Марионетка

В доме Эвансов сегодня непривычно тихо: отец, как всегда, пропадает на работе, в Вашингтоне, а вот мать не слышно — она не болтает по телефону в гостиной, как обычно, потому что уже часа два как ушла по магазинам с подругой. Кортни сидит за письменным широким столом в комнате и задумчиво поглядывает на пару билетов в театр «Орфей». На будущей неделе там дают классику на современный лад, и она потратила большую часть зарплаты, чтобы достать билеты на Шекспира. Ничего особенного — переосмысление «Гамлета», но отчего-то ей показалось, что нечто подобное обязательно заинтересует доктора Роудса. Она не знает, когда начала задумываться о таких мелочах, но вот они — билеты — лежат перед ней и ждут своего часа. И Кортни представляет, как заявится на очередной сеанс и вместо того, чтобы рассказывать о своих ощущениях, предложит доктору сходить с ней в театр. А что такого? Наверняка многие так делают, она десятку готова поставить, что ему по нескольку раз в месяц предлагают пойти в театр, ресторан и бог знает куда еще. Доктор Роудс умеет расположить к себе. Удивительно спокойный человек, задумчивый, с ярким, цепким взглядом, он уже несколько недель успешно заглядывает Кортни в душу. Столько, сколько рассказала ему, она не рассказывала никому, кроме разве что Мелиссы. Второй месяц пошел, а черная дыра в груди ни на дюйм не затянулась — только подуспокоилась, позволив Кортни восстановить привычный ритм жизни. Вернуться на работу. Улыбаться. Думать, как бы пригласить психолога в театр. Господи, будь Мелисса жива, она бы пальцем у виска покрутила. Кортни не маленькая девочка и должна понимать, что за такие отношения с пациентами доктора Роудса не похвалят. И пусть он несколько раз шутил об увольнении, работу терять он точно не планировал. Иногда казалось, что сеансы доставляют ему настоящее удовольствие: Кортни видела, с каким интересом он раскладывал по полочкам ее эмоции, буквально препарировал мысли и задавал вопросы, о каких она сама никогда и не задумалась бы. — Полагаю, мысль о мести вы так и не отпустили, — кивнул он однажды, и на его губах играла довольная улыбка. Хищная, как подумалось Кортни в тот день, но это ощущение быстро отступило. — Тогда расскажите, мисс Эванс, что вы чувствуете. Видите ли место преступления в кошмарах, представляете ли убийцу. Может быть, первое время будет тяжело, но чем ярче вы обрисуете, чего хотите добиться, тем проще нам будет с этим работать. И она, не задумываясь, обрисовала: выложила все, что у нее на уме, не стесняясь в выражениях. И ей вовсе не было тяжело, не было больно. Какие бы методы ни использовал доктор Роудс, работали они отменно. Словно близкий друг, — такой же, как когда-то Мелисса, — он говорил с ней обо всем, и не противился, когда Кортни попросила о двух сеансах в неделю. Да будь ее воля, она предложила бы созваниваться и когда-нибудь после работы. Только ради того, чтобы не проводить вечера в одиночестве. Чтобы поговорить хоть с кем-нибудь, кто ее поймет. И поэтому она решила болтаться по театрам? Кортни кусает губу. Нет, это совсем другое. Доктор Роудс сам говорил, что ей нужно постепенно приходить в себя и жить обычной жизнью. Кортни качает головой и вскакивает из-за стола, схватив и сунув в карман джинсов билеты. Просто ей гораздо проще прийти в себя в компании психолога, вот и все. Доктор понимает ее, желает ей добра и не требует от нее невозможного. С уважением относится к Мелиссе. Нашла время увлекаться мужчинами, когда стоило бы все свободное время бросить на поиски преступника. Или посидеть в архиве. Но в последний раз, когда Кортни пыталась углубиться в старые статьи о Художнике, ее едва не вырвало. На