DARK MIRROR

(...) На грани вылета. Он и прежде балансировал, боясь, что его столкнут и он полетит из школы вниз головой, покалечившись о серые ступеньки, ведущие к золотым дверям в нутро Маурона. Последнюю плату Чонгук внёс на пару месяцев вперёд, позволяя себе изредка захаживать в общую столовую школы. Изобилие съестного мутило разум, проникая в него обворожительным ароматом, заполняя рот вязкой слюной. Деньги таяли, словно ледышки в стакане с фиолетовым напитком, который часто мелькал у Татти в руках. Он потягивал его через трубочку, роняя образовавшиеся от конденсата капельки на голые коленки. Чонгуку хотелось слизать эту влагу, помечая бархатную кожу своими следами. Пубертат требовал еду, удовлетворения и ещё невесть чего. Чону младшему удавалось сдерживаться на протяжении многих лет, он приучил себя выпускать эмоции только там, где их никто не увидит. Оставшееся время подавлял свою сущность, вынужденно страдая. — У тебя очень низкие показатели, — суровый взгляд учителя прокатился по лицу Гука, влепил пощёчину и сбежал. Ученики высмеивают Гукмана в открытую, преподаватели определённым взглядом. «Я вам не нравлюсь» — он никому не нравился, только своевременно внесённая оплата не позволяла турнуть «чёрного гуся» прочь. Никогда Чона не ставили на виду, если делалась общая фотография. Ему давали поручение в отдалённых местах, как только в школу приходила проверка. Он и сам понимал, что руководители пытаются спрятать его и других бедняг «за пазуху». Однако им пользовались для выказывания определённого статуса учебки, пусть он и являлся самым нежеланным посетителем Маурона. Не секрет и намерения некоторых учителей выкинуть парнишку подальше, в ту среду, в которой ему самое место. Открытые заявления взрослых со временем перестали шокировать. Мальчик просто молчал, когда его отчитывали и посылали прямым текстом. Делали это относительно мягко и без нецензурных, мало по малу скапливая ком у виска. Гляди и разорвётся. Эмоциональные качели учебного заведения нехило шатали неокрепшую психику альфы. — Сдашь свои долги и можешь продолжить обучение, — замдиректора дал шанс. Он спокойно относился к детям низкого сорта, его интересовали финансы и только. Чонгук пообещал, что наберёт хотя бы проходной балл, пуст и будет он заниженным. Для себя он давно понял, что, к сожалению, туповат и зашуган. Намёк зама был понят молниеносно. Нехилую сумму пришлось вложить в отдельный конверт, для него. Просто так даже возможность никому не даётся. Чонгук был рад заплатить. Страшнее чем уход из Маурона, для него только известие о предстоящей свадьбе Татти и Намджуна. Благо они все дети и о таких вещах пока задумываться рано. Тихо постучав в белоснежную дверь класса, парнишка замер на месте и лишь после одобрительного… — Входите, — учитель посадил его на привычное Чонгуку место, там, куда ему было уготовано сесть с первого дня — позади класса. Никто не писал на белоснежной, глянцевой столешнице оскорблений, их клеили стикерами. Его парту обходили стороной, намеренно отодвигали подальше свои столики и демонстративно морщили нос, искоса поглядывая в сторону альфы. Издёвки выкрикивались в моменты отсутствия по близости преподавателей. Хотя учитель не ушёл далеко от своих учеников. Он стоял в двух шагах от юноши, протягивая ему тестовые листки. Лицо выказывало эмоции брезгливости. — Решишь это, и я посмотрю, стоит ли тебя оставлять в нашей школе, — омега не раз пытался уколоть Чонгука, да побольнее. Возможно, из-за того, что альфа молчал в тряпку, тот считал его невеждой. Да только что же Гукман мог сказать в своё оправдание? Он не приучен защищаться. Взяв листки смуглой рукой, он принялся тормошить мозг, надеясь хоть что-то дельное из него вытрясти. Но там, как и всегда, жили мысли лишь о безупречном Тэхёне. Замдиректора не позволит парню провалиться. Ведь сумма уплачена. Учитель никогда про это не узнает. Чон расслабляется немного, позволяя себе сосредоточиться. «От этого теста зависит твоя судьба» — а вернее его пребывание близко к Татти. Насильно выпихивая отвлекающие его образы, Чон принялся решать задачи, отмечать верные пункты, дописывать недостающее и всё в