***
Солнце пекло, как и всегда, оставляя на коже алые пятна. Юнхо, быстро смахивая горячую испарину тыльной стороной ладони, высыпал последний огромный мешок цемента в небольшую бетономешалку. Работать в выходной день было особенно трудно. Тело нещадно ныло, а голова раскалывалась, будто колокола бились внутри. И как только он услышал крик бригадира, Чон тут же бросил всё и, наспех стягивая перчатки, побежал прочь. Как и всегда, собрав все вещи в рюкзак, он сидел вместе с ним на крыльце, ожидая, пока остальные освободят душевую. Его руки, державшие телефон, который, казалось, весил несколько тон, судорожно тряслись: целый день носился с пятидесяти килограммовыми мешками. Мышцы ужасно тянуло, а кости ломало — тело кричало о боли, которую омега упорно игнорировал. Его глаза с каждым прочитанным уведомлением из банка округлялись: почти вся зарплата была потрачена. Коммунальные счета, связь, аренда, детский сад, школа — и это лишь малая часть. И самую огромную сумму занимала оплата за госпитализацию в больнице, в которой содержался Уён. Юнхо прекрасно понимал, что это было необходимо, однако копейки, оставшиеся на счету, не могли не заставить его задуматься. Все эти годы он пахал, словно раб, пожертвовал своим телом и будущим, но никогда не жил так, как все. Ни образования, ни времяпровождения с друзьями, ни наслаждения от молодости — всего этого Чон был лишён. Ведь все его кровь, пот и слёзы уходили на то, чтобы вырастить своих братьев, чтобы у них не было той жизни, которая у него сейчас. Однако этого было недостаточно. И сейчас, сидя тут, на грязном деревянном полу крыльца, он листал сообщения из банка, вместо того, чтобы стоять на огромной сцене университета и держать в руках диплом. Неужели это и есть его жизнь — вечно пахать, как проклятый, лишь бы братья жили в благополучии? Но не он. — Так не может больше продолжаться. Я не могу их тянуть вечность, — тихо, еле слышно проговорил он и тут же испугался своих слов. — Нет, я всё вытерплю. Ради них двоих. Я не должен быть настолько эгоистичным. Вдруг раздались громкие шаги, и Юнхо, повернувшись, увидел бригадира, что был бледнее снега, а под его глазами расплывались чёрные круги. Он, опустившись на пол, достал из кармана смятую пачку сигарет. — Будешь? — спросил, протягивая Чону бумажную коробочку, от которой веяло горьким запахом табака. — Нет, спасибо, — отказался он, чуть опустив голову. Бригадир, затянувшись, выпустил изо рта горячие клубы белого, ядовитого дыма. И, спустя долгую паузу, вдруг спросил: — Чего в душ не идёшь? — Жду, пока другие закончат. — Ты что, их стесняешься? Юнхо, затаив дыхание, тихо и неуверенно ответил: — Да… — Вот неженка, — чуть усмехнувшись, ответил тот. — Хотя… ты мелкий. Нынче молодёжь чересчур чувствительная, правда? — Да, есть такое, — неловко улыбнувшись, сказал Юнхо. — Кстати, — мужчина, почёсывая голову, поинтересовался: — мне было интересно… что ты тут так долго делаешь? — В смысле? — недоумевал Чон. — Сюда мальчишки приходят на подработку, а как только начинается семестр, от них и след простыл. А ты тут довольно долго. Сколько? — бригадир загибал испачканные в грязи пальцы. — Около трёх лет. — Есть на то свои обстоятельства, — сжимая кулаки, проговорил Чон. — У тебя спиногрыз есть? — Н-нет! — тут же прокричал он. — С чего вы взяли? — Да ты сегодня постоянно с каким-то ребёнком на связи. Это не твой сын? — Нет, это… мой младший брат. Ему шесть. — Ясно, — цокнув языком, ответил тот. — Ну… да, в таком молодом возрасте нынче детей не рожают. Это только мы такие дураки. После бригадир, громко рассмеявшись, продолжил: — Кстати, о детях. У меня дочка поступила заграницу. Будет в Америку лететь. — Вау… поздравляю! — с искренней радостью сказал Юнхо. — Да… правда приходится день и ночь ишачить, — чуть тише проговорил тот. — Заграница