Марионетка

Страховка Кортни Эванс могла бы покрыть лечение в лучших клиниках штата. Ее могли бы отправить на реабилитацию в Вашингтон или наблюдать в медицинском центре в Куантико, замолви отец пару слов перед коллегами. Но Кортни не собирается уезжать из Лос-Анджелеса даже на несколько дней: у нее есть дела поважнее, чем перебирать клиники. Хватит и того, что в городском медицинском центре ей нашли психолога не старше тридцати. Жаль, не женщину — в женщине она была бы уверена на сто процентов. Ей она сумела бы довериться по-настоящему, а на доктора Роудса, каким бы тот ни оказался, будет до последнего смотреть с подозрением. Приветливая блондинка за стойкой администратора уверяла Кортни, будто доктор Роудс работает в центре всего полгода. Недавно закончил практику после обучения, но показывает блестящие результаты. Ага, как же. Разве рекомендовать врачей — не ее работа? А насколько правдивы все эти похвалы — совсем другой вопрос. Удивительно, как легко буквально за неделю растерять всякое доверие к людям. Еще в прошлый четверг Кортни и не задумалась бы, что все вокруг — декорации. Мишура, сквозь которую с трудом, но пробивается реальный мир. Грязный и отвратительный. И Кортни прожила в мишуре двадцать три года, принимая яркие декорации как данность. Не задумываясь, что за ними скрывается. Как быстро потерял веру отец? Как только стал агентом или чуть позже, когда вышел на первое дело и увидел, что могут сотворить люди с себе подобными? Друзьями, соседями, женами, любовницами. Теперь-то Кортни понимает — такого дерьма, какое она увидела в парке, отец насмотрелся вдоволь еще в первые годы работы в ФБР. Ее еще и в проекте не было, когда он возвращался домой белый как мел и опрокидывал один шот бурбона за другим, заглушая подступающую к горлу тошноту. Сейчас ему уже все равно. Убийства, жестокость, отвратительная человеческая натура — все это для него такая же мишура, как для Кортни — приторная, фальшивая улыбка девушки за стойкой администратора в медицинском центре. Только сквозь эту мишуру у отца пробивается другая реальность: любящие жена и дочь, тихий и спокойный дом в Лос-Анджелесе. И Кортни не верит, что когда-нибудь станет такой же. Нет, ни за что. Уж она-то навсегда запомнит жуткие ощущения страха и отчаяния, что поселились внутри. Запомнит злость. Кабинет доктора Роудса на втором этаже медицинского центра, как и всякий врачебный кабинет, лишен индивидуальности: голые светлые стены, несколько непрозрачных папок на широком белом столе, пара кресел и простенький шкаф. Гораздо больше внимания привлекает сам психолог — он лениво поднимает взгляд на Кортни, улыбается одними губами и отбрасывает назад длинные темные волосы. И что-то в его глазах цвета красного дерева заставляет ее шумно сглотнуть. Сколько там ему лет? Двадцать восемь? А взгляд такой, будто доктору Роудсу достаточно щелкнуть пальцами, чтобы пациенты забыли о своих проблемах и начали танцевать под его дудку. А может, ей просто кажется. — Добрый день, мисс Эванс, — улыбается он, откидываясь поглубже в кресле. Удивительно изящно, будто невзначай, проводит пальцами по одной из папок. — Я как раз дочитывал вашу карту. Интересный случай, хотя профиль и не мой. Почему вы настаивали на моей кандидатуре? Кортни неловко переминается с ноги на ногу. Мягкая, успокаивающая улыбка и спокойный тон никак не сочетаются с цепким, внимательным взглядом. Ее словно поместили в самый центр ярко освещенной сцены и заставили выступать на глазах десятков тысяч зрителей. Слова застревают в горле, и она откашливается, прежде чем сесть в кресло и наконец ответить на вопрос. — Мне больше никто не понравился, — говорит Кортни, понимая, как глупо и по-детски это звучит. Доктор