Облака из стекловаты

      В душном автобусе было тесно и воняло гнилью и потом. Отвратительное сочетание. Транспорт ехал как улитка, едва не разваливаясь на ходу. Хаск слышал, как скрипела и трещала каждая его деталь. Бармен стоял напротив узкого окна, держась за верхний поручень и глядя в окно, давно пожелтевшее и покрывшееся по краям чем-то зеленым и липким. По стеклу ползала муха, хитро потирая лапки и ожидая, когда ей достанется ужин. Долго ждать не пришлось. Где-то справа от Хаска раздался щелчок камеры — какой-то мудак забыл выключить звук, когда фотографировал под юбкой у пассажирки. Девушка, обернувшись, посмотрела на виновника с такой яростью, что тот, наверное, за одну лишь секунду успел раз сто пожалеть о содеянном. С диким воплем она накинулась на демона, вырывая ему волосы, вгрызаясь зубами в челюсть и отрывая ее вместе с сухожилиями. Муха довольно соскочила с насиженного места и полетела к еще живому теплому телу, усаживаясь на открытые десна. Озверевшую мадам и слабо отбивающегося, покалеченного мужчину в заляпанной кровью и чем-то жирным майке, обтянувшей брюшко, обступила толпа. Кто-то снимал, кто-то просто глядел, задирая голову, кто-то ставил ставки и выкрикивал то «Ну, хуярь его, голову ему размозжи!», то «Вставай давай, блять, ты мужик, покажи этой шлюхе ее место!». Вся пассажирская масса сгустилась около инцидента. Хаск поморщился и сделал шаг назад, подальше от этих страстей, но случайно врезался спиной в низенькую сухую старушку. — Прошу прощения, — отстраненно бросил бармен и продолжил пялиться в окно, однако пытливый взгляд женщины словно прожигал его насквозь. — В тебе чего-то не хватает, — задумчиво бормотала старуха сиплым голосом. Хаск взглянул на нее сверху вниз: серая безжизненная кожа, черные глаза, острые акульи зубы. Это был каннибал. Стало слегка не по себе — людоеды всегда напрягали Хаска. — Вы меня с кем-то перепутали, — невозмутимо ответил он, а сам неосознанно потянулся рукой к груди. Там, где только-только начало регенерироваться сердце, на самом деле не слишком необходимое для жизни грешника. Главный орган в человеческом теле? Да бросьте. Сердце нужно не для того, чтобы поддерживать чье-то существование, а для того, чтобы жить. После остановки этого кровяного насоса мозг продолжает работать какое-то время. Значит, именно его можно назвать главным, если мыслить примитивно. Сердце отвечает за чувства. Оно болит и сжимается, бьется о рёбра, как птица в клетке, взволнованно подпрыгивает и замирает, реагируя на мир. В аду оно не нужно. В аду можно и без него.       Хаск перестал чувствовать, наверное, еще при жизни. Умер заранее. Как не умереть, когда Земля на глазах превращается в демоническое пекло? Люди убивают людей: военных, гражданских, чужих, своих, детей, стариков, сверстников, родственников, любимых, незнакомцев, товарищей. Держат, пытают, снимают на камеру, смеются, заставляют пить бензин, а потом поджигают. А за что? За идею? За территории? Колонизацию? Какой бы ни была причина, она не оправдывает всей той жестокости, что порождает война.       Хаск понял это рано, еще до эмиграции и Вьетнама. Время на Родине было тяжелое, из детства он мог вспомнить только жуткую крестьянскую бедность и вечно уставшую мать. Отец пропал на гражданке в первый же год войны в 1917. А потом, едва Хаску стукнуло десять, его продали. Мать желала для него лучшего, ведь в стране происходил настоящий хаос, а за границей на службе у бежавшего дворянина хотя бы будет гарантия какой-никакой безопасности. Так она думала. Хаска перепродавали, часто проигрывали, меняли на других рабочих и даже на еду. Сначала он жил в Польше в каком-то сарайчике вместе с курами, ночевал прямо так, на сене, ел почти то же, что и птицы. Сарайчик был пристроен к небольшому частному дому, где жила родня дворянина. Хаск помогал по хозяйству, выполнял любые поручения господ, но через полгода война нагрянула и туда. Словно дракон, она выкуривала огненным дыханием людей из своих убежищ и сжирала без разбора. Дела резко сошли на нет. За неимением средств владелец Хаска продал его какому-то богатому человеку с британским акцентом на корабле. Так он попал в капиталистическую джорджовскую Великобританию, а оттуда — в США. Один из владельцев Хаска оказался предпринимателем, открывшим собственную фабрику. К тому времени мальчик успел сменить уже многих хозяев, научился воровать прямо под носом, обводить вокруг пальца и выходить сухим из воды, но характер брал своё — Хаск ненавидел подчиняться. Предприниматель внимательно посмотрел на сердитое, пыльное лицо юноши и сказал: — Ты, должно быть, жаждешь свободы. Все, что тебе для этого нужно уже у тебя есть, — и он кивнул на чужие мозолистые ладони, — Но так просто отпустить я тебя не смогу. Отработай свою стоимость и тогда сможешь уйти.       Хаскер усмехнулся, с вызовом глядя в глаза господина. Он не был предпринимателем, но и не был глупцом. Всем известно, что в бизнесе нужно уметь рисковать. Любить рисковать. Зачем стоять за станком еще несколько лет, если можно поступить хитрее. Хаск выудил из кармана старого комбинезона потрепанную, сальную колоду и начал тасовать в руках карты, с деланым почтением предлагая: — Сэр, я всего лишь несчастный, ничего не смыслящий сирота, но я бы мог попытаться выиграть себя у вас. Сэр, я очень хорошо играю в карты. Уступите мне партейку?       Мужчина с интересом взглянул на карты. Нахальство юноши его забавляло и приятно удивляло. В этот же вечер Хаск получил власть над самим собой.

