Её зовут Маша, она любит Сашу...

Вот, бывает, лежишь себе спокойненько на мягкой постели, сериалы смотришь, ничего беды не предвещает, день обещает быть просто прекрасным даже несмотря на то что является воскресеньем, а потом — бац! — в голову прилетает мысль относительно того, с кем ты этот день проводишь. Маша поначалу тоже чувствовала себя более чем спокойненько: мягкая пижамка, лежать тоже мягко — даже вдвойне, ибо постель, конечно, вещь хорошая, но Саша гораздо приятнее и уютнее… И волосы его после шампуня тоже запредельно мягкие — он уже, кстати, с участью жить под постоянным вторжением её рук в собственную шевелюру уже смирился, так что, к плюсу всего прекрасного из сегодняшнего дня, сопротивляться этому даже не смел. Рядом макбук с очередным новым сериалом. Ну, точнее, не совсем уж и новым, потому что Романов откопал его ещё около двух месяцев назад, однако, давая слово настоящего мужчины, пообещал без жены ни единой серии не смотреть… Впрочем, подобная заминка менее интересным зрелище нисколечко не делала. А ещё, словно желая окончательно заполнить шкалу воскресной мягкости и прелестности, к Маше прямо на руки улегся Нева. То ли он сегодня оказался в настроении на контакт с окружающей его прислугой, за покорную службу в кормлении и уборке его опочивальни заслуживающей обычно не более, чем скептического взгляда, говорящего о благосклонности и дающего разрешение прожить день без неожиданных царапин и «кусей», то ли от жены «хозяина» веяло Москвой — той, что кошка. — неясно. К Маше терпение выработалось довольно быстро, а вот загадочная незнакомка, чей аромат она приносила на себе каждый раз, заявляясь в квартиру, буквально сводила с ума. Он видел её всего один раз, и даже этого хватило, чтобы растопить его неприступное кошачье сердце. Была бы его воля, поэму бы посвятил прекрасной даме мечты, но, к сожалению, у него лапки, так что приходится уповать либо на надежду вновь увидеть эту сошедшую с холста красоту, либо почаще бывать на руках Московской. Во всяком случае, этот вариант наиболее вероятен… И вообще, она кажется хорошей. Весёлая, смеётся часто, голос приятный, а шерстку как гладит — просто восхитительно! Вот и сейчас он лежит и довольно мурлычет, спрятав у её на груди белую мордочку, пока её пушистые волосы ему носик розовый щекочут, а за ушком приятно чешут длинные ноготочки. Это ли не рай, в самом деле?.. Однако любому спокойствию рано или поздно приходит конец. И сейчас — самое время. Повод? Весьма серьёзный. Саша явился из аэропорта только под ночь. Как она это поняла? Легко. Никто, кроме него, не мог в первом часу вломиться в их квартиру так, будто по полу едет толпа бульдозеров. Обижаться Маша, впрочем, даже не думала — сама отчасти виновата, раз с детства не научила его ходить на носочках, как нормальный человек, а не пародировать слона. Тем более, что оправдание у него все же нашлось, ведь, когда ему надо, он и вправду тише воды, просто в этот раз удачливо споткнулся об Неву прямо напротив спальни. Другой вопрос — откуда явился. А точнее, что там происходило. Вчера весь день отмечали день города Екатеринбурга — естественно, Саша не был бы Сашей, если б не поехал к лучшему другу на день рождения. Сидели тихо и мирно, о чем-то разговаривали, травили одним им известный юмор, в очередной раз обсуждали храмы и губернаторов — всё, казалось бы, как обычно. Однако потом ей на телефон приходит одно интересное сообщение, которое не просто вогнало в ступор, но и несколько возмутило. Писал Даня. Оказался там почти точно так же, как и Саша. Серёжа, к которому он и поехал, тоже решил дядю Костю поздравить, тем более что на праздник приехал и отец. Отправились вдвоём. И вот, за очередной шуткой, он решается достать телефон и на видео запечатлеть явление, в сравнении с которым огненный смерч или кислотный дождь — каждодневный случай. И вот, пока она совершала дневной обход «Буквоедов» в попытке не столько скупить все имеющиеся сувениры, сколько найти, наконец, подходящего размера блокнот, ибо заметки второстепенной важности всё чаще приходится писать не только на планшете, да и мужа в перерывах между собраниями рисовать карандашом куда приятнее, телефон в сумочке внезапно издал звук входящего сообщения. На экране высветилось: « — Мам, ты не представляешь, оно умеет