Роудс усмехается и вскидывает брови. Нет, все-таки не такой он и мрачный, каким показался поначалу. Это просто страх. Никогда раньше Кортни не бывала у психолога — с большинством невзгод она привыкла справляться сама, да и не было у нее никогда особых проблем. В отличие от сверстников, она с родителями не ссорилась даже в старшей школе. И на работе коллектив подобрался приличный, да и босс ее никогда не прессовал. — Забавные критерии, мисс Эванс. — Доктор опирается локтями на столешницу и смотрит на Кортни — пристально, будто дыру в ней хочет прожечь. — Но уж какие есть. Не хотите рассказать о себе для начала? — Нет. Раз уж вы все равно будете копаться у меня в голове — начинайте, нечего тут расшаркиваться, — фыркает она хмуро. Знакомство, разговоры по душам — ерунда для неудачников, а ей хочется побыстрее избавиться от клокочущей внутри ярости и пустить энергию в нужное русло. Разобраться в деле Художника. Раскопать, кто такой Брэд. Заявиться в полицейский участок к дяде Дэвиду, не опасаясь, что в одном из переулков по дороге ее поджидает убийца. — Вы и так все знаете: меня зовут Кортни Эванс, мне двадцать три, стажируюсь в «Лос-Анджелес Таймс». Доктор Роудс делает пометки в блокноте, а с его губ ни на мгновение не сходит мягкая улыбка. Как же раздражает. Кортни стискивает пальцами подлокотники кресла. За кого он ее принимает? За немощного ребенка? Или настоящую сумасшедшую, с которой нельзя вести себя как с равной? Наверняка сейчас поднимет глаза и смерит ее отвратительно высокомерным взглядом. Но доктор смотрит на нее спокойно, холодно. Безразлично. Кортни для него ничем не отличается от остальных пациентов. Да и с чего бы? Она с облегчением выдыхает. — Чудесно, мисс Эванс. Тогда расскажите мне, что вы чувствуете после происшествия в парке. — Он откладывает блокнот в сторону и наклоняется к ней чуть ближе. — И что вы видели. Выпустите наружу все ощущения, даже если думаете, что сейчас не место и не время. Чем дольше вы остаетесь с ними наедине, тем сильнее они становятся. Вы ведь чувствуете, как они пожирают вас изнутри, правда? Все сильнее день за днем. Может, доктор Роудс и в два раза моложе доктора Терренса, но чувствует он пациентов отлично. Настолько, что в первые мгновения Кортни хочется подняться с кресла и выйти за дверь, спрятаться. Ощущения не просто пожирают ее изнутри — они грозятся прожечь в ней огромную дыру, а потом уничтожить все вокруг. Пару раз за эту неделю Кортни бросало из одной крайности в другую: вот она рыдает на плече у матери, а вот кричит и просит оставить ее одну. Но выпустить их наружу? Вспомнить тот злосчастный пятачок под ивами, сплошь усыпанный цветами? Вдоль позвоночника бегут мурашки, кончики пальцев покалывает. Кортни гонит прочь яркие и отчетливые образы, словно она вновь очутилась на окраине парка Гриффит. Возвращается даже вонь — стойкий запах крови, лилий и свежескошенной травы. А ведь в кабинете доктора Роудса стоит аромат духов — ее собственных. — Тело Мелиссы, — с трудом начинает Кортни. Впивается ногтями в мягкие подлокотники кресла — на них наверняка останутся следы. — Я видела тело Мелиссы. Никогда не думала, что можно сотворить с человеком… такое. В горле встает ком. Сколько ни отгоняй непрошеные образы в сторону, они все равно возвращаются. И вот она уже стоит в том самом парке, смотрит на лежащую под деревом сестру. Видит, как блестит подсохшая кровь в тусклом утреннем свете. Замечает, как налипают на влажное платье листья и травинки. Как заволакивает пеленой когда-то яркие, голубые глаза Мелиссы. Ее сейчас стошнит. — Если вы еще не готовы, лучше остановиться. Выдохните, придите в себя, и мы продолжим. — Нет! — Кортни вскакивает с кресла, но сразу же