«До чего же нелепа Жизнь», — подумал, остановившись У вишни цветущей. Исса.
Сколько прошло месяцев с последней встречи? Шестой подходил к концу. А где заканчивалось что-то одно, в другом месте начиналось что-то новое. Фушигуро поправил воротник иссиня-чёрного пиджака и вынул телефон из кармана. Лепесток сакуры упал на экран невзначай будто, палец смахнул его и ненароком открыл диалог. Сообщение месячной давности осталось непрочитанным. Воспоминания призраком следовали за ним изо дня в день. Она попросила не забывать её, и он не забывал, но двигался дальше, старался не жить прошлым. А прошлое такое отношение не любит — заставит думать, вспоминать, вывернет наизнанку. Когда-то в пустом школьном кабинете, ставшим их убежищем от целого мира, она прошептала: «Быть одиноким то же самое, что немым. Не можешь сказать кому-то, если с тобой что-то не так». Фушигуро думал тогда, это её личные проблемы, ответил, что не всем нужны люди, чтобы чувствовать себя полноценно. Ошибался. Как же он ошибался. Если бы только увидел её снова, если бы только его признание в собственной неправоте могло её вернуть. Если бы… бы… Фушигуро сжал телефон и пошёл дальше по вечерней улице, по дороге, усыпанной лепестками сакуры. Вишня цвела и тогда, когда они встретились впервые на школьной линейке. Тот апрель в Сайтаме был необычным и спутанным, а рвение подружиться этой девчонки из параллельного класса раздражало. Порой даже злило. А потом начало раздражать нежелание отказывать ей, когда она с раскрасневшимися щеками предлагала ему пластыри после очередной драки. Это нежелание не поддавалось никакой логике, поэтому Фушигуро старался не поддаваться ему слишком сильно. Он не понимал её, долго и упорно не понимал, а когда понял, то стало слишком поздно. Она исчезла так же резко, как и появилась. От неё осталась лишь картина в художественном классе. Как-то после уроков Фушигуро всё же зашёл проверить, что стало с холстом, на котором линии переплетались, жёлтые, розовые и голубые краски смешивались. Она не умела рисовать, но любила жизнь и горела каждой безумной идеей, которая рождалась не в голове, а в сердце. На обратной стороне холста была подпись:«_______ _____ 28.05.2017 Больше, чем слова».
На следующий день картину кто-то выбросил. Фушигуро на мгновение подумал бы найти того, кто это сделал, но не стал. Это было бы лишним — она ненавидела жестокость и насилие. И он из-за этого долго считал её лицемерной, слабой и глупой. Она многим нравилась, была хамелеоном и находила ключ к каждому. Не всегда это играло ей на руку. Однажды бейсболист, любимчик девушек и вымогатель денег у первогодок, настиг её на пустой лестнице, где бы никто ей не помог. Фушигуро волей случая и собственной настороженности застал их, сжал кулаки, собираясь отстоять честь и достоинство девушки. Джентльмен — не джентльмен, а люди, пользовавшиеся силой ради доминирования над слабыми, не вызывали ничего кроме презрения. Она тогда справилась сама, влепила бейсболисту пощёчину, звонкую и унизительную, даже назвала «ничтожеством». Фушигуро напомнил, что насилие она не любит, а ему в ответ заявили: «Я пацифистка, а не жертва. Это самооборона, а не насилие». Она улыбалась всегда, да так лучезарно, что могла одной улыбкой озарить самый хмурый день. И смеялась она всегда звонко, заливисто и заразительно, а смех разносился эхом по коридорам. Фушигуро считал — играет. Потом думал — сумасшедшая. Затем понял — это просто она. Спокойной она тоже бывала, часто наедине с ним молчала, точно знала, что нужно Фушигуро. Поначалу его это даже напрягало, да так, что хотелось взять и оборвать всё общение на корню. Напрягало и то, что она называла его другом, а он не мог, не признавал. Не признал и после того, как она смущённо предложила общаться и дальше, после выпуска. Фушигуро неловко и нехотя согласился, пусть и не верил, что поддерживать такое же общение будет возможным. А получилось, что поддерживать любое общение оказалось невозможным. По её щекам в тот день, ставший их последней встречей, ручьём текли слёзы. Она сжимала перила на мосту, переваливаясь, и кричала о том, как хочет убежать, сбежать от себя, ото всех и исчезнуть. Потому что всё, что она строила в новой школе, разрушили. Травли, впрочем-то, не заслуживал никто. А по мнению Фушигуро, она заслуживала её меньше всего. Людей по поступкам судят, а она никогда и никому не сделала ничего плохого. Если Фушигуро тогда можно было сравнить с бродячим щенком, брошенным и потерянным, который обнажал клыки по необходимости и не верил в людскую доброту, то она была далеко не кошкой — была птицей, которая хотела вырваться, воспарить и быть вольной, счастливой в мире, где это самое счастье краткосрочно и вечно ускользает. Тех, кто отличается от толпы, любят редко. Её любили, пока не появился повод возненавидеть в открытую. Тот бейсболист приврал историю на лестнице, его девушка устроила травлю. А вмешавшись, Фушигуро только усугубил ситуацию. Однако теперь плевать, каким несправедливым оказался мир вокруг, когда она из него исчезла. Сделала это безмолвно, не оставив никаких подсказок или посланий. Он приходил на ту улицу, где она жила. Её семья переехала. Жуткие подозрения всё лезли в голову, а Фушигуро всё отгонял их. Она не могла сделать с собой что-то плохое, потому что любила жизнь больше, чем кто либо. И всё равно исчезла. Или сбежала? Или… Потому Фушигуро не мог поверить глазам, когда по возвращению с задания видел её розовые волосы. Она стояла под дождём в одной пижаме босиком и подставляла лицо холодным каплям, давала им стечь по бледным щекам. Фушигуро не знал, сколько времени стоял, как окаменевший, и смотрел, просто смотрел, пока воспоминания болезненно проносились в сознании. Он ничего не забыл и её не забыл. Пусть и не верил, что такое возможно. Фушигуро медленно подошёл к ней, осторожно, словно это сон или призрак, которого спугнёт любое неловкое движение. Призрак, которого он старательно пытался оставить в прошлом, тихо прошептал: «Я жива». Фушигуро покрылся мурашками от её голоса, знакомого и такого другого. — Простудишься, — всё, что он смог выдавить из себя и опустил голову. Она вздрогнула, распахнув глаза, посмотрела на него в том же неверии, какое было у него. Её губы вытянулись в робкой улыбке. Кодзуки Хиёри — призрак прошлого, которого он не смог отпустить, — стояла перед ним прямо сейчас, почти не изменившись. Разве что взгляд ярко-голубых глаз стал немногим тусклее. Вероятно, дождь и хмурое небо были тому виной. — Ты повзрослел, Фушигуро-кун, — задумчиво протянула она, рассматривая его лицо. — А ты ни капли, — бросил он, и показалось ему, что либо она стала ещё ниже, либо он вырос. — Беру слова назад, — обиженно пробурчала Кодзуки, надув щёки. — Долго под дождём стоять будем? — Фушигуро убрал руки в карманы, пока синий пиджак всё мок и мок, становясь тяжелее. Да и пижама Кодзуки промокла до нитки. — Идём, — она одарила его вновь той же лучезарной улыбкой, какую он когда-то запомнил. Они шли по коридору здания, оба крутили в голове вопросы друг к другу. Кодзуки молчала, шагала рядом и всё смотрела на него; то хмурилась, то поднимала брови, то морщила переносицу, то вытягивала губы в линию, то щурилась. Фушигуро краем глаза следил за всем спектром эмоций на её лице, пока не вздохнул шумно, намекая, что такой пристальный взгляд его напрягает. — Почему ты здесь? — спросил он, когда Кодзуки в