дорогая, сам знаешь. — Ох… это… прискорбно слышать, — чуть смутившись, ответил Чон. — Да, но… если не я, то кто, — бригадир снова глубоко затянулся. — Приходится, выбора нет. Судьба будто бы издевательски насмехалась над Юнхо. Он, громко вздохнув, неуверенно спросил: — А вы… вам никогда не хотелось, ну… жить в своё удовольствие? Не появлялось ли у вас таких странных мыслей? — Они не странные, малой, — тут же ответил бригадир, выкидывая уже потухшую сигарету. — Такие мысли вовсе не странные. — Почему? Разве- — Потому что мы — люди, — перебил его тот. — Каждому хочется бросить всё, взять миллион долларов и умотать в далёкое путешествие с горячими омежками и бутылкой дорогого виски. И это нормально, потому что мы, чёрт возьми, люди. Но мысли это одно, а действия — совсем другое. Ты можешь думать об этом, но не делать. Вытягивая ноги вперёд, продолжал: — Потому что от твоей безалаберности могут страдать другие. Вот, например, мой бывший муж. Ушёл к молодому и живёт себе припеваючи, оставив меня с ребёнком. И что мне нужно было сделать? — как же это было похоже на жизнь Юнхо. — Я… я не знаю, — проговорил он, опуская голову. — Да, я бы хотел сдать дочку в детдом и просто жить холостяцкую жизнь. Но разве это правильно? — вдруг он улыбнулся, но в глазах мелькала печаль. — Но счастлив ли я? Да тоже не знаю. — И как же лучше поступить? — задал терзающий душу вопрос Чон. — Я не знаю. Поступишь так, как хочешь — будешь грешником. Поступишь как святоша — обречён на несчастье. Мне неведомо это. Вдруг дверь душевой распахнулась: — Бригадир, вы что тут расселись? Не идёте? — спросил кто-то. — Ага, сейчас, — вставая, ответил бригадир. И, поворачиваясь к Чону, напоследок бросил: — ладно, малой. Не сиди тут долго. Всё время Юнхо был с головой погружён в пучину странных, отчасти пугающих мыслей. В душе горела война, которая разразилась сильнее после слов бригадира. В душе, в автобусе, глядя пустым взглядом в окно, по дороге, опустив голову вниз — ни минуты покоя. И даже сидя в кабинете адвоката Сона он продолжал думать. Вдруг раздался звонкий щелчок пальцев. — Всё в порядке? — беспокоился Минги, непонимающе смотря на Юнхо, что ранее прожигал дыру в стене напротив. — Я… д-да, в полном, — отмахнулся он, поправляя уже помятую футболку. — Может кофе? Чай? Пить не хочешь? — Нет, не стоит, спасибо. Я в норме. — Ну… хорошо, — недоверчиво взглянув на Чона, ответил Сон, крутя ручку в руках. — Если тебе станет хуже, скажи. — Ладно. Минги, взяв в руки папку, открыл её и, пролистывая страницы, говорил: — Довольно странная, даже притянутая за уши зацепка меня привела к ответу. Я не ожидал, что откопаю то, что может нам помочь. — Что именно? — нахмурив брови, спросил Юнхо. — Помнишь показания Сана насчёт событий, произошедших тогда? Он сказал имена учителей, что преподают им дополнительные уроки, и я узнал, что… — адвокат положил на стол несколько исписанных листов. — Хван Мёнсо, учитель Сана, является кузеном Хван Хёсона, преступника. А Сон Ханун, учитель Уёна — его мужем. — Что? — округлив глаза, не мог поверить Чон. — П-подожди… неужели они все связаны? — Тебе учитель Сон позвонил в восемь сорок три, так? — Да. — А изнасилование произошло в шесть сорок восемь, — чеканя каждое слово, говорил Сон. — Судя по камерам и исходя из слов Хван Хёсона. В голове было абсолютно пусто, но в то же время она раскалывалась от мыслей. Юнхо, сжав кулаки, пытался успокоить себя. Он громко дышал, скрипел зубами и трясся от ужасного осознания. — Таких совпадений не бывает, правда? — тихо спросил он. — Верно. Ты думаешь о том же, о чём и я? — Скорее всего. — Эти двое также замешаны в этом. И пытались скрыть всё, — со злостью в голосе проговорил Минги. — Твари. Вдруг мысль, которая была больно реалистична, закралась в голову Чону. Он затаил дыхание. «Иначе быть не