Наваждение

      Чёрно-белый кот заворочался в корзине, реагируя на новый голос. Лицо господина Рай не было ему знакомо, но, обладающий проницательностью уличного кота из Парижских подворотен, мистер Бибин не почувствовал угрозы и подставил живот опустившемуся на корточки мужчине.       — О, а я ему нравлюсь!       — Он любит всех, когда сыт, господин Рай.       — Даже твою подругу?       Зоя громко хихикнула в нос, практически хрюкнув, и обернулась в сторону двери на террасу, чтобы убедиться в отсутствии француженки:       — Да, даже её. Не переусердствуй с животиком, если ему надоест, мистер Бибин может пустить в ход зубы и велосипед.       — Велосипед?       — Ну, знаешь, это, когда, ну… — Зоя обернулась к мужчине и начала быстро скрести пальцами пустоту, — Это когда кот начинает очень активно пытаться убрать твою руку когтями задних лап. Такой приступ ярости, удивительный, но беспощадный.       Камал серьёзно кивнул, потрепал кота по голове и сел на пустующий стул ушедшей девушки. Её холст был не тронут, но вот юная госпожа Урусова успела сделать эскиз сада поместья и фигуру без лица на переднем плане. Судя по широкой юбке, это была девушка.       — Кто это?       Зоя, сосредоточенно стиравшая лишний штрих, появившийся на её холсте благодаря Камалу, удивлённо посмотрела на мужчину. Проследив за его кивком на свой рисунок, она пожала плечами:       — Да никто, я её придумала. Люблю рисовать людей. Хочешь, как-нибудь и тебя попробую?       — Попробуешь? Почему так неуверенно?       — Ну, людей-то рисовать я люблю, но лишь выдуманных, потому что когда сажусь срисовывать реальных, то всегда выходит плохо. Мне будто просто не дано… Не знаю, не дано видеть что ли — черты я искажаю, красоту преуменьшаю, недостатки выделяю. Люди обижаются, думают, будто насмехаюсь. Ты же у нас не из обидчивых? Можешь рискнуть.       Камал улыбнулся — «у нас» он был не из обидчивых, да к тому же умел пользоваться зеркалом. Ему не было свойственно самолюбование, но он прекрасно понимал, какое впечатление производит на женщин даже в свои сорок четыре года.       — А как же тот портрет, который нам показывала эта ваша миссис в пансионе? Она так гордилась твоими успехами! Как по мне, сходство поразительное, мне особенно запомнились зубы. Есть в них что-то… Британское.       Зоя прыснула. Осенью 1895 года, буквально через несколько месяцев после её одинокого и скоропостижного переезда во французскую столицу, к ней в гости заехали Вихан, Камал и едва переступивший порог совершеннолетия Эрит Тхакур. Они возвращались из Англии, где выполняли «жутко секретные дела Дюжины, так что, Зоя, не приставай», а когда на обратном пути встал выбор между переправой с враждебного острова во Францию или Бельгию, все трое единодушно выбрали родину лукового супа и революций. Вихан считал своим долгом проинспектировать жуткое серое место, обруганное в письмах последними словами, Камал стремился оттянуть возвращение к холодной и безразличной жене, ну а Эрит просто был рад быть частью «взрослой компании».       После короткой и удовлетворившей Вихана экскурсии по классам и общедоступной для посещений части общежития девушке всучили шляпку, перчатки и зонтик от солнца и выпихнули за двери «выгуливать» своих гостей в соседнем сквере. Именно там между дубовыми деревьями и клумбами астр жутко злую на брата, не изменившего мнения насчёт её обучения, Зою и трёх её забавляющихся над перепуганными француженками спутников подобрала миссис Эллиот, учительница рисования и английского из пансиона. Сильно заинтересованная индийцами женщина угощала их чаем и сконами с джемом в своей маленькой гостиной английской вдовы, доживающей свои годы в счастливом равновесии с собой: низкие потолки и маленькие диванчики, где с трудом уместились высокие и статные иностранцы, выделяли индийских господ, одетых в европейские костюмы во избежание косых взглядов. Разумеется, им это не удалось — горячая индийская кровь оставила отпечаток не только на модных предпочтениях и лицах, но и на манере держать себя. Раскрепощённые молодые люди, звонко хохочащие и поедающие макаронсы прямо на улице из большого бумажного кулька, вводили окружающих в состояние ужаса и зависти. Спустя годы, ступая по улицам своего юношества, Зоя верила, что выражение «La vie est belle» было придумано жаркой осенью 1895-го года, когда трое индийских мужчин бегали наперегонки за голубями и дрались багетами, которые позже скормили друзьям тех же пернатых возле Собора Парижской Богоматери.       