Послевкусие забвения

Подходя к дому, парень уже ощущал, как его накрывают плохое предчувствие и тоскливость. Он издалека увидел крышу своего дома. С каждым шагом расстояние до неё сокращалось, а в груди оседала тревога. Никогда раньше он не возвращался домой с мыслью о том, что там его ждут в не очень хорошем расположении духа. Бомгю заскочил в прихожую, снял обувь и прошёл на кухню через небольшой тамбур. Он не снимал рюкзак, который висел на плече, не заглядывал в другие комнаты. Хана написала о том, что вся семья собралась в столовой, где должна была в скором времени отужинать, но из неё не доносилось ни звука. Почти гробовая тишина заполнила собой пустоту: большой дом как будто пустовал, хотя кое-где из ламп лился тёплый свет. Даже запах еды ощущался чем-то посторонним. Бомгю увидел Хану с матерью сразу же, как оказался в арочном проходе кухни. Они сидели за столом, переглядываясь между собой или кидая взгляды в одну и ту же сторону. Парень повернулся туда: на диване расположился отец, перед ним на низком столике лежала папка для документов нежного оранжевого цвета. — Оппа! — подала голос сестра парня. Он повернулся к ней и приподнял подбородок в немом вопросе. В этот же момент к нему обернулась госпожа Чхве, сидящая спиной ко входу. — Бомгю… — Хорошо добрался? — продолжала девушка, специально не смотря в сторону отца. — Неплохо… А что происходит? — повернулся он к господину Чхве. Мужчина, возраст которого уже перешёл черту среднего, глубоко вздохнул и остановил взгляд своих непрозрачных чёрных глаз на сыне. Парень не сделал ни единого шага внутрь кухни, предпочитая оставаться на месте и неподвижно ожидать объяснений. Его отец ещё не снял своего рабочего пиджака, он оставил часы на левой руке, на его лице чётко выделялись скулы и морщинка между бровями. Он переплёл пальцы между собой, положив руки себе на колени, о которые таким образом опирался. — Бомгю, чем ты занимаешься в школе? — Учусь. Господин Чхве раздражённо выдохнул, выпятив нижнюю челюсть и отвернувшись. Как у него это получалось, не знала даже госпожа Чхве. — Учишься, значит… И всё? — Что ты имеешь в виду? Хана кинула обеспокоенный взгляд на брата, а после вернула его к отцу. — Хватит стоять в дверях. Подойди уже. Бомгю повиновался, поглядывая на свою мать, которая скрестила руки на груди, имея такой вид, как будто она проработала на солнце весь день. Он встал напротив отца на расстоянии двух метров, снял рюкзак и сбросил его рядом со столиком. Господин Чхве кивнул на папку: — Возьми это. Выпускник мимолётно нахмурился: он не смог поймать взгляд отца, смотрящего на свои руки и перебирающего пальцы между собой. Парень поднял папку, раскрыл её и вытянул оттуда альбомный лист, весь покрытый словами. Его внимание привлекла цветная эмблема на углу страницы: она сильно напоминала ему название той больницы, в которой он лечился после кататравмы. Посередине красовалась надпись «Результаты комплексного обследования (планового)», а в качестве обследуемого стояло имя самого Бомгю. Он пробежался глазами по бумаге, а потом поднял их к лицу отца, который наконец-то встретился с ним взглядом. — Объясни, почему в этом отчёте я нашёл сведения о кровоподтёках и ушибах, которые почти зажили. Госпожа Чхве встрепенулась, широко раскрыв глаза, а Хана глубоко вздохнула. Она посмотрела на мать с саркастичным выражением на лице. — В этом нет ничего особенного. Я просто повздорил со своим одноклассником. — Да так, что тебя избили до потери сознания? В ответ на жёсткие слова господина Чхве его жена повернулась к сыну: — Что это значит, Бомгю-я? — она уже не могла усидеть на месте, приподнимаясь на стуле. — Тебя побили? Ты потерял сознание? Почему мне не сказал? — Да, почему мы об этом не знаем? «Почему вы об этом узнали?» — хотел сказать Бомгю вслед за своими родителями, но вовремя остановился. Он вернул взгляд к бумаге, что держал в руках. Парень проходил обследование в понедельник, то есть не прошло и двух суток, как результаты стали известны. Врачи осмотрели его от головы до пяток, проверили каждый сантиметр его тела, записали обо всех странностях, что увидели. Особенное внимание уделили его памяти