Послевкусие забвения

По потолку даже не бегали тени — настолько глубокой была ночь. Рассеянный свет с улицы частично освещал комнату, тихое шуршание пробивалось сквозь приоткрытое окно и разбавляло гнетущую тишину. Дневная жара отходила на задний план, и прохлада прокрадывалась в небольшое помещение, медленно лилась по полу. Всё вокруг покрыла тьма, что вскоре должна была уступить своё место солнечным лучам. Но пока что город спал, тихо посапывая под носом у немногочисленных бодрствующих людей. Район, где проживал Бомгю, всегда отличался тишиной по ночам и отсутствием оживлённости в середине дня: школьники и взрослые уезжали по утрам по своим делам, а вечером возвращались домой, чтобы отдохнуть. Если нужно было развлечься, они ехали в центр Сеула, трясясь в общественном транспорте и наблюдая, как по широким улицам немного в стороне от их места проживания мчатся машины. Бомгю перевернулся на спину, положив руки поверх тонкого одеяла и уставившись на серый потолок. Через секунду он изогнулся на постели так, чтобы взглянуть на электронные часы, стоящие на его столе. 02:14 ночи, воскресенье. Парень со вздохом сел, откинул одеяло и одним пальцем поправил чёлку. Снова бессонница. Сколько бы времени он не провёл, лёжа в кровати и стараясь ни о чём не думать, поймать сон за хвост было всё также сложно. Он убегал, прятался за шторами, ускользал в последний момент, когда все мысли уходили из головы, а веки наливались свинцом. Врачи предупреждали, что побочные эффекты некоторых таблеток будут крутиться вокруг бессонницы, но не могли ничего изменить. Бомгю поднялся с кровати. Ступни коснулись прохладного пола, он передёрнулся, но всё-таки дошёл до своего стола. Одно движение — и комнату залил тусклый свет настольной лампы, сразу отразившийся от зеркала и скакнувший на потолок. Бомгю прищурился, одной рукой потёр глаза, что ещё не привыкли к освещению, и опёрся другой о спинку стула. Всё тело ломило, хотя ушибы и синяки уже начинали исчезать. Когда свет больше не казался чем-то чуждым, парень наткнулся взглядом на свой телефон, лежащий на краю. За те несколько часов, что он пытался заснуть, он не напомнил о себе ни разу. Да и что могло произойти, чтобы на него пришло сообщение? Даже информационное. Бомгю взял его в руку, включил, увидел время и выключил, положив на то же место. Во всём доме было тихо, все его обитатели спали, как и было положено. Старшеклассник выпрямился и в который раз огляделся по сторонам. Ему нужно было чем-то занять себя, чтобы не сидеть в полутьме и не размышлять слишком много. На глаза попалась угловая полка с книгами, с которой за эту неделю пребывания дома он познакомился очень поверхностно. Хотя «полкой» назвать её можно было с трудом, учитывая сколько она занимала места, и из скольких мелких полочек она состояла. Скорее, это был полноценный книжный шкаф без дверц. Парень подошёл к ней и снял первую книгу. Насколько он помнил, большая часть работ на ней представляла из себя зарубежную классику, потому что корейской литературой он увлекался только в младшей школе. В его руках оказался «Портрет Дориана Грея». Он перевернул её, чтобы шёпотом прочитать описание: — «Главный герой романа, красавец Дориан, — фигура двойственная, неоднозначная. Тонкий эстет и романтик становится безжалостным преступником. Попытка сохранить свою необычайную красоту и молодость оборачивается провалом. Вместо героя стареет его портрет — но это не может продолжаться вечно, и смерть Дориана расставляет всё по своим местам»… — Бомгю замолчал, рассматривая обложку и хмурясь. — Что-то в этом есть знакомое… А кто написал?.. Оскар Уайльд. Такое ощущение, что я уже читал что-то подобное. Парень покрутил книгу в своих руках, после чего поставил на место. Следующей работой, которую он достал, стал «Тысячеликий герой» Кэмпбелла Джозефа, тоже навевающий воспоминания, но уже более ясные. Сюжет описывал путешествия героя и изменения, которые с ним происходят в это время, раскрывая глаза многим любителям литературы на схожесть художественных произведений между собой. Бомгю по-доброму усмехнулся, припоминая, как рассказывал маме о своих