Миссис Эллиот, переехавшая во Францию после смерти мужа по приглашению кузины, не была особенно обжалована французами. Её уважали и любили в пансионе, но сторонились в обществе, так что учительница прекрасно понимала положение, в которое попала Зоя: русские корни делали её свидетельством позора Наполеона под Москвой, а индийское воспитание, пусть и с европейскими гувернантками, заставляло одноклассниц пренебрегать «дикаркой». Запутанная родословная делала Зою кровной и названной родственницей половины богатейших и могущественных семей Европы и Азии, но жёсткие правила власть имущих с обеих сторон обращали её неиграемой фигурой на поле жизни. Вечно зависшая в воздухе, она была инертной тенью без места, без сути, без правила на ошибку.       — Да, я помню этот портрет, только вот миссис Эллиот его и нарисовала. От меня там только овал лица, фон да пара теней. И не смейся, у неё очень приятная улыбка! Сидите тут в своей Индии и дальше собственных носов ничего не видите.       Хохот Камала грохотом разнёсся во все уголки сада. Мистер Бибин поднял голову и сонно уставился на индийского господина. Ему не было дела до разговоров у мольбертов, ленивый кот просто хотел тишины и покоя, хотя будь он чуть менее эгоистичен, мог бы понять, отчего воздух вдруг стал таким тяжёлым. В половине книжек, запертых в личной библиотеке Вихана, куда мистер Бибин полюбил пролезать после переезда в Индию, было уделено особое внимание женскому носу. Проколы в перегородке или крыльях носа помогали раскрытию сексуальной чувственности, а для окружающих это служило знаком, что женщина больше не невинна и ищет помощи у духов в зачатии.       В отличие от мистера Бибина, Камал хорошо, слишком хорошо знал содержание книг в «запретной» секции личной библиотеки Вихана. В конце концов, после своей свадьбы сам Камал пополнил её несколькими особенно оскорбительными для его супруги экземплярами.       Господин Рай прикрыл рот ладонью и посмотрел на Зою, которая сидела к нему в профиль и что-то черкала на холсте. Идеалистическая картина девушки с мольбертом, никакого коварства и попытки привести их к беде, но на юном лице чёртики растягивали хитрую улыбку. Красивой госпожа Урусова не была, по индийским меркам уж точно: пепельно-коричневые волосы, тусклые серые глаза, немного веснушек на носу, светлые брови. Непроизвольно Камал отметил пухлые кукольные губы, располагающие к чувственным поцелуям, и оголённую из-за позы щиколотку. Ему нужно быть осторожным — он больше не мальчик с ветром в голове, подобные темы непозволительны, особенно если речь заходит о молодых девушках, которые благодаря юному возрасту любят саму идею любви. Он сменил тему, чтобы разбить иллюзию заговора среднего уровня порочности:       — Ты очень хорошо говоришь на хинди. Вихан говорил, что ты брала дополнительные уроки, но я и подумать не мог, что за пять лет ты не забудешь произношение. Считал, он просто хвастается, ведь моя Амрита до сих пор не продвинулась во французском дальше «Je m'appelle Amrita», а ты знаешь сколько? Четыре языка?       — Ну, — Зоя сложила руки на коленях и подняла глаза к небу, — Если считать хинди, то четыре, да. Английский, русский, хинди и французский. Но на французском я не говорю из принципа, он, видишь ли, рычит.       — Рычит?       — Очень много «р» утомляют.       — Русский и хинди тоже рычат. Когда были живы твои родители, и в вашем доме постоянно звучала русская речь, мне становилось страшно, будто они практикуют древнюю славянскую магию, хотя обсуждался ужин.       