А для того, чтобы жить, надо идти вперёд А не надеяться, что кто-нибудь подберет Во время шторма искать пристань бессмысленно Выстоять, главная цель твоя, выстоять
***
Раз. Два. Три. Капли дождя насмерть разбиваются о стекла окон, тех единственных, в которых все еще горит свет, в то время, как остальной дом уже давно погрузился в сон. Капли дождя успокаивают разум своей монотонностью и обреченностью. Такая короткая жизнь и только для того, чтобы успеть закрутить в вальсе ближайшего к себе лишь на пару секунд, прежде чем разбиться насмерть о стекла, землю или зонт неуспевшего спрятаться дома прохожего, попавшего под ливень. Такая короткая жизнь. Аманда пьет из большой кружки крепкий кофе, курит в приоткрытое окно и радуется, что, благодаря москитной сетке, до нее не долетают капли, хотя, если честно, у нее неоднократно мелькала мысль о том, чтобы выйти на улицу и позволить ледяной небесной воде смыть с себя все то, что мешает ей. Что не должно быть с ней. Положиться на благость природы куда легче, чем сделать это самостоятельно, но Уистлер совсем не ищет легких путей, она просто верит, что справится с любым испытанием, которое подкинет ей судьба и при этом, совершенно точно знает, что однажды, все точно будет хорошо. И жила она ради вот этого вот «хорошо», его вечных поисков и веры в то, что, как только она дойдет до нужной точки, все автоматически станет так, как она всегда мечтала. Вот только Уистлер пока не понимает, что точки этой не существует, всегда будет что-то хорошо и что-то плохо, а жизнь — есть путь, а не конечная точка. Раз. Два. Три. Аманда думает о том, насколько коротка жизнь. Капель дождя, животных, да и ее собственная тоже. Никто не знает, сколько нам предписано жить под небом и осознание неизбежности конца, не лучший ли повод для того, чтобы начать жить по настоящему и делать то, на что раньше не хватало смелости? Аманда думает о Диане. Ее наглых, таких красивых глазах, легкой усмешке и тихих сдавленных стонах. Думает о том, что она, наверное, скучает по возможности прикасаться к ней и оставлять рабочие формальности за дверью дежурки. Думает, что, может быть у них и могло бы что-то получится, не будь они ограничены правилами и формальности. Аманда никогда не влюблялась раньше и Олсен точно не тот человек, с которым стоит это сделать впервые. Уистлер уверена, что, даже несмотря на то, что Диана филигранно умеет обращаться с таким органом, как сердце, ее она непременно разобьет. Аманда думает об Эшли. Вечно раздражающей, подкалывающей и надоедливой Эшли, с которой она, вопреки всему логическому, что существует в этом мире, чувствует себя в безопасности. Будто бы Фостер никогда и никому не позволит обидеть ее, никому, кроме самой себя, разумеется, но все колючки, которые она получает от Эшли, кажутся, скорее, детской забавой, нежели чем-то серьезным. Она, отчего-то, безусловно верит Фостер и это не может не пугать. Аманда к такому не привыкла, но глядя на Эшли в ее синем хирургическом костюме, с собранными в хвост волосами, чуть вздернутым носом и уверенностью в глазах, которой нельзя не восхищаться, она просто не могла ей не верить. Эшли открытая. В мире, где все прячутся за масками, Эшли не боится быть собой и это не может не подкупать. Аманде кажется, что Фостер для нее, ну или она для Фостер, хотя никаких видимых причин для этого нет, просто Мими чувствует себя спокойно, комфортно и даже в моменты, когда все идет не так, именно присутствие Фостер рядом помогает ей успокоиться. Мими боится влюбиться в ординатора, потому что знает, что ничего из этого не выйдет. Мими боится сделать один лишний шаг не в ту сторону и сойти с ума. Она думает об Эшли, думает о Диане и понять не может, куда она ведет саму себя и какие безвыходные лабиринты собственноручно рисует на своем пути. — Мы и так не высыпаемся, а ты решила посреди ночи кофе гонять. — Грин сонная выходит на кухню и недовольно смотрит на подругу. — Да мне не спится. — Уистлер пожимает плечами, тушит сигарету в пепельницу и закрывает окно. — Пойдем со мной. — Лиз тащит ее в свою комнату, укладывает на кровать рядом с собой и прижимается так близко, что даже миллиметров не остается. Теплая Грин, как панацея для едва не заледеневшей Уистлер и, только прикрыв глаза, Мими чувствует, как она расслабляется и сон медленно и осторожно начинает затягивать ее в свои сети. Раз. Два. Три. Пульсацией по вискам бьется все то, что никак не может уложиться в голове и что так нарочито бойко тревожит все ее нутро. Грин мягко прикасается носом к плечу и гладит по руке, медленно, заботливо и Мими, едва ли не сошедшая с ума, чувствует, как все внутри нее успокаивается.***
