, что она снова обречена и не винит себя каждую секунду. Смотрит на спящую Мими так же, как и столько лет до этого, с огромной безграничной любовью, но сердце ее бьется спокойно. Может быть дело в том, что она повзрослела или романтические чувства к Аманде притупились настолько, что больше не доставляли никакого дискомфорта, а может быть, и Лиз будет отрицать этот вариант до последнего, все дело в том, что кто-то другой, кто-то с солнцем в глазах теперь волнует ее сердце гораздо больше.***
— Доктор Грин, вы в порядке? — Фостер поворачивает голову и смотрит на девушку, которая сжимает в руке отсасыватель. — Да, все хорошо, я просто увлечена тем, как вы филигранно копаетесь в мозгах, доктор Фостер. — Отвечает брюнетка и лишь на секунду поднимает глаза, хватая насмешливый взгляд Эшли. За маской не видно, но Лиз почти уверена, что Фостер растягивает губы в ехидной улыбке. — Доктор Грин, вы думали уже о том, на какой специализации остановиться? — Нет, если честно, меня привлекает и нейрохирургия и общая хирургия, но, что я знаю точно, так это то, что я никогда не буду работать в детской хирургии. — А в чем проблема? Тебе сложно? Или с доктором Морган какие-то проблемы? — Нет, нет, доктор Морган замечательная, у меня внутренних сил не хватит на работу с детьми, на самом деле, это просто эмоционально меня убьет. — Грин говорит правду и ей очень жаль, что доктор Морган именно детский хирург, потому что Лиз была бы готова выбрать любую специализацию, чтобы продолжать работать с Кариной. Любую другую специализацию. — А ты думаешь терять детей сложнее, чем взрослых? — Эшли бросает на нее быстрый взгляд и снова возвращается к работе. — Я уверена в этом, по крайней мере, для меня точно. — Доктор Грин, вы очень талантливая. — Эшли не поворачивает голову но у Лиз такое выражение лица, что, кажется, еще немного и она поверит, что все происходящее — плод ее больного воображения. Слышать от Фостер что-то подобное казалось на грани безумия. Несмотря на то, что Эшли была справедливой, она никогда не разменивалась на комплементы. — К чему вы это сказали, доктор Фостер? — К тому, чтобы вы подумали еще раз, или два раза, а лучше три. Я говорила с доктором Морган и, судя по ее отзывам, у тебя все прекрасно получается, я не хочу настаивать или тем более заставлять тебя, но, Грин… — Доктор Фостер, я, если честно, боюсь, что это меня сломает и я потом вообще не смогу быть хирургом. — Лиз, тебе не позволят сломаться, ни я, ни доктор Морган, ни те более Уистлер, так что подумай еще раз, пожалуйста. — Эшли смотрит ей в глаза и наспех выстроенные хрустальные стены дают трещину, ломаясь и царапая изнутри хрупкую Элизабет. Эшли верит, что именно такие, как Грин должны спасать детей, быть в этих больших наивных глазах героями, у которых вместо плащей белые халаты. Элизабет чувствует, как вся ее внутренняя уверенность в своей правоте рассыпается по крупицам, едва ли оставляя под собой хоть какую-то почву. Она почти уверена, что Фостер сможет ее сломать.***
— Доктор Олсен? — Мими стучит в дверь ее кабинета и просовывает голову, тут же сталкиваясь с взглядом женщины. — Заходите, доктор Уистлер. — Диана обходит рабочий стол, опирается бедром о край и внимательно смотрит на сконфуженную Мими, которая прячет глаза, заламывает пальцы и на ее светлой коже разливается краска. — Доктор Олсен, я хотела извиниться перед вами за свое поведение, я была не права и мне не стоило вести себя таким образом. — Аманда мямлит, хотя раньше такого за ней не замечалось, но Диана умеет заставить кого-угодно чувствовать себя жутко некомфортно, ничего при этом не делая. — Доктор Уистлер, все в порядке, можете не волноваться. Мими поднимает на нее глаза и в них читается гораздо больше, чем она действительно может сказать. — Мне было страшно и обидно, я повела себя, как ребенок, а такого не должно быть, так что, надеюсь, вы не откажитесь от работы со мной из-за этой ситуации. — Аманда, я же сказала, все в порядке. — Олсен улыбается уголками губ, взгляд смягчается и напряжение, витавшее до этого между ними, плавно сходит на нет. — Я тоже проходила через это и, поверь, моя реакция была не лучше, так что я все понимаю. Её имя