таком духе. Спустя примерно час, юноша был готов сдать свои труды. Он так же не рискнул подходить к учителю близко, тот почти под конец вернулся в класс, позволяя Чонгуку наслаждаться одиночеством. Омега молча пролистал тесты, стараясь не касаться тех участков, коих касался Гук. Юноша замер. Омега пробегал глазами по строчкам, морща лоб. Мысли о том, что зам может его кинуть, затрусили руки. В Мауроне нет веры никому. Чонгук лишь сейчас пролистывает сомнительные идеи. Он тут всем мешает. В этой атмосфере нет правды и веры чьим-либо словам. Если учитель поставит парню неудовлетворительные баллы, всё пропало! Никто никогда не поверит, что Гукман «дал на лапу». У него отродясь денег не было. А сумма-то немаленькая. — Иди, — протянул учитель тест с низким, но при этом проходным баллом. Чон звучно выдохнул. — Спасибо, — он успел вспотеть и обдать омегу несвежим дыханием, нечищеных зубов. Тот откинулся назад, пытаясь держаться от мальчика подальше. Но Гукману всё равно, он продолжит обучение при Тэхёне и это самое прекрасное за сегодня. Поклонившись с улыбкой, Чонгук спешно вышел в коридор. Молчаливая школа в лучах спускающегося солнца казалась более дружелюбной, ведь в ней остался только Чонгук и пара тройка учителей, да обслуживающий персонал. Без дорого разодетых деток Маурон дышал спокойно. Для того, чтобы сдать тест, Чонгуку пришлось долго ждать учителя, но сейчас шагая по просторному коридору он радовался. Может он не настолько безнадёжен? У всех есть шанс, и Чон понимал, ему тоже может улыбнуться удача. Нужно лишь дисциплинировать себя. Ехать на лифте, где во всю стену будет его отражение, не хотелось. Чонгук понятия не имел, зачем в подъёмнике вешать зеркала, потом вспоминал красивеньких подростков и осознавал, будь он обладателем таких личиков, тоже был бы не прочь полюбоваться на себя. Дома зеркало висело только в комнате у родителей, это радовало. Иногда встречаясь со взглядом собственных глаз, он отворачивался. Ему любоваться нечем. Зреющие прыщи изящества не добавляли. Угри на носу создавали впечатление, будто сорная куча кашлянула на парня. Сальные волосы прилизаны у корней и распушены у кончиков. В общем все признаки отсутствия в арсенале взрослеющего организма каких-либо соответствующих препаратов по борьбе с «некрасивостью». Чонгук никогда не задерживался допоздна в Мауроне, одним из первых он сбегал домой, желая укрыться от злых языков и невежественных глаз. Почти все ученики и преподаватели покинули школу, отчего та стала тихой и приятной. Юноша шёл по коридору медленно, ощущая несвойственный его душе покой. — Как хорошо, — выдыхает парень, спускаясь по пустой лестнице. Изнутри школа белая, зелёная или серая, в ней все дверцы и двери отворяются без скрипа. Из кранов течёт отчищенная холодная вода, и струистая горячая. Освежители вуалируют приятными ароматами, а чистота слепит. Чонгук жил бы в таких условиях, так как в собственном доме почти всё работает неисправно, а то и вовсе безвозвратно сломано. Папа требует, чтобы отец починил, но тот отмахивается, валяясь на диване. Он приобрёл себе старенький телефон и увлёкся передачами о сверхъестественном. Редкие халтуры не приносили должного дохода, поэтому чае-хлебные ужины продолжались. Лампы над головой гасли, позволяя лишь солнечным лучам впархивать сквозь отчищенные до кристальности стёкла панорамных окон. Юноша шёл вприпрыжку, фантазируя как спустя некоторое количество лет вернётся в Маурон уже богатым человеком, ведя за ручку собственных детей. А позади будет идти Тэхён, неся на руках младенца. От таких мыслей становилось весело. Ему никто не запретит мечтать. Проходя мимо массивного герба, Чон притормозил. Такие были на каждом этаже, висели на стене, украшали школьную форму, посуду и шторы. Отличительный знак, на котором красовалась филигранная корона из золота и зелёный лист клевера. В их краях это растение носило неописуемо-магический характер. Люди свято верили, что клевер способен подарить им богатство, долголетие и счастье. В каждый год, в начале весны, что продлится минимум полгода, люди украшали дом цветками и лепестками клевера. Накрывали стол, приглашали гостей