и прогрессу, который должен был сопровождать лечение его амнезии. Бомгю перевернул страничку, и тут же одна фраза полностью завладела его вниманием: «По результатам обследования можно сделать вывод, что последние травмы пациент получил вследствие драки, из-за которой ухудшилось его общее состояние». — Бомгю! Отвечай на вопрос! — господин Чхве внезапно разорвал полотно тишины. Парень поднял взгляд: — Я подумал, что это неважно. Драка — это обычное дело в нашей школе. — С каких пор ты стал так думать? — процедил господин Чхве. — Ты — отличник, как ты можешь попадать в передряги? — Это простое недопонимание… Мы так-то и не дрались… — Результаты говорят об обратном. Тебя побили, у тебя остались синяки, ушибы на костях, твои лёгкие перевернулись с ног на голову. Бомгю откашлялся: — Такое бывает. Наша стычка продолжалась минуту, но одноклассник прикладывал много сил, чтобы побить меня. Его прервала мать, на которую обернулся парень, тогда как отец остался неподвижен. — Почему? Что ты сделал, что он избил тебя? — Ничего. Он так и не сказал мне, но учитель всё уладил. — Бомгю ни с кем не дрался — это правда, — вставила своё слово Хана. Они с братом переглянулись. — Тот парень всех задирает, вот и брату досталось. — Тебя не спрашивали, — отрезал господин Чхве. — Почему тебя избили? Бомгю снова повернул голову к отцу: — Хана уже сказала. Тому парню и мотивы не нужны, чтобы на ком-то срываться. Я просто попал ему под руку. — А вот твои учителя говорят об обратном. Сестра с братом в один голос воскликнули: — Что? — Мне сказали, что ты сам нарвался. Это не так? — Нет… — покачал головой парень. Господин Чхве выпрямился, поджимая губы. Его зрачки наполовину скрылись за веками, опущенными на глаза так, что взгляд приобретал скрытую насмешку, в которой затерялась злость. Он был почти непроницаем, но от этого не менее выразителен. Госпожа Чхве опустила одну руку на поверхность стола и взглянула на Хану, которая с широко раскрытыми глазами взирала на отца и брата. Их разделяло свободное пространство, воздух внутри которого начинал трещать от напряжения. — Ты ведь мне врёшь, Бомгю, — без эмоций продолжил господин Чхве. — Вы сталкивались и раньше. В последний раз это произошло всего неделю назад. Тогда же ты и потерял сознание, верно? — Тебе так учитель сказал? — Обращайся ко мне с уважением. Бомгю в недоумении открыл рот, слово рыбка. — Говори со мной на «вы». — Дорогой… — протянула госпожа Чхве. Он даже не обратил на неё внимания. — Я правильно говорю? Бомгю наконец выдавил из себя ответ: — Да, отец. Что вы от меня хотите? Господин Чхве по слогам проговорил: — Объясни, почему вы подрались. — Потому что он постоянно меня задевает. Я не выдержал и оскорбил его, а он набросился на меня. Вот и всё. — Оскорбил? — Просто обозвал. — Зачем? — Потому что он врезался в меня, — всплеснул руками Бомгю. — Он ни во что меня не ставит, и мне это уже надоело. Я пытался мириться с этим на протяжении целой недели, но он не отставал, сколько я не просил. В конце концов, ему стало всё равно даже на банальные правила приличия… Нет, ему изначально было наплевать на них. Я не выдержал и высказал ему это в лицо. Тон парня ушёл вверх, он начал задыхаться, пока объяснял. В противовес ему, господин Чхве сохранял показное спокойствие, от которого веяло холодом. — И всё? — Да. — И ты даже не пытался выяснить, почему он так враждебно к тебе настроен? — Я пытался, но он мне ничего не говорит! Бомгю произнёс последнее слово и внезапно замолчал, потому что заметил прищуренный взгляд отца. Краем глаза он видел, как мать и Хана переглядываются: одна с жалостью и растерянностью, другая — с обеспокоенностью и негодованием. Сестра одними губами что-то сказала матери, когда дотронулась до её руки. В ответ та просто покачала головой, и девушка разочарована отвернулась. Тогда же она увидела, как Бомгю опускает руку с папкой, пока в его глазах начинают разгораться искры. Или это было просто отражением взгляда отца? Парень спрятал эмоции подальше и вдохнул побольше воздуха в лёгкие. — Я хотел узнать, почему со мной так плохо обращается Шин Инсу, но он ничего не сказал, как будто его лишили речи. Как