смеяться!!!», и чуть ниже — кружочек телеграма. Увиденное произвело впечатление едва ли меньшее, чем неожиданное присоединение Троицка: на записи было видно, как Саша, приобняв Костю за плечо, что-то увлечённо ему рассказывает, а потом, судя по всему, заливисто и громко… Смеётся. Он умеет смеяться?! В смысле, вот так?! Сколько знакомы, сколько всего переживали — такой открытости в жизни при ней себе не позволял. Три его состояния: «рожа кирпичом», улыбка и совсем лёгкий смех. Никакого хохота. Сразу после просмотра закралась мысль: это вообще её Саша? Или как в слухах про Петра Алексеевича история складывается — подменили, мол, царя за границей, и казачка засланного людям мозги пудрить отправили, пока от настоящего ни слуху, ни духу: то ли в темнице, то ли мёртв давно? Что если и этот Романов — не её вовсе? Или вообще не Романов?! Ну-ка, пора проверять. Пока он весь из себя спокойный. Подозрительно спокойный… Бросив на человека, очень похожего на её мужа, оценивающий взгляд, Маша злобно щурит глаза. Небесная лазурь заблестела настороженными искорками. Неустановленная личность никак не отреагировала. Вот, как… Делает вид, что не видит её? Ладно. Решив, что пора пускать в ход иные меры, хотя ради этого и придётся потревожить Неву (чего он ей явно не простит), Московская садится на кровати и, не обращая внимания на ожившее, наконец, нечто, выдающее себя за её мужа, запускает руки в его волосы, в первую очередь, очевидно, проверяя генетическую составляющую. — Маш?.. О, как. Активизировался! — Что? — Всё в порядке? Спрашивает ещё. Ха! Так она ему и ответила! — В полном. Просто кое-что проверяю. — Мылся ли Я перед отъездом? — усмехается. — Обижаешь. Шутки есть силы шутить, значит? Ещё и в его стиле? Ладно. Быть может, на его счёт она ошиблась. Но проверку останавливать нельзя. — Ты ли это, — освобождая каштановые кудри. — Или очередная жертва Колиных экспериментов. Вместо ответа видит перед собой лицо человека, явно сомневающегося относительно её умственных дарований. Сердито ручки на груди складывает и поудобнее усаживается, готовясь проводить настоящий допрос. Повторно потревоженный Нева брезгливо прохрипел какую-то кошачью нецензурщину и спрыгнул с кровати. — Прости, милый, — с сочувствием глядя на обиженного кота. Голову разворачивает и вновь бровки светлые хмурит, будто враг народа перед ней сидит. Подобно дознавателю чеканит: — Мой любимый цвет. Вот он, вопрос на засыпку! Никто, кроме Саши, знать не может, что… — У тебя его нет. Ох, черт. — Ладно. Тогда те, что больше всего нравятся. Сашу это начинает забавлять. Что вообще творится? Маша с ним решила в угадайку поиграть, или в очередной накрутила себе в головушке, целых десять минут нецелованной (какое упущение!), всякие слухи про него жуткие, сама же в них поверила и сочла всё идеальным поводом обидеться, не увидев иной почвы пободаться и надуть губки? На лице проскальзывает улыбка. Ребёнок. Маленький и любимый его ребёнок. Главное, чтоб мысли читать не научилась, а то не только губки дуть на него будет, но ещё и врежет — как она умеет… Цвета, значит, которые больше всего нравятся? Хорошо. — Красный и бежевый. Красный — для саммитов и собраний с теми, кого терпеть не может. Яркий и вызывающий. Цвет энергии, бьющей внутри неё бесконечным ключом. Цвет решительности, которая вот уже какой век подряд позволяет ей добиваться своего, даже когда приходится идти по головам. Цвет крови, до которой она способна расцарапать лицо любому, кто посмеет задеть её чувства и достоинство… А ещё цвет любви и страсти, доступный только для него одного. Бежевый — повседневный, для друзей и знакомых. Весь ассортимент — от аккуратного пальто до штанов с мишками и ободка с заячьими ушками, — это её. На собрание округов может прийти в аккуратных брючках, на прогулку выйти в платье или шортах, а дома — любимая пижама-котик. Официальный чёрный надевает редко. Чаще кривит губки при надобности появиться в таком виде на официальном мероприятии, но при высокопоставленных лицах все же проявляет терпение и сдержанность. Стоит ли говорить, с каким счастьем дома эта одежда снимается и надолго убирается в шкаф?.. Что-то она притихла. Думает над следующим вопросом, или… — Ладно. Смерила его внимательным взглядом. Очевидно, найдя ещё один коварный ход, способный вывести