недоумении подняла бровь. — Видимо, по той же причине, что и ты, — она пожала плечами и переплела пальцы в замок за спиной, — так вот почему ты был занят всё лето, а я думала ты меня отшиваешь и гулять не хочешь. — И ты знала, что так будет? — Фушигуро опустил на неё взгляд, припоминая, как на летних каникулах действительно отказал ей по меньшей мере раз десять, если не пятнадцать. Что ж поделать, она настойчивая и упрямая. — Не-а, — Кодзуки усмехнулась и вприпрыжку обогнала его, начав идти спиной вперёд. — Я в Токио была, меня вроде как дома закрыли, а потом пришёл Годжо-сан и всё решил. Я прям принцесса в башне, — она широко улыбнулась. — Не сказала бы, что со мной много чего произошло за полгода, но то что было… Фушигуро заметил, как Годжо идёт им навстречу, взял Кодзуки чуть выше локтя и потянул на себя, заставляя пойти прямо. Втроём они остановились. На лицо Годжо, кажется, легло неподдельное удивление. Фушигуро знал причину: Годжо не верил, что его подопечный так быстро станет общаться с новым студентом техникума. — А? Уже познакомились? — привычным весёлым голосом удивился наставник. — Мы и были знакомы, — проворчал Фушигуро. — И ты не сказал мне, что у тебя есть девушка? — Годжо состроил обиженное лицо, но тут же улыбка натянулась широко-широко, точно у хитрого кота, знавшего, куда выпустить когти. — Девушка? — задумчиво переспросила Кодзуки и наклонила голову вбок. Ей-то, без царя в голове, выходки Годжо будут только в радость. И то Фушигуро преувеличил бы, назвав Кодзуки глупой. Она просто была другой, была едва ли не его полной противоположностью. А, как известно, противоположности не притягиваются. — Мы не встречаемся, — с каплей раздражения ответил Фушигуро. — Мы общались на третьем году средней школы, — объяснила Кодзуки. — Ты скрыл от меня, что у тебя появился друг? — Годжо наклонил голову вбок, под повязкой его брови состроились домиком. — Почаще говори другим, что у тебя в жизни происходит. Годжо вернулся с ними в больничное крыло, а именно в палату, где должна была лежать Хиёри первое время. Фушигуро и без того подозревал, что за эти полгода не у одного его случилось что-то плохое. Всё изменилось, стало другим, ощущалось иначе. И, несмотря на привычную улыбку, Кодзуки была другой. Он соврал, сказав, что та не повзрослела. Накинув полотенце на мокрые от дождя волосы, Кодзуки села на кровать и начала раскачивать матрас, искренне веселясь с того, как он пружинит: — Ого! Какая мягкая! А Генкоку говорила, у вас в техникуме магов в клетках держат. — Таблетки, — Годжо поднял картонную коробочку и поставил её на тумбу рядом с кроватью. — За час до еды утром, каждый день, без исключений, — в конце строго заключил он. — Ага, — незаинтересованно протянула Кодзуки и всё же взяла упаковку, разглядывая. — А зачем? Иэири-сан не смогла полностью меня вылечить? — Это из-за твоей магии, — ответил Годжо и развернул стул спинкой вперёд, сел. Фушигуро молча встал к стене, сложив руки на груди, и слушал. Кодзуки видно сама не понимала, о чём речь. — У тебя анемия из-за неё, так что всем будет проще, если ты начнёшь хорошо питаться, пить таблетки и пока не переусердствовать, — он поднял указательный пальцы и махнул ими в воздухе, не переставая улыбаться. — А что с моей магией не так? — Кодзуки в недоумении посмотрела на ладонь, покрутила ею. — Всё не так, я поняла. А просьбу выполните? — робко спросила она и сжала край пижамной рубашки, точно не хотела никого напрягать. Годжо махнул рукой, предлагая продолжить. — Мангу хочу, там столько томов вышло, а я всё пропустила. А ещё нож. — Нож? — переспросил Фушигуро. — Проклятый? — улыбался Годжо. — Обычный, чтоб с собой было удобно носить, — пояснила Колзуки, сжала и разжала пальцы на руке, — есть кое-что, хочу проверить догадки. Отказывать Годжо не стал и попросил Фушигуро уйти вместе с ним, чтобы Кодзуки могла отдохнуть. Только в коридоре учитель рассказал, что она проспала двое суток подряд, и ей ещё нужно восстанавливаться. Фушигуро так и не узнал о ней многого, а теперь казалось, что они были вовсе незнакомцами. Кодзуки жила с приёмной матерью, родная умерла, а отец часто лежал в больнице. Об отсутствии родителей Фушигуро говорили многие в школе. Он и не помнил, с чего всё началось, но первое время оскорбления хулиганов и впрямь задевали. Вернее — заставляли презрение и раздражение перерасти в настоящую злость. И кто решил, что называть реального сироту «сиротой» в самом деле унизительно? Констатация факта и не более. А находились те, кто считал отсутствие родителей слабостью и лишним поводом для насмешек. Но и Кодзуки тогда досталось. Её лучшая подруга, влюблённая в Фушигуро, рассказала всем, что Хиёри приёмная. Родителей не выбирают. А вот издеваться над этим — личный выбор, за который можно получить по лицу. И те, кто ударят, будут иметь полное право на это. На следующий день солнце светило ярко в лазурном небе, облака проплывали лениво, а Фушигуро сидел на ступеньках, смотрел, как Панда и Маки тренируются, и думал о чём-то своём. Сзади послышались шаги — то Инумаки и Оккоцу вернулись с задания, а за ними бежала отчего-то весёлая Кодзуки. Если её держали дома всё это время, должно быть она была вне себя от восторга, что вокруг так много новых и интересных людей, с которыми можно познакомиться. Она с искренними любопытством и радостью узнавала о второгодках, задавала им кучу вопросах о техниках, о любимой еде, об интересах. — Лосось, — кивнул Инумаки, а лицо Кодзуки изобразило полное непонимание. — Может, тебе язык жестов выучить, семпай? — предложила она с улыбкой, которая вот-вот норовила треснуть от неловкости. — Так он знает его, — вполне серьёзно сказал Панда, и Тоге показал что-то руками. — О-о! — изумилась Кодзуки. — Сейчас же начну учить! — воскликнула она и побежала обратно, да так резво, что Фушигуро и не успел ничего сделать. — Вы же скажете ей, что пошутили? — спросил он. — А она впрямь будет учить его? — Оккоцу состроил обречённое и сочувственное лицо. — Это на вашей совести, — он строго посмотрел на однокурсников, который едва сдерживали смех, вызванный наивностью Кодзуки. Она после всего по-прежнему доверяла людям. Фушигуро видел, как она плакала, тяжело переживая предательство подруги. Видимо, иначе Кодзуки не могла. Фушигуро навестил её только вечером и столкнулся с дилеммой: рассказать о шутке самому или пусть Панда с Инумаки испытают хоть раз муки совести? Потому что Кодзуки с серьёзным лицом сидела и смотрела видео про язык жестов. Она отвлеклась только тогда, когда Мегуми сел рядом на стул. — Тренировался? — улыбнулась Кодзуки и отложила телефон. — Да, — кивнул Фушигуро и откинулся на спинку стула, сложив руки на груди. — Тебе лучше? — Намного, — она вытащила из кармана обычный металлический нож-бабочку, который дал ей Годжо, сказав, что её можно быстро складывать и раскладывать одной рукой. Всё утро Кодзуки тренировалась, а когда, наконец, получилось, то хотела поделиться этим с Фушигуро. И совсем забыла, когда загорелась идеей учить язык жестов. — Зачем тебе нож? — скептически спросил Мегуми, когда она раскрыла «бабочку». — Смотри, — Кодзуки подняла ладонь, Мегуми нахмурился. Ничего не происходило, совсем ничего. Тогда она резко порезала лезвием кожу, даже не поморщившись от боли. Капля крови медленно поднялась и вернулась в рану, которая вскоре сама затянулась. — Понимаешь, что это значит? — Манипуляция