по праздникам. Только семья Чонов не праздновала. У них не было родственников, как и друзей. В их дом приходили только обругать хозяев, поскандалить. Денег на праздничные яства и украшения не было. Возможно, это одна из причин, почему семья так несчастна. Стоит заметить, Гукман догадывался об истинном происхождении их невзгод. *** Распахнув парадные двери, Чон выскочил на улицу, прямо в омут тёплого вечера. Да так и замер на месте, когда взгляд его ненароком упёрся в прелестный, тонкий стан. «Принц Татти» — его запах он узнает среди всех прочих. Чонгук обычно одним из первых убегал, как только заканчивались занятия, за что не раз получал насмешку либо упрёк. Ученики Маурона никогда не торопились домой. Общественная жизнь класса либо школы позволяла детям общаться друг с другом. Заводить новые знакомства или людей. Чонгук в этом месте персона нон грата. Тэхён сидел на парадной лестнице школы. Его чёрное в золотой оправе с россыпью камней зеркальце прославленной косметической фирмы «Золотой лотос» поблёскивало новизной. Тэхён редко был замечен не любующимся своим безупречным отражением. В его ушах покачивались бриллиантовые серьги, стоимостью в человеческую почку. На шее тонкая цепочка с маленьким кристалликом в виде кулона. Светлые волосы подстрижены и уложены аккуратными прядками. Ветерок их легонько колышет, отчего заметно, насколько у Татти мягкие волосики. В них хочется зарыться лицом, втянуть упоительный аромат пиона и умереть от блаженства. Все мысли улетучиваются, как только ноздрей касается шлейф композиции из духов и свежести. Олицетворение высшей формы великолепия и безупречности — прекрасный Ким Тэхён завораживал любого, кому выпало на счастье узреть его воочию. Современные художники дарили омеге портреты с его же изображением. Поклонники слали мешками письма и подарки. Чтобы понять на сколько природа бывает гениальной, следует лишь раз поглядеть на Тэ. Чонгук понятия не имеет, сколько альф безнадёжно страдает, как и он, мечтая о Тэхёне. Омега упивался собой, любуясь своим лицом без изъянов. Колени стоящего позади альфы затряслись, зрачки расширились, словно он зависим, а губы сами собой разомкнулись. И шагу ступить нету сил. Страшная сила заключена в образе Ким Тэхёна. Такому идеалу невозможно отказать. Что бы не сотворил Татти, всё спишут ему. «Если и умереть, то от рук твоих нежных. Порази меня взглядом, сотри, уничтожь! Я бы век любовался тобою и умирая, мечтал о тебе…» — альфа беззвучно заговорил, боясь потревожить увлечённость омеги. Как близко. Никогда ещё прежде не бывал в пяти шагах. Внезапное желание коснуться идеала, подкинуло трясущуюся ладонь. Ради этих кротких мгновений он терпел, страдал, мучился. И они того стоят. Закруживший голову аромат заставлял душу порхать. Ким Тэхён сам того не зная, отнял у Чонгука душу. Пусть берёт, не жалко. Может в этом и был смысл, отдать то единственное, дорогое, что было у альфы. Едва их взгляды столкнулись, Тэ замер на долю секунды, а потом от испуга взвизгнул. Шуга и Намджун, бегающие друг за другом во дворе резко уставились на них. Чимин тут же подскочил к омеге и приобнял его за плечи, как бы защищая. Омеги и альфы встали поближе к Тэ, закрывая собой. Со стороны складывалось впечатление, будто Гукман опасен для общества. — Эй, ты! — прикрикнул Намджун, срываясь с места в сторону, оцепеневшего от ужаса Чонгука. — Какого хрена на моего парня вылупился?! — он быстро оказался рядом и ухватил Чона за шею, уволакивая худенькое тело вниз по лестнице. — А ну вали отсюда, мусор! — Давай, вонючка, — подначивал некто позади. Чонгук и сам был рад убежать, он это и делал. Но один из омег вдруг крикнул… — Этот маньяк ходит за нами по пятам! — Чего? — зло переспросил Шуга. — Ходит за вами? — Да, да! — голос Саймона бьёт Гука по ушам. — И в уборную за нами бегал! — Да он совсем страх потерял! — Он с Тэхёна глаз не сводит, — а это уже Чимин. Убивает своей откровенностью и писклявостью. Столько лет Чонгук старался словно огромный секрет вынашивать свою любовь к Татти в закромах, а тут одна фраза обнародовала, сломала все усилия. — Глядит на него волком! — Вон оно что, а ну стой! — Намджун