и вы. Господин Чхве скривился: — Что ты сказал? — Я постоянно задавал вам вопросы, но вы молчали. И вы, отец, и мама. Вы поступали также, как и мой одноклассник, только вот он обычный школьный хулиган, а вы — моя семья… — Молчи! — прикрикнул господин Чхве. — Не говори о том, о чём не знаешь! — Вот именно. Я не знаю… — Учитель сказал, что ты слишком сильно интересуешься какой-то историей из школы. Чем ты занимаешься в школе, если мне говорят о подобном? Ты разве там не учишься? — Я пытаюсь выяснить, что было со мной три месяца назад! — Бомгю сделал порывистый шаг вперёд, сжимая в руке нежно-оранжевую бумагу. — Это может дать ответ и на то, почему Шин Инсу так на меня взъелся! — Ты только что сказал, что ему не нужны причины. Ты что, врёшь нам? Парень в недоумении моргнул: — Вру? Я? С чего вы взяли? — Ты молчишь о побоях, молчишь о своих — как ты сказал? — попытках выяснить, что было с тобой три месяца назад, молчишь обо всём! Господин Чхве встал с дивана, отчего оказался почти на одном уровне со своим сыном. Он спрятал руки за спиной, сцепив их в замок, широко расставил ноги и остановил свой взгляд на глазах Бомгю. Последний проследил за ним, ни на шаг не отступая назад. Их разделял прозрачный низкий столик, над которым напряжение натянулось до предела: оно как будто было готово вот-вот взорваться и осыпать головы присутствующих горячим пеплом. За происходящим всё также наблюдали госпожа Чхве и Хана, но они соблюдали тишину и старались не делать лишних движений, подбирая подходящий момент, чтобы наконец вставить слово и предотвратить ссору. Хана встала со своего стула, её схватили за руку и остановили. Бомгю прерывисто вздохнул. В его груди вместо тревоги появилась ненависть: она внезапно выкинула страх прочь и взяла в свои колючие пальцы сердце. Парень не понимал, откуда в нём подобное, но не пытался с этим разобраться: сейчас он смотрел на своего отца и размышлял над ответом. — Я молчу только о том, что знать вам не обязательно… — осторожно проговорил он. — Мы твои родители — мы должны знать обо всём, — процедил господин Чхве, повторяя интонацию Бомгю, но с большей долей раздражения. — А я не должен знать о себе всё?! Почему я узнаю о чём-то семейном от других людей? — Что ты узнал? — морщинка между бровями мужчина стала ещё глубже. — Мы были в ссоре, когда я потерял память. По крайней мере, за месяц до этого… — О какой ссоре идёт речь? — Вы мне скажите! О какой ссоре может знать мой друг, но молчать мои родители? — Мы хотели как лучше, — подала голос госпожа Чхве. Бомгю повернулся к ней с приоткрытым ртом и с влагой на глазах. Хана наблюдала, как в их глубине мелькают какие-то мысли, сверкая в тёплом свете ламп. Она тоже обернулась к матери, но только в тот момент, когда та тихо произнесла: — Зачем тебе знать о небольшой ссоре? Недопонимания временны, и мы не думали, что ты будешь хотеть знать о таком. — Не знали? — выдохнула девушка. Она в растерянности усмехнулась. — Небольшая ссора? Я всё думала, что вы расскажете ему, когда посчитаете нужным… а вы просто решили скрыть это? — О чём ты говоришь? — голос Бомгю прозвучал почти безэмоционально. Он переводил взгляд с сестры на мать, тогда как отец рассерженно смотрел на дочь, избегающую того, чтобы увидеть в его чёрных глазах, все эмоции, поглотившие мужчину. — «Как лучше»? — повторила девушка, будто пробуя слова на вкус. — Вы думаете, будет лучше, если мой брат будет находиться в постоянных сомнениях, да? Вы говорили, что психотерапия ему поможет, что таблетки вернут ему память, и я надеялась, что он всё вспомнит самостоятельно. Я думала, что вы размышляете точно также… Я сильно ошибалась… — Хана взглянула матери в глаза. — Ты ведь его ни во что не ставишь. Говорила, что поможешь ему всем, чем сможешь, когда Бомгю попал в больницу. А в результате? Он терпит неудачу за неудачей, а вам плевать! Вам важно только то, чтобы он был идеальном мальчиком, который приносит в дом отличные оценки и радует родителей своей праведностью! — Замолчи, Хана! — крикнул господин Чхве. — Нет! — повернулась она к нему. Больше она не боялась, хотя её руки и дрожали. — Я долго терпела это. Он просит о помощи, я