крови? — неуверенно спросил Фушигуро. — Это же наследственная техника Камо. — Так я и была Камо, — тихо сказала Хиёри, понимая, что во многое не смогла посвятить его раньше. — Правда, одиннадцать лет назад, но неважно. Мне все говорили, что я не унаследовала их технику. Загвоздка в том, что я не могу использовать её без открытых ран. Недавно поняла, когда Годжо сказал, что у меня анемия и не обратная техника. — Мы настолько мало знали друг о друге? — Фушигуро вздохнул. — Представляешь? — грустно улыбнулась Кодзуки и сложила нож, убрала его на тумбочку. — Но вообще неудивительно, у магов же там законы о конфиденциальности. Да и я не думала, что окажусь в техникуме. Я догадывалась насчёт тебя, когда ты сказал, что в старшую школу пойдёшь религиозную. Да и на летних каникулах ты был вечно занят. — Я был с Годжо на заданиях, — объяснил Фушигуро, раз уж теперь можно было говорить обо всём открыто. Кодзуки понимающе сжала губы, всё же у него карьера мага началась гораздо раньше. — Что насчёт тебя? — Меня вообще официально не зачислили ещё, сказали, нужно время на то, чтобы в себя прийти, — Хиёри отвела взгляд и положила ладонь на шею. Её щёки покраснели. — Но я рада тебя видеть, ты изменился. Как вспомню наш первый спор, так в дрожь бросает, — она пустила тихий, очаровательный смешок. Очаровательный, потому что в одном из самых первых разговоров они сцепились, как мартовские коты. Называли друг друга двуличными, лицемерными, отстаивали свою позицию. Фушигуро был раздражён до того, что не поскупился на колкие слова, грубые даже. Её желание дружить по сей день оставалось для него непостижимой загадкой, тайной за семью печатями. Он ведь был совершенно другим, отличался от её громкого мира с такими же громкими подругами, однако Кодзуки всё равно отдавала предпочтение ему, когда был выбор, куда пойти после уроков. — Боялась и всё равно спорила, — сказал Фушигуро, напомнив о том, как тогда на лестнице она на дрожащих ногах подходила к нему. — Я настолько угрожающе выглядел? — Ты сидел на последней парте и был похож на того, кто в один из дней принесёт в школу чехол от гитары! — воскликнула Кодзуки. — Преувеличиваешь, — он плавно перевёл взгляд в сторону. — Я? А кто хулиганов повесил на знамя? — она лукаво улыбнулась, увидев его реакцию, и не могла не дожать его. — Это ж как они тебя разозлили? — Кодзуки хихикнула, а Фушигуро механически отвернул голову. — Что, стыдно стало? — она рассмеялась, прикрыв рот ладонью, а затем вдруг притихла и сжала в кулаках одеяло. — Хотя из нас двоих ты оказался прав. Добро и вправду не становится лекарством. Мне же даже пришлось сделать больно Дайчи, чтобы он не сделал больно мне. И всё равно не помогло. — Теперь это в прошлом, — Фушигуро посмотрел на неё, вполне понимающе. — Здесь у всех другие цели. Опустив голову, Кодзуки всё же кивнула. Фушигуро лишь убедился в том, что отпечаток те события оставили. Как прежде, больше не будет. Они тоже прежними больше не будут. — Мне вообще многое хочется рассказать и узнать, но сил нет совсем, — она неловко улыбнулась. — Таблетку выпила? — Фушигуро бросил взгляд на коробку, которую даже не открывали. Кодзуки тут же ойкнула, опомнившись, и протяжно замычала. Она многое забывала, раньше Мегуми даже не то, что раздражался, скорее хотел понять, что у неё в голове. Вероятно, вещи, подобные языку жестов, вытесняли из мыслей насущные проблемы. Ей пришлось поставить себе будильники на каждый день, чтобы точно не пропускать приём лекарств, заодно они обменялись номерами снова. К счастью для Фушигуро, к старому у неё больше не было доступа. Он сам не хотел видеть то, что писал ей эти полгода. На следующий день Кодзуки лежала на кровати и крутила нож, пытаясь привыкнуть к нему. Годжо никаких подсказок к магии крови не оставил, приходилось самой искать ответы. Закрыв глаза, Хиёри погрузилась в себя, в ощущения в теле. Она чувствовала, как кровь растекалась, питала каждую клеточку, как билось сердце, как покалывало кончики пальцев. Даже эти тонкие, глубокие ощущения не давали ей использовать кровь так, как подразумевала техника. Смирившись, Кодзуки оставила по порезу на каждой ладони, раны закрылись, но не исцелились. Тогда она, повесив нос, небрежно обмотала руки бинтами и оставила так. В дверь постучали. Кодзуки открыла её и тут же широко улыбнулась, увидев Инумаки. — Йо, семпай! — радостно поздоровалась она, пока Инумаки что-то печатал в телефоне. «Как самочувствие?» — гласило сообщение на экране. — Всё отлично, спасибо, — Кодзуки слегка поклонилась, — я выучила уже пятнадцать слов на языке жестов! Инумаки улыбнулся глазами и начал вновь что-то набирать. «Кстати, об этом. Извини, это была шутка», — говорили иероглифы, а на его лицо легла тень вины. — Шутка? — растерялась Кодзуки. — Спасибо, — она прижала правую руку к левому запястью, а затем подняла её. — Что сказал, — она сопроводила каждое слово жестом и грустно опустила взгляд. Её слегка похлопали по плечу пальцами. — Горчица? — спросил он и поднял палец вверх. — Да, я не обижаюсь, — Кодзуки отмахнулись, протянула ему кулак, Инумаки отбил его. — На месте второгодок я бы тоже посмеялась над собой, — она улыбнулась. Так уж повелось ещё со средней школы, что пока в мире существует Фушигуро Мегуми, размеренно довольствующийся одиночеством, обязательно найдётся Кодзуки Хиёри, желающая это одиночество нарушить. Он сидел на лавочке, подставляя лицо апрельскому ветерку, и нехотя открыл глаза, когда солнце закрыли. — Эй, Фушигуро-кун, — жизнерадостно приветствовала его Кодзуки, широко улыбаясь. — Что делаешь? — Отдыхаю, — сухо ответил он. — Почему ты не занимаешься тем же? — Как я могу сидеть на месте, когда не понимаю, что не так с моей магией? — она надула щёки и упёрла руки в бока. Взгляд Фушигуро упал на бинты. — Вот ты. Что ты умеешь? — Кодзуки тут же приземлилась рядом. — Призыв шикигами, — Фушигуро отвёл взгляд. Она, безусловно, дистанцию сохраняла между ними, однако смотрела так восхищённо, что вызывала неловкость. — Покажешь? — шёпотом попросила Кодзуки, а в её глазах засиял интерес. Он едва заметно кивнул, поднял руки, сложил перед собой. Белая гончая вырвалась из его тени, села на землю перед ним, виляя хвостом, громко задышала, высунув язык. Шикигами закрыла глаза и подставила нос под протянутую руку хозяина. Фушигуро погладил красную метку и посмотрел на Кодзуки, та хмурилась, а не радовалась вопреки его ожиданиям. — Ты Зенин? — прозвучал её голос непривычно серьёзно. — Фушигуро, — спокойно ответил он, понимая, к чему вопрос. — Это проблема? — Тогда нет, — Кодзуки улыбнулась и наклонила голову вбок, заглядывая в глаза гончей. — А то мы были бы как Ромео и Джульетта. — Зенин и Кодзуки как Монтекки и Капулетти? — спросил Фушигуро. — Ну, у Генкоку холодная война с Зенин, — она пожала плечами, сжимая пижамные штаны на бёдрах, её колени тряслись в нетерпении. — Можно потрогать? — сдалась Кодзуки. — Можно, — помедлив, ответил он, не ожидав, что она будет спрашивать разрешения. Пока Кодзуки что-то лепетала гончей и оживлённо чесала ту за ушами, Фушигуро припоминал, как она громче всех кричала в средней школе о важности личных границ. «Я не буду вас убивать, и вы меня не убивайте, пожалуйста», — поучал он сам хулиганов, — «это основное правило взаимодействия людей. Проще говоря, вы чертите перед собой линию, где вы уважаете чужое пространство. Это сложно?» И после даже грозился