под красной вывеской

Неглубокие лужи наполнялись ртутью. Избавляться от бензиновых и дизельных двигателей внутреннего сгорания никто не торопился, поэтому приходилось терпеть грязный снег. Но недолго. Пройдет неделя, и абсолютно ничего не останется, как на выжженном поле, а пока что приходилось вязнуть в оставшихся ошметках. Последние недели Саске смог бы расписать по часам, до последней минуты. В семь утра он просыпался на новеньком диване, достаточно длинном и широком, чтобы вытянуться во весь рост, и еще останется пространство для одной или двух подушек, а руки можно было раскинуть, точнее руку. В семь пятнадцать душ, в полвосьмого он жарил глазунью для Сарады, а себе заваривал кофе, но каждый раз забывал и залпом выпивал, как только возвращался домой. Холодный и противный, но он все равно зачем-то пил. Это являлось частью ритуала или же рутины. В восемь он отвозил ее в школу, а сам ехал на работу. Дома он теперь принципиально не оставался, если в этом не было крайней необходимости. Как, например, на той неделе, Сакура к нему подошла с сопливым носом и опухшими глазами, похожими на слипшиеся сливы. Фиолетовые. Она очень тихо и взволнованно попросила его починить туалетный столик, в теперь одной ей принадлежащей комнате. Столик, к слову, она же и сломала, со всей дурости опрокинула, а он ведь хлипкий. Сразу развалился. Учиха не был мастером на все руки, но худо-бедно починил, закрепив ножку шурупами и сверху намазав клей. Зачем-то. На пальцах остались красные пятна и припухлости. Клейкая субстанция пролилась еще и на него, но он не захотел тратить свое драгоценное время, чтобы отмыться в раковине, поддев и оторвав все ногтями. Отчасти вина лежала на Сакуре, на ее жалостливом выражении лица и надтреснутом голосе. У них раньше бывали подобные ссоры, и раньше он также грозился ей разводом, но никогда до этого не доходило. Одумывался, — прыскала Харуно и чмокала в щеку. Но сейчас все по-другому. Это заметила Сакура, бродив по слишком громадному для нее одной дому в фиалковой пижаме со слониками. Это заметил Саске. Он впервые был так счастлив за всю свою жизнь и пытался всеми силами продлить это чувство, забывая о других. Возвращаясь ко времени. В восемь сорок он сидел, теперь в своем личном кабинете, с горшком драцены на подоконнике, полкой серых папок на полках, легким ноутбуком на столе и абсолютно белыми стенами. Ничего лишнего, никого лишнего, если не считать улыбчивого парнишку, захватившего все его мысли. С того дня их первой игры прошло ровно сорок шесть дней. Он никогда бы не подумал, что будет как цифры на календаре знать даты, потому что с каких-то недавних пор это оказалось его предназначением. И абсолютно никому не надо обводить тот или иной день маркером. Он сам прокричит, какая сегодня дата. Самому было от этого противно, но поделать с собой ничего не мог. И хоть ты бейся об стену, переключай свое внимание на что угодно, смотри самые интересные фильмы, висящие в самых верхушках всех списков или на плакатах крохотных кинотеатров, читай блокбастеры, считай кучерявых барашков, прыгающих через заборы, затаивай дыхание, пока не станет физически больно, а внутри все не сожмется. Что угодно. Он все равно будет постоянно представлять светловолосого тайтэнда в дырявых кедах и его оборванные на полуслове рассказы. Нелинейные. Постоянно переключающиеся, как картинки в стареньком мультике. Тот рассказывал ему о школе, о сложившейся, как и в любом учебном заведении небольшого городка, иерархии. Спортсмены, принесшие старшей школе не одну золотую медаль и не один золотой или, на худой конец, серебряный кубок, — были, бесспорно очень важны. Запасные же никого не интересовали. Вместе со спортсменами расположились главные красотки в обтягивающих юбочках и розовым, очень жирным блеском на пухлых губах, а заключает их тройку богатенькие сыночки и дочурки, разъезжающие на крутом железе, с не одной тысячью на картах, практически безлимитных. На втором, самом многочисленном — те, кто как-то связаны с поднявшимися на первое место, успевающие подбирать крохи чужого внимания и вовремя выкрикнуть: «Я ее знаю. В начальной мы были лучшими подругами! Ее мама готовит отличный сливовый пирог, а отец знает толк в кантри». Те, у кого братья