помогаю ему, но никакого прогресса. Я думала, что он сам вспомнит, и тогда мы поговорим… Но… он не вспомнит сам. По щеке Ханы покатилась слеза. Она моментально вытерла её, но не успела поймать следующую. Глаза девушки бегали по окружающим предметам, опускались на пол, поднимались к лицам родственников. Её голос теперь дрожал: — Как вы можете поступать так, как будто ничего не произошло? Вам совсем наплевать на сына, раз вы так поступаете с ним? Вам совсем его не жалко? — Хана-я, ну что ты? — госпожа Чхве положила свою ладонь на голову девушки, начала гладить её, но Хана одним движением сбросила руку. — Мы заботимся о Бомгю… Девушка хотела крикнуть, выплеснуть эмоции, которые нахлынули на неё словно цунами, но получилось только прерывисто выдавить из себя: — Прекращайте этот цирк! — и всхлипнуть. Хана глубоко вздохнула, провела руками по лицу и на мгновение закрыла глаза. Всё это время Бомгю наблюдал за тем, как его сестра превращается из всегда уверенной девушки в человека, который всеми силами пытается совладать с чувствами. Он не мог знать, о чём она думала и о чём переживала, но не мог не обращать внимание на то, насколько всё это было неожиданно и странно. Память подсказывала, что раньше он никогда не видел её настолько разбитой. Глаза Бомгю заблестели от накопившейся влаги, в горле пересохло. Парень бросил папку на столик и, кинув взгляд на отца, быстро подошёл к Хане. — Хана? — он положил руку ей на плечо. Девушка подняла взгляд к его глазам и тут же отвернулась. — Что вы тут устроили? — всё ещё на повышенных тонах сказал господин Чхве. Никто ему не ответил: девушка взяла руку брата в свою и быстрым шагом отправилась вон из кухни. Парень без сопротивления последовал за ней, не задумываясь о том, что все свои вещи он оставлял в столовой в компании его родителей. Мужчина смотрел вслед своим детям и продолжал о чём-то говорить, ругать их и окликать, пока они не поднялись по лестнице на второй этаж. Госпожа Чхве в это время в растерянности глядела на своего мужа и потирала руки, не в силах прекратить. Эти люди находились в растерянности, но каждый по-своему её показывал. Бомгю и Хану это не волновало. Девушка сначала подошла к своей двери, но потом резко развернулась и открыла дверь брата. Они оказались в тёмной комнате, включили свет и остановились в центре. Хана выдохнула, но не повернулась к брату, тогда как парень сел на свою кровать и уставился в пол. Бомгю опёрся руками о край постели, склонив голову на грудь. Внутри него полыхал пожар, который опалял все внутренности и разгорался сильнее с каждым разом, когда на ум приходили слова его отца. Он оттянул галстук. Хана и Бомгю оставались в тишине до тех пор, пока она не начала давить на них как многотонная плита, вынуждая искать способы избавиться от неё. Смутно они слышали, как на первом этаже ругается отец, обращали глаза к двери, и всё равно сидели в комнате.

***

В палату к Бомгю родственники приходили несколько раз в неделю, однако родители появлялись реже, чем сестра. У всех троих было немало дел, каждый день они проводили в заботах: рабочих или учебных. В это время парень проходил курс лечения и ломал голову над тем, как он попал в больницу месяц назад. Ему сказали, что произошёл несчастный случай. Но как? Бомгю привезли в больницу с черепно-мозговой травмой, после которой он потерял добрую часть своих воспоминаний. Парень лежал на кровати, одетый в больничную одежду, и смотрел в белый потолок. Рука, которую он держал поверх одеяла, болела на сгибе локтя от того, что ему постоянно ставили капельницы. Их обилие сначала удивляло Бомгю, но со временем он смирился, и теперь просто терпел. Весь день рядом с ним издавал пикающие звуки аппарат сердцебиения, постоянно нарушая тишину и возвращая парня из мира грёз в реальность. Именно он сменил аппарат жизнеобеспечения, с которым он пробыл в больнице первые две недели. Уже с того времени каждый день к нему заходили врачи и спрашивали о его состоянии. Свои ответы он выучил наизусть. Парень закрыл глаза и глубоко вздохнул, но лёгкие пронзила боль, и он был вынужден задержать дыхание, чтобы не дать ей свести его с ума. Она поползла