Рабочая неделя у Маши не задалась с самого начала: то бесконечные звонки от мэра с просьбами проверить документы по поводу новых станций метро (от которых её уже, если честно, в дрожь легкую бросает), то отчеты принять за прошедший квартал этого года, который начаться толком не успел, а уже успел вывалить на голову столько дел, что жутко становится от одной только мысли о необходимости их всех переделать, то теперь – милости просим, получите и распишитесь, – пробка. А всё из-за очередных визитов высокопоставленных лиц других государств. Она-то сама, может, и рада с каждым из них пообщаться, обменяться рукопожатиями и благодушно кивнуть в знак солидарности, да только их много, а она – одна. Был у неё товарищ, да умчался в Екатеринбург к другому, точно такому же товарищу.
По Саше Маша соскучилась страшно. Особенно скука накатывала сейчас: сидя в любимой малиновой “Мазде”, застрявшей посреди огромной километровой очереди из машин – таких же везунчиков, как и она сама, выжидающих открытия движения и заветного зеленого сигнала светофора, подобно второму пришествию, девушка отчетливо ощущала, как с каждой минувшей минутой сильнее ей хочется взвыть. Сама не разобралась, от боли в застывшей на медали ножке, облаченной в каблучок, или же от зова истосковавшегося сердца, но желание оказывалось непримиримым.
Пожалуй, позвонить мужу всё-таки стоит. Свои дела он уже, судя по времени, должен был давно закончить ещё около часа назад. Маша бы могла начать тираду относительно его времяпровождения на Урале, однако на сей раз здравый смысл взял верх: ездил он туда не по доброте душевной и не от тоски по горячо любимому другу, а отчасти из-за неё.
Не так давно – сначала как слушок, а потом и вполне официально, – прошла информация: новой трассе Москва-Петербург – быть! И не когда-то там, а уже через четыре года. Красивые эпитеты про сверхскоростные поезда, быстрее которых разве что только телепорт, лестные отзывы о внутренней комплектации вагонов, рассказы про маршрут через старые русские города – всё те же привычные слова, которые и Маша, и Саша вдоволь наслушались ещё во времена, когда Сапсаны в эксплуатацию вводились. Но теперь это были уже совсем другие поезда – новое поколение, как сейчас стало модно говорить, – из другого материала, с другой комплектацией и прочими вещами со сложными названиями, которые мозг обычного среднестатистического человека в здравом уме воспринимать не будет. Изготавливать красавцев собираются на Уральском заводе – договор уже составили, все детали уладили, о поставках договорились… Собственно, по поводу этого самого договора Саша к Косте и поехал.
Судя по обстановке за окном машины, пробка двигаться с места даже в мыслях не держала. Решив последовать примеру своих собратьев по несчастью, Маша глушит машину и, расслабленно вытянув ножки, достает телефон. Устройство звонко брякнуло брелочком с вишенками. Спустя несколько мгновений легкого стука длинными ноготочками на экране появляется родное “форточка в Европу”, вслед за которым на другом конце провода раздаются сначала многообещающие гудки, а затем оживленное копошение.
– Да.
– Привет, Сашуль.
– Привет, Душа моя, – заметно изменив тон голоса. – Прости, не увидел, что это ты.
– Названивают все, кому не лень? – не скрывая улыбки.
– Да слушай, нет моих сил больше, – через трубку Маша чувствует, как он хмурит тонкие брови. – Я за сегодня столько звонков получил, сколько за всю неделю иной раз не вижу. Нет сил моих… То о твоем существовании никто не подозревает, то резко ты всему миру понадобился!
Помолчал. Маша тоже молчала, позволяя мужу выпустить пар.
– Прости, не мог не пожаловаться.
– Ну, пожаловался, легче хоть чуточку стало? – легко усмехнувшись.
– Да, – зато честно! – Ты сама как там? Как обстановка?
– В пробке стою.
– Снова? И что на этот раз?
– Угадай.