— Морган так странно смотрит на тебя. — Мими несильно толкает Лиз в плечо, когда они с двумя стаканчиками кофе прячутся за дверью коморки. — Что значит, странно? — Брюнетка садится на пол, скрещивает ноги и носом втягивает запах кофе. Она не понимала смысла того разговора, который пытается завести Аманда, но продолжает его скорее любопытства ради. — Грин, ну ты же не маленькая, неужели ты сама не замечаешь? — Уистлер опускается рядом, делает большой глоток, чувствуя, как кофе обжигает язык, но это не имеет никакого значения, она привыкла к этому и, на данный момент, слишком горячий кофе кажется меньшей из ее проблем. — Не замечаю чего? — Лиз чуть приподнимает правую бровь, смотрит вопросительно и изо всех сил пытается не строить собственные выводы в голове. Уже на практике знает, что все это точно ни к чему хорошему не приведет. — Того, что Морган течет по тебе. — Аманда говорит уверенно и откровенно, а Грин едва ли удается удержать во рту кофе и не выплюнуть его на свой костюм или лицо лучшей подруги. — Что ты несешь? Это же бред. Нет. Нет. И еще раз нет. Элизабет никогда не поверит в эти слова, в то, что такое на самом деле возможно, потому что это все глупости. Мими показалось, она ведь ничего не смыслит в человеческих отношениях, у нее и своих-то никогда не было. Грин гонит от себя эти мысли с криками и руганью, не позволяет даже на миллиметр приблизится к ускоренно бьющемуся сердцу. Ее внутренняя борьба, кажется, заранее проиграна, но Лиз будет биться до конца, до самого конца. — Лиз, ты можешь отрицать это ровно столько, сколько тебе хочется, но факт от этого не перестанет быть фактом, причем, абсолютно явным. Я работала с ней и знаю, как она ведет себя с интернами, со всеми интернами, кроме тебя. — Мими пожимает плечами, будто бы не замечая, как тяжело этот разговор дается не подруге. — Ну, может, это потому что мы с ней долго работаем вместе и она знает, что я продолжу свой путь в детской хирургии. — Это потому что ты нравишься ей. — Уистлер хлопает ее по плечу. — Господи, ну до чего же ты упрямая, Лиз. Почему так сложно поверить в то, что ты можешь нравится Морган? — Потому что мне будет гораздо проще жить, зная, что мои чувства не взаимны, чем знать, что это взаимно и мы ничего не можем сделать. — Лиз смотрит с немой мольбой о том, чтобы Мими перестала, чтобы она успокоилась и больше не трогала эту тему, но Уистлер, такая проницательная и тонкая, сейчас, как будто, совсем не понимает ее. Или делает вид, что не понимает. — Ты идиотка, Грин, честное слово. Ты же, как никто заслуживаешь счастья, а Морган, кажется, единственная в своем роде, кого не испортила работа в хирургии, ну нет в ней жесткости, нет вот этого налета, который есть на всех остальных и если она действительно влюблена в тебя, ты, идиотка, вообще не имеешь права упустить это. — Уистлер, перестань доказывать мне, что это хорошая идея, это невозможно, понимаешь? — Возможно, если ты захочешь. Аманда решила во что бы то ни стало, устроить личную жизнь подруги, особенно, когда есть такой человек, как Морган. В ней Уистлер, от чего-то, была уверена безоговорочно. Внутреннее чутье это было, послание свыше или просто хорошо развитая интуиция, она не знала, но не могла пустить эту ситуация на самотек, как делала Грин. — Мими, она моя начальница, мой руководитель, такие истории никогда ничем хорошим не заканчиваются. — Лиз отбивается, хотя знает, что это бесполезно, так что ее жалкие попытки, под танковым напором Аманды, кажутся ужасно смешными. — Грин, остановись, у нас одна жизнь и если ты будешь бегать от своего счастья, останешься одна с котами и пациентами и некому тебя будет обнимать, когда ты будешь приходить с работы домой. — А ты, Уистлер? Ты меня бросаешь? — Лиз, я, конечно, понимаю, что у нас с тобой любовь вселенских масштабов и мы всегда горой друг за друга, но ты же понимаешь, что и я когда-нибудь встречу того, с кем буду счастлива. — Мими пожимает плечами, мягко улыбается и кладет ладонь на коленку Грин, чуть сжимая ее. — Встретишь? — Лиз загадочно поднимает бровь и смотрит с усмешкой, будто бы давая ей намек, что она и так понимает все гораздо лучше. — Говоришь мне действовать, а сама? Или это только в мою сторону распространяется? — Ты о чем? — О докторе Олсен. И мир Аманды дает трещины. — Лиз, это совсем другая история, доктор Олсен, конечно, вызывает во мне определенные чувства, так же, как и я в ней, но, боюсь, от нее я не смогу добиться того, чего хочу на самом деле. — Мими пытается рассуждать здраво, логично, затыкать сердце, которое кричит совсем другое и не поддаваться собственным чувствам. — В каком смысле? — Ну, маловероятно, что ей от меня нужно что-то кроме секса. — Уистлер пожимает плечами и чуть слышно хмыкает, когда правда, впервые озвученная вслух, больно режет под ребрами. — Подожди, вы… Что? Какого черта, Уистлер. — Слушай, мы переспали до того, как я узнала, что она ординатор, а она узнала, что я интерн. Это была ночь в баре, ни к чему не обязывающая, а потом удержаться было не так уж и просто… — Ого… Вау. Я думала Олсен вообще никого к себе не подпускает, а тут вон как интересно все получается. — Лиз трет нос указательным пальцем и широко открытыми глазами смотрит на подругу. — Что думаешь делать? — Ничего не делать, все это закончится очень быстро, так что, не думаю, что есть смысл паниковать. По крайней мере, я уверена, что Диана наиграется, а может и уже наигралась. — Мими пожимает плечами и прикрывает глаза, когда Лиз тепло обнимает ее за плечи. — Ты обязательно будешь счастлива. — Она легко целует ее в лоб. — Я в этом даже не сомневаюсь. — Поговори с Морган, поверь мне, если ты ее упустишь, будешь очень сильно жалеть, что не рискнула. — Уистлер, отвали. — Лиз фыркает и недовольно закатывает глаза, когда ее пейджер пищит.***