фотографиях не было ничего, что могло бы отпугнуть читателя — чаще всего на полосе размещали только улицу или парк, огороженные желтой лентой, но ведь Кортни знала, что за ними таится. Видела. И ей казалось, будто каждый новый снимок переносит ее обратно в парк Гриффит или на городское мемориальное кладбище — к холодному телу сестры. А сейчас кажется, будто Мелисса наблюдает за ней из-за угла и укоризненно качает головой. Как ты можешь думать о свидании, когда убийцу так и не нашли? Когда Брэд сбежал? Когда Джейк Болдер спокойно ходит на работу и одному богу известно куда еще? Но Кортни отмахивается от этой мысли, как от назойливой мухи. Она справится. И если сама не разберется, что скрывает чертов Джейк Болдер и куда делся Брэдли Мэйсон, так поможет разобраться отцу. Если он хоть раз спросит ее мнения на этот счет. Кортни, ну куда ты лезешь? Прошу тебя, успокойся и найди себе какое-нибудь хобби, отвлекись хоть немножко. Думаешь, сможешь сделать что-нибудь, до чего еще не додумались агенты ФБР? Хочешь — проведи независимое журналистское расследование, но если я увижу тебя где-нибудь рядом с полицейским участком или замечу, что ты переходишь границы — мы с тобой будем говорить как федерал с гражданским. Тьфу. Кортни до сих пор воротит от их с отцом разговора. Она спускается по лестнице на первый этаж, хватает с вешалки любимый пиджак и набрасывает его поверх простой светлой футболки. Лос-Анджелес встречает Кортни до боли знакомым шумом: гулом машин, гомоном прохожих, десятками реклам тут и там. Жизнь кипит, что бы ни происходило на отдельных улицах, в отдельных домах: не важно, кто умер сегодня или умрет завтра, Лос-Анджелес от этого не остановится ни на мгновение. И оттого черная дыра внутри ворочается, как спящее в берлоге чудовище. Чувствует несправедливость и хочет откусить от Кортни еще один кусок. А потом еще, еще и еще. Ну уж нет, не сегодня. Сегодня у нее другие планы. За стойкой администратора медицинского центра сегодня не блондинка — это Элайза, Кортни уже запомнила. А блондинку зовут Глэдис, и работает она по вторникам, четвергам и субботам. — Добрый вечер, мисс Эванс, — улыбается Элайза, когда отрывает взгляд от экрана монитора. — Мне казалось, у вас сегодня не назначено. Разве вы не ходите к доктору Роудсу по понедельникам и четвергам? — Здравствуйте, Элайза. — Кортни не улыбается в ответ — только вежливо кивает. Брови ее сведены на переносице, она оглядывает просторное и светлое фойе: блестящие двери лифта, истоптанные серые ковры, кое-где неровно покрашенные стены. Центру не помешал бы ремонт. Хотя бы косметический. — Мы с доктором Роудсом на сегодня и не договаривались, но я думала перехватить его после работы. У меня есть пара вопросов. Элайза замирает на мгновение, качает головой и отводит взгляд. И по глазам ее легко прочесть, что она то ли разочарована, то ли недовольна. Небось напридумывала себе черт знает чего, и уверена, будто видит Кортни насквозь. Да и плевать, пусть хоть поклонницей доктора ее считает, ей нет никакого дела. Разве что совсем немного. — Надеюсь, вы его хотя бы предупредили, — улыбка Элайзы медленно сползает с лица. — Обычно он заканчивает около восьми, можете посидеть в холле, подождать. Принести вам воды? Или кофе? — Нет, спасибо, ничего не нужно. Висящие над стойкой администратора электронные часы показывают семь пятнадцать, и сидеть здесь Кортни еще добрых сорок пять минут, если не дольше. Она уже жалеет, что не захватила с собой книгу или пару старых газет, и достает из кармана пиджака телефон. Лениво листает контакты, останавливается на личном номере дяди Дэвида. Впервые она встретилась с Дэвидом Бруксом, когда ей было всего