– Важная шишка приехала?
– Ну конечно, – хмыкнув. – У нас по-другому и не бывает. Стоим здесь уже часа полтора, не меньше: я сначала думала, быстро рассосется, а теперь, на других глядя, машину заглушила. Так хоть ноги вытянуть смогла, а то одурела уже каблуком на тормозе стоять.
– Правильно, – соглашаясь. – В остальном как?
– Да потихоньку, Саш.
– Как Костя?
Маша заметно погрустнела. “Старший” из близнецов уже давно не выходил на связь, и о его делах, самочувствии и состоянии ей удавалось узнать только через Даню, у которого тот в последнее время чаще всего и остается с ночевкой. Домой возвращаться желания у парня мало: всё возвращает к жутким мыслям прошедшего марта. Благо, Дане удалось хоть как-то вернуть младшего к жизни – на его щеках постепенно даже стал проявляться утраченный забавный румянец, а к золоту волос медленно, но все же приходил прежний живой блеск.
– Получше. Звонить – не звонит, но… – вздыхая. – Но зато у Дани и Макса получается его немножко растормошить. Гулять его выводят, стараются как-то взбодрить, и всё такое. Ну, ты и сам знаешь…
– Да… Да, знаю. Ты сама как себя чувствуешь?
– В порядке всё, – морщится, не желая возвращаться в те дни. Слишком дорого они обошлись её людям. – Жить буду, если не напоминать об этом каждые пять минут…
Помолчала. Что-то их разговор ушёл совсем не в ту степь: она, между прочим, звонила узнать, как обстоят дела с договором. И у самого Саши, разумеется.
– Ты сам как? Как съездил? Вы с Костей обсудили всё?
– Да порядок, – заверяет Саша, и Маша сквозь расстояние чувствует его усталость, которую он тщетно, хотя и очень старается скрыть, потирая переносицу и поправляя съехавшие круглые очки. – Всё проговорили, договор подписали… – на тон ниже и обиженнее. – Там столько пунктов, в таких красках описываются эти новомодные поезда, аж завидно стало.
Маша хихикнула.
– А чего тебе завидно-то? Наши же поезда, сами на них кататься друг к другу будем.
– Да как тут не завидно может быть? – в голосе Саши так и слышалось это отчаяние обреченного на существование с далеко не любимым губернатором. – Твой мэр, вон, для тебя и метро строит, и поликлиники под какой-то там стандарт перестраивает, теперь ещё и трассу новую между городами утверждает! А мой… Как сидел, про “сосули” в Телеграме писал, так и сидит.
– Это ты ещё про ЕМИАС забыл, – напоминает Маша. – Первого марта, помнишь?
– Как забыть, – обиженно фыркнув, вздыхает Романов. – Надеюсь, у Сергея Семеновича хватит рвения и полномочий взять потом оба города в подчинение, иначе я правда стану развалюхой.
– Ну это ты зря! Ты младше меня, так что, если кому и нас и стать развалюхой, то я буду первой, – подбадривающе смеется. – Да и слушай, этой зимой Александр Дмитрич показал себя далеко не с самой плохой стороны! Уж мне есть, с чем сравнить, поверь.
На другом конце трубки раздается многоговорящий выдох, означающий медленное оживление томящейся в сердце надежды на поддержание веры в губернатора.
– Ты мне лучше вот что ещё скажи…
– Ну?
– Как там Настюша?
Саша отчего-то полуистерически усмехается, чем вгоняет жену в удивленное недоумение – что там уже, черт возьми, успело случиться, пока она не видит?!
– К Настюше самой метро вести скоро будут, веришь, нет?!
Маша попыталась сдержать ехидный смешок, прикрыв рот ладошкой, но накатившее веселье оказалось сильнее.
– Я просто в шоке. Мои уже даже кольца не ждут – Ладожскую хотя бы откройте, – а тут… Мало того, что новая линия, так ещё и в область.
– Моя девочка, – смеется Маша. – Сразу видно: вся в маму!