— Доктор Уистлер. — Уже знакомый голос вырывает ее из размышлений и стоит только Мими поднять голову, по телу пробегают мурашки от изучающего ее взгляда глаз, в которых нельзя не утонуть. — Доктор Олсен. — Аманда туго сглатывает и кивает головой, надеясь, что она не выглядит слишком уж очевидной в глазах ординатора. — Что-то случилось? — Вы ассистируете на операции, все подробности здесь. — Диана кладет перед ней медицинскую карту, и чуть приподнимает правую бровь. — Будь готова через час. Уистлер в шоке смотрит на удаляющуюся Диану и не может поверить в то, что это происходит на самом деле, в то, что Олсен настолько очевидна. Аманда внимательно изучает карту, проверяет все тонкости и все аспекты, которые только могут быть. Она хочет быть готовой настолько, насколько возможно, показать Олсен, все, что она может. Диана была настолько восхитительной, что у Уистлер несколько раз перехватывало дыхание прямо в операционной. Стальная, уверенная… Олсен была мастером своего дела и Аманда внимательно изучала все ее мельчайшие движения, понимая, что все-таки ей очень повезло. Учиться у Олсен — престижно, в конце-концов, она была лучшим кардиохирургом страны. — Доктор Уистлер, вы отлично справились. — Диана растягивает губы в улыбке сразу же, как снимает медицинскую маску и вместе с халатом отправляет ее в урну. — Доктор Олсен, обычно вы не так щедры на комплименты. — Мими хмурится, скрещивает руки на груди и улыбается настолько ехидно, что на лице Олсен появляется легкий румянец. Между ними будто бы все время идет негласная борьба, кто кого сильнее смутит и выбьет из зоны комфорты. Кто кого заставит дрожать и прятать взгляд. Они идут на равных и эта игра, кажется, нескончаемая. — Доктор Уистлер. — Диана делает резкий шаг вперед и приписавшая себе победу Уистлер чувствует, как сводит живот, как дрожь бьет по ногам, а во рту пересыхает настолько, что с трудом удается дышать. — Мне кажется, вы забываетесь. Олсен столько раз винила за себя за то, что не может сдерживаться в присутствии Уистлер, за то, что сама того не зная, позволила девчонке возыметь над ней такое влияние. Диана была умной, опытной. За ее спиной было так много пройденных уроков, что, казалось, ошибиться она уже не могла. Но с ней случилась Аманда Уистлер и Олсен снова почувствовала себя глупой студенткой-первокурсницей. Когда огромные голубые глаза испуганно и взволнованно одновременно смотрят на нее, сердце сжимается, делает пару оборотов и приземляется в пятки, отбивая бешеный ритм. Диана должна быть стойкой, выдержанной и умелой. Ей не раз уже приходилось выбираться из таких ситуаций, но сейчас все кажется совершенно иначе и доктор Уистлер, которая не должна была представлять угрозы, стала ее собственным криптонитом. Неужели Олсен настолько слабая? Аманда существует и не существует одновременно в тот момент, когда тянется рукой и подушечками пальцев проводит по щеке ординатора, не переставая смотреть в глаза. Ее кожа теплая и шелковая остается ощущением будто бы фантомным на руках, в голове туман, а ноги подкашиваются от поразительной близости. Олсен была чем-то фантастическим и Уистлер на самом деле сложно было поверить в то, что Диана и правда сейчас здесь, что она не отходит, не отводит взгляд и не перестает смущенно улыбаться от того, насколько они близко друг к другу. — Аманда. — Дрожь в голосе стирает остатки самообладания и здравого рассудка ровно в тот момент, когда Уистлер тянется вперед и замирает на губах чем-то горько-сладким, приторным, забивающим вены. Диана впивается пальцами в ее плечи, кусает губы и едва ли успевает хватать рваные вдохи. Тело горит и плавится, будто бы она совсем не телесная, а какая-то эфемерная и думать не хочет о том, что их может кто-то увидеть или кто-то может им помешать. Олсен прижимает ее к себе ближе, когда понимает, что остановиться она уже не сможет, что происходящее в ее теле гораздо сильнее, чем здравый смысл, да и в конце-концов, почему она должна отказывать себе в удовольствии, тем более, что Уистлер сама сделала первый шаг. Уистлер резко прижимает ладонь ко рту Олсен и чуть слышно смеется глядя в крайне удивленные глаза. — Не здесь, нас могут увидеть. — Пойдем ко мне в кабинет. Аманда не распаляется на нежности, приподнимает Олсен, усаживает ее на рабочий стол и запускает руку под хирургический костюм. Горячая, влажная, Мими все еще не могла поверить в то, что Диана и правда хочет ее настолько же сильно. Олсен прижимает ее к себе вплотную, сжимает зубами нижнюю губу и мягко проводит языком, едва ли сдерживая стоны, когда Мими резко вводит пальцы