убить их, если при нём ещё раз будет нарушено это правило. «Она не будет давать вам списывать! Это интеллектуальная собственность, между прочим. Нет значит нет! У каждого есть личные границы, нельзя позволять другим нарушать их», — горячо ругалась Кодзуки, заступаясь за одноклассницу. «А я нарушаю из хороших побуждений. Иначе люди бы не знакомились», — оправдывалась она перед подругой, разводя руками. Говорили об одном и том же разными словами. Добивались одного и того же разными методами. А понимание пришло к Фушигуро только, когда Кодзуки исчезла. До этого считал, она оказывает медвежью услугу, обходясь слишком мягко с теми, кто заслуживает ответной жестокости. Кто может быть хуже услужливого дурака? Вероятно, Кодзуки Хиёри. Она оказалась упряма в её личной борьбе, как бы та ни закончилась. Когда всё случилось, Фушигуро встретил её в коридоре и спросил, хочет ли она отомстить. Кодзуки сказала, что нет, потому что мстить надо незаметно, иначе она опустится до их уровня. — Ты же знаешь, что Маки — Зенин? — спросил Фушигуро, а Кодзуки посмотрела на него так, будто он ей только что великую тайну открыл. — Она сама расскажет, если захочет. — Это она тебе кем приходится? — Кодзуки задумалась, берясь за подбородок. — Сестрой? — Тётей, — ответил Фушигуро. — Не особо углублялся в родословную. — А я наоборот хочу побольше узнать о родной семье, — она вздохнула и продолжила гладить холодные уши гончей. — Ещё и манипуляция крови эта. От неё больше проблем, чем пользы. Ты хоть представляешь?! Пятнадцать лет жила и не знала, что так умею! — возмущалась Кодзуки. — Бесит! — взвыла она, рукоплеская. — Смотри на это иначе, — он посмотрел на неё снисходительно, будто вновь увидел ту самую Кодзуки, которая когда-то жаловалась ему на сложные уроки. — У тебя теперь полно времени, чтобы изучить свою технику. — О-о, — протянула Кодзуки и закивала. — А ты прав. Стану лучшим магом из всей своей семьи, — она усмехнулась и показала палец вверх. — Чтобы эти старики локти кусали и жалели, что я больше не Камо, — она злодейски рассмеялась, а затем закашлялась и расхохоталась уже с этого. — Это у тебя месть такая? — спросил Фушигуро, а она встретилась с его глазами, что глядели беззлобно, точно шут перед ним. — «Будь готов изменить свои цели, но никогда не изменяй свои ценности», — с умным видом процитировала Кодзуки. — Опять Далай-Лама XIV? — он припоминал, что подобный разговор уже был. Как-то на свою голову хотел узнать, откуда растут ноги пацифизма Кодзуки. И вот оно, слова великих деятелей. — За что он лауреат Нобелевской премии мира? — она наклонила голову вбок. — За ненасильственную борьбу за освобождение Тибета, — вздохнул Фушигуро, а Кодзуки щёлкнула пальцами и кивнула. Он всё помнил. Это был следующий этап, когда они перестали царапаться друг с другом насчёт взглядов на жизнь и начали на полном серьёзе обсуждать, чья позиция более выигрышна. Кодзуки тогда заявила, что менять его не собирается, только хочет узнать лучше. В споре ведь рождается истина. Фушигуро и не менялся почти, зато постепенно переставал удивляться начитанности Кодзуки. И вот вскоре Иэири сочла бессмысленным пребывание Кодзуки в больничном крыле. В новой комнате в женском общежитии Кодзуки поражалась всему: большой кровати, столу, стулу и даже окну, которое тут же раздвинула, впуская свежий весенний воздух внутрь. Единственное её расстроило — отсутствие зеркала, но всю недостающую мебель можно было попросить у помощников или купить самому. И то, что расстроило, заставило тут же обрадоваться. Бесчисленное множество идей, как обустроить комнату, пронеслось в голове. Фушигуро ставил последнюю коробку на пол, а Кодзуки листала фотографии в интернете и поглядывала на стены. — А красить их можно? — вдруг спросила она. — Не увлекайся, — вздохнул Фушигуро оглядывая серую и невзрачную комнату. — Тебе здесь всего три года жить, если не меньше. — В смысле я умру? — Кодзуки подняла бровь. — В смысле, если передумаешь становится магом, — с лёгким раздражением ответил Фушигуро. — Передумаю? — изумилась она, оскорбилась почти. — Ты меня за кого держишь? — За того, кто не понимает, что из себя представляет настоящий мир, — Фушигуро серьёзно посмотрел на неё. — За-ну-да, — отчеканила Кодзуки и завалилась на голый матрас, сложив руки на груди. Это прозвище прилипло к нему ещё с прошлого года. Чаще всего ему прилетало, когда её теории заговора или безумные идеи разбивались о сухую логику Фушигуро. Однажды Кодзуки попросила ему помочь с домашним заданием и отправила неравенство: «9x-7i>3(3x-7u)». Фушигуро сразу понял, что это не касается ни математики, ни заданных уроков, но всё равно решил, а затем с минуту или больше смотрел на ответ. Вероятно, Кодзуки надеялась, что он отправит ей то, что у него получилось. Вместо этого Фушигуро напрямую сказал, что так делать не будет, и получил очередное: «Зануда». Он проигнорировал её своеобразное признание, а она сделала вид, что ничего не было, но обзывать его так не перестала. Когда сакура отцвела, Кодзуки нашла себе новую проблему на голову: как обычный нож сделать проклятым? Оккоцу перед отъездом наспех объяснил ей, как смог, но его ситуация оказалась в корне другой. Годжо сказал, что можно попытаться регулярно напитывать нож собственной проклятой энергией, и когда-нибудь оружие будет соответствовать её рангу. Фушигуро же предложил даже не пытаться — много времени и сил уйдёт впустую. Тогда Кодзуки ломала голову уже над тем, как его обозвать: заносчивым, занудой или заносчивым занудой. В итоге никак и не назвала. Момент был упущен. Форму до сих пор не выдали, официального зачисления не было. Годжо изредка давал скучные указания, которые Кодзуки выполняла довольно быстро. Она не считала методы тренировок Годжо бесполезными, к тому же он сразу предупредил, что они вынуждены осторожничать из-за её малокровия. Кодзуки чувствовала, что всё новое давалось ей легко, да только не отвечало на более важные вопросы — бинты она так и не снимала, а таблетки не кончались. Наконец, её сочли достаточно подготовленной для вступительного экзамена. Тут-то Кодзуки и запереживала, никто не говорил, что будет и такое. Она судила по средней школе: все экзамены до добра не доводили. Она их сдавала с горем пополам, потому что ненавидела сидеть за учебниками. Приходилось — приёмная мама и глава клана Кодзуки по имени Генкоку заставляла. Вернее шантажировала. Клан Кодзуки славился обратной техникой, а Генкоку преспокойно отправляла родного отца Хиёри в больницу с инсультом. Семестр был закрыт недостаточно хорошо, чтобы Генкоку удосужилась помочь. И вот сейчас Годжо толкал Хиёри вперёд, положив ладонь ей на спину, а она упиралась ногами в пол, хоть и бежать было некуда. Вступительный экзамен есть экзамен. — Здрасте, — нервно поклонилась Кодзуки, сжимая в руках нож у груди. — Привет, Хиёри, — кивнул директор Яга и взял одну из игрушек, самую небольшую. — К чему вежливость? — Уважение, — она пожала плечами, не понимая суть вопроса. — А мне говорили, ты была бунтаркой и нигилисткой в средней школе, — сказал директор, глядя на неё сквозь тёмные стёкла очков. — Охо-хо! Правда? — искренне обрадовалась Хиёри, а затем положила руку на шею, коснувшись многочисленных серёжек в ухе. Она только сейчас осознала, что год назад и вправду выглядела бунтаркой, которая не по собственной воле срывала уроки глупостью, тем самым веселя одноклассников. Ещё