– Да уж…
– Ладно, ладно, не дуйся, – улыбаясь. – Как она сама? А то ни звоночка, ничего…
Саша по-доброму усмехается:
– Ей сейчас лучше, чем нам с тобой вместе взятым. Перед отъездом отвез её к Пете с Соней – вот, сегодня в парк они ходили, накупили мармеладок, сахарной ваты, шариков… Так что счастья у ребенка – до небес, – улыбка всё же дрогнула, стоило вспомнить не самую позитивную деталь: – Должна была изначально с Денисом остаться, так он умудрился заболеть за несколько дней до.
– Господи! – сокрушается Маша. – Что случилось?
– Решил “до магазина добежать”. Добежал так, что под ливень попал – мало того, что промок, так по пути домой в самую лужу грохнулся, – словно чувствуя рвущийся наружу вопрос жены, быстро продолжает: – Таблетки я ему уже привез. Родительские нравоучения тоже.
– Ну, Денис… И ни звонка, ни сообщения от него! Хоть бы написал, как чувствует себя… – хмурится и сердито ручки на груди складывает (ох, и повезло, что в машине громкая связь, так бы точно телефон от праведной ярости куда подальше улетел!). – Вот весь в тебя! Ты тоже, чуть что – сразу молчком, пока не побелеешь от того, насколько худо тебе! А потом вы спрашиваете, почему у вас мать чуть жива, и с чего у неё глаз постоянно дергается!
Романов тихо смеется, не решаясь встревать в словесный водопад жены. Ей иногда тоже бывает нужно выпустить этот самый пар – так что пускай.
– Ладно, с Денисом я ещё сама поговорю… А! О! Ты ещё вот, чего скажи…
– Весь во внимании, – улыбается.
– Ты домой не через Москву случаем?
– Нет, Душа моя. Сразу в Пулково.
Саша отвечает честно и сразу же чувствует, как стремительно угарает радость в сердце девушки. Скучает без него там, грустит… Недаром желтый уровень погодной опасности по городу ввели – сама Москва без настроения ввиду его отсутствия. Вот они – девочки. Привыкли под боком его видеть – сколько он с ними живет, полгода, больше? – теперь и неделя без него мукой кажется.
– Соскучилась?
– А сам-то как думаешь? – обиженно дует губки Маша. – Его тут вся семья, понимаешь, ждёт, а он…
Внезапно она осекается. Параллельно звонку раздаются частые гудки, и Маша двигается ближе, чтобы рассмотреть на экране автомобиля контакт существа, вообразившего себя кем-то вроде Бога, раз уж решился прервать её диалог с мужем, коего она ждала всю эту неделю. Впрочем, запал быстро угас: звонил градоначальник.
– Саш, солнце, перезвоню тебе, ладно? Сергей Семенович звонит.
– Давай, давай, Душа моя. На связи.
– Давай. Целую!
– Целую, дорогая.
Звонок обрывается. Убрав телефон в карман, Саша вновь не в силах сдержать улыбки: двадцать семь лет человеку, знает её всю жизнь свою, выучил, как открытую книжку, да так, что хоть на какой язык переводи – прочтет без запинки, а всё же внутри всё такой же ребятенок, ничем, кроме роста и внешности, от их дочери не отличающийся. Вот как к ней можно не приехать?
А это идея…
* * *
Дома Романов был уже через три с небольшим часа. Не успев даже перекусить, быстро начал новые сборы – там, за семь с лишним сотен километров отсюда, ждет его самый скучающий человек на земле, которого он безмерно любит и к которому примчится хоть на край света, если того потребуют обстоятельства, а потому сидеть и баклуши бить он не намерен.
Быстро взяв с собой самое необходимое – зонт, телефон, книгу под мышкой и стаканчик с кофе, – направился было к выходу, как вдруг…
– Мяу.