десять, и тогда она и думать не думала, что когда-нибудь будет сидеть в фойе медицинского центра и размышлять, не позвонить ли дяде Дэвиду, не спросить ли, как продвигается дело Мелиссы. Что-нибудь он наверняка знает. И, в отличие от отца, давить на Кортни не станет — выложит все как миленький, потому что пожалеет ее. Что может сделать девчонка, правда? Как ей поможет пара общих фраз, вроде «мы не знаем, где Брэдли Мэйсон, но его ищут» или «федералы не посвящают нас в свои планы»? Ничего, и Кортни и сама это понимает. Понимает она и еще кое-что: Дэвид Брукс — человек эмоциональный и эмпатичный, еще и болтун к тому же. Если надавить на нужные точки, можно выведать у него кучу мелких деталей, которым ни он, ни отец значения не придадут. Например, какие слухи ходят в участке. Какая версия сейчас самая популярная. Кого они подозревают. Как, по их мнению, должен выглядеть проклятый Художник. На мгновение подняв взгляд на Элайзу, — та без особого интереса посматривает на монитор — Кортни уверенно нажимает на кнопку вызова. У нее еще сорок пять минут, и если повезет, дядя Дэвид займет их все. Пусть рассказывает про сахарный диабет жены, про уехавшего в Канаду сына, про престарелую мать и ее Альцгеймер — что угодно, лишь бы она успевала вставить пару вопросов по делу как бы между прочим. — Слушаю, — и голос дяди Дэвида звучит так устало, что всякий запал мгновенно пропадает. Становится стыдно. — Что-то случилось, Кортни? — Привет, — произносит она неловко, наматывает прядь темных волос на палец. — Да нет, я так, просто поболтать хотела. У меня тут свободный час нарисовался, а с отцом в последнее время и не пообщаться толком. Он за прошедшие полтора месяца домой заезжал всего трижды — не иначе как его приклеивают к креслу в их штаб-квартире в Вашингтоне. — Кто бы сомневался, — усмехается Дэвид. — Я к их улью и на милю не подойду, но представляю, что там сейчас творится. После очередного разгрома в «Посте» такое началось… Ребята говорят, к ним проверки посылали, а Майклу досталось по первое число. Дома-то он об этом, небось, не рассказывает? Все строит из себя великого начальника, конечно. Улыбка проступает на губах против воли — Кортни едва не прыскает от смеха, когда слышит, как изменился голос дяди. Один крючок, а он уже повеселел и готов выложить все что знает, причем даже не о своей семье. Только вот долго ей улыбаться не суждено. Разве она в кабинете доктора Роудса не тем же занимается? Мать вечно переводит тему, до отца не достучишься, коллеги как воды в рот набирают, когда речь заходит об убийствах — и только психолог ее слушает. Вот и дядю Дэвида не желает слушать никто, кроме Кортни. Она тяжело вздыхает. — Нет. Он вообще не любит, когда мы про работу спрашиваем. Сами знаете, папа терпеть не может смешивать работу и семью, пунктик у него на эту тему. — Сколько лет говорил ему: так дела не делаются. Куда проще жить, когда на работе черт-те что творится, а дома хотя бы выговориться можно. Если бы не Джорджия, не знаю, где бы я сейчас был, — слышно, как на том конце провода он щелкает зажигалкой, — повесился бы уже, наверное. В участке-то чего только ни случалось. Но я-то детектив всего лишь, а шеф, поди, каждый вечер заливается чем покрепче и на веревку посматривает с тех пор, как вся эта возня с цветами началась. Ставлю сотню, что он счастлив был, что дело быстро ушло федералам. Может, не сразу, но теперь-то точно. — А с папой-то что в итоге? — хмыкает Кортни и закидывает ногу на ногу. Дядю Дэвида бросает от одного к другому, и если его не остановить, речь пойдет о чем угодно, только не об отце. — Да ему снова предложили досрочно выйти на пенсию. Сама понимаешь, уходить в