впечатлениях после того, как прочитал её. Да, это было всего где-то четыре года назад — тогда он с упоением открывал для себя всё новые и новые работы, покоряющие его разум. Задвинув «Героя» между «Портретом» и книгой, которую он собирался достать следующей, Бомгю внезапно зацепился взглядом за тонкий корешок без названия. Аккуратно оставив книги и проследив, чтобы ни одна из них не упала, он потянул его на себя и вытащил что-то похожее на личный дневник с протянутой через него ленточной закладкой. Бомгю раскрыл его на заложенной страничке. Ровными полосками посередине листа лежали где-то перечёркнутые, а где-то подчёркнутые чёрные строки, складываясь в небольшое стихотворение. Оно не делилось на строфы, и не было озаглавлено: как будто бы не было какой-то чёткой идеи, а были только слова, из которых кто-то когда-то сотворил маленькое лирическое произведение. Парень прочитал его полностью, и понял, что чего-то не хватает в самом конце. Хотя описывался ночной пейзаж, на который лирический герой смотрел сквозь окно своей спальни, последние строки ощущались покинутыми, голыми из-за того, что автор забыл приписать несколько последних предложений. Он открыл «дневник» на первой странице, пробежал глазами по ней, но так и не нашёл имя владельца. Тогда парень пролистал всю книжку, и тут обратил внимание на то, что иероглифы, которыми был исписан последний листок, очень напоминают его почерк Внезапно Бомгю захлопнул книжку и посмотрел на шторы, потом снова на книжку и выкрикнул: — Это я написал?! — он вновь открыл её, пальцем провёл по словам и вскинул брови. — Это мой почерк… Это точно он. Но я не помню, чтобы я писал стихи… Или помню? Под каждым стихотворением было аккуратно выведено число. Единственным не датированным предстало последнее, и парень мог только догадываться, когда оно было записано в книжку без названия. Мысли в голове парня закружились вокруг знакомого чувства, забившегося в угол в виде клубка из замыленных картинок и насквозь пропитавших их эмоций того времени. Они появились в то мгновение, когда взгляд Бомгю упал на число под одним из первых стихотворений: 21 февраля этого года. Примерно за полторы недели до начала учебного семестра, половину которого он пролежал в больнице. Дата, ни о чём особом не говорившая, погрузила его в хаос из коротких и непонятных воспоминаний, которые сменяли друг друга каждую секунду и отказывались останавливаться. Бомгю тщетно пытался разглядеть их получше — ему оставалось только ждать, когда буря успокоится и что-то прояснится. При этом не имея никакой гарантии, что это чем-то поможет ему. Чёрные строки хранили в себе то ли чувства, то ли образы, знакомые Бомгю, но держали их при себе, как будто опасаясь, что их помнут и выкинут вон. Парень закрыл книжку, опустив голову и закрыв глаза. Что он помнит о ней? Изначально Бомгю хранил её в ящике стола вместе с ручкой, которой записывал в неё свои размышления, а ещё с несколькими фотографиями. — Фотографии… — он вскинул голову и обернулся к столу. — Что это были за фотографии?.. Книжка лежала на своём месте, копила стихотворения, пока однажды парень не поссорился с отцом… и не переместил её на полку к остальным книгам. С тех пор Бомгю доставал её только для того, чтобы записать новые стихи, но больше не перечитывая старые. В тот день он отрёкся от них, и тем не менее продолжил писать. — Не понимаю… Что тогда произошло?.. Хана тоже говорила о какой-то ссоре… Парень взъерошил волосы, опуская руку с «дневником» вниз. Сначала Бомгю подумал, что найдёт что-то интересное на книжной полке, то, что напомнит ему об его увлечениях, про которые он забыл в больнице. Но план оказался перевыполнен: он нашёл свои собственные стихи, почему-то записанные не в заметки на телефоне, а на ненадёжную бумагу, которую можно было с лёгкостью обнаружить в комнате и от которой с такой же лёгкостью можно было избавиться. Вместе с листами, заполненными рифмами, Бомгю отыскал и частички своих воспоминаний. Даже не так — он нашёл осколки, вонзившиеся в его сердце ещё тогда и заболевшие сейчас от того, что он неосторожно прикоснулся к ним и потревожил раны. Все