Зоя улыбнулась:       — На то они родные, хинди и русский. Когда я слышу французский, сразу вспоминаю противных одноклассниц с их насмешками и дополнительные уроки после ужина. Со мной разговаривали, как с дурочкой, хотя моим единственным недостатком был лишь восполнимый дефицит знаний.       — Забудь о них, люди не любят вещей, которых не понимают. Это не злоба, просто ограниченность. К примеру, я не понимаю этих ваших модных платьев: почему твоя подруга похожа на креветку в этой юбке? Жутко неудобно, наверное, ходить стянутой с головы до ног в корсеты и юбки. А кстати, кто она вообще?       Зоя вздохнула и отложила карандаш на столик с красками. Её страшно нервировала эта тема, особенно после десятого повторения каждому индийскому знакомому, который приходил её навестить за последние четыре дня дома. Облокотившись на спинку стула и устало подперев голову, Зоя начала осточертевшее объяснение:       — Мадам Брижитт Колльер, 25 лет от роду, родилась в городе Тур в семье священника. Была моей старшей наставницей в пансионе, когда я только приехала. Два года назад вышла замуж, в прошлом году овдовела. Всё это время мы переписывались, поэтому я узнала о произошедшем и пригласила её с собой в Россию, потому что в Европе женщина не может путешествовать одна, хотя, — Зоя проговорила первую часть скороговоркой и, набрав полную грудь воздуха, продолжила, — здесь ситуация не лучше. Но учитывая то, что России меня ждала консервативная бабуля, дядюшки спустили бы с меня шкуру, появись я на их пороге в одиночестве, так что мы имеем то, что имеем. А платье у неё такое, потому что это такой фасон, между прочим, очень актуален сейчас.       Зоя жадно втянула носом воздух и удовлетворённо посмотрела на Камала, который был последним человеком, который, как она надеялась, будет что-то расспрашивать про её компаньонку. Сам господин Рай, получивший лишь часть ответов на свои вопросы, пригладил бороду и вопросительно посмотрел на Зою:       — А здесь-то она что делает? Такая шумная и недовольная, у неё будто бы на лбу написано, что приносит проблемы.       — Ну, я, честно говоря, и сама не понимаю, почему пригласила её. Просто в один момент она была так расстроена, вспоминала супруга, жаловалась на одиночество, что я, хоть и имела планы купить ей билеты в Париж ещё в Петербурге, почему-то пригласила с собой домой. Не спрашивай, я не знаю.       Француженка нравилась Камалу всё меньше, а её трюк со слезливой манипуляцией был настолько очевиден, что господин Рай решил обязательно обсудить уместность её присутствия в доме Басу. Вполне вероятно, эта женщина действительно была одинока и грустила из-за расставания с подругой, но столь очевидные совпадения походили на план. Он не стал указывать Зое на свои подозрения, чтобы не поднимать тему, которая, казалось, тревожила её, поэтому перешёл на безопасную территорию:       — А почему у вас платья разные? Белым господам наконец-то разрешили самим выбирать себе наряды без оглядки на общество?       Зоя открыла рот, будто услышала обвинение в убийстве:       — Потому что я так хочу! Образ у меня такой — городская сумасшедшая в устаревшем платье. И вообще, тебе не стыдно? Сам сидишь тут в жакете и брюках, как европейский принц с картинки, а вот увидит тебя тётя Видия да и проглотит, не жуя, только косточки выплюнет!       Несмотря на обвинение господина Рая в двоемыслии, Зое очень нравилось, как на Камале сидел костюм для верховой езды: жакет в тёмно-коричневую клетку выгодно подчёркивал подтянутую фигуру; воротник белой рубашки оттенял кожу цвета корицы и выделял и без того белоснежную улыбку; светло-бежевые брюки не облегали, оставляя место фантазии, отчего богатое воображение девушки вечно стремилось вернуть её взгляд к паховой области, где сходились швы. Его собранные в пучок волосы были единственным небрежным штрихом, который выдавал дикость и необузданность, передаваемые по наследству в клане Рай.       Камал хитро улыбнулся и, наклонившись вперёд, заговорщически прошептал:       — Не сможет, у меня мясо старое и жёсткое, в горле застряну.       