и сестры были непоследними людьми, и они следовательно под эгидой. Совсем неприкосновенные. Мало кому пришло бы в голову найти врага в лице королевы бала, способной натравить на тебя даже директора школы. Или же чем-то обидеть брата «Черепа». Выпускника, выбившего дурь из всех ему неугодных, начиная с их района и заканчивая окраинами. Дальше не совсем прыщавые ботаники, заслужившие уважение своими прекрасными эссе, за которые они что-то да получали. (Десять баксов тоже деньги). Те, кому просто «пофиг». И им, как ни странно, на самом деле на все это «пофиг», но все-равно на них обращают внимание. Они кажутся недоступными, интересными своим пренебрежением и взаправдашней надменностью. Те, кто просто в команде номинально, как Наруто. Он себя к таким и относил. И наконец-то те, кого никто не макал в унитаз и не вытирал ими полы. В их стаканы не плевали, не целились в волосы трубочкой с безвкусной, пережеванной жвачкой, а к одежде не приклеивали бумажки с обидными словами, грозящими довести до нервного срыва, петли на шее, и долгих истерик. В душевой их не закрывали, под зад не давали, на страничке «фейсбука» или «инстаграма» было достаточно друзей и подписчиков, на грязных стенах уборных не писали «уебище», «педик», «рыжая из одиннадцатого всем дает за бесплатно». Можно сказать, они были счастливчиками, что не сказать о тех, кто варился в самой нише. С грязными патлами, обшарпанными фургончиками вместо домов или же просто какими-то особенностями. Не обязательно уродством или бескрайней тупостью, каким-то кривым зубом, выросшим над другим, или седым волосом, появившимся еще в тринадцать лет. Можно было просто пройти мимо не того человека, посмотреть на кого-то чересчур пристально или же ему так только показалось, а ты просто пытался высмотреть, что за его спиной, что он перекрыл какую-то книгу по истории своим широким плечом. Еще мог подружиться сперва с теми, с кем не следует — с отбросом. А потом стараться доказать всем и вся, что перепутал. А лучше бы не надо, послал на все четыре стороны, сказал, что пофиг, и попал бы во вторую лигу, к тем, кому совершенно без разницы. Главное правило: не показывать свою слабость, что тебе не все равно, что ты не робот и у тебя, как и у любого другого живого существа, имеются чувства. Не должны быть. Обидчикам понравится. Узумаки в тот вечер признался, что не уверен, куда бы отнес Саске. «К первой или второй. Я думаю, ты был бы в первой, но ведешь себя так, будто из второй…» Саске эти его бессмысленные рассуждения не нравились, но он об этом не сказал. Еще Наруто поведал о своих маленьких мечтах — играть в университете. А для этого переехать в другой штат, где и выбор учебных заведений больше, и подработку будет несложно найти. Получить грант, потому что в их семье деньги особо не водились. Бегать по одному полю с профессионалами. О семье почти ничего не узнал — только то, что живет с теткой и дядей, но тот редко появляется. Тетка очень любит наставить тумаков или не очень ласково высказываться о всем, что кажется ей хоть малость выбивающимся из того, что ей привычно. Не ходишь в церковь — сгоришь в аду, девчонка носит одни брюки — лезби, не поддерживаешь республиканцев — идиот, и с тобой она не подружится. — Я до сих пор прячу серьгу по приходе домой, — посмеиваясь, тараторил Наруто, пытаясь успеть до того, как они заедут на парковку магазина. Под ней все ходят, слишком властная, но иногда, если не сходила с ума, то бывала и справедливой. А с дядькой все просто. Любит выпивку и баб. Последнее, что понял Саске, Наруто жил в красном доме через улицу от его. И каждый день, выглядывая из окна, Саске представлял, как стены красного кирпича расходятся, побелка осыпается, куски арматуры разъезжаются в стороны и он видит Наруто. Видит, как он ест, спит, моется. А потом представлял другое. Поле и Наруто. Но не его, пересекающего зеленого гиганта с растущей на спине травой, раздавленного низким небом, а Наруто на нем. Его обжигающее, гибкое тело на бедрах и приглушенные смешки. «Я выиграл!» — гудел Узумаки, «Я проиграл», — вторил Учиха. Без пятнадцати пять он забирал Сараду с ее кружков, отвозил домой, игнорировал впалые щеки Сакуры и встречался с Наруто. Они возвращались на площадку и бегали, пока