***

      Хаск сошел на остановке, находящейся в десяти минутах от офиса знаменитой троицы «V». Это был огромный небоскреб, с трудом умещающий в себе сразу несколько индустрий: телевидение, социальные сети и порно. И Хаску нужно было на верхние этажи. Он никогда раньше здесь не был и предпочел бы вовсе не появляться, но разочаровывать Чарли не хотелось. К тому же, куда ему девать этот несчастный, остывший завтрак?       На охранном посту Хаска остановил здоровый двухметровый демон с акульей головой. — Я от Чарли… То есть, от Шарлотты Морнингстар, — поправил себя бармен. На тупой рыбьей морде и мускул не дрогнул. — А мне поебать, меня не предупреждали, — грубо выплюнул охранник. Шерсть на загривке начала подниматься от злости, но нельзя было терять самообладание. — Передай тогда это Энджелу Дасту, — Хаск поставил на стол перед демоном контейнер с бутылкой. Наверняка кот выглядел как чья-то мамаша, переживающая за рацион сыночка. Охранник уставился на передачки с непроницаемым выражением лица и снова взглянул на посетителя. — Ты меня за тупого держишь? Подсыпал туда что-то, урод? На выход.       Акулоголовый указал своей здоровой рукой в сторону двери, другой одним резким движением сметая со столешницы еду. Хаск ощетинился, глубоко в его груди зародился гортанный рык. Он бы бросился на уебка, уже оголяя когти, но его внимание привлек монитор компьютера за контрольно-пропускным пунктом. Там транслировались изображения с камер наблюдения по всему офису. Множество цветных окошек передавали маленьких человечков: вот крошечная Вельвет ссорится с какой-то моделью, вот Вокс сидит в своём кресле за просмотром очередного шоу. В одной из комнат Хаск заметил знакомое лицо. Энджел находился в каком-то старом помещении с отвратительным ремонтом. Кафельная плитка везде и всюду была покрыта паутиной трещин, серые стены осыпались на пол штукатуркой, а с потолка свисали провода. Лишь одна единственная лампа по центру тускло освещала небольшое пространство. У Энджела были связаны руки за спиной, он стоял на коленях, склонившись над ржавой ванной, полной воды. Его крепко удерживал за волосы на затылке мускулистый демон с красной кожей и рогатым бычьим черепом вместо лица. Недалеко в раскладном кресле всем своим долговязым телом раскинулся Валентино, скаля улыбку и закуривая тонкую сигару, вокруг него столпились световики с зонтами и софт-боксами, операторы с камерами на штативе, звуковики и гримеры. Все внимательно следили за действием. Бык вдруг что-то спросил у Энджела, брызжа слюной, но тот не успел и рта открыть, как его голову окунули в воду. Другой рукой актер сорвал с паука белье, впился пальцами в его талию и начал ритмично насаживать на мерзкий толстый член. Энджел все еще находился под водой, пузырьков, всплывающих на поверхность становилось все меньше. Он брыкался и вырывался, дергал руками, пытался пнуть ногой, но бык за это только встряхивал чужую голову, больно ударяя лбом о шероховатое дно ванны. И продолжал трахать.       Хаск обомлел, не имея сил отвести взгляд от монитора. Он словно прирос к полу, а глаза намертво зацепились за единственную картину. Это был Энджел. Тот, с кем он, Хаск, недавно распевал посреди улицы и валил ублюдочных мафиози. И сейчас он умирал. Очнувшись, бармен, не слыша себя, прорычал: — Да что ж они делают, суки…       Он рванул вперед, а когда Акула преградил ему дорогу, хватая за плечи, Хаск врезал ему куда достал — по яйцам. Охранник заорал, хватаясь за драгоценное место и сваливаясь на колени. Бармен бежал так быстро, как только мог, поворачивая по коридорам наугад и превозмогая раздирающую боль внутри. Нашел лифт — еле успел запрыгнуть в закрывающиеся двери. Обернулся на пассажиров и громко, задыхаясь, спросил: — На каком этаже студия Валентино? — На сто тридцать шестом, — раздался низкий голос, искаженный легкими помехами, — Шавка Аластора.       Хаск поднял голову, встречаясь взглядом с осклабившимся Воксом. Тот убрал руки за спину, экран на месте лица рябил цветными полосами. — Ты здесь за тем шлюховатым паучком, я прав?