вниз, задела внутренние органы, живот и раны, оставшиеся от операции. Бомгю как будто вжался в кровать, стараясь не шевелиться. Неприятные ощущения, как от ножа, проходящего по коже изнутри, захватили всё внимание парня, отвлекая от всех мыслей, что не так давно крутились в голове. Изо дня в день он продолжал размышлять о своём прошлом, но не мог ничего вспомнить. Бомгю знал о том, как проводил последние пару лет, только со слов родителей и Ханы, отчего всё сказанное казалось фальшивым. Он не мог вспомнить вещей, рассказанных ему, так что смотрел на свою жизнь от лица других людей, которые могли в чём-то ошибаться, а о чём-то и вовсе не иметь понятия. На протяжении уже долгого времени это была его единственная забота. Менялись только числа — всё оставалось прежним: и больничная палата, и посещения родственников, и врачи, что только улыбались и проводили лечение. Когда боль осталась лишь напоминанием, Бомгю открыл глаза. Снова белоснежный потолок, по которому проплывали размытые тени всякий раз, когда на улице садилось или вставало солнце, шёл дождь или ветер гнал тучи по небу. Ночью он чернел, утром — розовел, а днём — светлел до чистых оттенков. Лишь свет ламп нарушал этот порядок. Парень повернул голову в сторону окна и попытался принять такое положение, чтобы края мягкой подушки не мешали ему ясно видеть. Бомгю потянулся левой рукой за телефоном, лежащим на краю прикроватной тумбочки, но вдруг остановился. Ему на глаза попалось то, о чём он рассуждал в последнее время. Бомгю повернул руку так, чтобы на сгиб локтя падал свет, прикоснулся пальцами правой руки к длинным белым полосам на коже. Какие-то из них на ощупь казались более объёмными, какие-то даже не ощущались. Он заметил их совсем недавно, когда переодевался в новую одежду. На его туловище расположились швы от операций, раны от падения ещё не зажили на некоторых частях тела, но именно эти полосы выделялись из общей картины. Они давно затянулись, оставив напоминание о себе в виде неисцелимых шрамов. Почти вся рука Бомгю была исполосована ими, как листы в тетради. Парень провёл ладонью по коже, ощутив маленькие бугорки, и остановился у самого локтя. Там их было больше всего, они были грубее, хаотичнее. Такие раны оставляют кошки, когда раздражены. Но была ли у Бомгю кошка? Хана ничего ему об этом не говорила. Все вопросы оставались вопросами, хотя изредка ответы доносились до ушей Бомгю. Ответы, от которых не было толку, если они не складываются в картинку со множеством важных деталей. Эти детали потерялись вместе со здоровьем Бомгю у лестницы неподалёку от дома. Парень лежал у подножия некрутых ступеней в луже собственной крови, струйкой вытекающей из-под его головы, когда на грохот из соседнего дома вышел человек. Он же позвонил в скорую и сообщил родителям парня о случившемся. С тех самых пор Бомгю утопал в сомнениях, которые усугублялись головными болями и головокружением. Что стало причиной появления столь странных шрамов на его руке? Когда они появились? Знают ли об этом родители или Хана? Бомгю выдохнул и опустил руки, расслабив плечи. Он сглотнул ком в горле, и в этот же момент услышал, как в его палату открывается дверь. — Привет, оппа! — весело протянула Хана, закрывая за собой дверь. Девушка помахала своему брату, а он в ответ улыбнулся и приподнялся на кровати. — Как школа? — Всё как обычно. А ты что делаешь? — Лежу. Сплю. Думаю. В принципе, ничего нового. Бомгю аккуратно пожал плечами. Хана сняла с плеч рюкзак и кинула его к удобному светло-оранжевому диванчику, стоящему у стены противоположно окну. Она расправила рукава своего школьного пиджака, подошла к койке брата и оперлась об бортик, который находился в ногах у Бомгю: — Значит, ничем не занимаешься? Я, пожалуй, нарушу эту идиллию… — Напугала кота сосиской. Я уже с ума схожу в этой больнице. — Но мы виделись, — девушка сделала вид, что считает, — пару дней назад. Как ты так быстро соскучился по мне? — Я не говорил, что соскучился. — Да, ты прав. Ты просто устал от всей этой ситуации. Бомгю кивнул, но ощутил пронёсшуюся по голове боль. Парень нахмурился. — Что на этот раз тебе рассказать? — Даже не знаю… Может быть, о