и члены студсовета её не любили за несоблюдение формы. — Вообще, не совсем так. Это как если Фушигуро назвать хулиганом и задирой, — оправдывалась она смущённо, — а против субординации я ничего не имею, если есть за что уважать старших. — Как мама? — выслушав, спросил Яга. Хиёри замолчала и прикусила губу, обдумывая, что же ответить. Она вдруг горько усмехнулась, когда поняла - директор хочет узнать, насколько Генкоку приняли в роли матери. У взрослых магов какие-то свои хитросплетения судеб, сложные взаимоотношения, все друг друга не любят, а именно Генкоку ненавидит техникум и всё, что с ним связано. Однако Хиёри и близко не догадывалась, что связывало их всех, но надеялась, что не стала какой-то разменной монетой в руках взрослых. Даже если так, то помощь Годжо и Яги в её деле, наполненном дырами и пробелами, была неоспоримой. — Мертва, — пожала плечами Хиёри. Годжо, стоявший позади, расплылся в улыбке. — Зачем ты здесь? — прозвучал ещё один вопрос от директора, вызвавший неподдельное удивление. — А? — опешила она и сжала нож в руках сильнее. — Я ж по вашей воле сюда попала, — Хиёри чуть нахмурилась. Годжо приходил к ней домой, сам говорил, что это инициатива директора взять Хиёри под опеку техникума, а точнее — насильно забрать у Генкоку приёмную дочь. — Собираешься быть помощником, офисным работником или магом? — дал выбор Яга. — Магом, — легко ответила Хиёри. И в ту же секунду свечи погасли, погрузив комнату в сумрак. Игрушка вырвалась из рук директора. Хиёри, словно в замедленной съёмке видела, как плюшевая кукла скалится и летит на неё. Отойдя в сторону в самый последний момент, Хиёри тут же округлила глаза и наклонилась, закрыв голову руками, когда игрушка вновь прыгнула на неё. — Для чего? — спрашивал директор. Хиёри всё поняла. Вот весь экзамен, от которого зависит её будущее. Она согнула пальцы на левой руке, кровь из открытой раны разорвала бинт, беспорядочными каплями взмыла в воздух. В полёте капли вытянулись, стали острыми и устремились в игрушку, но та шустро увернулась. — Как и все маги. Чтобы изгонять проклятия, — выдохнув, ответила Хиёри и развернулась на пятке, избегая встречи с игрушкой. — Ты хочешь этого? — Яга будто видел её насквозь. Ещё полгода назад её жизнь была проста и понятна, пока не случилось всё то, что случилось. Вот зачем Годжо дал больше времени на восстановление. Хиёри должна была собрать себя заново. Одно оставалось неизменным — её убеждение в том, что маги должны бороться против проклятий, а не других магов. Хотела бы она считать, что Заклинатели ей никогда не встретятся. Но недавней же зимой произошёл инцидент, про который рассказала Генкоку. Там были Мастера проклятий, которых нужно было либо арестовать, либо казнить на месте. И сколько ещё зарегистрированных и признанных магов творят зло, прячась за дверьми собственных домов? Хиёри и думать об этом не хотела, но сейчас её ставили перед выбором без выбора. — Если вам нужен ответ, чтобы понять мою мотивацию, то слушайте, — серьёзно начала Хиёри, лёгким движением правой руки открывая нож. — Я хочу увидеть будущее и хочу, чтобы другие люди смогли увидеть его тоже. Время — всё, что у нас есть, — она провела лезвием по ладони, пачкая металл в крови, и бросила его в игрушку, придавая скорость кровью. — И я не хочу, чтобы другие лишались времени из-за проклятий, — заявила Хиёри, и её нож прибил игрушку к колонне. Директор скептически выдохнул, свечи не разгорались, игрушка с писком начала вырываться. — Прямо сейчас умирают миллионы людей, — строго сказал Яга, а Кодзуки чувствовала на себе его прожигающий взгляд и покрывалась мурашками. — Почему не бежишь спасать их? — Я по вашему герой? Или всемогущая? — Хиёри внимательно следила за движениями игрушки, сосредотачивая всю концентрацию на крови в ладони. — Я видела смерть. И больше всего на свете, я не хочу увидеть её снова. Помогу там, где смогу, — сказала она махнула рукой одновременно с тем, как проклятая кукла сорвалась с места. Капли крови в полёте преобразовались в иглы и откинули игрушку в конец комнаты. Свечи загорелись, Хиёри выдохнула и, слегка пошатнувшись, выпрямилась. Выражение лица Яги означало, что экзамен пройдет. Она вместе с тем покачала головой и сжала кулак, пряча окровавленный бинт. Хиёри не скрывала, что была довольна собой. Едва ли не вчера узнала, что её кровь может что-то большее, чем ускорять метаболизм и заживление тканей, а уже сегодня худо-бедно смогла разобраться, как это применять в бою. Ей это нравилось. Фушигуро много тренируется, становится сильнее. Так и она не будет сидеть на месте, особенно теперь, когда познание себя и собственной техники — непаханое поле для изучения нового. — Дело в том, что пост помощника или офисного работника не удовлетворит твои амбиции? — усмехнулся Годжо. — Ага, — улыбнулась Хиёри и потянулась за ножом, начала вытаскивать его, но тот плотно сидел в дереве. — Если я могу что-то большее, так зачем мелочиться? — она выдернула нож и с лёгкостью закрыла его. — О, он и правда такой удобный! Годжо… сенсей? — Хиёри повернулась к нему, чтобы убедиться, что имеет теперь полное право его так называть. — Сенсей-сенсей, — кивнул Годжо, махая ладонью вверх-вниз. — Спасибо, — она поклонилась сначала ему, а затем директору. — Я могу идти? — Хиёри вся дрожала, с трудом сдерживая себя, но ребёнок внутри победил и вырвался наружу. — Мне так не терпится вернуться к тренировкам! У меня столько идей! — обрадовалась Хиёри, запрыгав. — Я теперь маг! — она сжала кулаки у груди. — Не перенапрягайся, — попросил Годжо, прекрасно зная, что слушать его не будут. Хиёри кивнула, приняв серьёзный вид на мгновение, а затем с довольной улыбкой выпорхнула из комнаты, оставляя взрослых наедине. Директор Яга жестом подозвал к себе игрушку со следами крови и вспоротым брюхом, из которого вываливалась наружу плюшевая набивка. Сатору поднял палец вверх, а второй рукой игриво показал на себя, ожидая похвалы. — Если говорить о силе, ты её учил этому? — ровным голосом заговорил Яга. — Она действует, исходя из инстинктов и интуиции, — Сатору опустил руки, приняв более сдержанный вид. — Так что с обучением проблем быть не должно, хотя она ограничена физической выносливостью. — Где не работает сила, работает логика, — напомнил директор, на что Сатору вздохнул, намекая, что логики там не так уж много. — Воспитала же Генкоку ребёнка, под стать себе в молодости. — Думаю, Хиёри просто хочет отвоевать себе место под солнцем, — сказал Сатору. — И совершенно не представляет, какой путь к этому лежит, — Яга покачал головой. Когда выдали форму и удостоверение, Кодзуки долго крутилась у зеркала и оценивала своё отражение. Юбка походила на ту, что была в средней школе. Кодзуки по привычке собиралась подвернуть её на талии, чтобы сделать короче, но в последний момент передумала. Она зашнуровала сапоги до колена, тяжело разогнулась и сунула нож в один из них. Неудобно, но привыкнуть возможно. Главное, что у неё теперь есть удостоверение, которое ни в коем случае нельзя потерять. Кодзуки вертела его в руках, смотрела на фотографию и вприпрыжку шла по коридору во двор, чтобы найти кого-нибудь, с кем можно поделиться новостью. Первые жертвы нашлись довольно быстро, ими стали второгодки, тренировавшиеся на поле. Панда громче всех поздравлял с должностью мага, Маки отделалась сдержанно, Инумаки молча показал палец вверх. Кодзуки осталась