пошёл за ним. Чонгук прибавил шаг, споткнулся, но не упал. Всё заходит слишком далеко. Кислород смешивается с запахом ржавого металла и привкусом горько-солёной злобы. Чужая агрессия пугает нехило. Готовый сорваться на бег, альфа не убавляет шаг. — Ты, блять, оглох, додик?! — летит в спину, вонзаясь в плоть остриём. Он ощущает это, звуки колются очень больно. — Защити нас от этого придурка, — омеги жалобно тянули факты о сталкерских повадках Чона, пока тот был очень близок к воротам. Выйти за них и широким шагом зайти за угол, а оттуда галопом. И больше не попадаться Тэхёну и его омегам на глаза какое-то время. Не говоря уже про Намджуна. Пока всё не стихнет. Тем более уже конец учебного года, за лето элитные всё забудут. Позади раздался рёв мотора. Намджун настиг Чонгука и перегородил ему путь, заехав на тротуар. — Я за тобой бегать должен, помойник?! — встав с железного коня высокий, здоровый детина ухватил костлявую руку и потащил Чонгука за собой. Компания замерла. Скрываемое за улыбкой на юных, ухоженных лицах никудышный альфа заметил любопытство, интерес и лёгкие улыбочки в сопровождении раздражающих «хм». Его пихнули и он едва не стёр ладони, успев упереться ими в бетонную плитку, спасая тело от удара при падении. Страх делал тело похожим на резиновое. Чонгук быстро встал и ссутулился, опасаясь ощутить очередной тычок. Он был уверен, что вот-вот на пороге школы появится дворник или уборщик, тем самым вспугнёт компанию или смутит. Ведь обслуга только что маячила перед глазами. Где же все эти работнички, когда они так нужны? — На колени! — Намджун говорил не громко, но тон приказной. Чон стоял, будто его закатали в бетон. В спину прилетел пинок. Тело повиновалось мгновенно. Чонгук упал, ударившись чашечками об твёрдую поверхность, даже издал болезненный стон, из-за чего некоторые зрители посмеялись. — Ты на хрена за омегами подглядываешь? — обладающий аурой доминанта, Намджун уничтожал одним взглядом. Его запах отравлял кислород для Гукмана. — Я не… не подг… погляд… погля… — язык заплетался, едва выпуская изо рта звуки. Желание исчезнуть ворвалось в голову парня. — Чего он там бубнит? — Шуга присел на ступеньку, приобнял Чимина и бросил в Чонгука окурок. — Эй, ты, выродок, чего ты там бормочешь? — Чего молчишь, ублюдок? — ещё один пинок в спину. Больно. Чонгук поёжился. Дыхание его участилось, а все внутренние органы словно гвоздями к земле прибило. А голоса вокруг лишь усиливаются, замедляя сердцебиение, перекрикивая шум в голове. «Тэхён, пожалуйста, останови его» — молил Чонгук, не размыкая рта. Он верил, что его ангел, свет его мрачной жизни остановит верзилу. Все знают, что Чонгук слабый, худой, недоедающий и нуждающийся. Возвышающийся позади него натренированный спортсмен одним ударом может убить, если пожелает. И от осознания, что эти злые подростки способны замучить его до смерти, по щекам катятся мутные слёзы. Чонгук всхлипывает, но вместо ожидаемого сострадания его пронзает чужой смех. «Как можно смеяться, когда кому-то больно, страшно и обидно?» — он чувствует носок дорогущих кроссовок, периодически поколачивающий его по почкам. Намджун требовал ответа, а Гукман лишь содрогался и сгибался, ударяясь лбом о плитку. — Эй, актёр без кинопремии, а ну не строй из себя червяка, — ухватив юношу за хвост, в который были собраны грязные волосы, спортсмен рывком поднял его голову, вынуждая сесть на пятки. Невольно Чонгук столкнулся со взглядом Тэхёна и увидел в нём проснувшуюся насмешку. Воспоминания пришли резко и громко топая ногами. Вот он, маленький Гукман впервые смотрит на Тэхёна. А тот глядит на его ободранную обувку. Усмешка. Издевательства стали преследовать Чонгука по пятам, словно именно от этого поступка ангела вся его жизнь пошла по кривой. А может Татти проклял его? Тэхён глаз не отводил. Присущая ему непроницаемость выражалась даже в эти минуты. В ноздри ударил неприятный запах гнили. И он шёл, как нестранно, от Тэхёна. Возможно, это всё игра мозга и Чонгуку мерещится. «Где твои эмоции, ты ведь не такой, как они! Почему ты уподобился этим чудовищам и слово за меня не замолвишь. Да, я ходил за тобой, я одержим