эмоции смешались с хаотичными мыслями, что кружились в его голове в феврале–марте этого года. Эти эмоции каким-то образом вырвались на свободу и обрушились на него словно снег посреди жаркого лета. Бомгю не мог вспомнить прошлое, но мог почувствовать, как в груди заболело, а в горле пересохло. Парень ещё не разузнал всей правды, и поэтому не мог понять, отчего его сердце страдает и тихо стонет, прося не напоминать о тех временах. Свободной рукой он стиснул ткань футболки на груди, тяжело вздохнул и покрутил головой из стороны в сторону. — Что же произошло? — прошептал Бомгю. Парень сглотнул, поморгал, прогоняя наваждение, и положил книгу на стол, взглянув на время. 02:57, воскресенье. На горизонте сознания всплыли какие-то новые факты, а силы рассматривать их укатились прочь. В висок ударила тупая боль, Бомгю помассировал его и, схватив со стола полупрозрачную коробку с таблетками, вышел из комнаты. На рабочем столе он всегда мог найти всё самое необходимое: телефон, учебники, ручки и лекарства, прописанные добрыми врачами из больницы. Парень тихо открыл дверь, так же тихо её закрыл и стал спускаться по тёмной лестнице на первый этаж. Аккуратно перешагивая со ступеньки на ступеньку, Бомгю смотрел себе под ноги, пока не достиг подножия и не зажёг освещение. Слева от лестницы открывался арочный вход в кухню-столовую, достаточно большую, чтобы вместить в себя пару десятков людей. Повернув же направо, можно было оказаться в небольшой гостиной, а пройдя через неё, в спальне родителей Бомгю. Таким образом, дом состоял из пяти комнат и нескольких уборных, две из которых находились на втором этаже. Парень отправился на кухню, по пути ударив рукой по выключателю на стене и включив встроенные в потолок споты. Он успел налить воды в стакан и закинуть таблетки в рот, когда в комнате появился ещё один человек. Женщина в бежевом халате встала рядом с обеденным столом: — Бомгю-а, что делаешь? Парень обернулся к ней, запрокинул голову, проглатывая лекарства, и улыбнулся: — Да так. А ты чего не спишь? — Услышала, как ты кричишь, и проснулась. В последнее время у меня очень неспокойный сон, — она присела на стул, сложив руки на груди. Это была мать Бомгю, женщина среднего возраста, которая продолжала изо дня в день трудится в компании. На её лице уже появились морщины, и взгляд потускнел, а под глазами поселились синяки, которые каждое утро напоминали ей о бессонных ночах, когда её сын находился в больнице далеко от дома. Госпожа Чхве поплотнее запахнула свой халат и проследила за тем, как Бомгю подходит к ней с полупрозрачной продолговатой коробкой в руках и садится на стул рядом. Она смотрела только на этот контейнер. Всего несколько месяцев назад в поле её зрения подобное никогда не появлялось, но теперь каждый день ей приходилось проверять, был ли он наполнен необходимыми таблетками. Некоторые последствия падения сына с лестницы всё также требовали медикаментозного лечения, так что Бомгю покинул больницу, но больница не покинула Бомгю. С одной стороны, она должна была радоваться тому, что её сын вернулся домой практически полностью выздоровевшим. С другой стороны, она никак не могла принять тот факт, что у него диагностировали амнезию, да к тому же его здоровье ещё не восстановилось полностью. — Когда ты пойдёшь в больницу в следующий раз? — подняла она взгляд к глазам сына. — Вроде бы через неделю… числа двадцать четвёртого, — парень откинулся на спинку стула. — А что? — Хочу узнать, что скажет врач о твоём состоянии. Бомгю скорчил гримасу: — А я вот совсем не хочу туда идти. Никаких хороших воспоминаний об этом месте у меня не осталось. — Кстати, что насчёт твоей памяти? — подобралась женщина. Она положила свою руку поверх ладони Бомгю, что была на столе. — Ты что-нибудь вспомнил? — Да не особо. Последний сеанс с психологом прошёл как-то сумбурно. Было такое ощущение, что она куда-то торопится и хочет побыстрее от меня отвязаться, — Бомгю слегка облизнулся. — Короче говоря, ничего нового я не вспомнил. И в конце она только сказала, что мне стоит ещё раз поговорить с моими знакомыми из школы. — Ты поговорил? — Да, и мне