На пороге кухни с грозным, полным неописуемого человеческим языком гнева видом сидел Нева. Нахохлившись, хмуро смотрел на хозяина в попытке отыскать в его поведении хотя бы частичку совести – ну кто же в здравом уме уходит сразу после того, как приехал? Он, между прочим, тоже скучал, перебиваясь с короткими перерывами от поездок сначала к Денису, после встреч с которым возвращается едва ли не поседевшим, а потом и к Романовым-младшим, где его уже атакует подросшая Настя, прознавшая с возрастом, что кот – это не только отдельно бегающий живой организм, но и потрясающая игрушка.
– Точно. Как я мог про тебя забыть…
О, неужели! Его Императорское Величество все же соизволило обратить внимания на его кошачью особу! Быть может, теперь ещё изволит погладить и покормить хотя бы чем-то, кроме рыбы? Сил уже, ей Богу, нет питаться корюшкой. И что, что это его любимая рыбешка? Попробуй он – наглец, – питаться одной и той же пищей, пускай даже и любимой, целую неделю! Да она ему надоест уже через пару суток!
Однако почему-то вместо того, чтобы пройти на кухню и покормить верного кота, хозяин подходит к нему вплотную. Склоняется ниже, с отсутствием всяких манер хватает под лапки и поднимает, держа перед собой вытянувшегося в сосиску Неву.
– Со мной поедешь, – в упор смотря в светлые голубые глазки напротив. – Тебя самого женушка ждёт.
О-о, так это они что же, поедут в Москву? Что ж, не самое плохое решение – пожалуй, этим хозяин и заслужит минутное помилование с его стороны, и… Стоп.
Женушка?!
Да как он посмел так её оскорбить? Жена, свет кошачьих его очей, услада сердца его северного – он мог подобрать любой эпитет, любое выражение, одним своим звучанием походящее на легкий плеск прекрасных вод любимой его Москвы-реки… Но нет, выдал вместо этого совершенно невежливое, бесстыдное и унизительное – “женушка”! Ну, Романов… Не зря топил его в детстве – так и знал, что характер у него нахальный, и слишком много вольностей себе этот мальчишка позволять будет, стоит ему подрасти!
Ничего… Вот приедут они в Москву – не напасется, зараза, тапок.
* * *
Вечерняя Москва умела восхищать. Куда больше умела восхищать Москва весенняя.
Наливались зеленью деревца и кустики на узких улочках, совсем по-летнему теплым резвился в ветвях озорной ветер, грело юркими лучиками проснувшееся после зимы солнце… Даже тучи, что посмели скрыть от его серебряных глаз, казались Саше по-своему прекрасными. Были бы у него под рукой бумага с ручкой – точно сочинил бы очередное стихотворение, одной любимой жене посвященное.
Кажется, будто город и сам рад его видеть: вот слабеет хмурый, грозовые тучи светлеют и, того глядишь, вскоре окончательно расступятся, уступив место лазурному блеску голубого неба и золотым солнечным лучам…
Романов дошел уже до самого Зарядья. В том, что Маша может оказаться именно там, сомнений не было – она часто, зачастую вместе с ним, выбирается туда, захватив с собой стаканчик любимого фруктового чая. Её дом – Высотка на Котельнической, – располагается совсем рядом, на другом берегу, так что именно этому парку суждено было стать одним из десятка любимцев, где можно не только приятно провести время, выгуливая пушистую Москву, но и тихо прогуляться, спрятавшись от городской суеты и шума машин.
Кстати о Маше… Вот и она.
Светлое бежевое пальтишко чуть ниже колен, на шее – любимый его темно-серый шарфик, который по счастливой случайности оказался на Машиных плечиках ввиду холода, а на деле – отчетливого желания присвоить красоту себе, состроив типично женское невинное выражение светлого личика с глазками-пуговками… Золотистые локоны едва заметно развеваются под дуновением ветра, и девушка ежится: становится прохладно, скоро домой идти… Да не хочется.