мышцы не сводило судорогами, пока, чтобы отдышаться, не приходилось останавливаться на больший отрезок времени, чем они играли. Через один-два месяца игра, и будут отборочные. Учиха помогал Наруто к ним готовиться. Как рассказывал Узумаки, их тренировки уже успели дать плоды. Тренер заметил изменения в его скорости, технике, а главное — уверенности. Наруто больше не шугался ни противников, ни их крепких плеч с здоровыми руками, хватающими все на своем пути, как липучки. Ни сокомандников — тех, кто в основе. Он перестал бездумно верить, что они какие-то всемогущие, видящие будущее, знающие и насмехающиеся над всеми его слабостями. Обычные люди, такие же, как он. А если на территорию поля захаживал кто-то из школы — флиртующие чирлидерши или же парни из других команд — по баскетболу, или же плаванию — больше не терялся. И понимал, что нет ничего страшного, если он вдруг оступится. Страха оконфузиться как не бывало. Упадет — встанет. Не забьет мяч — сделает это позже или в другой раз. Начались изменения. Старик из Вашингтон хвалил, и тайтенд перестал смущаться; щеки краснели, а лоб покрывался испариной лишь в одном случае — он пробежал лучше всех и сейчас глотал воздух. Кроме площадки они, разумеется, появлялись и в других местах. К примеру, в закусочных. Бургерные, кафетерии с пончиками… Но только не в той, куда Саске в первый раз привел Сакуру. Это для него было очень принципиально, сидеть, где угодно, но только не там, где она сидела, ела и дышала, смеялась или же плакала. Исключением оставалась Форд. Но все-таки Форд Учиха считал лишь своей собственностью. Неприкосновенной. За короткое время Саске уже знал все привычки Наруто. Если он пачкался кетчупом, то никогда не вытирался салфеткой, оттягивал кофту и размазывал все по подбородку. Красный соус — обычно очень острый, моментально засыхал и почти сливался с загорелой кожей, которую стягивало, и он позже по-смешному морщился, напоминая неуклюжую животинку. На той неделе они взяли еду с собой, припарковались на парковке, но долго не усидели и пошли в ближайший парк. Бутоны зрели, грозясь вот-вот распуститься, раздаться в размерах, молодые деревья покрывались зеленеющей гривой. На заборах, у плоских тарелок с электричеством, висели пустующие скворечники. Кто-то, живший в ближайших жилых домах, притащил коробки с одним из главных символов золотого штата — Калифорнийским маком на тонких, буквально прозрачных ножках. В другой же припорошенные землей фиалковые крокусы и разросшиеся во все стороны дельфиниумы, затопившие крокусы своей многочисленностью. В одном ряду десяток цветков. Они встали у беломраморного фонтана, работающего в последний раз еще до того, как парк был достроен и благоустроен. Фонтан был полым. Наруто в него залез, причмокивая ванильным мороженым. В тот вечер они почти не общались, только пару раз перебросились короткими фразами. Дежурное «привет, как дела?», бессмысленное «как прошел день?» и необходимое «куда пойдем?». Оба то ли были настолько поглощены своими проблемами, то ли слишком много думали о друг друге. Но по-разному. Саске мучился страхами, а Наруто, в свою очередь, чем-то, сравнимым с неуверенностью. Липкая ваниль залила руку, в которой он держал рожок, губы были перепачканы. Что Саске в ту минуту творил, он не мог объяснить, просто подошел ближе и кончиком пальца коснулся чужих губ. Стер. Оба в ту секунду притворились, что ничего не произошло. Что у разреза губ так и было сухо и тепло, а пальцы не покрылись сладостью. Днем позже Саске по просьбе Сакуры отвез ее и дочку к семье Харуно. Немногим после он уже понимал, чего следует ожидать, а потому на звонки тещи не отвечал, закинув ее контакт в черный список. Стало легче с осознанием, что теперь в жизни на одного неприятного человека меньше. «Надо было раньше так сделать», — лишь пожалел он. Он позвал Наруто, и тот пришел минут через пять-десять, в самой чистой и гладкой футболке из своего арсенала, на поясе завязал олимпийку с именем одного из популярнейших бегунов того десятилетия. Наклейка почти стерлась, лоскутками свисая вниз, как пленка с крыши недостроенного дома. Он по-странному лыбился, прежде чем спросил: — Ты когда-нибудь курил? Учиха изогнул бровь, думая, что это такая шутка, а