это тоже ничего не дало. Но… ты знаешь что-нибудь о стихах, которые я писал? — повернулся он к матери. — Стихи? Нет, я ни разу об этом не слышала, — госпожа Чхве покачала головой. — Ты писал стихи? Бомгю смотрел прямо в глаза матери. Тёмно-карие, с падающей на них тенью от ресниц, уставшие и искренние. Однако где-то в их глубине затерялось непонятное для него выражение, неразрывно связанное с грустью и сожалением, и оно проникало в голос, который немного дрожал, когда она говорила о Бомгю или вещах, его касающихся. Особенно это было заметно, когда она разговаривала с посторонними. Парень уже сбился со счёта, сколько раз пытался выяснить что-то о своём прошлом, но она либо не помнила, либо не знала об этом. — Похоже, — вежливо улыбнулся он. Госпожа Чхве сжала ладонь сына в своей руке: — Прости, что не могу ни о чём рассказать. За последние пару лет мы стали меньше общаться, так что я мало о чём знаю. — Да, я знаю. Ты уже говорила об этом, мам, и я тебя не виню. Бомгю вытянул руку из-под ладони матери и положил ей на плечо, слегка сжав ткань мягкого халата. Он наклонил голову к плечу, сохраняя на лице широкую улыбку. В ответ на губах госпожи Чхве заиграла нежность. — Знаешь, а ведь неудивительно, что ты взялся за стихи. Ты всегда так любил читать, что постоянно новые книги просил, а я всё гадала, когда твоя страсть сойдёт на нет, — госпожа Чхве слегка рассмеялась. — Твои вкусы не менялись, и я как-то подумала, что ты выберешь какой-нибудь литературный факультет, когда закончишь школу. И по гуманитарным предметам у тебя результаты получше, чем по технологическим. — Кроме математики и английского… — прошептал парень. — Да, кроме них. По математике у тебя всё хорошо, а вот с иностранным языком ты что-то не дружишь. Почему так? — Потому что он не особо интересный? И вообще, зачем говорить о моих слабых сторонах? Лучше скажи, в чём я хорош, — Бомгю вытянул губы. — Во многом, — она положила руку на голову сыну и погладила его по волосам. — Ты всегда был умным ребёнком, лучшим учеником в классе, которым мы с отцом очень гордимся. Нам очень жаль, что тебе пришлось забыть часть своей жизни. И мы, я уверена, даже не представляем, как тяжело тебе с этим жить. — Тяжело пытаться узнать хоть что-то о себе, когда никто ничего не говорит, а так — нормально. Сойдёт. Женщина снова рассмеялась, когда услышала, как Бомгю говорит себе под нос. Она осторожно расплетала его волосы, которые спутались, пока он вертелся на своей кровати в попытках заснуть. Свет падал на них рассеянными лучами, не дотягиваясь до дальних углов комнаты и частично погружая её в полумрак. Госпожа Чхве огляделась, после чего снова повернулась к сыну: — Ты не включил все лампочки, потому что не хотел нас будить? — А? Вообще-то я думал, что все уже давно спят, поэтому ты появилась на кухне очень неожиданно. — Значит, нам лучше идти спать. Давай договорим днём? Парень кивнул, выпрямился и поправил свою чёлку, которая успела съехать набок. Госпожа Чхве снова сложила руки на груди, пока вставала из-за стола и поправляла ворот своего халата. Её сын последовал её примеру, и так они и вышли из кухни вместе, разойдясь в коридоре. — Спокойной ночи, Бомгю-а! — Спокойной, мам! Женщина ушла в гостиную, а парень поднялся по лестнице на второй этаж. Когда он открывал дверь комнаты, заметил еле слышимый звук захлопывающейся двери снизу. Лампочка на столе всё ещё горела, распуская в разные стороны тёплые лучи света и освещая чёрную книжку с ленточной закладкой, открывшей Бомгю неожиданную часть его жизни. В ней он записывал свои мысли, а потом никому и никогда не рассказывал о том, что где-то в его комнате находится «дневник» с небольшими, но ценными для него самого произведениями искусства. Парень взял книжку в руки, пробежал глазами по непримечательной обложке, при этом оставаясь погружённым в размышления. С этими стихотворениями точно было что-то связано, но что — знал только он сам. Парень вздохнул и убрал её в ящик стола, к ещё не до конца изученным предметам из его прошлого. Свет лампочки потух, пошёл четвёртый час ночи. Диалог так и не состоялся. Точнее, разговор между