Зоя попыталась спрятать улыбку ладонью:       — Пожалуйста, не напоминай мне про свой возраст, а то мне становится неловко, что я общаюсь с тобой, как с приятелем. Сразу хочется сложить ручки, выпрямить спину и приготовиться к назиданиям.       Камал откинулся на спинку стула и задумчиво приложил пальцы к губам. В его усах Зоя заметила каким-то чудом застрявший лепесток жасминового цветка. Ей хотелось потянуться и убрать его, но это было неуместно, поэтому она просто наблюдала, как маленький белый кружок усердно держится за аккуратные усы на лице затихшего гостя.       — Вот тебе наставление: не играй с кузинами на желание, иначе придётся целовать первого попавшегося мужчину. Деви постоянно ведётся на их уговоры, и проигрыши в её случае крайне болезненны.       — Я это учту, господин. Хотя в моём случае эти желания —       На террасу вышел слуга и, сложив руки лодочкой у рта, прокричал:       — Господин Рай, вас ждут!       Камал обернулся и махнул рукой, показывая, что всё услышал. Он страшно хотел узнать продолжение оборванной фразы, но был благодарен Вихану за своевременно законченную работу — отчего-то ему было слишком просто перешагивать черту с этой девочкой. С ней было легко, очень легко общаться, из-за чего он расслабился и часто терял контроль над словами и эмоциями.       Он встал со стула и отвесил Зое поклон:       — Кажется, так господа делают в сумрачных и холодных странах, которые вы, к счастью всего нашего круга, покинули?       Зоя играючи вскочила и сделала книксен:       — Да, господин Рай, над техникой можно поработать, но вы заслуживаете похвалы.       — У тебя есть планы на пятницу? Амрита хочет пригласить вас с Виханом на ужин.       — С радостью! У меня как раз был план на ближайшие лет сорок — соглашаться на все приглашения, чтобы не умереть со скуки.       — Какая удача, я как раз планировал дожить до восьмидесяти четырёх лет! Тогда встретимся в пятницу, на днях я пришлю карточку с приглашением и временем. Был рад увидеть тебя, госпожа.       — И я вас, господин Рай.       Улыбнувшись, Камал зашагал в сторону дома. Зоя вернулась на свой стул, но рисовать ей больше не хотелось. Перебирая карандаши и кисти, девушка прокручивала в своей голове их беседу, не без удивления для себя отмечая, что общаться с Камалом ей было так же просто, как в детстве.       Когда она была маленькой, старший брат и его компания казались ей кем-то вроде друзей, хоть и страшно высоких. Они никогда не отказывали ей во внимании и соглашались быть товарищами в самых разнообразных детских забавах, коих у маленькой русской княжны было много благодаря разнообразным энциклопедиям и детским книжкам со всего света. Дом младших Басу всегда был полон людей: слезая со спины Кайраса Шармы, изображавшего ослика, Зоя бежала упрашивать Раджа Дубея сыграть с ней в шахматы; он был очарователен, уступая маленькой госпоже своего коня, но беспощаден в вопросах победы. Свою любимую игру, египетский Сенет, девочка всегда оставляла Камалу, самому старшему и собранному из компании брата. Господин Рай сам обучил её этой игре и относился с большим вниманием к соблюдению правил. Он часто проигрывал и вовсе не стыдился этого — наоборот, казалось, его гордость, за свою ученицу затмевала любые предрассудки и мужскую горделивость.       Со временем гувернантки и няни отучили её мечтать, залезать на спины взрослых мужчин и обиженно корчить рожи в очередной раз победившему в неравной битве коня и королевы господину Дубею, но благоразумные партии в Сенет не пугали европейских тётушек вплоть до гималайской трагедии.       Её вещи собрали быстрее, чем до Калькутты докатились новости о реальной картине произошедшего. Видия Басу, чудом не пострадавшая благодаря решительности Деви Шарма, потерявшей в ту ночь брата, отправила племяннику, оставшемуся в городе по поручению семьи, короткую записку: «Сейчас!». Это слово стоило пятнадцатилетней Зои семьи, красок Индии, вечерней порции сладости сандеш и глухого стука палочек, определяющих ходы.