разгар такого дела — самоубийство, Майкл никогда себе этого не простит. Семь лет он с этим делом возится, столько материала нарыл, стольких ребят подготовил, а на его место поставят какого-нибудь молодого выскочку. Или того хуже — Макларена. Да он ему после этого всю оставшуюся жизнь в ночных кошмарах сниться будет, Майки ж терпеть его не может. — Дядя Дэвид затягивается и шумно выпускает дым изо рта. Держит паузу, прежде чем продолжить: — Плохо дело, на самом-то деле. Если за пару месяцев он так и не продвинется, то предлагать ему уже не будут, а просто приказ сверху спустят. Работай он в участке, можно было б что-то придумать, а у федералов… Нет, там такой фокус не пройдет. Это у нас тут бассейн с мелкими пираньями, им кусок мяса вовремя кинь, и все в порядке будет. А там — там река, кишащая крокодилами. И они глазом не моргнут, если потребуется сожрать кого-то из своих. Несколько долгих секунд они молчат. Кортни задумчиво поглядывает, как движется вперед секундная стрелка часов. Значит, у отца осталась пара месяцев? Не удивительно, что его подташнивает от разговоров о работе. Неприятная горечь оседает на языке, проникает внутрь и расползается по телу, заполняя собой каждую клеточку. Кортни чувствует себя отвратительной эгоисткой: ей казалось, что мир после смерти Мелиссы сузился до нее одной. Что все проблемы вокруг чудесным образом рассосались, и вселенная ополчилась на нее: спала цветастая и блестящая мишура, сменилась острыми иглами, беспрерывно впивающимися в кожу. Но мир всегда был таким. Каждый день в Лос-Анджелесе кто-то умирает — и вовсе не от руки серийного убийцы. Несчастные случаи, болезни, шальные пули, да что угодно, хоть упавший со строительных лесов кирпич — все это отнимает чьи-то жизни, навсегда рушит чей-то мир. А мир отца грозится обрушиться и безо всяких убийств. Озлобленное, мрачное чудовище ворочается внутри, нашептывая гадости: это вовсе не значит, что ты должна остановиться. Разве тебе не хочется поставить сумасшедшего гада на место? Спасти тех, до кого он еще не дотянулся? Хочется. И Кортни об этом знает. — А дело-то хоть сдвинулось с мертвой точки? — Ну, этого-то он даже мне не скажет, иначе его не на пенсию отправят, а разжалуют, — хрипло смеется дядя Дэвид. — Так, намекает только. Того же Мэйсона точно ищут, но он как сквозь землю провалился. Но он, говорят, не похож на убийцу — скорее просто струсил. Их штатный профайлер составил недавно новый профиль, его и нам в участок спускали. Но я, знаешь, в него не очень верю. Значит, Брэда все-таки разыскивают. Кортни делает себе мысленную пометку сосредоточиться на Джейке Болдере. Черт бы с ней, со странной соседкой Брэда и его глупым прозвищем. — Почему? — Да потому что не представляю себе, чтобы такое с девчонками творил кто-то моложе сорока. Говорят, скорее всего, это кто-то из неблагополучной семьи, сейчас ему лет тридцать-сорок, не больше. Возможно, увлечения у него не самые приличные, а то и незаконные, но вести себя он может как классический клерк, — и говорит дядя с явным отвращением. — Брехня это все, как по мне. Как обычный клерк такой псих себя точно вести не может. У него ж явно с головой проблемы. Двустворчатые двери фойе с грохотом разъезжаются в стороны, пропуская внутрь высокого мужчину в брючном костюме. Аккуратно причесанный, с зализанными назад волосами, в идеально выглаженной одежде, он здоровается с Элайзой и шагает в сторону лифта. На вид ему чуть больше тридцати, и он тоже мог бы оказаться убийцей. Как знать, чем он увлекается и из какой семьи вышел. Кортни представляет, как кто-то, похожий на него, заносит нож и вонзает в грудь Мелиссы, делает это снова и снова, пока не