матерью и сыном потерял свою изначальную цель, и фокус внимания был перемещён на подготовку к выпускным экзаменам. Бомгю тогда же заметил, как Хана ушла из комнаты к себе наверх, а мать сочувственно проследила за ней взглядом. Он мог понять сестру, так что в понедельник утром шёл по дорожке к главному зданию школы, размышляя о том, как бы не умереть от количества информации, которую он должен был осилить к концу учебного года. Мимо него проходили старшеклассники обоих полов, смеясь и обсуждая грядущий день, следующую за ним неделю, подходящий к своему концу месяц и наступающие летние каникулы. Пока Бомгю смотрел под ноги, несколько старшеклассников пробежали почти по ним и толкнули его в спину. Второй удар, от которого парня развернуло на девяносто градусов, пришёлся в правое плечо. Он вскинул голову и наткнулся на прищуренный взгляд знакомого парня. — Шин Инсу, — сквозь зубы прошептал Бомгю. Одноклассник прошёл мимо него, держа руки в карманах и криво ухмыляясь. Он остановился всего на мгновение, чтобы крикнуть: — Здарова, ебанат, — и продолжить свой путь. Бомгю смотрел ему в спину, пока друзья Шин Инсу, смеясь, переглядывались между собой и бежали вперёд в класс или на спортивную площадку, где иногда прогуливали уроки. Кроме нескольких человек, на Бомгю никто не обратил внимания, и никто не решился спросить у него, что произошло. Большинство предпочло остаться в стороне, чтобы не нарваться на большие проблемы. Так они поступали каждый раз, когда кто-то подвергался унижениям, а словесным или телесным — было неважно. Парень осознал этот факт ещё на прошлой неделе, так как прочувствовал на своей шкуре, что значит быть «любимчиком» хулиганов: никто не придёт тебе на помощь, даже если ты будешь умирать, потому что иначе достанется и смелому спасателю. Но после злых глаз Шин Инсу взгляд старшеклассника зацепился за серый рюкзак старосты его класса. Он ещё не исчерпал всех попыток поговорить с ним. Может быть, ему хватит времени перед первым уроком, чтобы разговорить его. Бомгю сорвался с места и трусцой побежал за удаляющимся старостой, прокручивая в голове свои вопросы. Он зашёл в школу, переодел ботинки, забросил сменку в шкафчик, взял из него нужные учебники и, не найдя взглядом старосту, быстрым шагом направился на третий этаж, где проходили их уроки. Уже там он чуть не столкнулся с учеником из параллели, извинился и наконец сбавил скорость. Ради чего он так быстро бежал? Староста мог так и не ответить на его вопросы, а просто отмахнуться и уйти по каким-нибудь делам в учительскую. Бомгю остановился и запустил руку в волосы, почёсывая голову. Чего ради он так старается поговорить с ним? — Уйди с дороги! Его оттолкнули. Бомгю развернулся к обидчику и почти застонал. Перед ним стоял Шин Инсу. — Как же ты меня заебал… — протянул парень. Хулиган вскинул брови: — Что ты сказал? А ну-ка повтори, — он развернулся к нему всем телом, смотря в его глаза и не моргая. Подбородок Шин Инсу медленно приподнялся, из-за чего взгляд стал ещё более зловещим. Бомгю облизнулся, задевая маленькие ранки на губах, оставшиеся от его привычки кусать их. — Может быть, ты уже прекратишь создавать мне проблемы? Поигрался недельку — и хватит!.. Одноклассник парня не стал ждать продолжение его речи, а просто схватил его за грудки и прижал к стенке. Бомгю сразу же вскинул руки, поймав Шин Инсу за рукава рубашки. Он ударился затылком, прищурился и оскалился, когда увидел перед собой чёрные глаза своего одноклассника. За ворот рубашки его держали крепко, сминая края до побелевших костяшек на руках, но и парень не собирался давать слабину. Он дёрнул за рукава: — Что, так сложно? — Ты, маленький ублюдок, — сквозь зубы проворчал Шин Инсу, — За выходные окончательно ёбнулся? Какого хуя ты так осмелел, а?! Старшеклассник приподнял Бомгю, протащив по стене вверх и частично перекрыв ему доступ к кислороду. Волосы парня запутались между его головой и гладкой вертикальной поверхностью, сердце в груди застучало быстрее, он встал на цыпочки, стараясь сохранить опору под своими ногами. Шин Инсу был выше него всего на несколько сантиметров, но силы поднять