травмах, которые я мог получить за последние два года? — О травмах?.. — задумчиво повторила Хана. Девушка опустила взгляд в пол, её лицо резко потеряло яркие краски, с которыми она ворвалась в помещение. Хана всё ещё опиралась о бортик, но больше не смотрела в глаза своему брату, который вскинул брови, ожидая ответа. Его синяки оставались с ним, блеск, закрывающий зрачки, потускнел, кожа побелела после перенесённых операций. Лицо осунулось, из выражений, от случая к случаю появляющихся на нём, Хана видела в основном растерянность, боль и тоску, хотя Бомгю часто улыбался своей семье и шутил, не смотря на тяжесть, стискивающую его сердце. Девушка видела своего брата и в более плачевном состоянии. И всё равно каждый раз, заходя в палату, ловила себя на том, что чувствует дрожь в пальцах рук. Иногда дрожал и её голос, пока она пыталась о чём-то рассказать Бомгю. — О травмах, да? — поджала она губы, после чего кивнула и подняла взгляд к парню. — Хорошо. — Такое вообще было? — Не помню. Ты несколько раз приходил домой побитым. — Почему? — Не знаю, — пожала плечами девушка. — Видимо, дрался с кем-то из школы, или по пути домой. Ты никогда на эту тему не распространялся. Руки ты не ломал, ноги тоже, сотрясений не было. Мог несильно пораниться, но как таковых травм у тебя не было. Бомгю смотрел в глаза сестры, когда выдохнул: — Ясно… Знаешь что-нибудь о моих шрамах? — Нет. У тебя есть шрамы? Девушка встрепенулась, осматривая Бомгю с ног до головы: — Где? — На животе. Мне операцию делали. — А, — протянула Хана. — Тогда неинтересно. Я думала, у тебя есть шрамы, о которых я не знаю. — А вот так, — Бомгю поднял руки в неопределённом жесте, то ли вскидывая их вверх, то ли пожимая плечами. — Даже ты о них не знаешь. А о чём ты знаешь? — О том, как тебе уже ищут репетитора, — повторила она интонацию брата. — Репетитора? — Да. Родители решили, что скоро ты начнёшь обучение по школьной программе, которую забыл. — Но… — Врачи сказали, что твой организм функционирует вполне неплохо и предложили начать работу с психологом. — Который должен помочь мне вспомнить? — Да, — кивнула девушка. — А параллельно ты будешь восстанавливать школьные знания. Может быть, так ты и быстрее вернёшься в школу. Бомгю скривился: — И мне придётся снова знакомиться с ней, хотя я уже выпускник? Может быть, я дома посижу до конца года? — Ты не сможешь избежать этой участи, — губы Ханы растянулись в фальшивой улыбке, пока она наклонялась вперёд, поближе к брату. — Ни-ког-да. — Это ты так своего старшего жалеешь? — Бомгю тоже наклонился вперёд, опираясь руками о мягкую постель. Он резко качнул головой в одну сторону, потом в другую, повторил всё с самого начала и вдруг раскрыл рот в немом крике, вскинув одну руку к виску. Девушка слегка рассмеялась, в то время как её брат схватился второй рукой за живот и наигранно жалостливым голосом прошептал: — Ты жестокая сестра, Хана! Девушка сложила руки в молитвенном жесте, не переставая улыбаться и глядеть на Бомгю, который разыгрывал небольшой спектакль прямо перед ней: — Прости, что тебе досталась такая сестра, но… Пора бы смириться. В ответ на слова Ханы парень принял обычную позу, но руку, что держал на голове, не убрал. Он потрогал ей лоб, аккуратно провёл по макушке и только после этого опустил вниз. Его дурашливость сменилась на серьёзность, проступившую сквозь улыбку и медленные движения. Как бы быстро не шло время, ему предстояло ещё долгое лечение, чтобы окончательно избавиться от последствий своей первой тяжёлой травмы. Хана глубоко вздохнула: брат сидел прямо перед ней, разговаривал с ней, но часть его была где-то утеряна, и эту часть он искал в каждом слове, сказанном своей семьёй. Он так жадно хватался за любую информацию, что не хватало времени, чтобы всё объяснить. Родители приходили в палату пару раз в неделю и обещали помочь своему сыну с восстановлением. Они же планировали поставить его на ноги уже через пять недель после падения с лестницы и получения черепно-мозговой травмы средней тяжести. Хана, казалось бы, была готова рассказать обо всём на свете своему старшему брату. Обо всём, кроме вещей, о которых она обещала молчать.

