В залах Зимнего звучат частые гулкие шаги.
Пару минут назад фрейлина наведалась в покои и что–то быстро пролепетала. Что
конкретно, он в полной мере не уловил — признаться, не вслушивался. — однако
главный посыл всё же понял.
В это самое мгновение в своих покоях желала его видеть Мария Юрьевна. Причины объяснить не удостоилась, однако за зря звать всё же явно бы не стала — не в её стиле. Да и причина на столь незапланированный визит у неё всё же была — в конце концов, со дня на день у них должен родиться ребенок.
Гадать, кто именно, не было ни сил, ни желания. Главное — что это их… родное,
любимое.
Подумать только — едва семнадцать стукнуло, а скоро впору будет его самого
отцом величать. Вот уж никогда бы он не подумал…
Саша вбегает в покои — доходит до смешного. Пряди каштановые от усердной
торопливости растрепало до того забавно, что те на лоб легли, и он теперь
больше походил на бравого солдата, вышедшего с утреннего кутежа, нежели на
столицу Империи.
Сей факт, впрочем, неурядиц не вызвал.
Из постели, усевшись в положении полулежа, смотрит на него Маша.
Пойти и встретить его самостоятельно в силу собственного положения, как раньше, ей уже, увы, не удается — тут попробуй с постели поднимись, для начала, ибо дитятко своими размерами явно собирается в богатыри идти. Во всяком случае, такой вывод был сделан обоими уже спустя несколько первых месяцев — уж какие акробатические приемы приходилось наблюдать ночью, стоило только лечь в ином, нежели обычно, положении…
Маша сидит и тепло ему улыбается, откладывая в сторону «Петербургские ведомости».
Спокойная, как мышка.
С порога слышит вопрос.
— Душа моя, ты звала… что? Что случилось?
Она в ответ на это тихо смеётся — распереживался, как в Пожар, право слово. Зато вот, оказывается, как теперь можно его к себе вызывать, когда скучно… но выгодой собственного положения пользоваться конечно, можно, а все ж не слишком часто. Нельзя ведь его постоянно от Императора дёргать — последнему точно не понравится эти его уходы прямиком с аудиенции, хотя Николай Павлович к ней и благосклонен.
— Иди сюда, — улыбаясь.
У Саши внутри всё похолодело. Куда идти? Прямо к ней? А зачем? Случилось что? Но, вроде спокойная — спокойнее даже, чем обычно. — в чем тогда дело?
Он подходит. Рядом садится. Она во взгляде его вопрос этот: «Что?», видит.
За руку его берет, простынь с себя смахивая, и кладёт себе на округлившийся живот.
Ждёт, взглядом хитрым на него смотря — реакции выжидает.
Саша не понял сначала ничего. Чего это, живот он ей погладить пришёл разве? Так за этим его и звать не надо — в любое время сам готов прийти и… не на параде же, в конце концов. Который ему самому принимать надо с минуты на минуту!
Но потом его руки касается что–то извне, и его будто бы током насквозь прошибает.
— Это чего это..?
— Дите, — тихо. — Твоё. Иди ко мне.
И на себя его тянет. Он руками упирается, замечая, как она пытается заставить его на живот к себе лечь.
— Ты чего?! Я не буду! Раздавлю же!
— Не раздавишь, — смеясь. — Ложись, не бойся.
Ложится. Со всей своей аккуратностью, какую только смог из себя выжать.
Лежит, глаза раскрыв до размеров увесистого сервиза. А по ту сторону что–то
тихо постукивает ему по щеке.
— Слышишь?
— Слышу… — в улыбке расплываясь. — И чувствую.
— Встретиться с тобой хочет.
— А с тобой как же?
— И со мной, конечно, — тихо смеясь. — Но с тобой чуточку больше… я ведь ношу — чай, и без того рядом.
— И бережешь, — чуть обнимая за спину.
— И берегу… скоро уже встретимся.
Саша заметно оживился и взгляд ей поспешил вернуть. Скоро — понятие растяжимое… может, завтра, а может, и через несколько часов.
Страшно ему. Будто бы это он все долгие месяцы под сердцем жизнь новую носил, а не она!
Чего это с ним, в самом деле…
— Скоро?.. Когда?
— Когда изволит, — ручку в пряди каштановые запуская и слегка почесывая. — Не будем торопить…
— Не будем…
* * *
Счастье окрыляло.
Чувство нежности приятным шлейфом окутывало сердце и бережно укрывало, подобно теплому шелковому одеялу их постели.
Из-под светлых полотенец на него рассеянно смотрели крохотные небесные глазки, едва заметно скрываемые золотистыми прядками. Малыш цеплялся за одеяния мамы, стараясь открыть себе путь к столь желанному источнику еды.
Мальчик…
Так вот оно, какое — родительское счастье, о котором когда-то говорил ему Пётр
Алексеевич…
— Спасибо, — шепотом, головой к прядям её вымокшим прислоняясь. Улыбается,
бережно за плечо приобнимая. — Спасибо тебе, Машенька…
Она на это лишь губки в улыбке слабо сгибает.
— Брось ты, — притягивает дитя ближе, укрывая легким одеяльцем. — Я сделала то, что должна была. Да и в его появлении принимали участие мы оба, раз уж на то пошло…
«Сделала то, что должна была…»
Где-то он это уже слышал.
Маша лежит, поглаживая крохотную щечку сынишки, и что–то тихо ему говорит.
Отмучилась…
Теперь их можно величать
мамой и папой.
А сами они, наконец-то, смогут… жить. Больше никто не станет упрекать их,
ставя запрет на собственные чувства. Больше никто не посмеет показывать
пальцем, распуская за спиной ядовитые сплетни о том, что Имперская столица
предпочел заморской царевне княгиню Московскую. Больше никто не будет надоедать бесконечными нашептываниями о наследнике.
Теперь они будут жить, как обычная семья.
Долго, весело… и счастливо.
Добро пожаловать в этот мир, Платоша.