Бомгю над собой у него было предостаточно. За спиной хулигана уже собралась толпа из учеников школы. Они с замешательством наблюдали за разыгравшейся сценой: девушки переглядывались со своими подругами, прикрывая рты руками, парни шептались между собой, с недовольными лицами следя за действиями двух выпускников. С самого утра два человека набросились друг на друга и тем самым развеяли в прах сонливое настроение старшей школы. Её ученикам уже приходилось видеть драки между старшеклассниками, но что-то привлекло их внимание сильнее обычной передряги. Это было имя на жилетке жертвы — Чхве Бомгю. Когда второгодка заметил, как Шин Инсу разозлился на своего одноклассника, он побежал за своими друзьями на второй этаж и привёл целую компанию. Бомгю даже не смотрел в их сторону, но некоторые её члены неотрывно смотрели на него. Его губы искривились в болезненной и раздражённой улыбке, взгляд тёмно-карих глаз окрасился в чёрный, непроницаемый для случайных зевак и любопытных младших. — Слушай меня, щенок, — Шин Инсу выплюнул слова, — Ты сейчас же извиняешься и просишь меня тебя простить, а я великодушно забываю о твоих словах. — Не дождёшься, — голос Бомгю прозвучал хрипло, но слишком самоуверенно. — У тебя нет никаких причин, чтобы унижать меня, а у меня — чтобы извиняться перед тобой… Хулиган усмехнулся и откинул старшеклассника в сторону, отчего тот с грохотом рухнул на пол, в последний момент оперевшись на руки. Бомгю уставился на плитку, закашлялся и краем глаза заметил чёрные ботинки Шин Инсу. Ну вот, он снова попал к нему в руки, хотя планировал избегать его до того момента, пока не восстановится. Парень чувствовал биение своего сердца уже где-то ближе к горлу и ощущал, как старые раны начинают ныть. Скоро ему понадобятся новые пластыри и ещё больше мази. Шин Инсу пнул его, потом ещё раз и ещё, после чего наклонился и, схватив его за шиворот, прошептал почти в самое ухо: — Ты должен ползать в моих ногах, и раз не хочешь по-хорошему, то будет, блять, по-плохому. И в следующее мгновение откинул Бомгю в другую сторону. Парень не успел подняться на ноги, как снова оказался на полу, только теперь он смотрел на белый потолок и ощущал под лопатками жёсткую и холодную плитку, которой были уложены все коридоры в школе. Он закашлялся с новой силой. Дело было в том, что при падении с лестницы у него оказались сломаны несколько рёбер, а лёгкие — ушиблены. Теперь после любой интенсивной физической активности, будь то прогулка или драка, они напоминали о травме: внутри всё сжималось, оставляя без кислорода и заставляя кривиться от этого неприятного чувства. Всё было хорошо, если Бомгю делал пару дыхательных упражнений, но разве хулиган, который жаждет расплаты, позволит ему это сейчас? Шин Инсу вразвалочку подошёл поближе к парню и поставил ногу ему на грудь. Бомгю в тот же момент положил руки на носок его ботинка и прищурился, ловя его взгляд. Снизу вверх, он смотрел на того, кто всем видом хотел показать, что наслаждается происходящим. Шин Инсу упивался беспомощностью своей жертвы. А выпускник, что лежал на спине, хватал ртом воздух, пока ему давили на грудь. И пытался утихомирить мысли, завертевшиеся в голове словно юла. Что ему делать? — Ну, где твои ебучие извинения? А, Чхве Бомгю? Не понял ещё, что со мной шутки плохи? Извинения… Шин Инсу так и не объяснил, почему был так одержим своим одноклассником. Почему ему как хотелось услышать от него простое «прости», а также увидеть его на коленях перед ним, полностью разбитым и сломленным? Противно… Как должно быть противно пресмыкаться перед таким, как он. Как вообще можно потакать его желаниям, прятать голову в песок и позволять так с собой поступать? Кем бы не была жертва, это просто противно. Бомгю стиснул пальцы на ботинке парня, после чего вывернул его ногу так, чтобы тот наконец убрал её с него и оступился, пока пытался восстановить равновесие. — Чего? — выкрикнул Шин Инсу. — Ты ещё и драться удумал? Бомгю приподнялся на локтях, вздохнул полной грудью. Перед глазами забегали точки. — Чем же тебя так жизнь обидела, что ты хочешь услышать от меня извинения? — он говорил