***

Девушка развернулась к Бомгю, огляделась по сторонам, ни на чём не останавливая взгляда, и присела на край кровати к брату. Она хотела положить руку ему на плечо, но в последний момент передумала и попыталась привести своё дыхание в норму, которое сбилось ещё тогда, когда они были на кухне. Бомгю повернулся к ней. Он смотрел на лицо своей сестры и искал в отражениях её глаз ответы на свои вопросы. Так было всегда, и он успел привыкнуть заглядывать в души знакомых, чтобы понять, расскажут ли они что-то о нём или нет. — Ты хотел знать о ссоре, которая произошла у нас в начале года? — дрожащим голосом разрушила тишину Хана. Бомгю кивнул: — Да. Что ты скажешь об этом? — Она действительно была… но не такой ничтожной, как её описали родители. Она была сильной, очень тяжёлой для всех нас. Девушка выдержала паузу, сцепила руки в замок, положив их на бёдра. Она не поднимала взгляда, а только смотрела куда-то сквозь пространство и время, выбирая из множества возможных фактов самые важные. — Я не была в центре конфликта, но даже мне досталось. Тогда… — Хана судорожно вздохнула. — Я не знаю, как начать эту историю. Прости, прости, что не рассказала раньше… Бомгю положил руку ей на плечо и несильно сжал его, подбадривая, хотя уже ощущал тревогу, закравшуюся в сердце. Девушка даже не повернулась к нему. — Ты… только пришёл домой, и вдруг отец налетел на тебя. Он кричал, ругался, постоянно о чём-то спрашивал. Я не видела начала ссоры, но потом вышла из комнаты и подслушала. Отцу прислали фотографии с тобой, где ты… целуешься с парнем. — Что? Взгляд парня застыл. Хватка на плече сестры ослабла, брови Бомгю взлетели вверх, глаза расширились. Он взирал на свою сестру, которая качала головой: — В этом нет ничего плохого… Но… отцу это не понравилось. Он всё продолжал спрашивать тебя о том, кто это, почему вы целовались, что вас связывает, кто прислал ему эту фотографию… Столько вопросов, — Хана мельком взглянула на Бомгю и тут же отвернулась. — Ты почти ничего не говорил. Наверное, тоже был в шоке от произошедшего, но потом ты как будто с цепи сорвался. Ты начал кричать и упрекать отца в том, что он лезет в твою личную жизнь. Ты так и не ответил на его вопросы. — Я… что делал на фотографии? — прошептал парень. — Целовался с парнем. Оппа, ты гей. Именно так ты и сказал тогда. Я не знала, верить ли этому, потому что думала, что ты сказал это назло отцу. Но позже… ты окончательно отстранился от семьи. Мама, отец, я — мы все даже голоса твоего почти не слышали. Ты просто закрывался у себя или уходил куда-то, ел только ночью, когда остальные спали, общался короткими сообщениями в соцсетях… Девушка вытерла слезу, которая скатилась по щеке. Бомгю убрал руку с её плеча и опустил голову на ладони рук, локтями упёрся в колени. Он смотрел прямо перед собой и не мог понять, доверять ли Хане или нет. — Ты говоришь правду? — сдавленно обратился он к сестре. Она ответила таким в таком же тоне: — Да. Это чистая правда. — То есть вы все это время скрывали от меня настолько важную вещь? Зачем? Почему? Голос парня надломился. Его дыхание участилось, сердце забилось с бешеной скоростью, ладони вспотели. Он просто смотрел в никуда, пытался поймать за хвост разбегающиеся мысли, остановить их поток хотя бы на секунду, чтобы осознать только что сказанное. Больше Хана не видела его лица: оно скрылось за запястьями и прядями волос, упавшими на них. Девушка могла лишь чувствовать, как напряглось его тело, видеть, каким неподвижным стал её брат. Она отвернулась: — В марте этого года отец получил сообщение от неизвестного с прикреплённой фотографией. Там ты и какой-то парень из нашей школы целовались в школьном классе. Отец пришёл в ярость… Я никогда его таким не видела: он рвал и метал, готов был сломать всё, что попадалось ему на пути, сорваться на любом члене семьи. Мама ещё не пришла домой, потому что тогда её задержали на работе. И… это было ужасно. Вы поругались настолько сильно, что он запретил тебе выходить из дома лишний раз, даже отобрал телефон… Абсурд… Он больше не давал тебе карманных денег, контролировал твою школьную деятельность… Мама пыталась что-то предпринять, однако… она ничего не добилась. Абсолютно ничего, — голос девушки дрогнул, она сглотнула ком в горле. — И всё. Нашей семьи как будто не стало. Мы все решили, что лучше посидеть в своих комнатах, пока всё не разрешится, но с каждым днём становилось всё хуже. Мы больше не могли наладить контакт: ты ни с кем разговаривал, даже со мной, я избегала диалогов с отцом, отец постоянно контролировал тебя, вспомнил вдруг, что у него есть дочь. Когда же ты потерял память… Бомгю поднял голову и повернулся к сестре. Их глаза встретились, и девушка внезапно почувствовала пустоту внутри себя: настолько ледяным был взгляд парня, настолько болезненным и