его на чистую воду, щурится, чуть подняв подбородок. — От чего Я бешусь? О-о-о… Это его шанс. — От всего. Внутри торжествовало мужское эго. Видит Пётр Алексеевич — с ума бы сошёл, если б не такого сказал. — Романов! — громко, со всей грозностью голоса. О! Неужто признала? Ладно. Наиграться ей надо дать возможность. — Когда тебя зовут «Масей». Она двигается чуть ближе и пальчиком в него тычет, острым ноготком в грудь упираясь. — Как ты, — особо выделяя голосом. — Публично проштрафился в середине восьмисотых так, что даже Платоша неделю хохотал? О, Боже… Она до сих пор помнит об этом позоре? И Платон тоже?! Час от часу не легче… — Штрауса по-немецки Страусом назвал, — вздыхает, словно не желая вспоминать, как потом ухахатывались с него жена и сын, стоило им втроем в покоях остаться. — Прям перед Берхардом. Московская на это вздыхает и разворачивается, на спинку кровати облокачиваясь. От его ответа как будто бы расстроилась. — Ладно. Вроде, ты. — Что случилось-то? — улыбается Саша. Точно Саша. — В следователи подалась, Душа моя? — Нет, — хмуро. — Просто… — вздыхает как-то грустно. — Вы с Костей вчера так хорошо проводили время… Веселились, смеялись от души. Романов, как и ожидалось, ничего не понял, вопросительно подняв бровь. — Со мной ты никогда не позволял себе смеяться так… Открыто. Ох, батюшки… И из-за этого вся эта канитель? Да уж, за таким спектаклем и в театр ходить не надо, деньги тратить — вот, пожалуйста. Только попроси — жена лично устроит представление не хуже профессиональных актёров. — Перед девушками неприлично себя так вести, Машенька. — Как «так»? — сердито. — Ржать. Московская на это глаза широко-широко раскрывает, словно до конца не верит, что он в здравом уме мог такое выдать. Опять на постели садится, ближе к нему двигаясь. Смотрит прямо в глаза — в душу будто, не моргает даже. — Ржать? Ты знаешь, что такое «ржать»? Знает. Но показывать, пожалуй, не будет. — «Ржать» — это когда «УАХАХАХА-А-А-А!!!», — ручки поднимает, с лицом немыслимым изображая гомерический хохот. Возвращает ему взгляд и на три тона спокойнее, но всё же с явным возмущением в голосе произносит: — А вы — смеялись! Романова этот коронный номер наповал убил без всякой возможности подняться. Пожалуй, такого юмора от жены он не слышал с тех самых времен, когда она, зная о его нелюбви к частой коммуникации с большим количеством людей, главой Северо-Западного округа его назначила. Либо со знакомства Невы и Москвы, когда последняя при виде гостя, несмотря на шаткое здоровье после недавнего пожара во дворце Анны Иоанновны, вдруг получила такой прилив адреналина, что чуть на люстру не запрыгнула, дабы спастись от слишком заинтересованного ею кота, нацеленного явно на продолжительное общение. То ли от прекрасной пародии ржания, то ли от нелепости ситуации, Саша захохотал от всей широкой русской души. Даже живот заболел от веселья. — Машенька, радость моя, как же Я тебя обожаю! Он со смеху голову задирает, кудри каштановые встряхивая и заставляя их на лоб небрежно падать. Маша на это смотрит и понимает две вещи: Первая — своей цели она достигла, коварнейший свой план выполнив со всей женской коварностью, во всем своём великолепии присущей ей одной. Вторая — муж, когда смеётся, выглядит просто потрясающе. До этого момента такой удачи ей испытывать ещё не приходилось. И дело даже не в том, что Саша сам по себе — чёрствый сухарик. — ни в коем случае. Скорее сладкая булочка — особенно заметно было, когда с детьми нянчился. — постоянно милости говорит, может просто так, безо всякого повода, подойти и обнять со спины, прошептав, как сильно любит и какая она у него красивая, без промедления на ручки берет, когда её душеньке этого хочется, может она с ним о чем угодно говорить и о чем угодно молчать… В общем, на бесчувственного камушка не тянет. А теперь, когда эта сладкая булочка при ней не только улыбнулась, но и от всей души посмеяться себе позволила… Вполне можно праздник устраивать. — Другое дело, — мурлычет Маша, укладываясь рядом и обнимая чуть костлявого, но по-прежнему очень мягкого Сашу. Своего Сашу. — А ты всё «ржать» да «ржать»… Мило и красиво смеёшься, между прочим! — Польщён, — улыбается, отойдя от веселья. — Минуточку, — тотчас хитро щурится. Гранитное серебро поблескивает в искорках легкого