довольна. Главная жертва долгое время не показывалась на глаза. Под вечер, когда показались первые оранжевые лучи, Кодзуки возвращалась в общежитие по коридору, печально волоча ноги по полу. Но вдруг! Вот он! — Фушигуро-кун! Фушигуро-кун! — крикнула она ему в спину. Он медленно развернулся, держа руки в карманах, и смерил её взглядом, не выражавшим ничего. — Не поверишь, что у меня есть, — Кодзуки подбежала к нему и затейливо посмотрела в глаза, облизывая губы от нетерпения. — Даже гадать не буду, — отозвался Фушигуро, глядя сверху вниз на её искрящийся восторг. Она ничуть не расстроилась, показала ему удостоверение мага. — Третий ранг? Не рановато ли? — Годжо-сенсей сказал, это авансом, иначе меня скука с ума сведёт, — Кодзуки пожала плечами. — Покажешь своё? Фушигуро неторопливо достал из кармана удостоверение и повернул фотографией к ней. — Второй, да? Ты что, всю жизнь проклятия изгоняешь? — она смотрела то на снимок, то на лицо Фушигуро. — Придётся мне постараться, чтобы догнать тебя. — Мы не соревнуемся, — спокойно ответил он и вновь убрал руки в карманы. — Не соревнуемся, но не хочу от тебя отставать, — Кодзуки одарила его мягкой улыбкой, заставив растеряться, и неожиданно переменилась в лице, испугавшись. — Что? — Фушигуро нахмурился. — Телефон… потеряла, — она пошарила по карманам, прокрутила в голове все моменты, когда видела его в последний раз. — Маки-семпай сказала, что у меня будет первое задание с ней и Пандой. Я так переживаю, а тут ещё это… Время шло, а что-то оставалось неизменным. В средней школе Кодзуки вечно теряла кошелёк, а он находил его в руках хулиганов и просил вернуть, оставаясь безымянным спасителем карманных денег. — Кодзуки! — донёсся за спиной злой женский крик, эхом отражаясь от стен коридора. — Я попала, — Кодзуки вытянула губы в линию, а затем приклеила улыбку к лицу и обернулась. — У тебя телефон в заднице?! — рявкнула Маки, затормозив в проходе. — Почему на звонки не отвечаешь? — она строго смотрела на неё, пока Фушигуро старательно отводил взгляд. — А ты чего прохлаждаешься, Мегуми? — Прости, семпай, — тут же вспыхнула от стыда Кодзуки, ей не хватало только встать на колени и поклониться, касаясь лбом пола. — Я его потеряла, больше такого не повторится, — она подняла голову с самым извиняющимся выражением лица, на какое только была способна. — Повезло, что поручение не срочное, идём, — скомандовала Маки и исчезла в коридоре. — Не волнуйся, — спокойным тоном ободрил Фушигуро. Кодзуки удивлённо взглянула на него, а затем робко улыбнулась и поторопилась за Маки, заправляя прядь за ухо. Фушигуро посмотрел им вслед и вздохнул, доставая телефон. Буря переживаний утихла. Панда весело шутил по дороге, а Маки вела себя довольно серьёзно. Они спускались в подземный переход, где не было ни души. Здесь завелось проклятие из-за сожалений людей, которые остались без работы и дома и были вынуждены жить на улице. Кодзуки думала, что людей без жилья так мало, что они не могут повлиять на количество проклятий. Маки объясняла, что повлиял и страх трудоголиков, которые проходили здесь изо дня в день и понимали, что могут потерять работу и стать такими же. Ведь потерять работу — потерять лицо, а для мужчины потерять ещё и семью, которая на них полагается. Кодзуки поджала губы в противоречивых чувствах, но резко вытащила нож из сапога, ощутив невообразимый страх. То была аура духа. Проклятие здесь. Панда, видимо, тоже заметил это и бросил Маки футляр с оружием. Предчувствие Кодзуки не подвело, проклятие было не одно и оказалось сильнее, чем предполагалось. Она видела этих чудовищ с самого детства. А для её ровесников это не более, чем герои страшных рассказов на ночь, чтобы пощекотать нервы. Чудовища, имеющие настоящую плоть, кожу, волосы, клыки. Проклятия, источающие ужас, воплощались из людских эмоций, были истинным злом и несли настоящую опасность. Кодзуки поняла, к чему были слова Фушигуро. Маги живут тем, что каждый день сталкиваются лицом к лицу с существами, жаждущими их смерти. Однако омерзительный вид и сковывающий внутренности страх — мелочи, к которым можно привыкнуть, если хочешь спасать других. Кто-то должен. — Ну, как ощущения от первого задания? — с усмешкой спросила Маки, когда они шли по дороге, перед этим выбрав, что взять на ужин, чтобы отметить, на чём настоял Панда. — Я выжата, — выдохнула Кодзуки и посмотрела на ладони с перепачканными в крови бинтами. Ещё одна рутина, которая ей не нравилась, но должна была войти в привычку. Любой контакт с водой — менять старые бинты на чистые. Не успела снять их и использовала кровь — менять. Сколько мороки. — Ты должна была идти только с Пандой, я вызвалась помочь вам, — вдруг сказала Маки, на что Кодзуки подняла брови в недоумении. — Мегуми сказал, что ты бываешь беспечной, а этот, — она указала большим пальцем на Панду, — был бы слишком мягким с тобой. — Не мягким, а весёлым, — пробасил Панда. Кодзуки вдруг затормозила и опустила взгляд. Второгодки с вопросом уставились на неё. Она невольно сравнивала их с одноклассниками из средней школы. Да и Генкоку твердила, что магический мир ей не подходит. Как может не подходить? Это её место по праву рождения! — Вы такие крутые, — вдруг восхитилась Кодзуки, не скрывая уважения. — Есть на кого равняться, да? — довольно усмехнулась Маки и подняла кулак. — Стараемся, — сказала она, и Панда в подтверждение этому отбил ей кулаком, точно семпаи нарочно показывали своё превосходство перед кохаем. — От нас всех зависит будущее, — Панда кивнул и продолжил идти. — В следующем году уже ты будешь семпаем для кого-то, так что нам стоит подавать хороший пример. Поужинав с ними, Кодзуки сгорбилась под тяжестью усталости, а уже в комнате завалилась на заправленную кровать, всем телом ощущая заслуженный отдых. Крови пришлось потратить много. Она была бы рада не переусердствовать, но иначе попросту не умела. Оставалось ещё одно дело. Кодзуки села на кровати, поджала колени под себя и стала закатывать рукава до локтей. Порезов на ладонях не хватает. Остриё ножа упёрлось в кожу запястья, прошло внутрь. Кодзуки медленно начала вести лезвие вдоль руки и сжала губы. Больно всё-таки это, но Панда за ужином рассказал, что Инумаки тоже нелегко от собственной техники — сильные слова ранят его тоже, так что ему приходится постоянно носить с собой лекарство для горла. В дверь постучали, Кодзуки рефлекторно бросила: «Войдите!» — а затем остановилась на середине предплечья и резко повернула голову на вошедшего. Фушигуро молча смотрел то на её лицо, то на руку, то снова на лицо. Кодзуки делала то же самое, понимая, насколько это неправильно выглядит со стороны. — Крови нужно больше, — соизволила объясниться Кодзуки и продолжила издеваться над своим телом. — Не думала над тем, как обходится без этого? — зная ответ, всё равно спросил Фушигуро и сел на край кровати, когда ему освободили место и настойчиво похлопали рукой, приглашая. — Не понимаю, в чём проблема, — Кодзуки вздохнула и начала заматывать руку бинтом, Фушигуро помог ей закрепить его у локтя. — Вон, — она кивнула на небольшой пакетик с кровью на столе, — я её тоже не чувствую, никакой связи с ней. — Только свежая, значит, — задумчиво кивнул Фушигуро и достал из кармана её телефон, на что Кодзуки удивлённо распахнула глаза. Она забыла про него снова, даже не попыталась найти. — Спасибо, — робко поблагодарила Кодзуки и посмотрела в