добирается до сердца и не превращает его в уродливый кусок мяса. Пока не отсекает Мелиссе пальцы. Нет. Нет-нет-нет. Она жмурится и мотает головой, отгоняя непрошеное видение. Дядя Дэвид прав, не вписывается простой офисный клерк в портрет убийцы, какая бы у него ни была семья, чем бы он ни увлекался. С человеком, способным на такое, что-то не так. А это всегда заметно невооруженным глазом. — И не только с головой, — выдыхает Кортни. Часы над стойкой показывают без двадцати минут восемь. — А с таким профилем можно идти все офисы в городе проверять, мало ли, где-нибудь найдется свой Патрик Бэйтмен. — Во-во, мне тоже кажется, что ребята у федералов просто с ума уже сходят, не зная, куда ткнуть, чтобы наконец попасть в этого психа. — Дэвид говорит все громче, едва не переходит на крик, но заходится хриплым кашлем курильщика и умолкает на пару мгновений, а продолжает уже куда тише: — Не знаю, как бы я на их месте поступил. Тоже все бы перепробовал. Наверняка. Ну да ладно, к черту эту дрянь, к счастью, пока в городе тихо-спокойно, дай бог еще пару-тройку месяцев мы ничего об этом Художнике не услышим. А там, глядишь, на него наконец и выйдут. Майкл серьезно настроен, вон как старательно штаны в Вашингтоне просиживает. Ты сама-то как, Кортни? После психолога полегче стало? Стало, стало. Иначе она не сжимала бы свободной рукой пару билетов на новую постановку «Гамлета» и не задумывалась бы, что выглядеть это будет как свидание, если доктор Роудс вдруг согласится. В глубине души Кортни надеется, что он вежливо улыбнется ей и предложит подарить билет кому-нибудь из коллег или знакомых. Потому что с чего бы ему идти с ней в театр? Он — психолог, а не друг, какого она себе вообразила. Едва тронувшая губы улыбка гаснет, как выдернутая из сети настольная лампа. — Намного. Я как раз собиралась на очередной сеанс, когда вам позвонила. Просто пришла слишком рано. Дяде Дэвиду вовсе не обязательно знать, что по пятницам Кортни к психологу не ходит. А папа все равно ничего ему не скажет, потому что и сам не в курсе — ему некогда задумываться о таких мелочах. С чего она вообще об этом переживает? Будто в личной встрече с доктором Роудсом есть что-то плохое. — Ну и отлично. Ты сильная девочка, Кортни, и со всем справишься. Главное, нос не вешай. Засранца поймают, еще посмеешься от души, когда его за решетку отправят. — На том конце провода слышны грохот, приглушенный женский голос и звон посуды. — Ладно, я пойду, пока Джорджия мне голову не открутила. У нас сегодня ее мамуля ужинает, так что… Сама понимаешь. Рад был тебя слышать. Звони, если что. Я ж знаю, что до Майкла не достучишься пока. Да иду я, иду, не кричи! И дядя Дэвид сбрасывает вызов, не дав даже попрощаться. Жизнь не стоит на месте, так почему жизнь Кортни должна замереть в одной точке? Почему ей так гадко от того, что она может пойти и развлечься? Хоть на мгновение отпустить злость и навязчивую мысль о Художнике? Забыть о лежащих на столе газетах, о бесчисленном количестве статей в интернете, о своих попытках разнюхать о деле Художника побольше. О Брэдли Мэйсоне и Джейке Болдере. Хотя бы пару дней тишины она может себе позволить. Ей жизненно необходимо отвлечься, пока она сама себя не свела с ума. — Уже уходите, доктор Роудс? Из раздумий Кортни выдергивает звонкий голос Элайзы. Она поднимает глаза и встречается взглядом с доктором Роудсом: он смотрит прямо на нее, не обращая внимания на Элайзу, и улыбается. Длинные волосы распущены, и в их тени отчетливо выделяются высокие скулы и едва заметные, но все-таки темнеющие под глазами синяки. Сколько часов в неделю он работает? И успевает ли спать хотя бы по пять-шесть часов в сутки? Что-то