тобой и подумай сам, почему?» — вслух сказать не хватило духу. Может встань Чонгук сейчас с колен и выскажи всё как есть присутствующим, он и мог бы избежать чего-то плохого. Его внутренняя борьба ни разу не выходила наружу, даже носа не высовывала. От природы альфы активные, драчливые и вечно бегут вперёд, стараясь обогнать соперников. Лучшие омеги достаются самым сильным. Чонгук взывал к своим природным инстинктам, к зверю, спрятанному так глубоко, что даже самому трудно отыскать. — Проси прощение, вонючка! — смеётся свита. А на вопрос альф отвечает, что так прозвали Чонгука. Имени они не помнят, да им и не надо. — Вонючка, а ты немой? Язык у тебя есть, вонючка? — Намджун наседает, загоняя в оковы ужаса. Он собой закрывает солнце и худощавое тело чуть ли не в панике биться готово. Подступающая тьма не скрывает Гукмана в себе, напротив, она его обнажает. Дети мрака вокруг, питаются его отчаянием. Чонгук упорно молчит, надеется на волю случая. Возможно, его безропотность наскучит Намджуну, и он велит ему уйти, чему Гук будет лишь рад. Но время идёт, а чуда не происходило. Вынув из кармана пачку сигарет, альфа закурил. Всем нравилось смотреть, всем было интересно, что же их негласный лидер, король Маурона выдумает. — А ну, — он потянул Чонгука за волосы на себя, принуждая спину юноши выгибаться назад. — Рот открой! Открой, сказал! Гук затрепыхался. Он вяло дёргался, то ли мыча, то ли завывая еле слышно. — Ты же помойник, значит мы будем в тебя мусор бросать, а то негоже его по двору школы разбрасывать. Окурок видишь? — спортсмен указал на валяющийся рядом бычок, ранее кинутый в Чонгука Шугой. — Подними и сожри его! «Хоть кто-то, помогите!» — И вот он, один из уборщиков выглянул в окно. Он смотрит на них. Наконец-то спасение… Намджун поглядел вверх. Уборщик закрыл створку, отошёл. Спасения не будет. Уж такое выходило за рамки. Чонгук бросил быстрый взгляд на присутствующих и попытался обернуться, он не поверил ушам и глазам. Мощный удар кулаков с такой силой припечатал его носом к плитке, что на светлой поверхности остались пятна крови. Компания заулюлюкала и издала звуки, соответствующие нехорошему положению Чонгука. Они встали вокруг, заграждая собой обзор. Знали ведь, что люди из персонала наблюдают. Кое кто из омег снимал происходящее на телефон. Весело обводя камерой Чонгука с разных ракурсов. — Пожалуйста… — заикаясь мямлил Гукман. Он боится, и ему не стыдно. Будь он наедине с альфами, может не всё было бы настолько плохо. На глазах у Тэхёна переживать высшую степень своего унижения непосильная для его психики ноша. А тем временем главный альфа не унимается. — Я об твои патлы руки испачкал, погляди, — перед лицом появляется рука, ладонь блестит от жирового налёта. Чон шарахается и подаётся назад из-за неожиданности. «Ну и ручища у него» — неудивительно, что кулак Намджуна одержал столько побед. — «Беги!» — сигналит инстинкт самосохранения. — Куда?! — Чонгука опять пнули, возвращая на место. Он готов провалиться в землю, а слёзы уже намочили рукава, коими он тёр щёки до красна. — Прекрати ныть и жри окурок! — требует Ким. Его активно поддерживают, заставляя Чонгука поднять мусор губами. Они хотят позабавиться, поэтому накидывают варианты как именно юноше следует встать. — Давай- ка я ему рот открою, — Шуга быстро оказывается рядом. Хватает Чонгука за голову, удерживая с силой. — Ты реально воняешь, — смеётся он. — Открывай, давай-давай! — Чонгуковы руки скрутили за спиной, он может лишь ёрзать коленями, вызывая болезненные ощущения. «Только не это!» — он чувствует собственную кровь на подбородке, она присохла и тянет кожу. Нос забит соплями и вдохнуть нормально не получается, а слабые потуги лишают остатков кислорода. — Фу, блять, поглядите на него, — омеги тычут пальцем. — Меня сейчас вырвет! Юнги, Намджун не трогайте его, может он заразный?! Тревога рывками выталкивает из Чонгука скудный обед. Приходится прикрыть губы ладонью, чтобы не блевануть. Во рту растекается вкус желчи, он сушит губы, подкрашивая их бледным оттенком. Вся кровь отхлынула от лица, покидая стыдливые щёки. В центре грудной клетки зародилось потустороннее