экран, прикусив нижнюю губу. Пять пропущенных от Маки. Она тяжело вздохнула и поднесла нож ко второй руке, резким движением оставила продольный порез. — Такие были по всему телу, когда меня тренировала Генкоку, — тихо сказала Кодзуки, — все полгода, пока я была дома. В какой-то момент они перестали заживать совсем. Я только и могла, что лежать и тратить силы на то, чтобы не умереть от кровотечения. — Видимо, в этом проблема, почему ты не можешь использовать манипуляцию крови, как другие Камо, — спокойно произнёс Фушигуро. Кодзуки говорила ему об этом не для того, чтобы её жалели. Она ещё в прошлом году дала понять, что жалость к себе не терпит, потому что не относит себя к тем, кому эта жалость нужна. — Кстати, как там Цумики-чан? — прошептала Кодзуки, закончив заматывать правую руку. Молчание затянулось, стало почти ощутимым, воздух потяжелел. Кодзуки беспокойно кусала губу, понимая, что не всё так радужно, как ей бы хотелось. Фушигуро смотрел прямо, свесив ладони между бёдер. Низким и бесцветным голосом он рассказывал обо всём, пока Кодзуки теряла связь с реальностью от услышанного. Она почти не моргала, слушала о том, что Цумики прикована к постели из-за проклятия. Сердце забилось сильно, слова крутились на языке, но ни одно из них не было подходящим. Кодзуки тихонько поднялась и вернулась на кровать, держа в руках альбом с розовой обложкой с наклейками. Она пролистала его до первой фотографии с Цумики. — Вот, это мы втроём гуляли, — с грустной улыбкой говорила Кодзуки, глядя на счастливые лица трёх подруг. Цумики, Нова и Хиёри. Трио, родившееся в самый первый учебный день, когда Цумики помогала новенькой освоиться, а Нова посвящала во все последние сплетни. — Нова тогда завела нас не туда, я запутала всех ещё сильнее, а Цумики нас вывела, — она хихикнула. — Ты с ней общалась больше, чем я, — выдохнул Фушигуро, рассматривая сестру на снимках. Цумики выглядела счастливой в компании подруг. — Ну, в тот год, да, — кивнула Кодзуки и перевернула страницу, где были фотографии с летнего отдыха, когда они часто ходили к Нове с ночевой, устраивали пижамные вечеринки, один раз даже на море сходили, хоть Кодзуки и зашла в воду только по щиколотки, предпочтя наслаждаться шумом волн с берега. — Думаю, это был твой способ защитить её. Хотя ты правда был грубияном порой, — она слегка толкнула его плечом. — О, это моя любимая, — Кодзуки вытащила снимок, где они вдвоём с Цумики смеялись, и невольно улыбнулась. — Можешь забрать, если хочешь. Фушигуро смотрел на фотографию, не решаясь взять её себе. Кодзуки вела альбом, хранила все эти воспоминания, дорожила ими, взяла с собой в техникум. — Я настаиваю, — она наклонилась, заглядывая ему в глаза. Фушигуро отвёл взгляд, едва заметно сжал губы. — Только надо бы согнуть половину или отрезать… — задумчиво сказала Кодзуки и пошарила глазами по столу в поисках ножниц. — Нет, оставь так, — Фушигуро всё же забрал снимок и перевернул, на обратной стороне была дата с осени, за месяц до того, как Кодзуки ушла из школы. — А я могу увидеться с ней? — вновь тихо спросила она и перелистнула на следующую страницу, пустую. Больше новых радостных моментов не было с тех пор. — Да, — у Фушигуро не было причин отказывать, он чувствовал себя обязанным перед Кодзуки. Перед той, кто подарил сестре беззаботные дни юности, когда можно было веселиться и ни о чём не думать. Потому что сама Кодзуки тогда только и умела, что смеяться, не обременяя себя тяготами жизни. Кодзуки начала закрывать альбом, но Фушигуро едва ощутимо коснулся её пальцев, остановив. Она робко посмотрела на него и улыбнулась. — Хочешь другие посмотреть? — Кодзуки дождалась от него кивка и открыла самое начало альбома, а там была чёрно-белая фотография женщины. — Это моя родная мама. Красивая, правда? Она такая женственная была, утончённая, прямо нежный цветок. Понимаю, почему папа влюбился, — Кодзуки не видела на лице Фушигуро особой заинтересованности, но знала, что её внимательно слушают. — Хотела бы я быть похожей на неё, — мечтательно протянула она. — Ты похожа, — сказал Фушигуро, на что Кодзуки вздрогнула. — Спасибо, — смущённо пролепетала она, а щёки её загорелись румянцем. — Знаешь, когда мама умерла, я много думала о смерти. Смерть много значит. Вернее, жизнь — это гораздо больше, чем я думала. — Не совсем понимаю, — Фушигуро посмотрел на неё, вновь пытаясь уловить ход её мыслей. — Когда человек умирает, то вместе с ним как будто уходит его часть из других людей, — Кодзуки пожала плечами, надеясь, что правильно доносит до него то, что имеет в виду. — Я такую пустоту чувствовала. До сих пор иногда чувствую, — она положила на грудь ладонь и опустила голову. — Я о том, что за каждым человеком стоят другие люди, а ещё воспоминания и любовь близких. — Так ты определяешь ценность жизни? — спросил Фушигуро. Он-то был уверен, что если и разграничивать людей по ценности, то судить по поступкам, по прошлым и по тем, которые человек может сделать в будущем. — Жизнь ценна сама по себе, — Кодзуки смотрела ему в глаза, чтобы убедиться, что её понимают. — Даже если у человека никого нет, то у него ещё есть будущее, которое он может прожить, — она слегка улыбнулась, а затем и вовсе расплылась в довольной и широкой улыбке. — Я так счастлива, когда думаю об этом! Если бы все люди могли прожить хорошую и яркую жизнь, было бы так здорово. — Да, — согласился Фушигуро, — к сожалению, не все могут. — Ну, мы, как маги, можем просто дать другим людям шанс увидеть будущее, — Кодзуки вложила фотографию матери обратно и открыла на странице с младшей школой. — Я в ту же ходил, — вдруг сказал Фушигуро, глядя на маленькую и растерянную девочку на фоне знакомого школьного двора. — Серьёзно? — удивилась Кодзуки. — Совсем тебя не помню, хотя ты, наверно, очень тихим был. — Вроде того, — ровным голосом сообщил Фушигуро. — Я тебя тоже не помню, — он чуть нахмурился. Если бы Кодзуки была в младшей школе такой же громкой, как в средней, то Фушигуро бы не забыл её имя. — Я тихоней была, почти ни с кем не общалась, — усмехнулась она и умилённо провела пальцем по своему красному детскому личику. — Но… это всё странно. Я вообще-то не должна была жить в Сайтаме, по крайней мере у Генкоку дом в Токио, а там мы жили в съёмных. Фушигуро молчал, анализируя всю ситуацию. Они ходили в одну младшую школу, полгода вместе учились в средней, а сейчас встретились в техникуме. Кодзуки бы явно сочла это подарком судьбы, раз всё так связано, но даже она напряглась. Чересчур много совпадений, случайно такое произойти не могло. — Кто-то нарочно пытается столкнуть нас вдвоём, — Фушигуро озвучил их общие мысли. — У Генкоку могут быть причины для этого? — Я поговорила с Маки насчёт клана Зенин… — Кодзуки опустила голову и неловко потёрла шею, кусая губы. — Они согласились отказаться от меня за деньги техникума, — он за неё произнёс вслух правду, которую больше не было смысла скрывать. — Жесть, — расстроилась она. — Мы как будто в средневековье с этой продажей магов направо и налево, — Кодзуки с отвращением поморщилась. — Ну, меня ещё выдать замуж недавно хотели. Генкоку послала их, потому что ей деньги не нужны. Так что через месяц я могла бы быть в браке по расчёту, — говорила она, ища что-то в телефоне. — Смотри, кстати, за кого меня выдать хотели, — Кодзуки показала ему экран со страничкой «суженого». — Неудивительно, что им пришлось предлагать