Московская стоит, оперевшись на ограждение Парящего моста, и смотрит на реку. В отражении тихо плещущейся воды замечает собственное отражение, а над ним – серые, свинцовые тучи.
– Ну, чего ты такая грустная? – обращаясь к городу, поднимает глаза к небу Маша. – Скучаешь?
Поток воздуха веет в воздухе и обдувает лицо, заставляя на мгновение прикрыть густые реснички.
– Верю… Сама скучаю, – слабо сгибает губки в улыбке. – Давай, не кисни. Знаешь, как говорят? Две рыдающих девчушки в одном месте – перебор, и друг другу покоя не дадут, и других затопят.
Она не была уверена, существует ли такое выражение, но получилось, кажется неплохо – показалось даже, будто тучи в небе заметно посветлели, и сама столица постепенно стала успокаиваться.
Рядом мурлыкнула Москва. Ловко забравшись на ограждение, пригрелась пушистой мордочкой к ладони хозяйки: совсем та замерзла, снова ручки холодные. А ведь Романов, когда уезжал от них, строго наказывал: не переживать и лишний раз не нервничать, не грустить – сама же себя накрутит, потом самочувствие ухудшится, а им вдвоем потом – разбирайся, весели, лечи…
Звонко мяукнув, кошка склонила голову на бок и оглянулась назад, заметив знакомый силуэт. Нужно срочно привлечь внимание хозяйки – такого гостя она явно ожидала увидеть последнюю неделю, и этой встрече непременно должна обрадоваться. Авось, и внутри потеплеет…
– Чего ты? – опустив взгляд на любимицу, окликает её Маша.
Москва вновь за спину ей заглядывает. Любопытство, в силу возраста, заметно поутихло, бежать сломя голову навстречу Романову возможности не было – устала она уже бегать, хватит с неё! – так что всю операцию по его встрече она собирается поручить хозяйке.
– Ну что, что? Куда ты там все время смотришь? Кто там?
Девушка оборачивается… И тотчас застывает в изумлении. Прямо перед ней стоит Саша – живой и самый что ни на есть настоящий.
– Предательница, – усмехнувшись, наигранно хмурится, взглянув в сторону Москвы. – Я им сюрприз хотел устроить, а она…
Кошечка в ответ гордо моську поднимает и с моста на дорожку прыгает. Одобрительно виляя хвостиком, бредет к нему и приветственно трется о темную ткань брюк. Замирает, ощутив подозрительно близко знакомый до трепета в кошачьем сердце запах…
В этот самый момент прямиком из пальто на неё выглядывает белоснежная мордашка, и уже через мгновение ловким прыжком рядом с ней оказывается Нева. Встретились два одиночества…
Дождавшись, когда кошачьи хвостики чуть отдалятся и путь окажется свободным, Маша тут же оживает, и за мгновение до того, как поймать её в объятиях, Романов слышит громкое радостное:
– Саша-а-а-а!
– Я тоже рад тебя видеть, душа моя, – смеется он.
– Ты приехал! Приехал, приехал, приехал!
Она тотчас отстраняется, не смея разжать объятий. Глазками лазурными по всему его лицу бегает, словно не веря в реальность происходящего.
– Настоящий… – и быстро-быстро тараторит: – Ты же больше не уедешь? Не уедешь же, правда?
– Не уеду, – заверяет, тепло улыбаясь жене и убирая ей за ушко вьющуюся золотистую прядку.
– Хорошо… – вновь опускает голову, пряча личико в теплой ткани его свитера. – Теперь ты мой. Только-только мой! Никому не отдам…
– Только твой, – ласково шепчет Саша и крепче прижимает к себе жену. Осторожно, дабы не спугнуть застывшее в одном мгновении ощущение нежности, запускает руку в пушистые светлые локоны. – Постоим так ещё немного?
– С удовольствием, – сквозь улыбку отзывается Маша.
В небе медленно расступались свинцовые тучи. Над вечерним городом впервые показалось теплое, блестящее багровым свечением заходящее солнце.