существо. Чонгук затрясся от боли, от резких толчков, выбивающих разум. По брюкам медленно стекала струя тёплой жидкости, быстро охлаждаясь и заставляя кожу крыться мурашками, когда ветер усиливался. Желтоватого оттенка лужа отогнала омег в сторону. — Фу-у-у, — неустанно вторили зрители. — Ужас! — Вы только поглядите, он обмочился! — завопили омеги и указал на влагу у ног Чонгука, в которой он стоял на коленях. Первый раз в жизни Тэхён засмеялся. Видимо Намджун такую реакцию парня сам видел впервые, отчего принялся шутить на тему, стараясь удержать тэхёново веселье. Голову Чонгука запрокинули назад, вталкивая шипящий на языке окурок в глотку. А потом рот зажали и приказали проглотить. Запах дыма, горечь на рецепторах и никотиновые ожоги, травмирующие нёбо не помешали выполнить приказ. Всё это время он глядел на веселящегося от души Татти. Тот улыбался и подшучивал. Сидел и сиял в лучах солнца, что играли с его драгоценными камешками. Он выглядел истинным ангелом, но внушал теперь дикий страх. — Глотай, вонючка! — повторяли на ухо, требовали и приказывали. Лицо, шея и голова болели от грубых касаний. Обидчики попросили у омег влажные салфетки, когда с успехом закончили начатое. Они лично проверили рот Гука, чтобы убедиться, что он проглотил сор. — Дай сигу, у меня кончились, — Шуга отходить не торопился. Он стоял у пленника сбоку, нарочно задевая того руками. Альфы запыхтели, испуская ядовитый дым. Затылок Гука обожгла резкая боль, он завизжал и ухватился ладонью за ошпаренное место. Парни засмеялись, Тэхён и Чимин тоже. Чонгук глядел теперь на них понимая, что им его ни капли не жаль. Умри эти люди в муках, Чон и ухом не поведёт. — Чего уставился? — спросил омега, сидящий у ног Тэхёна и Намджун одарил Гукмана звонкой пощёчиной. На долю секунды свет в глазах погас. Больно и резко. Чонгук заплакал. Сколько можно? За что? Все рождаются свободными, этикет приучает к скромности. Он глядел украдкой, со стороны, держась поодаль. И за это его уничтожают? Чем он мешает этим идеальным людям? Как много злобы. Невыносимо. Но люди рождаются свободными. И только деньги вкупе со властью развязывают руки, дозволяя всё. — Малыши, отвернитесь, — просит омег Намджун мягко, почти ласково, ухватившись за бляшку серебряного ремня. Омеги делают вид, что отворачиваются. Кто-то прикрывает глаза ладонями. Тэхён знает, они смотрят. Он бросает на Намджуна скользкий взгляд и альфа, будто ожидая именно этого от своего парня, становится ко всем присутствующим спиной. По дворику плывут смешки и язвительные комментарии. Чонгук скручивается калачом. Намджун тянет бегунок ширинки вниз. У Чонгука всё тело холодится, он не может поверить, что Ким сейчас это сделает с ним. И набатом рушится последняя надежда, ведь все они уже многое сделали. Никогда бы Гук и в самом страшном сне не увидел тех жестоких пыток, что устроили ему малолетние садисты. И при всём этом было видно, что они наслаждаются своей властью над бедняком. Хитрющие глазки так и выискивают за что бы цапнуть побольнее. Струя мочи окропляет слезящееся лицо, прикрываемое тонкими пальцами, одежду и волосы. Намджун двигает бёдрами из стороны в сторону, пританцовывая, пока его друзья альфы посмеиваются. — Я скину это видео Марку и Сене, вот они охренеют, — конечно они скинут. И ещё долго будут горланить. Твари бездушные, Гукман весь род людской проклинает. — Знай своё место, мусор! — последний удар ногой в живот и Гукмана сворачивает в безволии. Перстень с камнем на его среднем пальце царапает кожу. Шуга бьёт точнее и сильнее громоздкого Джуна. Над головой хохот. Чувствуется, что Намджун отошёл, ожидаемо он доволен собой, о чём сигнализирует источающийся от его тела аромат. Чонгук уронил в бессилии руку и увидел, как альфа целует Татти в губы. Очень глубоко и по-взрослому, прижимая за тоненькую талию к своей крепкой груди. Тэхён смотрел на своего парня с нескрываемой гордостью, а омеги подле него с восхищением и одобрением. Отброшенные красивыми людьми тени напоминали бесов из преисподней. Чон зажмурился, испытывая первобытный ужас. «Убьют!» — а вдруг? А если? И ведь никто не понесёт наказания. Вскочив на ноги, юноша