могло», — со звоном отдавалось внутри. — Тебе не кажется, что… — неуверенно начал Юнхо, — Хван Хёсон и Уён были знакомы и до этого? Сон задумался, сжимая подбородок в пальцах, а Чон продолжал: — Такие совпадения неспроста, как мы поняли. А что если… он уже был знаком с ним. — Это похоже на правду, — ответил Минги. — Если это так, то… дело можно переквалифицировать на умышленное причинение вреда здоровью. И оно не будет оцениваться в рамках недавно вышедшего закона. — Самое сложное — доказать это, — сказал Юнхо, устало запрокинув голову. — Это будет не сложно, если Уён примет хотя бы какое-то участие в деле. Ниоткуда взявшаяся ярость внезапно вскипела в Чоне. Он, громко вздохнув, ответил: — Мы разговаривали на эту тему. — Юнхо-я, время идёт, — эти слова казались чересчур знакомыми. — Это далеко не последние люди. Пока мы медлим, они активно стирают следы преступления. — Но если он сейчас не готов? Как я буду жить с мыслью о том, что причинил ему огромный вред только из-за дела? Сейчас его состояние превыше всего. — Вот поэтому это дело даже не рассматривали. Потому что ты бегал, а не Уён. Ты пытался добиться правды, а не он. Если бы он вместе с тобой пошёл в отделение и написал заявление, может быть, что-то да и вышло. — Он толком не ест, не ходит, не говорит. Он почти не живёт! Мне его в таком состоянии таскать с собой?! — на повышенных тонах говорил Чон, резко встав с места. — Прекрати его так опекать! Он не маленький мальчик, он также должен принимать участие в деле, иначе- — Не тебе указывать, что мне делать, а что нет, тебе ясно? — Я — твой адвокат! Как раз таки я должен тебя направлять и подсказывать, что делать, а что нет! — тоже не выдержал Сон. — Подсказывать и направлять, а не указывать! — А как ты хочешь разобраться с этим без прямого участия пострадавшего? — Я… я не знаю, — тут же голос Юнхо стал тише, а взгляд вмиг стал растерянным. — Я не знаю. Он снова сел на диван и, хватаясь за голову, продолжал: — Я правда ничего не знаю. Я хочу как лучше, но ума не приложу, что мне делать. Я не хочу причинять Уёну и Чонхо боль, но всё, что бы я ни сделал, ранит их. Я так боюсь… принять не то решение. Вдруг из глаз потекли обжигающие кожу слёзы. Он дрожащим голосом говорил: — Почему на мне лежит эта ответственность? Почему я вообще был втянут в это всё? Почему? Минги всё это время молчал. Он, опустившись на колени перед Юнхо, внимательно смотрел на него и внимал каждому слову. А после медленно, неуверенно коснулся его рук, что закрывали заплаканное лицо: мокрые щёки, покрасневшие глаза и опухшие губы. Сон, глубоко вздохнув, проговорил: — Извини меня. За то, что так давлю на тебя. — Ты тоже прости, — шептал Чон, пытаясь спрятать своё лицо. — Боже, какой я идиот. — Не прячься, — сказал тот, касаясь чужих щёк огромными ладонями. — Посмотри на меня. Тяжёлая тишина повисла между ними. Они смотрели друг на друга глазами, полными тепла. В них читалось каждое слово, что выражали их сердца, однако никто из них не произносил их вслух. Всё было предельно ясно. Минги, потянувшись к чужому лицу, еле слышно прошептал: — Можно? Последовал кивок, и Юнхо тут же прикрыл веки. Его сердце билось так сильно, оно будто отдавалось эхом по всей комнате, уставленной книжными полками. Сон, коснувшись губами солёной кожи, оставлял лёгкие поцелуи на щеках. Внутри него было необъяснимое волнение, что сжимало его живот до боли. Он боялся прикоснуться к чужим губам, захлебнуться в той страсти, что с каждым днём душила его. Воздух был наполнен сладким дурманом, что кружил голову. Дыхание стало учащённым, по телу током проходились мурашки, а мокрые звуки разрывали эту невыносимую тишину. И вдруг…Глава 7: Эгоизм
11 мая 2024 г. в 03:58
— Ю-ю, а когда ты вернёшься? — спрашивал Чонхо, что своими круглыми глазами смотрел на Юнхо по ту сторону экрана.