голосом Олсен катастрофой отзывается внутри. Даже несмотря на то, что между ними уже много всего случилось, такой простой, казалось бы, фактор, как «Аманда» вместо «доктор Уистлер» кажется гораздо интимнее, чем быстрый секс в дежурке. Диана подходит ближе, кладет ладонь на ее плечо и Уистлер вздрагивает от осторожного прикосновения. Что-то внутри странно дрожит. — Я рада, что ты поняла, мои действия не были направлены против тебя, и не тебе на зло, это просто учебный процесс и пусть лучше ты будешь до конца бороться за обреченных пациентов, чем заранее записывать в покойники тех, у кого еще есть шанс. Из тебя получится очень хороший доктор, Уистлер. — Диана подмигивает ей, но не отходит. Расстояние разделяющее их катастрофически мало. — Может быть даже, однажды, сменишь меня на посту заведующей отделения. Лиз не слышит ее последних слов. В голове гул и помутнение, а глаза замирают на губах ординатора. В животе тяжесть, тепло зарождается между ног и руки чуть подрагивают от невозможности держать себя под контролем, когда Олсен рядом. Кажется, рядом с ней Уистлер просто перестает быть собой. — Аманда, ты в порядке? — Диана чуть наклоняет голову, не рассчитывая, что таким образом окажется еще ближе, а попытка заглянуть в глаза будет фатальной для них обеих. Взгляд Уистлер горящий, кажется сжигает все внутри Олсен и она сама едва ли остается в состоянии соображать. Мими хочет удержать себя но сил не хватает, чтобы противостоять самой себе и она так отчаянно и так болезненно прижимается к губам кардиохирурга, сохраняя слепую веру в то, что вот уж Диана точно сможет совладать с ее сошедшим с ума сердцем. Олсен знает, что нужно оттолкнуть, сказать о том, чтобы девчонка не смела переходить границы, заставить ее пожалеть о том, что она делает, но, единственное, на что хватает Дианы — прижать ее за затылок ближе к себе и щелкнуть замок на входной двери.***
— Бросаешь меня? — Голос разрывает пространство рядом с Грин и она роняет на асфальт едва начатую сигарету. — Доктор Морган. — Лиз поворачивается и кивает ей головой, замечая в глазах напротив какую-то долю обиды и недовольства. Видимо, Фостер уже успела донести до Карины весь их разговор. — Так может расскажешь мне, в чем дело? — Карина подходит ближе, достает сигарету и щелкает зажигалкой. — Доктор Морган, я просто боюсь, что меня это сломает и я не смогу больше вообще быть хирургом. Терять детей сложно, очень сложно и у меня с моей эмоциональностью просто будет срыв. — Элизабет говорит честно, не пытаясь придумывать отмазки, с Кариной это не работает, да и Грин, почему-то кажется, что Морган ее поймет. — Терять детей ужасно, я сама еще не привыкла и каждый ребенок остается огромной раной внутри, но спасать детей легче, чем спасать взрослых, каждый из них так отчаянно борется за жизнь, что тело начинает самолечение. Прежде, чем отказываться, подумай о том, что ты очень талантливая и тебя ждет больше будущее в хирургии, так кто, если не ты, будет спасать детей? — Карина делает шаг вперед, смотрит в глаза и чуть слышно усмехается. — Кто, если не ты, будет для них супергероем? Она так сильно узнает в Элизабет саму себя, которая, однажды, впервые пришла в интернатуру в этой больнице. Испуганная, неуверенная, пугающаяся ответственности, но талантливая и горящая одной только мыслью — спасать людей. Так же, как и Грин наотрез отказывалась идти в детскую хирургию и была почти уверена, что состоится в кардиохирургии. Один случайный разговор в зале ожидания напрочь изменил всю ее жизнь в ту ночь, когда город накрыл ураган и мужчина с дрожащими руками молился не переставая, чтобы его сына спасли. Сына, который в тот вечер решил пригласить одноклассницу, которая ему так нравилась, в кино, но так и не дошел до ее дома. Не спасли. Врачебная ошибка оказалась фатальной и в тот момент, когда стоящая рядом Морган слышала, как доктор рассказывал мужчине обо всем, озвучил эту пресловутую фразу «мы сделали все что могли». В ту ночь, когда мужчина исходился в судорожных рыданиях, Карина дала клятву самой себе, что будет спасать детей собственными руками и она точно будет делать все возможное. — Доктор Морган, я же не выдержу… — Грин обнимает