понёсся прочь от Маурона, от жестокости, от убийственной красоты. Воздух вонял, но на деле это он сам чужим смрадом давился. — Мы ещё не закончили! — крикнул ему в спину Намджун. Его перебивал поток глумливых голосов. Кричали гадости вслед, издевались и смеялись. Он потерял свой пакет, с которым пришёл в школу. Там не богато, пара ручек и тетрадей. Портфель порвался, найти подходящей замены не удалось. Посреди большого города, столицы, происходят настоящие пытки над человеком. Стоны муки смешат подростков, забавляют, но не вызывают жалости или сострадания. Чонгука толкали ногами. Били по лицу и тушили об него окурки, плевали. Он плакал, умолял и надеялся, но никто, ни один человек не встал на его защиту. Истинные монстры. Шоу кончилось. Подростки разошлись. Уборщик вынес ведро с заранее разведённым раствором. Отмывая школьный двор от мочи, неизвестно о чём он думал. По недовольному брюзжанию складывалось ощущение, будто омега недоволен прибавившейся неприятной работой. *** Идти сразу домой Гукман не решился. Показывать такой позор родителям ещё более унизительно. От Маурона до его дома пешком минут семь. Домчался Чонгук за три. На пороге дома скопились люди, не позволяющие без внимания пройти мимо. Сосед омега умер и проводить его в последний путь пришли все те немногочисленные, кому он был небезразличен. Прежде их никто не видел. Омега прожил долгую жизнь, кровушки у соседствующих семей попил с завидным размахом. Незнакомые люди грустили, кто-то плакал, все лица юноше напоминают сморщенные плоды сливы. Он прошмыгнул мимо быстрее пули, намереваясь забежать в лесополосу и там отсидеться до сумерек. Возможно, ему сделали замечание, а он пропустил его мимо ушей. Нос напомнил о травме, отчего Гукман сменил маршрут. Влетел в умывальник и заперся там. Аромат канализации заглушал отвратительный запах мочи. Мерзкие следы Намджуна въедались в кожу. Запах тошнотворный, тело зудит и начинает гореть, а слёзы закончились. Вместо них по щекам течёт чистейшая желчь. Чонгука вырвало прямо на пол. Он подлетел к раковине и хотел умыть лицо, но в последний момент передумал. Поглядел пристально на свои запыленные руки, рваные штаны и дрожащие под ними коленки. Ему мерещился смеющийся Тэхён. Будто бы это именно он издевался над альфой, а не Намджун. Ведь было достаточно лишь одного его слова, чтобы остановить своего бойфренда. Но нет, Татти возжелал жертв. Он тёмное божество, падший ангел с очаровательным лицом и гнилой душой. Чонгук зарыдал в голос и обнажил свою боль без страха настолько, насколько вообще мог. На улице громыхнул реквием, заглушающий неестественные всхлипы. Омегу увозили в гробу туда, откуда он больше не вернётся. Теперь некому будет ворчать на Чонгука, скидывая всю свою неугомонную агрессию. Его смерть радовала. Чонгук схватил кусок мыла, принадлежащий покойному в руки. Желание отмыться преследовало задолго до того, как чужая моча коснулась его. Чонгук пустил холодную, ржавую воду. Взгляд парня ненароком поднялся вверх. — А что, если… — его хватил мандраж. На потолке висело крепление для лампы. Оно сумеет выдержать его вес. Парень мотнул головой. «Пусть увидят!» — спонтанное решение пришло к нему. В ту же секунду появилось желание заглянуть в глаза родителям. Душистый огрызок летит в раковину, разлетается на куски от удара. Юноша выходит из умывальника, подходит к двери собственной квартирки. Позади на косяк прибили чёрную ленту, по традиции она должна пробыть там целый год, чтобы люди помнили умершего и скорбели по нему. Крепкой хваткой костлявая рука уцепилась за покрытую грязевым налётом ручку и дёрнула её. Чонгук вошёл в квартиру и наконец учуял жившую с ним на протяжении долгих лет вонь. Канализационный выхлоп, смешанный с затхлостью и едким смрадом помойной жижи, стекающей с машин по вывозу отходов на свалку. Ассенизаторы никогда не едут мимо особняков, они объезжают центр города, прибирая по необходимости либо ранним утром, либо ночью. Пахнуло мышиным запахом и старостью. Все ароматы нищеты и убогости смешались в этом помещении и заплясали бесовской усмешкой. Чонгук встал на пороге, глядя на родителей звериными глазами. Те замерли