***
Зима уже минут пять стоял у стены и не сводил с него глаз. Турбо хорошо знал друга. Такое поведение могло быть вызвано двумя причинами: ты либо конкретно прокосячил и скоро тебе будет пизда, либо тебя избрали в жертву паршивого чувства юмора Вахита. Валера точно знал, что получать ему было не за что, а просто так Зима не зверствовал. И выходило, что у друга появился повод поприкалываться над ним. Но какой? Предположений не было. — Знаешь, а у твоей Павлины фигура очень даже ничего, — занавес поднят, действие началось. И почему он не удивлён, что снова Золотова? На провокацию друга Турбо только бровь приподнял. — Вчера к ней Самбо притащили с Косым. Домой. Сам ведь слышал, как его отметелили. А она дверь открывает: волосы с плеча мокрые свисают, футболка к телу липнет. Только из душа, сто пудово. — И не послала? — парень усмехнулся. — Послала и не раз, — Зима хохотнул. — Верно тогда тётка сказала. Золотые у неё руки. У Самбо селезёнка лопнула. Если б Золотова не настояла и не довезла нас с ним до больницы, то долго он не протянул бы. И как почувствовала только? — У неё всегда такое чутьё было. Помнишь, мне в девятом операцию делали? Она меня тогда в больницу сдала, а перед этим про этот аппендицит угадала. — Жалеешь, что сразу не приударил? — Сейчас-то уже что толку жалеть? — Мы с ней договор заключили. Она нам врачебные услуги, а мы со своей стороны её и подружку её не трогаем. Все не трогаем, понял? — у Зимы получилось почти идеально состроить угрожающее выражение лица, да вот только весёлые искры в глазах выдали весь его настоящий настрой. — Так что умерь свой пыл и интерес, а то она грозилась начать «случайно» определённых лиц на машине давить. На смерть. — Так какая говоришь у неё фигурка?***
Павлина отстранёно наблюдала за разделкой свиного окорочка. Так-то она обычно занималась мясом сама, но в этот раз перед ней стояла важная задача— ей было необходимо как-то сообщить Кобре о её договоре с универсамовскими и узнать, что старший Разъезда об этом думает. Вот только нужные слова никак не шли в голову. Девушку не отпускало ощущение, что своим договором она предала Разъезд. И кто теперь знает, как группировка себя поведёт? Всё же, что ни говори, а их «дружба» была полезна Золотовой. Поля искренне сомневалась, что Универсам смогут дать ей то же. С ними было нервно и неспокойно. Разъезд же такого ощущения не вызывал. — О чём договорились-то? — вопрос мужчины заставил Полю сначала встрепенуться, а затем насупиться словно обиженный ребенок, которому не удалось скрыть свой маленький замысел. — Так же как и с вами договаривались: с их стороны неприкосновенность ко мне, Инге и Зое, с моей — врачевание по мере возможностей. Поля предпочла быть честной с собеседником. Как-то само собой пришло понимание, что всё время их знакомства, а это было уже чуть больше года, Кобра относился к ней как к младшей родственнице. Вроде и не как к дочери, но и не как к чужой. Да и для самой Павлины, выросшей без отца, он был сродни отчима или дяди. Осознание было обескураживающие, и кажется сам Кобра что-то такое увидел в её глазах. — Что будешь делать, если мы с ними воевать начнём? — Захар, я — врач. Ты не хуже меня знаешь, что если случится так, что в нашу больницу попадут враждующие группировки, то помощь мы будем оказывать всё равно всем. И так было бы даже, если бы я имела куда более большее отношение к кому-то из вас. Даром, что это не возможно, — Поля горько усмехнулась. — Но сразу скажу, у себя в доме я не потерплю войн. Универсам об этом и о договоре с вами тоже знают. — Понял. Если ребята толковые, то договоримся, — мужчина закончил разделку мяса, отложил нож и сел на стул, после чего внимательно посмотрел на собеседницу. — Ты мне другое скажи, сама не жалеешь, что согласилась? — Это был выбор без выбора, — Поля пожала плечами и наоборот встала из-за стола, чтобы убрать мясо в морозилку. — Так хотя бы были озвучены условия, а без договора они бы просто наглели, притаскивая своих. На работе говорят разные случаи были. Ещё до моего поступления в вуз в больнице был Быков, хирург. — Знаю его. Попадал как-то к нему под скальпель. — Он из города уехал после того, как ему пацана под дверью оставили. Быков тогда открывать отказался, а мальчишка умер. Говорят, уезжал он полностью седой. — Далеко не уехал. Не простили ему смерть пацана. — Я бы тоже не простила. Саму себя за бездействие. — Иногда тебе удаётся меня удивить своей идеализацией взглядов, — когда Павлина оглянулась, мужчина по-доброму улыбался. — Чудесное время молодость. Дай бог тебе сохранить эту черту до конца. Далеко не каждый справляется с тяжестью долга и ответственности, Павлина. — Человек всегда ищет более лёгкий путь по борьбе с трудностями. Но не всегда это получается. Есть вещи, которые либо сломают, либо сделают сильным. Разговор перетёк в философские размышления. Павлина выдохнула и успокоилась. Всё же её волновали возможные неблагоприятные исходы их разговора, но Захар как обычно поступил в согласии со своим мировоззрением: если что-то не приносит прямого вреда сразу, то можно оставить как есть и понаблюдать, а что оно вообще может принести. Правда, совсем девушка себя не обманывала. Это ей можно было обращаться к нему по имени, а для остальных он был Коброй — мудрым и своенравным старшим Разъезда. И что у старшего было на уме, знал лишь только он сам.