Возвращайся домой

bullet proof… i wish i was – radiohead

День 1.  Чонгуку сегодня ничего не снилось. И слава богу, потому что он вообще был не из тех людей, которым снятся какие-то красочные классные сны или сны ни о чем. Либо вообще ничего, либо кошмары с последующим сонным параличом. Поэтому лучше ничего. Он проснулся ранним утром, хлопая мутными глазами. Что-то неладное творилось в его груди уже буквально через секунду после пробуждения. Первое, что он заметил – запах Юнги куда-то делся. У него был ужасно стойкий, въедающийся абсолютно во всё запах одеколона с барахолки, вишневых сигарет и какой-то домашней пыли.  Он внюхался еще, поворачиваясь на бок в сторону Юнги. Но кровать была пуста. Он провел по подушке рукой. Холодная. Если бы Юнги был в ванной, она была бы еще теплая. Дома в последнее время вообще было очень жарко.  Чонгук как-то слишком резко подскочил с постели, несясь в сторону развилки дверей туалета и ванной.  Свет выключен, двери приоткрыты и точно свидетельствуют о том, что за ними никого нет.  Ладно, на кухне. Кофе варит. Но запах кофе Чонгук тоже не чувствует. Сонливость исчезала удивительно быстро. Юнги никогда не просыпался раньше Чонгука по выходным. Дрых без задних ног, отнекиваясь на всякие просьбы и мольбы проснуться или подвинуть жопу, залезающую на Чонгукову половину кровати.  Внутри ужасно засвербило, что, конечно, Чону совсем не понравилось. Он посмотрел, висит ли его куртка, лежат ли на своих местах его вещи.  Все, кроме телефона, на месте. Чонгук побежал обратно в комнату, хватая свой телефон в руки и набирая номер Юнги.  Он выдохнул, начиная жевать ногти. Гудки идут, уже хорошо. Минута, две, а потом – «абонент не отвечает, оставьте голосовое сообщение после короткого звукового сигнала».  В голове скребется неприятная мысль. Может, он сбежал без него? Нет, ну бред. Он просто пошел в магазин или побежал до своей квартиры, чтобы что-нибудь взять. Или испугался того, что ему вчера наобещал немножко захмелевший Чонгук и сейчас ныкается у Хоби.  Вполне логично, что через два часа, проведенных с бьющей в кишках тревогой, он начинает трезвонить еще и ему. Хоби быстро берет трубку, с порога жалуясь на то, что Чонгук разбудил его тем, что позвонил в такую рань. — Хоби, помолчи. Ты с Юнги сегодня утром связывался? — Че? Он же у тебя, нет? Начинало немножко колотить. Да, это может показаться глупым, но и вы с Юнги не так близки, как Чонгук, и поэтому не знаете, насколько он боится, даже когда тот уходит вынести мусор.  — Нет. Я зачем-то рано проснулся и вижу – его нет. Хоби, он по выходным дрыхнет всегда до двух часов минимум, а сейчас только одиннадцать. Телефона нет, а куртка висит.  — А когда ты проснулся? — Часов в девять. Его уже два часа дома нет. Даже если он ушел куда-то в магаз, можно же было уже вернуться. Или написать сообщение, если у него дела. Да какие у него могут быть дела, этот человек коллекционирует крышки от пива! — Подожди еще пару часов. Может, у него телефон ёкнул. — Нет, гудки идут. Звони ему тоже, короче. Он так не делает, понимаешь, Хоби? Не делает. Он мне всегда говорит, если куда-то сваливает, тем более из моей квартиры. Я чую, что что-то тут не то.  — Ладно, я позвоню. Давай, короче, на связи, напиши, если объявится. Чонгук сбрасывает вызов. *** К пяти часам вечера внутренности Чонгука полыхают неистовым пламенем, переворачиваясь и скручиваясь между собой где-то внутри живота. Хосок снова звонит ему. — Да, Хоби, что-то узнал? — В его квартире его нет, я заехал по пути. — Я не понимаю, что происходит. Что, блять, делать-то? Я пойду в полицию, это пиздец какой-то. — Так, тихо, не нервничаем. Сейчас послушай меня, пожалуйста, только прошу, не злись, ладно?  — Ничего не обещаю. У меня сейчас тревожность полыхает ебучим синим пламенем. — Я понимаю. Чонгук, ты не думаешь… Не думаешь, что он мог сбежать? — Чего? — Он мог сбежать втайне от тебя. Внезапно. Я не знаю, может ему что-то в голову взбрело.  Чонгук слушает Хосока, подходя к столику с зеркалом, на котором развешаны их фотографии. Он снимает одну за другой и перебирает их. Фотография, где Чонгук первый раз осветлил волосы. Юнги тем вечером целый день чесал ему голову кончиком кисточки для краски. Полароид, на котором Чонгуку только исполнилось 18, после поздравлений утром они сфотографировались на балконе – идеальная фотография с первой попытки. Рваная фотка, худо-бедно спасенная скотчем – одинаковые футболки, речка, занесенная жухлой листвой. Мама Хосока тогда приготовила классный осенний глинтвейн. Миллион кадров из фотобудки, где они корчат рожи, показывают средние пальцы, беззастенчиво пялятся друг другу в глаза со всей любовью, которую только тогда чувствовали.  Или вот, совсем свежее. Уже любимое фото Чонгука, на котором Юнги готовит американский пирог с яблоками, с банданой на голове и дурацким фартуком. Ему тогда показалось, что влюбиться еще сильнее он просто не может. Чуть сердце не порвалось от одного вида мятных волос в муке и фраз: «не порежься», «молодец, хорошо получается», «чуть-чуть больше сахара, Гук-и».  Нет, он бы не ушел. Никогда бы не бросил. Все в этих отношениях давно поняли, что дружба – самое меньшее, чем это можно обозвать.  Им не надо было играть в шарады и угадывать, что и кто чувствует. Чонгуку было достаточно глянуть на него всего раз, чтобы понять, что случилось что-то нехорошее. Хватало одного прикосновения, чтобы успокоиться. Друг с другом они чувствовали себя так, будто рядом с ними никого нет. Будто Юнги один лежит в своей задрипанной студии и общается сам с собой. Потому что не напрягало. Не надо было придумывать лестные красивые фразы, менять свое мнение. Можно было просто сказать: «мне не нравится, прекрати», «я ненавижу твою маму, знаешь?», «я люблю пиццу с ананасами». И всё, никаких скандалов. Просто принимаешь, киваешь и заносишь в список в голове под названием «окей, просто, чтобы знать». — Нет. Он бы не стал. Он бы предупредил меня. Еще вчера вечером он сказал, что мы сбежим вместе. Пошутил, к слову пришлось. Но он бы не стал сбегать без меня. — Чонгук, я все понимаю, но… — Так. Либо ты сейчас едешь ко мне, мы вызываем полицию и ты помогаешь составить заявление о пропаже, либо я поеду делать это сам. И, возможно, натворю херню.  — Хорошо, сейчас буду. Чонгук кидает телефон на кровать и хватается за голову холодными от тревоги руками. *** — Вы понимаете, что прошло недостаточно времени для составления заявления о пропаже? — Мне все равно. Он оставил дома куртку, видите? Его нет дома уже одиннадцать часов. Он бы предупредил, что уходит. — Господин Чон, прошу вас не нервничать. Приходите в участок завтра, мы рассмотрим ваше обращение. Вы упоминали о том, что Мин Юнги был склонен к мыслям о побеге из дома? Из этого города? — Да, но я исключаю это. Потому что он утверждал, что если это и произойдет, мы сделаем это вместе, понимаете? Он был не стал, я уверен в этом на все сто. Чонгук звучал как школьник, пытающийся оправдаться. Но он не знал, что еще мог сказать, кроме правды, в которой был убежден. — Сожалею, но этот факт идет в пользу отсрочки принятия заявления. — О чем вы вообще говорите? Человек пропал, его нет дома! — Свяжитесь с нами позже, господин Чон. Вы еще юны, вам нечего думать о таких индивидах, как этот Юнги. Он вернется, молодые всегда возвращаются.  — Пиздеж чистой воды. А если его кто-нибудь похитил? И ему прямо сейчас очень нужна наша помощь? — Не пререкайтесь с представителями власти. Иначе это еще больше сократит срок подачи вашей заявки. Ищите его сами. До свидания.