деньги, — неожиданно Мегуми выдал оценку «жениху». Кодзуки удивилась, а затем звонко рассмеялась. Она была с ним полностью согласна, хоть и сама была не в восторге от факта того, что её собирались купить для брака с кем-то. А казалось, что в современном обществе продажа людей запрещена. — Если бы у неё были планы решить что-то с Зенин через меня, то как она могла быть уверена, что мы начнём общаться? — вслух рассуждал Фушигуро, потому что если бы их хотели свести, то Кодзуки бы ещё в младшей школе познакомилась бы с ним. Причин не доверять ей не было, он этот этап, когда в ней всё казалось фальшивым и наигранным, перерос. — И я никак бы не повлиял на ситуацию между кланами. Ни сейчас, ни потом. — Думаешь, дело в другом? — Кодзуки с трудом напрягала извилины, Фушигуро словно мог слышать скрип шестерёнок в её голове. — Ужас, как сложно. Выходит, мы всегда были рядом. Жуть какая, — она замычала и запустила в волосы пальцы. — Теперь мы как будто не по-настоящему общаемся. — А зачем ты вообще решила общаться со мной? — спросил Фушигуро впервые напрямую. — Дело же не только в моей сестре? — добавил он. — Да не знаю, ты такой вдумчивый всегда был, — она пожала плечами. — Те, кто молчат, много думают. Вот я и решила, что ты умный. А у умных есть на всё ответ. Значит, ты надёжный и на тебя можно положиться, — Кодзуки покрутила указательным пальцем в воздухе. — Ла-адно, — скептически произнёс Фушигуро, нарочно упуская тот момент, что логическая цепочка явно нарушена, — допустим, я понял. Она бы и сама хотела задать ему такой же вопрос, да Фушигуро не был из тех, к кому в душу можно так легко взять и залезть. Кодзуки считала, что раньше у него выбора не было, потому что на неё не работали никакие из его грубых слов — приходилось разговаривать с ней. А потом изредка Фушигуро сам писал, в такие дни Кодзуки думала, что снег выпадет среди лета. Раз не прогонял и сам не уходил, выходит, против её компании не был, как бы ни пытался показать обратное. На следующий день тренировались и второгодки, и первогодки — четверо магов и Панда. А когда Кодзуки устала, её отправили за напитками для всех. Она только рада была пару минут передохнуть, Панда был слишком сильным и оттого выматывающим соперником. Он ещё подшучивать успевал, а Кодзуки тратила силы на то, чтобы злиться и придумывать что-нибудь колкое в ответ. Ошибку она поняла поздно — нужно спокойнее реагировать, когда дразнят. Только в её случае признать ошибку — не означает её решить. Кодзуки поставила холодные жестяные банки на ступеньку к Инумаки, а последнюю оставила себе. Инумаки повернулся к ней и повторил жест: коснулся правой рукой левого запястья и поднял. Кодзуки распахнула глаза и чуть не подавилась газировкой. — Лосось, — она усмехнулась и показала ему палец вверх. Вечером выдалось свободное время, так и сидела Кодзуки у дерева, читая мангу. Ничего не болело, а вот усталость давала знать, тело тянуло к земле. Фушигуро сел рядом с книгой. Они молчали, наслаждаясь покоем, как когда-то в кабинете школы. В тени густой кроны дерева была их тихая гавань, где можно замедлиться и услышать самих себя и друг друга, где сегодня есть сегодня, а жестокий мир напомнит о себе только завтра. — Что читаешь? — с любопытством начала Кодзуки, когда глава кончилась. — Акутагава Рюноске, — ответил Мегуми и перелистнул страницу, — а ты? — Всё то же, — она показала ему обложку манги, про которую когда-то рассказывала. — Ты читал «Обезьяна»? — Кодзуки подсела чуть ближе, чтобы подглядеть в его книгу. — Да, — отозвался Фушигуро. Она вдруг почувствовала его взгляд на себе, щёки невольно вспыхнули, а вместе с ними надежда, что её смущение останется незамеченным. — «Обезьяну можно простить и освободить от наказания…» — Кодзуки с прищуром заглянула ему в глаза, справившись с робостью. — «…человека же простить нельзя», — закончил Фушигуро и выдохнул. Это были заключающие слова произведения, имеющие противоположное значение. — Думал, для тебя это слишком мрачно. — Ты тоже бываешь мрачным, но мы же общаемся, — улыбнулась Кодзуки и прислонилась спиной к коре дерева, оставила открытую мангу на коленях обложкой вверх. — Мне нравятся мысли героя, когда он ловит преступника и чувствует себя таким же преступником. — Он бы думал иначе, если бы преступника поймали не за кражей ради внимания женщин, а за убийством его товарища, — спокойно говорил Фушигуро, видно, перестав вчитываться в текст. — Тоже верно, — согласилась Кодзуки. — Всё равно считаю, что даже преступники способны на раскаяние. Это отличает плохих людей от проклятий. — Наказание — помощь в раскаянии, — продолжал Фушигуро. — Ты будешь спасать всех? — Мм, — она всерьёз задумалась над его вопросом и подняла глаза туда, где ветки деревьев вплетались в оранжевый небосвод. — Да, а разве есть разница, кого спасать? — Ты не будешь винить себя, если кто-то из них потом убьёт человека? — он коротко взглянул на неё и вновь опустил глаза в книгу, которую уже не читал. — Нет. Ну, знаешь, моё дело спасти человека, его дело решать, что делать со своей жизнью. На его совести плохие поступки, не на моей, — рассуждала Кодзуки. — Это вне твоей ответственности, да? — со стороны Фушигуро послышался шорох, он тоже вознёс голову к небу. Сегодня безоблачно. — Не бери на себя слишком много, Фушигуро-кун, — она безмятежно улыбнулась. — Хотя, если я наверняка знала, что спасу человека, а он убьёт столько людей, что представить страшно, то… наверно, не стала бы спасать, — Кодзуки тихо сказала последнее и подтянула к себе ноги, согнув их в коленях. — Проблема в том, что мы этого не знаем, — на выдохе произнёс Фушигуро и вернулся к книге. Кодзуки кивнула и взяла мангу, с трудом вернув мысли к происходящему в ней. Они вновь погрузились в молчание, ровное и спокойное, под мелодию угасающего апреля: шелест листьев и травы, пение птиц, размеренное дыхание. Дыхание их и весны. Казалось, будто можно услышать, как в травинках, у самой земли, копошатся насекомые, как перебирают хрупкими крыльями, как пауки плетут тонкую паутину, словно художники, и даже не пытаются скрыть, что они опасные и беспощадные убийцы, высасывающие всё живое из своих жертв. Так устроен мир, где каждому должно быть место, в том числе в цепочке питания. Люди из неё вырвались. — «…он не мог знать, добро это или зло. Но для слуги недопустимым злом было уже одно то, что в дождливую ночь в башке ворот Расёмон выдирают волосы у трупа», — вслух читала Кодзуки, не заметив, как книга оказалась у неё в руках. — Что ты бы выбрал, Фушигуро-кун? «Умереть голодной смертью или сделаться вором»? — Не уверен, — он едва заметно пожал плечами. — Сказал бы, умереть голодной смертью, но на месте героев я не был. — Я бы без раздумий стала воровкой, — со смешком обронила Кодзуки. — Всё не зло, когда дело касается собственной жизни? — Фушигуро взял у неё книгу, закрыл и отложил. — Жить хорошо, — она поднялась на ноги и вышла к последнему лучу заходящего солнца. Тень её ладони, обмотанной свежими бинтами, легла на лицо. — Хочу сделать всё, чтобы не умирать, как можно дольше. Фушигуро помедлил, встал, отряхнувшись от прилипших к штанам травинок, и подошёл. Лёгкий ветер пронёсся шёпотом в листьях, играючи растрепал волосы. Кодзуки полной грудью вдохнула. Кто много работает, тот и в полной мере наслаждается отдыхом. А теперь работать придётся много им обоим, ведь впереди ещё ждёт первое совместное задание.