за столом. Собственный сын, казалось, обезумел. «Опять» — и он ощутил, что копящийся внутри него озон вот-вот рванёт, разнося в щепки всё вокруг! Вечный ужин портяночным чаем и сухим хлебом. Этим уже невозможно давиться. Парня тошнит от горьковатого привкуса отрубной закваски. Эта ебучая горесть копилась в нём десятилетиями и превратилась в смертоносный яд. Отец резко отвёл перепуганный взгляд, видимо учуял исходящий от сына смрад чужого альфы Он уставился на окрасившуюся чайной плёнкой кружку. Та на половину пуста. Папа едва не подавился куском хлеба. Он встал в полный рост и казалось, что из его покрасневших глаз хлынут водопады. Но упали лишь две крупные капли. Его ладони сцепились и упокоились на груди, дышал он часто и глубоко. Грязный, избитый, униженный Чонгук пришёл, чтобы показать этим двоим, чего они добились. Без стыда. Без зазрения. Он винил их. Он ненавидел их в эти мгновения и хотел убить себя самым страшным способом, дабы эти ничтожества страдали остаток своих дней. — Мальчик мой… — но папа так глядит. Он падает на колени и рыдает. А вот отец голову слишком низко опустил. И вот он, козёл отпущения во всей красе. Чонгук подходит к нему, а тот отодвигается. — Я тебя ненавижу! — шепчет он яростно и жёстко. Он убивает своим взглядом. — Меня били дети богачей. Они обижали меня… всегда. — И он рассказывает всё то, что не хотел слушать альфа. Скидывает на него свою ношу, которая стала такой тяжелой, что грозилась раздавить парнишку. Он хотел защиты, а ему её не давали. Папа у ног парня жалок, но именно он в этой семье самый сильный и чистый, как бы грубо это не звучало. Не брезгует, прижимает сыночка к сердцу. А вот отец сидит бездвижный. Он почти сросся со столешницей своим непрошибаемым лбом. Голову отвернул и дышит через раз. Смердит? — Ненавижу, — выдохнул Чонгук и выбежал из квартиры. Больше не было сил терпеть зловоние, исходящее от него. Встав под холодную воду, парень мылся в одежде. Всю ночь юноша намыливал вещи, свою кожу и волосы. К утру окоченевший, синий и трясущийся он вернулся в дом. Свернулся на постели под ватным одеялом, подарок деда. Дверь жалобно скрипнула. Папа лёг позади него, обнял и дрожащим голосом сказал, что он пойдёт в школу и разберётся. И отца уговорит. Они вдвоём дело так не оставят. Чонгук не хотел разбираться. И в Маурон он не вернётся. Слушая тихий, обессиленный голос папы Чонгук уснул и выспался за несколько часов. Когда проснулся, в его спальне было пусто. Он поглядел на свои колени, по ним рассыпались синяки. Воспоминания так и вились в башке. Чонгук резко зажал уши и услышал хруст. Внутри него что-то сломалось. Он хочет умереть? И тут же пришёл ответ. Нет. Ведь это самое лёгкое. Да и в любом случае рано или поздно умрут все, абсолютно. Почему бы не попробовать… жить? До сих пор он просто существовал. И он понятия не имеет, какого это чувствовать истинное присутствие в этом мире. Выбравшись из постели Чонгук, раздобыл большой пакет и принялся складывать в него всю свою прошлую недожизнь. Он собирает свои пожитки очень быстро. Игрушки, различное сентиментальное дерьмо. Всё на свалку, вместе с любовью, надеждами и гребаным Тэхёном! Разломать возведённый алтарь! Выбросить и помочиться так же, как помочились на него! Чонгук на мгновение замер. Святая святых его жизни причинил ему адскую боль. В нём убили всё светлое и чистое. Да, может он и не самый лучший человек, но уж точно не худший. Его главное преступление в том, что он нищий. Чонгук хватает вырезки с изображением Тэхёна, рвёт их безжалостно, подрезая тонкую кожу на пальцах плотной бумагой из глянца. Ранки сочат алую кровь. Всё, что он берёг годами летит на пол. Парень топчет ногами лицо Тэхёна. Плюёт на него и ненавидит. — Иди к чёрту, Татти! Он вырывает приколоченный плинтус, единственным ржавым гвоздём. Суёт ладонь в щель. Пакета нет. Чонгук холодеет от ужаса. Там оставалось ещё много денег. На целый год обучения в Мауроне. Он мог бы потратить их на свои хотелки. Пошарив с щели, юноша сунул руку по плечо и наконец наткнулся на шуршащий целлофан. Вытянул его. Клочки бумаги просыпались к его ногам, припорошив пол. Мыши сгрызли купюры…