потом Наруто для пояснения достал из кармана маленький кусочек фольги, содержимое которой в их штате разрешали лишь при одном условии — в лечебных целях. В том, что Узумаки наведывался в больничку, Саске сильно сомневался. Но прикусив свой язык, решил, что один раз можно сделать исключение. Наруто порылся по шкафчикам, холодильнику. Нашел бутылку, залил воды и поджег. Запахло чем-то неприятным, такому не дать определения. В глотке почувствовал жжение — закашлялся. На языке привкус железа и чего-то странного. Будто жженая плоть. Сев за кухонный стол, они разговаривали, но так тихо, что больше походило на шепот. По первости обсуждали что-то столь же незначительное, как изрисованные вандалами фасады домов; шизиков, часто встречающихся на улицах города, с полуобнаженными грудями и какими-то картонками, обвязанными вокруг шей. Что на них писалось, никогда не рассматривали. Специально. Лучше не знать, в каком котле варятся их нездоровые мозги. Уже через порядка двадцати минут Наруто задал ему не меньше десятка вопросов о его семье: почему он решил бросить жену, что будет делать с подрастающей дочерью, кому достанется дом и как они будут жить дальше. Его голос был напряженным, слова скакали. Учиха ответил, как ему казалось, на каждый, но в понедельник не смог вспомнить ни единого ответа. Помнил только, как время сыграло с ним в злую шутку — на циферблате два, он считал в голове секунды, поворачивал голову, а там все так же два. Или как каждую брошенную фразу Наруто разбирал на грамматические члены предложения: на корень, приставку… И как его тело ощущалось чем-то странным: отдельное туловище, отдельные палочки и косточки. Если у него чесалось за ухом, то он только это и замечал, если где-то росла заусеница, то мыслить мог лишь о том, как бы ее вырвать. И спазматически фантазировал, пока Наруто глотал белый дым, каким был бы сейчас секс. Свет на первом и втором этажах здания гас, последние преподаватели уходили, а вместе с ними ученики с вечерней школы, давно чьи-то мамы и папы, захотевшие все же худо-бедно, но получить этот несчастный диплом; директор опускал пластиковую штору, а охранник за ним запирал и прятался в своей маленькой комнатке с несколькими компьютерами, раскладушкой и потеряшками, которые так и не заберут. На улице было светло, как днем. Какая-то аномалия. Учиха учил Наруто своим трюкам, а тот, в свою очередь, с раскрытым ртом все впитывал, считывал по его движениям и уже совсем скоро мог предсказать, куда в следующий момент тот понесется, какую часть искусственной травы он сомнет подошвой и даже в какую сторону будет повернут мяч, стиснутый в крепких объятьях. Это было одновременно и смешно, и захватывающие, и страшно. Страшно от того, насколько же все предсказуемо. Лишь один из последних разов Узумаки не смог все просчитать, потерялся, когда Саске снял футболку в жаркий апрельский день, скинул на лавку. Белоснежная кожа покрывала скелет и неплохо развитые мышцы, под пупком росли темные густые волосы. Все открытые участки тела насчитывали не более трех родинок, похожих на точки, оставленные графитовым карандашом. Чрезмерное внимание не упустили из виду. Саске, непроизвольно облизнув губу, сипло спросил: «Так нравится?» Наруто вмиг задохнулся, как загнанная кобылка, и потерял равновесие, так и не догнав Саске. Они отрезали себя от всего мира, вдвоем спрятались в своей раковине, и ни до кого им не было дела. Но хоть и в одной ракушке, но будто бы по разным ее сторонам. Саске ближе к сердцевине, а Наруто, напротив, на самом краю, вот-вот норовя выпасть. Но все же держась крепко-крепко за тонкие стенки и страшась оставить Саске там. Одного. — Давай филд-гол, — просит Саске, кидая в расставленные руки Наруто мяч. Подходить ближе опасается. Боится, что в голове что-то щелкнет и он к нему потянется, погладит напряженные плечи, покрытые словно воском, и больше не отпустит. А так он хотя бы сохранял необходимую дистанцию. — Ну не-е-ет, — заблеял Наруто. Что-что, а бить по воротам он как не умел, не хотел и не любил, так ничего и не изменилось. Не хотел, не умел и не любил. И точка. — Да давай. Не так уж это и сложно. Сначала хорошенько прицелься, выбери, куда будешь пинать, с какой силой и скоростью полетит мяч, чтобы пробить