почти безэмоционально, хотя в его голосе ещё оставалась решительность. Бомгю приходилось делать паузы между словами. — Раз не хочешь объяснять, то не приставай ко мне. Хулиган развернулся к нему. Он размял плечи, и в глубине его глаз уже можно было разглядеть искры, которыми он готов был сжечь не то что бы Бомгю, а всю школу. Тогда же в коридоре воцарилась тишина, какую не услышишь на уроке даже самого строгого учителя. Все присутствующие затаили дыхание, и только несколько из них осмелились прошептать: «Полный пиздец». Ученики со всей школы собрались вокруг двух старшеклассников, и никто не делал ни шага назад в ожидании продолжения. Они не помогали и не одобряли — они наблюдали, потому что им были известны оба выпускника, но по разным причинам. — Не приставать к тебе, кусок дерьма? Только вякни что-нибудь ещё, и родная мама тебя не узнает! — Пошёл нахуй… Шин Инсу в мгновение ока сократил расстояние между ними и со всей силы врезал Бомгю в челюсть. От такого удара парень отвернулся в сторону, ощутив, как хрустнули кости в шее. Щека вмиг зажглась красным, жжение распространилось и на губы, и на скулу. Шин Инсу схватил его за подбородок и сжал так, что губы Бомгю вытянулись в трубочку. Хулиган скалил зубы, его аккуратная причёска растрепалась, точно также как и у его жертвы, которая даже не пыталась усмехнуться или вырваться. Он отпустил его и снова ударил кулаком по лицу, потом с другой стороны, и продолжил добивать, когда у Бомгю закончились силы держаться в более-менее вертикальном положении. В тот момент, когда он упал обратно на пол, Шин Инсу схватил его за воротник, потянул на себя, посмотрел прямо в его глаза и отпустил обратно, отчего Бомгю ударился затылком об плитку. Боль мгновенно пронеслась по всей голове, перекрывая все остальные болезненные ощущения в разных областях тела. Бомгю дёрнул щекой, поднимая правую руку к виску. Горели обе стороны лица, шея, горло, в котором уже пересохло, грудь и живот, куда попал Инсу, когда пинал его. Рука подрагивала, но парень не мог этого заметить из-за плёнки, покрывшей его глаза. Он видел только перекошенное злобой лицо одноклассника, который не собирался останавливаться. Сердце бешено билось, но не только от гнева, но и от комка из других чувств, которые внезапно появились внутри. Помимо злобы и обиды, в нём затерялось отчаяние, знакомое Бомгю по временам в больнице. — Эй, Бомгю, чего это ты раскис? — Шин Инсу схватил парня за чёлку, отчего тот оскалился. — Раз такой смелый, то вставай и дерись! Дерись, блять! Всё ещё придерживая парня за волосы, он сжал ладонь в кулак, разжал и снова сжал, показывая, что он уже готов преподать ему урок. Его костяшки сильно побелели, и рука совсем не дрожала. Бомгю ничего не ответил. Его снова ударили в челюсть. В глазах потемнело. Внезапно от стен коридора отразился мужской голос нового участника потасовки: — Что здесь происходит? Шин Инсу, ты что творишь?! Парень отпустил свою жертву из рук, раздражённо вздохнув. Помимо голоса можно было разобрать и звук быстрых шагов, который только приближался к двум дерущимся выпускникам. Бомгю, прерывисто дыша, повернул голову в их сторону, но увидел только ботинки многочисленных учеников, которые до сих пор наблюдали за сценой на третьем этаже школы. В это время Шин Инсу встал во весь рост, кинул взгляд на потревожившего их парня и беспрепятственно ушёл. Все наблюдатели расступились перед ним. Рядом с Бомгю упал рюкзак. На нём болтался небольшой брелок, который ударился об пол и слегка зазвенел. На серебряном карабине держалось изображение в виде ёжика, что распушил свои иголки во все стороны, как будто бы собираясь защищаться, но при этом мило улыбаясь. Кончик каждой толстой иголки блестел на солнце, привлекая внимание людей. А вместе с ёжиком висела ещё и длинная ленточка с какими-то словами, которые Бомгю так и не смог разобрать. Он попытался разглядеть что-нибудь ещё, однако всё вокруг погрузилось в полумрак. На краю сознания всплыло понимание того, что он уже где-то видел этот красивый брелок. Бомгю захотелось прошептать имя того, кому он принадлежал, но он не смог. Он потерял сознание.