— Я вечером тебя заберу, не переживай.
— У меня такое ощущение, будто дядя Ким и дядя Пак стали моими родителями, — чуть обиженно проговорил мальчик.
Укол совести пронзил сердце Чона. Он до крови прикусил губу и виновато опустил взгляд. Но вдруг в том конце раздался голос Сонхва:
— Если у нас будет такой ребёнок, как ты, я и не против.
— Я тоже, — добавил тут же Хонджун. — Хочешь жить у нас?
— Ну… не знаю, — тихо ответил Чонхо.
— Смотри, у нас еды много, телевизор большой, — перечислял Ким, размахивая руками. — Игрушки мы тебе купим. Смотри, какие мы хорошие родители, правда.
— Дядя Ким, от тебя сигаретами воняет, мне это не нравится.
— Да, дядя Ким, может ты бросишь курить? — вдруг вмешался Пак.
— Эй, отстаньте, а!
После Хонджун, выхватив телефон, начал разговаривать с Юнхо:
— Даже в выходной работаешь?
— Ну а что делать? — сказал Чон, опрокидывая голову на пропитанное табачной вонью кресло, что до сих пор стояло в комнате отдыха. — Деньги нужны.
— Юнхо-я, — прищурив глаза, обратился Ким, — предложение всё ещё в силе.
— Я к тебе обращусь, когда в этом будет нужда. Пока сам справляюсь.
— Да, но… не тяжело?
— Ну… — конечно, было тяжело. Однако… — лучших альтернатив пока нет.
— Юнхо-я, — вдруг Сонхва появился в экране. — Как дела с Уёном? Что там?
— Да пока ничего, если честно, — громко выдохнув, проговорил Юнхо. — Адвокат Сон разбирается с этим. Вроде как… и без меня пока справляется.
— Слушай, — неуверенно начал Пак, — как бы он сильно ни старался, я думаю, ему стоит поговорить с Уёном.
— Пока нет, — тут же отрезал Чон. — Он разговаривать даже со мной не хочет. Всё время молчит. Я не уверен, что с ним всё в порядке.
— Но время идёт, Юнхо-я, — вмешался Хонджун. — Вам лучше побыстрее со всем этим разобраться.
— Я понимаю, но… я не уверен, когда Уён будет к этому готов.
— С ним разговаривали врачи? Психологи? — поинтересовался Ким.
— Да, но он им так же ничего не говорит. Они предполагают, что у него посттравматическое расстройство или что-то вроде этого.
— Хм… я даже не знаю, чем помочь, правда.
— Не стоит. Я думаю, нужно пока просто подождать, когда он придёт в себя. А сейчас ему, наверное, будет трудно…
— Дядя Ким, давай смотреть «Рейнджеров»! — прокричал издалека Чонхо.
— Ладно-ладно, — ответил Ким и, повернувшись к экрану, попрощался: — ладно, Юнхо-я. Если нужна помощь, ты только скажи.
— Хорошо. Спасибо тебе и Сонхва, что следите за Чонхо.
Короткие гудки. Юнхо, сжав зубы, винил себя. Он делал всё, что было в его силах, однако этого никогда не достаточно.