и медленно начинает увеличивать темп, чувствуя как руки ординатора с силой сжимают ее плечи. У мими отключается голова настолько, что все происходит только на уровне инстинктов и когда она стаскивает Олсен со стола, разворачивает и укладывает грудью на документы, не переставая доводить ее до очередного оргазма. И даже когда прижимает ее к себе, дорожающую и не имеющую никакой возможности стоять на ногах. Диана запускает пальцы в волосы, прижимается к губам, даже не целует, просто замирает до тех пор, пока дрожь в теле не перестанет быть такой невыносимой. Когда Аманда выйдет из кабинета главы хирургического отделения, она, как и прежде будет интерном, низшим звеном пищевой цепи, не имеющим права на собственное мнение в любом аспекте медицины. Будет подчиненной Олсен и только они вдвоем будут знать, что когда за ними закрывается дверь кабинета, Диана с радостью отдает бразды правления в руки Аманды. Сердце саднит почти отчаянно. Чем дальше Уистлер отходит от кабинеты Олсен, тем четче осознает, что в ней и правда зарождаются чувства к собственному ординатору и ограничиваются они далеко не только жарким сексом. Это ужасно пугало. Диана сидит на собственном столе и с какой-то щемящей тоской смотрит на дверь, которая только что закрылась за интерном. Неприятный ком в горле давит и душит. Олсен, наверное, никогда не признается даже самой себе в том, что кардиохирург так отчаянно проигрывает битву с собственным сердцем. Уистлер просто не выходила из головы. Уистлер заставляла сердце биться чаще, всегда искать ее в толпе глазами или думать о ней так часто, как ни о ком другом. Диана очень хотела списать все это только на то, что с ней секс лучше, чем с кем-либо еще, но уже сейчас прекрасно понимала, что дело далеко не в этом и внутри что-то вздрагивало каждый раз, как только Уистлер появлялась в поле зрения. — Что я делаю вообще? — Диана закрывает лицо руками, шумно втягивает воздух и долго долго выдыхает, чтобы хоть немного успокоиться.***
Слова Уистлер от чего-то слишком больно бьют по вискам. Ну не может же быть на самом деле, что Морган и правда в ней заинтересована. Со стороны виднее, да, но и Грин не глупая, она бы поняла, она бы заметила. Лиз так сильно хотелось верить в то, что Карине она и правда не безразлична, но поверить на самом деле она просто не могла. Если это окажется неправдой, внутреннее разочарование поглотит ее настолько, что она, вероятнее всего, не сможет даже смотреть на Морган, а тем более, работать вместе с ней. Лучший выход из сложившейся ситуации — оставить все, как есть. Успокаивать взбесившееся сердце, как только Карина появляется рядом и быть абсолютно уверенной в том, что Морган заинтересована в ней только как в перспективном интерне. Карина пьет кофе из одноразового стаканчика, опираясь боком о стойку дежурной медсестры, изучает карты пациентов и иногда улыбается собственным мыслям. Лиз смотрит на нее издалека, как будто шпионит, но ей, очевидно все равно. Она совершенно нагло пялится на нее, в очередной раз отмечая, насколько она красивая. Сердце вздрагивает и бьется быстрее, чем следовало бы, в ладошках будто бы заряды тока проходятся. Наверное, в ее жизни можно смотреть только на три вещи, на то, как горит огонь, как течет огонь и на доктора Морган. — Доктор Грин, — Карина поднимает голову, улыбается широко и солнечно и склоняет голову вбок. — У вас новый пациент. Морган протягивает Лиз медицинскую карту и та, не задумываясь, погружается в ее изучение. Операция сложная, требующая очень тонкой и деликатной работы. Грин понимает, что это будет очень непросто и уже в голове составляет список действий, которые ей нужно будет сделать до операции. — Я поняла, начну с анализа крови и дальше по списку. — Лиз кивает головой и хочет уже развернуться на пятках, чтобы сбежать, но Карина хватает ее под руку и внимательно смотрит в глаза. — Нет, этим займется кто-нибудь другой, твоя задача изучить все материалы в деталях, потому что ты будешь ассистировать. — Карина едва ли сдерживает смех от того, как меняется выражение лица брюнетки и сколько страха, восторга и не понимая одновременно появляется в ее глазах. — Вы серьезно? — Абсолютно. — Тогда могу я сама провести все процедуры? У меня так лучше получится все изучить. — Хорошо. — Морган кивает, понимая, что девушка может быть права и спорить с ней она не собирается. — Тогда держи меня в курсе.***