опускается обратно. Прикрывает глаза. — Она выглядела отвратительно. И ее руки… Черт, да я даже не представляю, насколько больным нужно быть, чтобы додуматься… Вы и сами знаете. Наверняка видели фотографии в газетах, Мелисса далеко не первая, кому пальцы в сердце воткнули и напоказ выставили. Доктор Роудс вскидывает брови и кивает, что-то пишет в своем небольшом блокноте. По его лицу не скажешь, о чем он думает: может, считает Кортни маленькой глупой девочкой; может, не понимает, зачем она вспоминает мерзкие подробности, когда он попросил ее рассказать об ощущениях; а может, просто скучает. Таких пациентов у него по десять на день, и он наверняка слышал и что-нибудь похуже. Но в одном он прав: ей нужно выговориться. — Сначала я даже не понимала, на что смотрю, а потом до меня дошло. Мои вопли по всему парку слышны были. Я и с места-то сдвинуться не могла, хотя страшно было до жути. Он ведь мог быть там, да? — Кортни поднимает взгляд на доктора Роудса, он вежливо улыбается ей. Смотрит с явным сочувствием. — Хотя вряд ли, конечно. Но тогда я была уверена, что сейчас убийца выглянет из-за дерева и прикончит заодно и меня. Не знаю, сколько прошло времени, но я вызвала службу спасения, потом приехала полиция, отец со своими ребятами из ФБР… А меня отправили подальше. Но знаете что, доктор? — Можете не спрашивать, мисс Эванс. Просто говорите. — Мне до ужаса страшно, но больше всего на свете я хочу найти этого ублюдка и точно так же оттяпать ему пальцы. Уж не знаю, куда я их потом засуну, — может, и не в сердце, — но он точно заслужил. Несколько мгновений они молчат. Слышатся шаги за дверью, чьи-то голоса в коридоре и гул машин за окном. Город живет своей жизнью, и никому нет дела до смерти Мелиссы Гринвуд. Большинство посетителей медицинского центра не задумывается о каком-то там серийном убийце. Для них ровным счетом ничего не изменилось. И даже доктору Роудсу наплевать, поймают Художника или нет, сможет ли Кортни оттяпать ему пальцы и затолкать прямиком в сердце. Он просто делает свою работу. Когда улыбается ей, когда качает головой и заглядывает в глаза. И взгляд его до дрожи пронзительный, чуткий. На секунду Кортни мерещится, будто доктор Роудс умеет читать мысли — такое разочарование проскальзывает в его глазах. Только на секунду. — Значит, вы напуганы и зациклены на мести. Ничего удивительного, — кивает он, но скорее сам себе, нежели Кортни. — Вы пытались закрыться от мира? Может быть, не выходили из дома пару дней. Или высматривали убийцу среди случайных прохожих? Доктор Роудс умолкает и его губы изгибаются в довольной ухмылке. Темные волосы спадают на лицо, и теперь Кортни не замечает его глаз. — Вы потому и решили обратиться ко мне? — Она спорить готова, что доктор едва сдерживается, чтобы не засмеяться. — Потому что доктор Терренс показался вам подозрительно похожим на убийцу, хотя вы никогда его и не видели. А обратиться к доктору Салливану вам по понятным причинам не предлагали — он детский психотерапевт, хотя и выглядит добрым дядюшкой. Больше у нас по профилю никто не работает. У нее это на лице написано? Кортни оглядывается в поисках зеркала, но свое отражение может рассмотреть только в оконном стекле — бледное, искаженное. Для своих двадцати восьми доктор Роудс непозволительно проницателен. А может, после алкоголиков и наркоманов, с которыми, как сказала администратор, он работает, Кортни кажется ему открытой книгой. Ее взгляд не заволокло пеленой зависимости, она не выкидывает никаких фокусов. Она, в конце концов, всего лишь девчонка, впервые столкнувшаяся с отвратительной реальностью. А некоторые сталкиваются с ней каждый день. — Да. — Кортни пожимает плечами. Скованно. — Вас это веселит? — Нет, что