наверняка. — Вот сам и бей. — А мне уже и не надо. Я свое отпинал. Наруто фыркнул и уже открыл снова рот, выдвинув еще не один слабый аргумент, как сзади кто-то прокричал: — Разомнутся перед сном решили? Через забор перелезло несколько парней, один, можно сказать, перелетел, двое других аккуратно поднялись по клетке, а последний не очень грациозно шлепнулся на землю. Ни одного из них Саске не припоминал, но догадывался, что, если напялить вместо футболок и джинсовок, черное-желтое тряпье, то получатся самые что ни на есть настоящие шмели. — Мы тут пробегали, значит, и вас заметили, — выступил вперед высокий парень с выкрашенными волосами и плешней на висках. Наруто захлопал ресницами, словно в глаз залетела мушка. Почесал веко, а потом и вовсе отвернулся. Саске стало не по себе. Ощущение такое, что Наруто его стыдился и вот так старался уменьшиться в размерах. Руки слегка онемели, и он спрятал их в карманы. — Мы уже уходим, — заоправдывался Наруто. — Поле ваше, если пожелаете. — Так давайте с нами, — пропыхтел пухлый парень, напоминающий холодильник. «Нападающий», — про себя решил Саске. — Трое на трое сыграем. — Нет, мы пас. Уже пора, — Наруто положил руку на шею, с силой сжал загривок, смотрел он при этом куда-то на крышу с металлическими зубами, как у зубной щетки, растерявшей половину щетины. Он враз стал задумчивым. Саске показалось, что он понимает чувства брошенной на улицу собаки. С дворняжкой наигрались, она всем наскучила. Если по-честному, то он совсем и не был против на что-то поставить и пробежать пару кругов, попутно преподав парням неплохой урок. Это же друзья Наруто? Так? — Да ладно, вам. Всего двадцать минут, — вступил в разговор третий. Высокий, как оглобля. — Наруто, ты что испугался? — прыснул толстяк. — Не боись, дружка твоего не обидим. — Ничего я не испугался! — зарычал Наруто. — Нет у нас двадцати минут. Два на два уже что ли не можете. — Да почему же. Можем. А ты че так распереживался? — снова вступил в разговор парень с покрашенными волосами. С такой прической он напоминал какого-то немало известного певца. Черные корни и белые пряди. — Отстаньте, — Наруто резко двинулся вперед, потащив за собой Учиху, вцепившись в его запястье. Горячо — мелькнуло в голове. Приятное покалывание. Парнишка, что до этого стоял в сторонке и тихо всех слушал, слишком неожиданно перекрыл им дорогу. Он, похоже, именно этого и ждал, встретиться лицом к лицу. — Давай поговорим, — слишком серьезно предлагает он. Слишком серьезно и слишком уверенно. — Сай, я не намерен с тобой разговаривать. — Тебе так сложно? — Сложно. Еще как сложно. Грубо и отрывисто. — Я больше ни о чем не попрошу. Обещаю, — Сай опустил голову на ноги, на худые колени. — Это бессмысленно. — Да. Бессмысленно. Наруто тяжело вздохнул, повернулся к Саске и попросил подождать. Тот в свою очередь за всей этой картиной не поспевал, как, похоже, и трое других. Он не успел ничего вымолвить, как Наруто, соприкасаясь плечом к плечу с азиатом, ушел за трибуны. Там находилось небольшое пространство, вытянутый прямоугольник, размером с одну группу поддержки, если заставить их плотно встать, прижавшись, как пингвины в морозы, и сплюснуть, как бутерброд. На душе стало как-то неспокойно. Они там вдвоем спрятались от посторонних глаз. Он непроизвольно вспомнил свои школьные годы и прямое предназначение этого прямоугольника. Туда заводили какую-нибудь привлекательную девчонку и приятно проводили время. Он и сам как-то пользовался прямоугольником. С Сакурой. «В позе рака», — неприятно напомнило сознание. — А ты кто? — поинтересовался один из текущего состава шмелей. — С кем ушел Наруто? — Саске пропустил вопрос мимо ушей и спросил то, что было надо знать именно ему. — С Саем. Хавбэком, — озвучил не новое нападающий и отстал от Учихи, поняв, что жди хоть до ночи — ответа не получит. Они отошли от Саске на небольшое расстояние, и больше он их не слышал. Как и не слышал воркующих за забором голубей, раздражающую трель на телефоне и того, как на лестнице, ведущей на площадку, поскользнулся охранник, упав с тупым звуком и громким воплем. В коем-то веке он решил, вместо просмотра своей любимой передачи с участниками в оранжево-шелковых мантиях, заняться своими прямыми