— Доктор Грин. — Карина не задумываясь кладет ей руку на плечо. — Вы отлично справились. — Спасибо, доктор Морган, и за возможность и за ваши слова. — Лиз чуть поворачивает голову, ловит ее взгляд и непроизвольно улыбается, так, будто совсем не может контролировать свои эмоции рядом с Кариной. — Смена закончилась, составишь мне компанию в баре? Отметим заодно твою первую операцию в качестве ассистента. — Да, конечно. — Грин кивает и только потом до нее доходит, на что именно она согласилась. Мыслительный процесс запускается мгновенно. С чего бы вообще Карина решила позвать ее в бар, почему ее и как будет выглядеть эта встреча. Насколько неловко это все будет происходить и как Грин вообще стоит себя вести, чтобы не испортить впечатление о себе. Грин думает, думает, думает и все никак понять не может, что именно послужило причиной для такого поведения Морган и решает остановиться на том, что Карине просто не хочется проводить вечер в одиночестве, а Лиз, в перспективе — неплохой вариант, учитывая, что работают они вместе уже довольно долго и при этом им комфортно в компании друг друга. Карина ругает себя настолько интенсивно, что, кажется, весь ее внутренний диалог открыто выражается на лице. Ну дура, ну идиотка. Кто вообще так делает? Мало того, что Морган и так едва ли удается держать себя в руках в присутствии Лиз, так она еще и сама провоцирует как можно больше встреч. Есть ли у нее выход на самом деле? Очень маловероятно. Остается только провести вечер с собственным интерном и верить в то, что это не обернется чем-то выходящим за рамки допустимого. Карина уже думает о том, чтобы просто сбежать или придумать повод, по которому она ну никак не может пойти в бар этим вечером, вот только когда у входа в больницу она видит ждущую ее Грин, сердце пропускает удар и что-то теплое плавится под ребрами. Смешная она, с немного растрепанным хвостом, укутанная в большой шарф в полосочку, с черным рюкзаком. Девчонка-девчонкой, а уже доктор, подающий большие надежды. Кажется, ну никак она не может сочетаться с Кариной в классических брюках, легкой рубашке и бежевом пальто до колена. С Кариной, по которой сразу видно, что она взрослая, серьезная и ответственная, а Лиз при этом больше напоминает хаос или ураган, но одного взгляда глаза в глаза достаточно, чтобы понять, почему все кажется таким правильным, когда Грин идет рядом с Морган по правую руку, рассказывает глупые истории из детства и тает каждый раз, когда Карина чуть слышно смеется. Разговоры о чем-то неважном, но кажется таком значимом за дальним столиком забитого бара стирает грани интерн/ординатор и они просто они, люди проводящие вместе время после тяжелой смены, потому что точно понимают, насколько выматывающе иногда бывает быть доктором. Красное вино в бокале Морган кажется бардовым от приглушенного света, в то время, как Грин пьет какой-то модный коктейль из голубой трубочки и ей совсем не хочется сегодня чего-то крепкого. Карина опьянеет сильнее, чем виски. Карина сводит с ума быстрее, чем текила. Лиз и говорить, если честно, совсем не хочет, только сидеть напротив Карины, жадно слушать все, что она говорит и иногда ловить ее блестящий от вина взгляд. Морган кажется сейчас совсем другой, нежели в больнице, какой-то космической и одновременно приземленной, в хорошем смысле этого слова. Не думает и не говорит о будущем, о чем-то выходящем за грани небольшого бара. Есть только здесь и сейчас, а все остальное, как нибудь потом. Руки дрожат, волнение стучит пульсацией в горле, а легкий румянец на щеках выдает ее с ног до головы, но ей, если честно, нет до этого никакого дела. Грин больше чем уверена, что Карина и так знает ее лучше, чем сама Лиз. Морган рассказывает о своих первых операциях, голос тихий, бархат плещется на губах, а в голове легкая алкогольная дымка. Карине спокойно и волнительно одновременно, внутри что-то детско-наивное, вроде бесконтрольного фонтана эмоций, который она никак не может контролировать. Вроде взрослая и опытная, Карина чувствует себя девчонкой студенткой, впервые влюбившейся. Она кусает губу, трет нос и иногда прячет глаза в бокале вина, чтобы перевести дыхание. — Я думаю, нам уже пора. — Карина поднимает руку, подзывая к себе официанта, чтобы попросить счет. — Смена и без того была достаточно тяжелой, нам не стоит засиживаться. Лиз тянется к сумке, чтобы достать деньги, но Карина останавливает ее резким прикосновением, от чего обе вздрагивают и пару секунд просто смотрят друг на друга. — Я заплачу. — Карина говорит уверено и даже попытки спорить кажутся лишними, Грин прекрасно понимает, что ничего не сможет сделать. — Хорошо, но в следующий раз плачу я. — Лиз хочется настоять, показать, что она уже достаточно взрослая, чтобы оплатить ужин или выпивку в баре, что она может позволить себе угостить доктора Морган и может быть тогда Карина вдруг с чего-то решит, что Элизабет — очень даже неплохой вариант. Теплый огонек надежды разгорается в груди на пару секунд, прежде чем Грин безжалостно тушит его не позволяя себе еще сильнее поверить в то, что у них с Морган может хоть что-то получится. — Ну тогда тебе придется меня пригласить. — Карина играет бровями, чуть склоняет голову в бок и мягко улыбается. Заигрывает? Провоцирует? Лиз не понимает, что она делает, но в горле ком, ноги дрожат, а в голове туман, стирающий грань между реальностью и вымыслом. — А я приглашу. — Грин уже и сама не понимает, где игра, а где правда, но сердце ее рвется из груди, тяжесть внизу живота становится почти невыносимой, а осознание влюбленности в ординатора — кристально явным. — А я соглашусь. И у Грин все вниз обрывается, вдребезги разбивая любые выстроенные крепости и стены. Карина хочет саму себя ударить за то, насколько она очевидна и насколько сильно влияние интерна на все ее нутро. Морган просто смотрит на девчонку и тот трепет, который растекается под ребрами, не позволяет ей даже на секунду усомниться в том, что Лиз для нее далеко не просто интерн. И как же угораздило ее влюбиться в интерна, с таким-то количеством опыта, который она тащит на своих плечах.***