***

      Хаск выходит из лифта на сто тридцать шестом этаже. На стенах холла по обеим сторонам висят телевизоры, около дверей располагаются коричневые диванчики, рядом с ними — стеклянные столики с вазочками леденцов. Бармен идет вдоль комнат с разными номерами и подписями. Студия номер сорок шесть, сорок семь, сорок восемь, видеоцех, гримерная, комната отдыха, студия номер сорок девять… — Здесь, — Вокс позади со спокойной улыбкой останавливается, кладет руки Хаску на плечи и надавливет на них, намекая гостю присесть на диван. Тот зло стряхивает чужие кисти, с ненавистью и презрением оборачиваясь на оверлорда. Вокс усмехается, и телевизор напротив Хаска включается, демонстрируя изображение. Энджел. Это снова он, в той же убогой ванной. Но теперь бармен слышит все, что происходит внутри благодаря динамикам. Бык вытаскивает голову Даста из-под воды, позволяя ему судорожно глотать воздух и отхаркивать жидкость. Острый слух Хаска улавливает точно такой же звук из глубины холла. Энджел где-то здесь, за одной из дверей. Хаск бросается дергать ручки, пытается выбивать металл ногами, прислушивается, откуда идет голос. Вслед за котом включаются телевизоры, не оставляя его без зрелища, а сзади раздается раскатистый хохот Вокса. Хаск испуганно вздрагивает, когда над головой вновь загорается очередной экран. — Ну, теперь ты скажешь, где находится сейф? — в самое ухо вкрадчиво шепчет актер Энджелу. — Прошу… — измученно хрипит паук, содрогаясь всем телом, — Хватит… Из другого угла ванной слышится расслабленный тон Валентино, отражаясь эхом от сырых стен: — Не по сценарию, детка. Ты же не хочешь начинать сначала?       Тишину разрезает звонкое цоканье каблуков о кафель. Сутенер неспешно приближается к месту съемки, берет лицо Энджела за щеки когтистой рукой и поворачивает к себе, крутя и критично рассматривая. Затем небрежно отпускает и поворачивается к быку. — Знаешь, разговор с жертвой мог бы стать эффективнее.       Валентино погружает ладонь в ванну, хватается за цепочку пробки и дергает ее, позволяя воде уходить. Затем он щелкает пальцами и в кадре незамедлительно проявляются два амбала, держа в руках большой котел. Из него клубами валит обжигающий пар. Демоны выливают содержимое в ванну, а Энджел, как можно дальше стараясь от них отползти, начинает лихорадочно умолять: — Нет, нет, не надо, вы этого не сделаете, пожалуйста, не делайте этого, я не хочу, Валентино, я не хочу!       Но Валентино не слышит. Амбалы уходят, на волосах снова появляется крепкая хватка, и Энджела силком тащат на место. — Не надо! Мне страшно! Мне страшно!       Хаск в ужасе смотрит на экран. Нет, он не допустит. Он успеет, блять, он успеет! Бармен издает звук, похожий на рев и начинает быстрее метаться от одной двери к другой. Смех с помехами, так похожий на другой, более знакомый, ударяет в спину.       Энджел бьётся в истерике, начинает истошно кричать, царапает алые руки, пинается. Он уже рыдает в голос, захлебываясь воздухом и слезами: — По-ожалуйста-а…       В холле каждый шорох отдается от зеркальных стен и утраивается. Хаск путается, мечется, кажется, он уже рядом, уже совсем близко. Где, где, где? Голос Энджела повсюду, из каждого ебаного номера, из каждого телевизора. Вокс смеется. Хаск задыхается в панике.       Весь этаж гремит страшным, душераздирающим воплем. Хаску едва не закладывает уши. Но он нашел. Бармен начинает бить руками дверь, толкать ее плечом, ногами и кричит так, что даже не сразу понимает, что это его голос. Отчаянный. Дикий. Энджела больше не слышно, только гул в ушах. Наконец, Хаск выбивает дверь и находит взглядом паука. Тот недвижно повис на ванне все еще с опущенной в воду головой. Воздух пахнет вареным мясом. Хаск падает перед Энджелом на колени и аккуратно достает его из ванны. Он зажмуривается до разноцветных кругов перед глазами. Бармен оборачивается на съемочную команду. Валентино возвышается над ним, удовлетворенно докуривая сигару. — Можешь забирать. На сегодня у него все.