проницательным. Он, словно стрела, вонзался в самое сердце, пробуждая совесть и стыд. Девушка растерянно отвернулась, сжав руки в кулаки. — Когда ты потерял память, всё вдруг пришло в норму. Ты начал разговаривать с нами, ты был таким дружелюбным, что родители заставили пообещать им, что я ничего не расскажу, — нахмурилась она. Спрятанные в глубине чувства начинали колоть её сердце. — Я думала, что благодаря психокоррекции ты сам вспомнишь о тех событиях, но прошло так много времени, а ты так и не вернул себе воспоминания. Я обещала, что буду молчать об этой ссоре и о твоём каминг-ауте, но я так больше не могу. Я не хочу видеть, как ты страдаешь из-за эгоизма родителей… Хана не сдержала слёз, и они потекли тонкими струйками по её щекам, опустились на губы, подбородок, начали капать на одежду. Она покачала головой, стряхивая всё плохое, что могло быть в её мыслях, но не избавилась от ощущения своей беспомощности. Рядом с ней сидел человек, который беспрекословно доверял ей, дурачился и разговаривал. Они наконец-то были настоящими братом и сестрой, и это должно было закончиться прямо сейчас. — Хочешь сказать, — Бомгю сглотнул слёзы, его губы тряслись от сдерживаемых чувств. — Всё наше общение было построено на лжи? Вы правда скрывали от меня подобное? Правда врали? Я… — он горько усмехнулся и отвернулся. — Думал, что вы просто о чём-то не договариваете, но… намеренно молчать о каминг-ауте… Я гей?.. Что? Он рассмеялся резким смехом, который граничил с плачем. Парень дрожащими руками зачесал волосы назад, схватился за шею сзади и опёрся локтями о свои колени. Его взгляд блуждал по полу, освещённому верхним светом, натыкался на отблески и никак не мог остановиться. Он хотел сказать что-то вдогонку своим предыдущим словам, и всё-таки оставался нем. Сейчас справиться с бушующими внутри переживаниями казалось ему недостижимой целью, и он почти захлёбывался в океане мыслей, внезапно образовавших водоворот, который утаскивал и утаскивал его на дно. — Я знаю, что ты потом попросишь доказательств… — вздохнула Хана. — К сожалению, я не смогу их дать. Я даже не знаю, кто сможет показать тебе те фотографии… — Ты их видела? Девушка повернулась к брату: — Да, всего один раз. Мельком. Отец уже давно от них избавился… — А мама? — У неё их никогда и не было. Мама узнала от отца и тоже сначала не поверила. — Ещё кто-нибудь? — Не думаю, что они ещё у кого-то были, — покачала она головой. Парень не отнимал головы от рук, разговор шёл на приглушённых тонах, взгляды брата и сестры почти не пересекались. Сверху на них давил потолок, по бокам — стены, внутри которых двое людей изо всех сил стремились справиться со своими страхами, злостью и растерянностью. Гнёт то появляющейся, то уползающей в темноту тишины делал своё дело — парень и девушка очень чётко слышали биения своих сердец, голоса личных демонов, смеющихся над их сомнениями. Хана на кончике языка ощущала горький привкус лжи, царившей в этом доме, Бомгю же — пустоты, раскидавшей по разным углам его чувства. Они уже не были целостным клубком — их будто не существовало. Девушка медленно поднялась с кровати и, слегка потрепав брата по плечу, ушла из комнаты. Дверь закрылась за ней с тихим шумом, лишь на мгновение впустив в помещение приглушённые звуки с первого этажа. Бомгю повернулся в сторону двери, глубоко вздохнул и застонал, теряя контроль над своим телом. Голова упала на грудь, руки, опущенные вниз, повисли в воздухе, длинные пряди чёлки окончательно скрыли от него интерьер комнаты. Однако уже в следующую секунду он встал на ноги и начал ходить по комнате взад-вперёд, то потирая пальцами виски, то почёсывая затылок, то поправляя волосы, то закидывая их на макушку. Бомгю повторял одно и то же, шумно выдыхал, постоянно дёргал головой в недоумении, отчего по шее расползалась боль. Про себе напомнила и мигрень, и тошнота, всегда её сопровождающая. Бомгю метался из стороны в сторону. Перед его глазами мелькали слова, лица родственников, новые факты, о которых он только что узнал. Ему нужны были доказательства того, что он услышал, хотя почти всегда верил Хане на слово. И «верил» было ключевым словом в его размышлениях. Внезапно он остановился и посмотрел на выход из комнаты. Парень опустил руки вдоль туловища. Уже на протяжении нескольких месяцев он бегал от одного человека к другому в поисках правды о своём прошлом. Кусочки пазла вели себя крайне капризно: то они складывались в понятную картинку, то были похожи на части от совершенно разных картин. Бомгю крутил их в пальцах, откладывал подальше, снова возвращался к ним, а в результате оказывался у самого старта. Парень быстро очутился по ту стороны своей двери, начал спускаться по лестнице и тут же встретился взглядом со своим отцом, который вышел в коридор. Чему Бомгю мог теперь верить? Кому он мог верить?