Дома тепло. Дома кошка с постоянно опускающимся ухом и бешеным взглядом, дома свечки с сандалом и лавандой. Дома Аманда, которая курит в окно и невидящим взглядом смотрит на пейзаж за стеклом. Дома кружка со звездами для того, чтобы пить из нее какао, дома лампочки в вязаных абажурах, как в свитерах и холодильник, вечно забитый газировкой. Дома жарко, потому что газовые службы переборщили с отоплением, и можно ходить в шортах, когда за окном все прячут нос в шарфы и высокие воротники. Дома хорошо. Только Лиз не чувствует себя дома. Как будто чего-то не хватает, что-то не принимает, что-то, чего Грин пока объяснить не может. Ей нравится их небольшая квартирка с шикарным видом. Нравится то, как они ее обставили и во что превратили из темной и невзрачной, какой ее для них сдали. Но, каждый раз, приходя сюда у Лиз не было ощущения «Я дома». А ей так хотелось. У Лиз смена завтра ранняя, а спать совсем не хочется, хотя подружка ее уже давно закуталась в одеяло и отключилась. Грин медленно плетется в душ, пытается смыть с себя все, что накопилось, все, что давит где-то внутри под ребрами. Долго трет лицо, долго стоит под горячей водой и старается ни о чем не думать. Выкидывать из головы любые мысли. Считает вдохи. Долго выдыхает. Любимая пижама, только из стирки, со свежим запахом кондиционера приятно льнет к телу, пушистые тапочки с большими розовыми помпонами радуют глаз и, как только Грин опускается в кровать и касается головой подушки, сон медленно начинает тянуть ее в свои сети. Пейджер отвратительно громко пищит прямо под ухом и брюнетка вздрагивает, недовольно закатывая глаза. — Уистлер, подъем! — Грин толкает ее, на что недовольная Аманда бормочет что-то непонятное и ей нужно несколько секунд, чтобы понять, что их посреди ночи вызывают в больницу не просто так и там случилось что-то катастрофическое, раз уж они не могут обойтись без кучки интернов. Пять минут на то, чтобы умыться, одеться и выбежать на улицу, собирая по пути волосы в хвост. В тот момент и Уистлер и Грин благодарили себя прошлых за то, что нашли квартиру в двух минутах от места работы. На улице ветер жуткий, такой, что буквально с ног сбивает, пыль летит в глаза и, кажется, еще чуть-чуть и обе они окажутся, как Мэри Поппинс, только без зонтика. — Что случилось? — Уистлер даже не здороваясь налетает на сонную Эшли в хирургическом костюме, которая устало смотрит на девушек. — У нас критическая ситуация, пожар в многоэтажке, количество пострадавших растет с каждой секундой, их уже везут сюда, парамедики работают на месте, мы ближайшая больница, так что работать придется оперативно и, желательно, очень профессионально. — Эшли тяжело выдыхает. — Давайте, переодевайтесь, Грин, иди к доктору Морган, Уистлер, ты пока со мной, потом уже будет смотреть по ситуации. — Да, доктор Фостер. — Уистлер кивает и вместе с Грин они скрываются в раздевалке, насколько возможно быстро натягивают на себя голубые костюмы и разбегаются в разные стороны. Грин находит Карину быстро и безошибочно. Шутит в своей голове, что ее сердце привело, но это уже совсем не кажется хоть сколько-нибудь смешным. — Доктор Морган. — Лиз подходит к ней близко-близко и тепло улыбается, прежде чем надеть медицинскую маску. — Доктор Грин. — Карина кивает ей и на несколько секунд их взгляды сталкиваются, не имея возможности оторваться друг от друга. — Нас ждет тяжелая ночь, считай, это будет твое боевое крещение. — Карина тяжело выдыхает и уже только по ее лицу Лиз понимает, насколько непросто ей будет. — Ну, прорвемся, ничего страшного. — Элизабет делает шаг вперед к Карине и в глазах ее так отчетливо выражается то самое «слабоумие и отвага». Ее трясет от того, что может ее ждать, но внутренняя уверенность и в себе и в Карине не позволяет скатиться в панику. Будь у нее кто-то другой, любой другой доктор, она бы очень маловероятно смогла бы собраться и выстоять эту ночь, но Морган вселяла в нее такую уверенность, что Грин не имела права подвести ни себя ни ее. — Аманда, ты в порядке? — Эшли кладет ей руку на плечо, смотрит в глаза, пытаясь всю свою поддержку передать девушке. Фостер уже знает, что это такое, проходила и проходила не раз, а вот для Уистлер это будет первый подобный опыт и никто из них не знает, что может случиться. — Я не в порядке. — Уистлер поворачивается и делает пару шагов к Фостер, замирая на грани, еще миллиметр и все допустимые нормы будут стерты. — Я не в порядке, доктор Фостер, мне жутко страшно, я переживаю, что могу не справиться и вас подвести, но обещаю, что сделаю все возможное, что от меня зависит. — Ты справишься. — Эшли толкает ее в плечо пальцами и улыбается, дожидаясь момента, пока Фостер не отзеркалит ее улыбку в ответ. — Я в тебе не сомневаюсь, главное, слушай меня и не поддавайся панике, ладно? — Ну, если честно, сказать проще, чем сделать. — Уистлер фыркает, но самой себе признается, что Эшли ее успокаивает и своими словами и своим присутствием и, наверное, здесь и сейчас ей было гораздо лучше работать с Фостер, чем с Олсен. — Переживем сегодняшнюю ночь и я спою тебя в баре за свой счет, обещаю. — Фостер чуть слышно смеется и натягивает на нос медицинскую маску.***