подсказывает, что вряд ли. — Мисс Эванс хотела с вами поговорить. — Да, я вижу, — хмыкает он и шагает прямиком к Кортни. От прежней смелости остается лишь бледная тень, и Кортни скованно улыбается, разглядывая блестящие запонки на манжетах рубашки доктора Роудса. Он постоянно так одевается, — в светлые рубашки с высоким воротником, всегда наглухо застегнутые, и строгие костюмы — и оттого выглядит старше своих лет. — Двух сеансов в неделю вам уже мало, мисс Эванс? — Не обращая внимания на пристальный взгляд Элайзы, доктор Роудс садится рядом и кладет на свободное место небольшой кожаный портфель. Впервые она замечает, что он носит перчатки. Рядом с ним Кортни, в своих джинсах, футболке и наброшенном поверх пиджаке, смотрится просто смешно. — Вполне достаточно. — Она улыбается, но голос ее звучит тихо и неуверенно. — Я не по этому вопросу, доктор Роудс. И вообще, зовите меня лучше просто Кортни, а то я не в своей тарелке себя чувствую. И когда он ухмыляется, хочется провалиться сквозь землю. Зачем она все это затеяла? Выглядит наверняка полной дурой, наивной к тому же. Но отступать уже некуда. Если не доктор Роудс, кто знает, когда и кто еще сможет вытащить ее из этой поганой ямы. — Ладно, если не хотите, можете и «мисс Эванс» оставить. — Кортни достает из кармана билеты, и руки ее едва заметно дрожат. — Мне тут досталась пара билетов на «Гамлета» в «Орфее». На следующих выходных. И я подумала, что если кто в моем окружении постановкой и заинтересуется, так это вы. На фойе опускается тишина, и на мгновение Кортни кажется, будто тишина эта искусственная. Не слышно ни уличного гомона из-за дверей, ни гула компьютера за стойкой администратора, ни ритмичного позвякивания лифта. Только ее непозволительно шумное дыхание. Улыбка доктора Роудса — обычно мягкая и понимающая — выглядит опасной. Он окидывает Кортни взглядом с ног до головы, будто оценивая, и по коже бегут мурашки. Возможно, впервые за эти два месяца доктор Роудс смотрит на нее не как на пациентку. Может, он только сейчас задумался, что она вообще-то женщина, и они с ним почти ровесники. Пусть он согласится. Хотя бы на дружеский поход в театр, иначе впору на стенку лезть. Или снова ходить вокруг домов подозреваемых. — И часто ты приглашаешь врачей в «Орфей», Кортни? — вскидывает брови доктор Роудс. Больше не улыбается — ухмыляется, и ухмылка на удивление хорошо сочетается с его образом. — Честно говоря, в первый раз. До этого я как-то не задумывалась даже. — Чудесно. — Он забирает у Кортни один из билетов, не спрашивая разрешения, и будто невзначай проводит пальцами по тыльной стороне ее ладони. Перчатки у него атласные. — Тогда до встречи в следующее воскресенье, Кортни. А во вторник я жду на прием мисс Эванс. Нам еще многое нужно обсудить. — Обязательно. Увидимся, доктор Роудс. — Лоуренс. — Он склоняется к ней и смахивает с ее плеча несуществующую пылинку, прежде чем продолжить на несколько тонов тише: — И не забудь, что приличные девушки на выход носят платья, Кортни. С ответом она не находится. Так и сидит на диване, удивленно глядя доктору вслед. — Видимо, вам повезло, мисс Эванс, — улыбается Элайза, и ее голос наконец приводит Кортни в чувство. — А вот это уже не ваше дело, Элайза, — говорит она холодно. Терпеть не может, когда посторонние лезут в ее жизнь, особенно в личную. — Всего доброго. Когда Кортни Эванс выходит на улицу, Лоуренса Роудса уже нигде не видно, и она выдыхает с облегчением. Сейчас она не сумела бы и двух слов связать, останься он ждать ее где-нибудь у входа в медицинский центр. К счастью, до вторника еще полно времени, а до следующего воскресенья и подавно. И она потратит его с пользой.