себя руками, прячет глаза, но понимает, что уже готова сдаться и пойти следом за Кариной, куда бы она ее не привела. — Лиз. — Её имя бьет как пощечина, отрезвляет и приводит в чувства. Необычное звучание уже привычным голосом Карины кажется особенным и при этом совершенно нереальным, будто бы она сказала что-то совсем другое, а больная фантазия Грин подсунула ей то, что ей хотелось слышать. — Лиз, ты справишься. — Карина цепляет ее ледяную ладонь своей теплой, сжимает крепко и улыбается так, что Грин стоять на ногах не может, держится на морально-волевых и, едва ли чувствует себя способной на банальное существование. Понимала ли в тот момент Грин, что сама себе подписывает смертный приговор? Едва ли. Она просто кивает головой, чувствуя, как в носу щиплет от подступающих слез, но прикладывает все усилия, чтобы не сорваться раньше времени. — Я не прошу тебя отвечать мне прямо сейчас, просто подумай, ладно? — Хорошо. Карина уходит обратно в больницу, чувствуя, как руки дрожат, как внутренние органы сводит судорога и не позволяет сделать полный вдох. Идиотка. Просто больная дура. Что с ней происходит? То, что Морган уговаривает Грин остаться в детской хирурги, конечно можно списать на таланты интерна, которые она просто не могла игнорировать, но Карина уже сама себе призналась, ради чего устроила весь этот цирк. Когда Фостер сказала ей, что Лиз не хочет работать в детской хирургии, болезненный укол пришелся кудо под ребра, воздуха катастрофически перестало хватать, а короткие ногти вжались в ладони. Карина была взрослой, умной и опытной, но ничего не могла сделать со своей влюбленностью в интерна. Безусловно, позволить этому зайти дальше она не могла, просто не имела права, но и отпускать от себя брюнетку не хотела. Морган думала, конечно, что проще будет, если она уйдет, продолжит свой путь в другом отделение и иногда будет сталкиваться с ней в коридоре, бросая дежурную улыбку. Карина остынет и больше Грин не будет вызывать в ней подобных эмоций и, может быть, это было бы лучшим исходом в сложившейся ситуации, но Морган влюбляется быстро и наповал, понимая, что в жизнерадостность, осознанность, свет и трепет Лиз просто невозможно не влюбиться.***
Уистлер с ногами забралась на стул в самом углу бара, припадая губами к горлышку бутылочки с холодным пивом, старалась не думать о прошедшем дне, не думать ни о чем, но только в голове нарочито ярко играли руки доктора Олсен на ее теле. — Уистлер. — Голос над ухом вырывает ее из состояния погружения, Аманда вздрагивает и несколько капель из почти полной бутылки попадают на ее любимый свитер. — А вы когда-нибудь перестанете так делать? — Мими недовольно поворачивается и ловит насмешливый взгляд Фостер. — Не думаю. Это весьма забавно, может тебе тоже стоит попробовать? — Эшли скалится и Мими закатывает глаза. Это становится похожим на их собственный ритуал и вопреки всему здравому смыслу и логике, Уистлер от чего-то, чувствует себя гораздо спокойнее, когда Фостер находится где-то рядом с ней. — Доктор Фостер, у меня в последнее время и так нервная система ни к черту, а тут еще вы… — Мими недовольно хмурится и сильнее сжимает бутылку рукой. — Ты можешь обращаться ко мне по имени, когда мы не в больнице, Аманда. — Фостер очаровательно улыбается и, не спрашивая, садится за столик рядом с девушкой. — В таком случае, Эшли, перестань меня пугать. — Я подумаю над твоим предложением, но ничего не могу обещать. Вечер пролетает так быстро, что Уистлер совсем не следит за бегом времени. Она смеется, кажется, больше, чем последние две недели, говорит совершенно спокойно и расслабленно, шутит привычным способом, жестко и иногда грязно, не думая о том, что это может быть неуместно. С Фостер было комфортно, с Фостер было спокойно и Мими, которая так себя чувствовала только рядом с Лиз, начинает собирать в голове пазлы, которые все никак не ложатся в единую картину. С Эшли было так просто забыть обо всем, что происходит за пределами бара, что Уистлер, только на секунду думает о том, что ей бы хотелось проводить время вот так гораздо чаще. С Эшли она чувствовала себя в безопасности и за это чувство Аманда была готова отдать все, что у нее было.