Лиз держит в руках дефибриллятор, смотрит на монитор с ровной линией и не может поверить в то, что это случилось. В голове ее никак не укладывается лежащий на столе ребенок, который еще пол часа назад смотрел на нее большими глазами и обещал показать ей лучшее мороженое. Лиз чувствует, как дрожь ноги пробивает, как в голове пустота сменяется очевидной обреченной реальностью, как глаза жгут, а в носу щиплет от подступающих слез. Она и правда думала, что всю жизнь будет помнить Алису, свою первую пациентку, у которой сердце забилось прямо на ее глазах. Которую она спасла с того света и верила, всей душой верила, что у ребенка будет счастливая, самая, черт возьми, счастливая, жизнь. Она будет помнить Лили, девочку с темными глазами и вьющимися каштановыми волосами, которая***
— Аманда. — Эшли подходит к ней, и в очередной раз брюнетка вздрагивает от неожиданности. Она не знает сколько времени простояла вот так, уперевшись глазами в невидимую точку за окном и полностью отключив голову. — Доктор Фостер, я в порядке. — Уистлер встряхивает головой, пытается натянуть улыбку, что выходит паршиво и собирает все свои внутренние силы для того, чтобы не сдаться прямо сейчас и не стать причиной смерти того, кто попадет к ней на стол. Горло сжимается настолько, что сложно дышать, в носу предательски щиплет от подступающих слез, а дрожь в ногах едва ли позволяет ей стоять прямо. Уистлер отворачивается, чувствуя, как глаза наполняются водой. Не здесь. Не сейчас. Точно ни при Фостер. Но Эшли ломает все ее попытки быть хоть сколько-нибудь сильной. Подходит сзади почти вплотную, обнимает руками за плечи и прижимает к себе так близко, что это кажется едва ли не катастрофой. Аманда ломается, слезы оставляют дорожки на коже, она кусает губы настолько сильно, что некоторые трещинки начинают кровоточить. — Если ты все время будешь строить из себя сильную, сломаешься слишком быстро. — Эшли носом утыкается в висок Уистлер, сжимает ее сильнее и чувствует, как дрожь пробивает все тело от пяток до макушки в тот момент, когда Аманда расслабляется в руках Фостер и позволяет себе бесшумно плакать. Эшли старается не думать, не строить теории, не пытаться собирать пазлы. Знает, что это дорога вникуда. Она что-то чувствует к Уистлер и не хочет давать этому определение или вешать ярлык. Стоит ей только провести черту между симпатией к ней, как к интерну, с которым, благодаря ее внушительному, в сравнении с остальными, опыту, и симпатией к Уистлер, как к девушке, к которой Эшли тянет, правда станет более, чем очевидной, а Фостер совсем не была к этому готова. Аманда чувствовала себя в безопасности в руках ординатора. Эшли съеживалась от опасности, которая ледяными поцелуями касалась спины.***
Моргающий свет от полетевшего генератора больше не пугает, а скорее вводит в состояние близкое к гипнозу, оставляет на грани миров, в точке покоя между прошлым, настоящим и будущим, там где не существует ничего и одновременно сконцентрировано вообще все, что существует в мире. Ледяной пол операционной не кажется таким уж холодным, а запах хлорки и антисептика, кажется, уже въелся в кожу. Ночь подходит к концу, за окном забирается кровавый рассвет, а в горле ком такой, что слов из себя выдавить совсем не получается. Грин прижимает голову к холодной стене, закрывает глаза, чувствуя, как щиплет в носу и из-под опущенных ресниц мелкими каплями вниз стекают слезы. Она держалась стойко, держалась до последнего, не позволяя себе даже на секунду отвлечься, на секунду поддаться панике или страху, который будто бы сковывал ее колючей проволокой, не позволяя даже дышать нормально. Но сейчас, когда они спасли всех, кого могли, когда людей в обрушившемся доме не осталось, а службы ведут активную работу по устранению его последствий, Лиз может сидеть на полу в операционной и глотать слезы, позволяя себе, наконец быть слабой испуганной девочкой. Теплая ладонь прикасается к ее руке, проводит линию и переплетает пальцы. Ни Грин ни Морган не думают об уместности или не уместности подобного жеста, только когда Карина сжимает ее руку и Лиз чувствует, как мурашки пробивают ее тело настолько, что дрожит, кажется, даже кончик носа, она на секунду, всего-лишь на секунду подключает здравый смысл, думая о том, что такие, вроде бы, незамысловатые жесты не кажутся рабочими или даже приятельскими. Может, с кем-то другим, да, но не с