коварства. — Так-так-та-а-ак… Кажется, он о чем-то догадался… Московская не спешит поднять головы. — И откуда же мы это вдруг узнали, что Я с Костей вчера смеялся, м-м-м? Точно догадался. Ну и подумаешь! Что ей, попереживать нельзя? Он взрослый, в конце концов, человек — должен понимать, что жена у него ранимая, чувствительная и… Внимательная ко всему, непосредственно его касающемуся. — Ты зна-а-аешь, — тянет, медленно приподнимаясь. — Я тут подумала… В общем, та-а-ак чаю захотелось! А совсем не с чем. Может, в магазин сходим? — глазками лазурными мигает. — М? Давай? — Шпионила за мной, значит, — усмехается. — Я-то думал, чего вдруг Даня около нас крутится… Отвлекающий маневр не сработал. Маша сокрушенно падает обратно в объятия тёплые, пряча личико в ткани его пижамы. Ну, Саша… Каши с ним не сваришь! Подыграть даже не смог… — Ладно тебе, Машунь, Я же не ругаюсь, — смеётся и по спине поглаживает. Ноль реакции. Ах, так?.. Хорошо. — Ма-а-ась… Смущение как рукой сняло. Тут же вскакивает и в упор на него смотрит, всем существом показывая явное возмущение столь неприемлемым в свой адрес обращением. Всегда стратегия работает — ни разу ещё не подводила. Её буквально колотит от этого «Мася». — Романов, ты... — Погоди, потом позлишься, — перебивает совершенно бестактно и пальцем её губ касается. Чувствует, как растёт внутри неё негодование его поведением. — У меня для тебя сюрприз. Какое завтра число? — Двадцать первое, — отстранившись. — Понедельник. А в чем дело? Я что-то на эту дату назначила? Саша кивает, но с ответом не спешит, предлагая ей самой догадаться. Ждёт секунду. Пять. Десять. У неё глаза сразу живым блеском загораются, и она в удивлении рот приоткрывает. Догадалась, умничка. А говорят ещё, мол, блондинки соображают долго… — Завтра цикловое?! — Оно самое. — И что? — У меня билеты в Москву, — улыбается, глядя, как она быстро-быстро глазками мигает, так и порываясь задать волнующий сердце вопрос. — На всю неделю, включая выходные. Ключ «на старт» оказался повернут. Маша тут же в улыбке счастливой расцвела, глазки лазурные заблестели то ли от радости, то ли от показавшихся в их глубине слезок — ещё немного, и в визг оглушительный сорвётся, и уж этого Нева им точно в жизни не простит, сколько бы потом его ни гладили! Восторг окатил ледяной водой. Сияя от счастья, в ладоши победно хлопает — наконец-то приедет! Выберется, наконец, из Петербурга своего, к её Москве! Она ведь тоже по нему скучает — прекрасно помнит и маленького кудрявого мальчика, в перерывах между уроками бегающего за ручку с Марией Юрьевной по белоснежным яблоневым садам, и статного юношу, кого Мария Юрьевна учила танцевать типично московское «как в последний раз», и прекрасным принцем с обложки сказок… Она видит его только на коротких собраниях, после которых он вскоре уезжает обратно, не оставляя шанса рядом побыть чуточку дольше. Ну, ничего. Вот и на их с Машей улице праздник. Она вновь к нему в объятия прыгает, обнимает крепко-крепко, на сколько сил хватает, щурит по-кошачьи глазки светлые и к Саше ближе двигается, звонко в нос целуя и заставляя его зажмуриться от удовольствия. — Сашенька-а-а, — умиленно тянет она. — Это ж мы сколько всего успеем! Я тебе диаметр новый покажу, на теплоходике покатаемся, мальчишек увидим… У меня ещё выставка у манежа открылась, обязательно надо сходить! — Обязательно сходим. Я всю неделю в полном твоём распоряжении, Душа моя. Помолчали немного. — Кто-то, помнится, в магазин собирался… — улыбается. — Пойдём? — Да! Обязательно… Шарлотку хочу, — голову на бок склоняя. — Сделаешь? — Сделаю. Только чур идёшь без макияжа. — Что значит «без макияжа»? Я красивой быть хочу. И не забывай, что у меня от солнца этого веснушки! — А ты знаешь, что Я тебя безо всякой косметики полюбил? — пальцем легонько носика её касается. — И особенно за веснушки. — Саша-а-а… Льстишь, как дышишь. — Ни в коем случае! Констатирую факт. Московская чуть смущается, но на такой порыв нежности всё же отзывается. — Ладно, уговорил… Но только потому, что едешь ко мне на целую неделю! Маша ближе двигается и губами его губ невесомо касается. Отстранившись, пряди непослушные треплет и спешит скорее к шкафу — наряжаться и в очередной раз быть для него самой красивой даже во время простой прогулки. Саша ласково улыбается.