обязанностями и сделать обход. Спустя пару хрипений и брошенных в воздух ругательств он, косолапя, все-таки поднялся, доковылял до верхушки, открыл ворота. Угрозы. Какие-то ругательства. Через пять минут на поле не осталось ни души. Одинокий мяч закатился под трибуны. Саске сидел в машине с Наруто, но движок заводить не торопился, одну руку держал на руле, а вторую приложил к губам. Наруто что-то искал в рюкзаке, вертелся по сторонам, то надевая рукав, то копошась в отделениях, потом и вовсе вытянул откуда-то зажигалку и поджег висящую на штанах нитку. — Почему стоим? — поинтересовался он с выпавшей на колени книгой. Убирать ее обратно даже не потрудился. — Ты куда-то торопишься? — Ну, поздно уже. Тетка беспокоиться будет, — Наруто озвучил очевидное. Глазами Саске он виделся либо насупленным мокрым воробушком, которого чуть не замучила кошка, но тот вовремя вспомнил о наличии у себя крыльев в количестве двух штук и коротких перышек. И благодаря своей находке воробушек сейчас сидел на самой высотой ветке дерева, но не улетал, обиженно и насуплено рассматривая мучителя. Либо на гелиевый шарик — вот-вот готовый к большому Буму. Латекс пойдет рябью и вслед разорвется. — Напиши, что будешь позже. Учиха закурил — запахло табаком и мятой. Глаза защипало. — Зачем? Может, просто поедем? — Расскажи, о чем говорил с тем парнем. — С Саем? — Да. — Почему тебе так интересно? — А почему ты так меня застеснялся? — Что? Тебе просто показалось. — Наруто, я не слепой. Отвечай. Узумаки задумался. «Не отстанет» — Чоуджи. Мама того крупного парня, — Наруто карикатурно его изобразил, надув щеки и выставив перед собой руки, будто обнимая пустоту. — Общается с Цунаде. Я очень сильно сомневаюсь, что ей понравиться новость, что дружу я теперь со взрослыми мужчинами, — пробубнил он. — Это разве запрещано. — А вдруг? Запрет меня еще где-то. — Мы же просто общаемся. С придыханием и каким-то разочарованием. — Ну да, — поддакнул Узумаки. — Но она может посчитать это чем-то странным. За гранью. — …А теперь второй вопрос. — Какой? — Прикидываться дурачком не получится, — сказал, как отрезал. Сигарету сжимал с такой силой, что та норовила выпасть, пеплом прожигая брюки. Наруто заколебался, внимательно изучил лицо Саске, будто спрашивая, действительно ли тот так страстно хочет узнать ответ, не является ли это обычным любопытством. В противном случае он бы вывалил на него всю свою изнанку просто так. Вывалил, а потом бы получил плевок в измученную душу. — …Мы с ним встречались. Недолго совсем. Может, месяца три-четыре, — он усмехнулся. Сильно нервничал. — Ничего серьезного, но он посчитал совсем по-другому. И сейчас, бывает, донимает. А мне ведь тогда было просто скучно. В салоне стало тихо настолько, что, казалось, слышно, как трещит кончик сигареты, как их груди тяжело вздымаются, а мириады пылинок перемещаются по воздуху со звуком, похожим на треск. Ветровое стекло резко затопило светом. Охранник рявкнул, чтоб они убирались, слепя их фонариком. Шины вспороли песочное брюхо. До улочки, на которой Саске тормозил абсолютно всегда, вставая на поребрик, никогда не доезжая до своего дома и уж тем более до Наруто, добрались в абсолютном молчании, подобном тому, какое бывает между незнакомцами; давящее бетонными стенами в помещениях или же застрявшее в корпусе железяки — машины. Вы вынуждены находиться вдвоем, когда у вас нет ни единой темы для разговора, и вы ничего о друг друге не знаете. А обсуждать погоду считаете глупейшим занятием, общих знакомых не найдется. И вы тонете вместе в плотном обволакивающем слое отчужденности. Но они были знакомы и даже больше, Саске знал, что летом Наруто любил завязывать на лоб повязку, поправляя спадающую челку, хотя он знаком с ним одну зиму и начало весны. Наруто знал, что в детстве у Саске имелась целая коллекция ножей: клинки, кортики и даже катаны. С разными узорами, высечками, зазубринами. Однако он никогда их не видел вживую. Саске знал, что у Наруто жила в большом террариуме жирная жаба с редкими бородавками. Наруто знал, что Саске начал курить в последнем классе, пряча сигареты в кабинете биологички, в ее же шкафчике, в который она никогда не заглядывала. Знал. Знал. Знал… — Тебя это так пугает? — с обидой спросил Наруто.