Кариной, потому что Лиз видела, как она на нее смотрит, Лиз знает, как она к ней относится. Лиз знает, что нравится доктору Морган. Это, конечно, сильно выходит за грань разумного, но это факт, который Грин уже не может отрицать. — Карина. — Лиз прочищает горло, тяжело вдыхает и чувствует, как ледяной воздух оседает в легких. Хочется спросить прямо, что между ними происходит, но с другой стороны, оставить все, как есть, кажется более разумным, если честно. Лиз не верила, что у них может получиться хоть что-то, более того, была абсолютно уверена, что Морган на это не пойдет, но ее рука, сжимающая ладонь Лиз кажется маленьким намеком на то, что, может быть, это все не просто так. — Не говори ничего. — Карину изнутри шторм разрывает в разные стороны. С одной стороны отвратительная ночь, тяжелая и физически и морально, столько погибших людей, столько людей, потерявших родных и близких, столько людей, которые никогда не могут жить как раньше, а все, о чем Морган может думать — теплая кожа Лиз, тот взгляд, которым она смотрит только на нее и то тепло, которое разливается внутри Карины каждый раз, когда девушка оказывается рядом. Тысячи пазлов вдруг складываются в одну картину, ту самую, которую разглядеть стоило давно, но, видимо, не хватало решимости. Что, если не пожар, так внезапно разгоревшийся в многоэтажке и в очередной раз показавший, как ничтожна человеческая жизнь в сравнении со стихией, могло натолкнуть Карину на мысль, что жизнь одна и если жить ее не сейчас, то потом уже не получится. Если не делать сейчас то, что хочешь делать, другой возможности может не быть. Именно поэтому Морган сильнее сжимает руку Грин, судорожно хватает ртом воздух и сжимает глаза так сильно, что они начинают болеть. Именно поэтому Морган отключает голову настолько, насколько это было возможно, тонет в собственных чувствах и, пожалуй, впервые в жизни поддается, не имея возможности откладывать свою жизнь еще хоть на секунду. Именно поэтому Карина тянется вперед, кладет ладонь на затылок Грин и прижимается к ее губам с обжигающим отчаянием и страхом, что она вот-вот сойдет с ума. Лиз и не чувствует себя человеком, если честно, она больше похожа на сгусток чистой светящейся энергии, которая готова снести все на своем пути. Пытается думать, но тут же бросает эту затею, понимая, что Морган больше может не решиться, а позволить себе наслаждаться моментом, пока он происходит не есть ли высшая степень уважения к самой себе. Если Карина сделала этот шаг, Лиз никогда не отойдет назад. Она податливая и мягкая в ее руках, как глина из которой Карина лепить может вообще все, что хочет, так что Лиз поддается, когда Морган тянет ее немного на себя и перемещается с холодного пола на колени ординатора, чувствуя, как она запускает пальцы в волосы и растворяет на всех возможных уровнях. Лиз держится за нее, как за спасительную соломинку, так, будто, если сейчас отпустит, никогда больше не выплывет, обнимает за шею и целует так, будто от этого зависит ее жизнь. Карина прижимает ее ближе к себе, топит остатки ледяных стен, которые Лиз с таким упором строила и чувствует, как ее шторм внутри успокаивается. Ни одна из них не думает о том, что будет завтра. Ни одна из них не хочет, чтобы сегодня заканчивалось.***
— Доктор Уистлер! — Диана догоняет ее у выхода и, не спрашивая ни о чем, затягивает в такси вместе с собой. Аманда не сопротивляется, потому что сил никаких нет. Единственное, что ей и правда остается — вверить себя во власть доктору Олсен и слепо верить, что она не сделает еще хуже. Фостер и раньше подозревала излишне близкую связь между интерном и кардиохирургом, но старалась не придавать этому значения, хотя, когда на ее глазах Диана затягивает Уистлер в такси, явно не собираясь подкинуть ее домой, что-то под ребрами больно давит и не дает выдохнуть. Эшли пытается найти логичное объяснение своим чувствам, но не может этого сделать, потому что версия с ревностью кажется единственной адекватной и имеющей место быть. Но Фостер ведь не может ревновать, правда? Или может? Диана самой себе объяснить не может, зачем везет Уистлер к себе домой, зачем заваривает мятный чай и заставляет ее надеть большие плюшевые тапки, чтобы не ходить босиком по холодному полу. Она не знает зачем они молча курят в окно, зачем говорят о чем-то сильно отдаленном от медицины и зачем Олсен сильнее укрывает девушку одеялом, прижимая ближе к себе. Она и не думала про секс, когда тянула Мими за собой, просто сегодня ей категорически не хотелось оставаться в одиночестве и, кажется, Аманда была единственным человеком, которого она готова была пустить в свое пространство. Уистлер даже не сопротивлялась. Она устала настолько, что думать о том, что творит Диана было невыносимо сложно. Обещая себе подумать обо всем завтра, Мими тонет в теплых руках кардиохирурга, носом утыкается в ее шею и прикрывает глаза, мгновенно проваливаясь в сон. Аманда очень сильно хочет верить в то, что Диана не сделает ей больно. Что Диана не разобьет ей сердце.