вы. Я тоже не рискнул бы обратиться к доктору Терренсу, будь у меня выбор, — усмехается доктор Роудс. — Когда-нибудь меня уволят за мой длинный язык. Но не будем об этом, мисс Эванс. Как насчет остальных вопросов? Вы хотите спрятаться? Вас мучает паранойя? — Периодически. Честно говоря, я хотела побыстрее разобраться с этим и… Не знаю, переключиться. Мне нравится злость, думаю, я могла бы пустить ее в нужное русло, но страх — вот от него хочется избавиться в первую очередь. Я не хочу трястись при мысли об этом психопате, но стоит вспомнить, как Мелисса лежала там, в цветах… Я просто не могу. Сразу кажется, что когда-нибудь и меня поймают. И тогда от меня не останется ничего, кроме урны с прахом и статьи в «Вашингтон пост». — Ваш отец работает в ФБР, мисс Эванс? — Да. Откуда вы знаете? — Вы сами упомянули об этом в начале беседы. — И снова он улыбается ей, но уже не как ребенку — как забывчивому, растерянному другу. Все-таки не такой он и плохой. — Думаю, он приложит все усилия, чтобы поймать убийцу. Постарайтесь сосредоточиться на себе. Сместите фокус внимания. Сразу не получится, но пара-тройка сеансов, и мы решим этот вопрос. Если вы, конечно, захотите остаться. Кортни мнется, поглядывает на доктора Роудса с долей подозрения. Улыбка у него теплая, мягкая и приятная. Отчего-то кажется, что он не курит, наверняка и не пьет. Вид у него такой, будто в свободное от работы время он либо чинно сидит в дорогом ресторане и потягивает кофе в компании таких же напыщенных друзей, либо зависает в филармонии. Видела она таких, когда училась. Дети богатых родителей, которым повезло не прочувствовать всю прелесть студенческих тусовок. Как они с девчонками говорили между собой: ребята, которые постарели раньше времени. Но доктор Роудс, может, и постарел раньше времени, но искра во взгляде никуда не делась. Его глаза сверкают, в них хочется вглядываться часами, и ощущение это Кортни вовсе не нравится. Не должны люди располагать к себе за полчаса, когда в первые мгновения от них мурашки по коже бежали. Это ведь его работа. Он психолог. — Я останусь, доктор. Не к доктору Терренсу же мне переводиться, в самом деле. — Только никому об этом не говорите. Не хочу, чтобы меня уволили спустя полгода работы. Удивительно, как легко довериться совершенно незнакомому человеку. Кортни провела в кабинете всего ничего времени, а ей уже кажется, будто они с доктором Роудсом понимают друг друга. Не во всем, конечно же, но это уже лучше, чем бессмысленные разговоры с отцом или причитания матери. Все будет хорошо, Кортни. Все наладится. Она уверена, что доктор никогда не скажет ей ничего подобного. — Вам снятся кошмары, мисс Эванс? Кортни Эванс откидывается поглубже в кресле напротив широкого стола. Светлые стены давят, кажется, еще немного, и они начнут сжиматься. Стоит прикрыть глаза, как в голове вновь и вновь всплывает тот роковой день в парке Гриффит. Она сглатывает и шумно выдыхает. — Когда как, — произносит Кортни медленно, размеренно. Дышит глубоко и спокойно, не позволяя воспоминаниям заполнить сознание. Все это в прошлом, все осталось позади. — Временами сплю как убитая и наутро не могу вспомнить, что мне снилось. А иногда просыпаюсь в холодном поту или вообще не могу проснуться. Все происходит медленно, но с точностью до мелочей — вплоть до брызг крови на ее туфлях. — И что вы чувствуете в такие моменты? — Страх. Злость. Отвращение. — Запомните эти ощущения, мисс Эванс. И отложите в дальний угол, как скучную пьесу. Незачем читать ее, когда мы можем с легкостью написать новую. И Кортни соглашается. Она с удовольствием напишет новую пьесу, потому что в кабинете доктора Роудса она чувствует себя в безопасности впервые за прошедшую неделю.