Shadowing Superherous

Томми вышел из школы, как только школу распустили на день, и поиграл в настенный мяч с первоклассниками. Было приятно немного забыть о своих тревогах из-за перспективы повеселиться. Он едва помнил себя, просто отбивал теннисный мяч от кирпичной стены и наблюдал, как маленькие дети карабкаются повсюду, чтобы догнать его. Их смех так сильно отличался от криков, и он снова почувствовал легкость. Ни один из назревающих вопросов и ответов не мог пронзить его разум. Он даже не заметил, когда команда журналистов решила сделать пару снимков, на которых он играет с детьми, пока они не отвели его в сторону и не попросили ответить на несколько вопросов. Он поспешно отказался и сказал детям, что на сегодня все, но он может зайти как-нибудь в другой раз. Он не хотел привлекать слишком много внимания ни к себе, ни к детям. Солнце еще не село, но клонилось к закату, и он решил, что это достаточно близко, чтобы отправиться в патруль, просто прогуливаясь между зданиями, стараясь не перенапрягаться, как прошлой ночью. — Тень! — Он повернулся на голос, улыбаясь, когда к нему подбежал ярко-фиолетовый линчеватель. — Ты пришел в себя после вчерашнего? — Вчера? — Он схватился за голову и рассмеялся. — Почему что-то должно продолжать происходить? — Я знаю, — рассмеялся Ультра. — Я чувствую то же самое. На самом деле, было странно снимать маску и идти в школу после вчерашнего. В конце концов мы заговорили о тебе в правительстве. Томми усмехнулся, немного застигнутый врасплох. — Да? Что случилось? — О, я был так близок к тому, чтобы раскрыть свою личность, просто чтобы защитить тебя, — улыбнулся он. — Они говорили о том, что вырастут с меньшей моралью и их не будут учить закону. Если бы тебя учили, что нарушать законы - это хорошо, смог бы ты предстать перед судом или это свалилось бы на того, кто тебя научил? Томми удалось рассмеяться. Это звучало как для его правительственного класса нормально, говорить о моральных дилеммах и обо всем, что было в новостях, и устраивать грандиозные дебаты по любому поводу. Томми махнул ему рукой, приглашая идти с ним, и Ультра практически перескочил на его сторону. — Так ты защищал меня? — Да! — Он рассмеялся. — Ну, я назвал тебя юридически ненормальным, но это было правдой. — Ультра, я юридически сумасшедший. — Они прыгали между зданиями. — Я также согласен, что ты на самом деле сумасшедший. — О, хотел бы я сказать это прямо в лицо мистеру Кеннету. — Сердце Томми замерло. Это был его учитель. — Я также пытался защитить тебя по теме самообороны, потому что тебя перетянули на сторону Синдиката, на тебя напали прежде, чем ты понял, за что на тебя напали, так что все, что ты делал, могло быть самообороной. — Обычно я не из тех, кто провоцирует, — согласился Томми, просматривая таблицу рассадки в классе, чтобы попытаться мельком увидеть Ультра без маски. Возможно, он знал его, возможно они знали друг друга. Вероятно, это было вторжением в частную жизнь, но Томми должен был знать. — В итоге класс решил, что тебя, по крайней мере, можно помиловать, если ты пройдешь какой-то курс реабилитации, — он пожал плечами. — Исправь мораль, которую ты, возможно, упустил. Все встало на свои места, и он не мог быть таким глупым. Он легко и непринужденно рассмеялся, потянув себя за волосы и действительно задаваясь вопросом, как он вообще этого не заметил. — Пурпл, — рассмеялся Томми. — Боже мой, Пурпл. Глаза Ультра расширились. — Значит, мы действительно знаем друг друга. — Я сохраню твою личность, — вынужден был сказать Томми. — Я обещаю это ценой своей жизни. — О нет, это меня будет беспокоить. — Пурпл постукивал пальцем по подбородку. — Дай мне подсказку, какие классы у нас общие? — Правительство, — подсказал Томми, и у него закружилась голова. — Но ты никому не сможешь рассказать, если разберешься в этом. — Не посмел бы, — согласился Пурпурный. — Правительство? Про оно? — Да ладно тебе, Пурпл, — настаивал Томми. — Подумай об этом долго и упорно. Он усмехнулся, теребя перчатки, закрывавшие его пальцы. — Ты хочешь сказать, что это очевидно? — Я имею в виду, не так очевидно, как от пурпла до ультрафиолета, но ты меня очень хорошо знаешь. Пурпл, казалось, был так же взволнован, как и Томми, и подпрыгивал, как ему казалось. К несчастью для Томми, это означало, что предметы с ярко-фиолетовыми очертаниями начали лететь на них, как магнит, бумажный пакет попал Томми прямо в лицо, и он упал с криком — Ак! — Извини! — Пурпл наклонился, чтобы помочь ему подняться, но Томми схватил его за руку и потянул за собой вниз. Пурпл приземлился со скрежетом, впечатавшись лицом в цемент. Томми смеялся до тех пор, пока не запыхался, и Пурпл присоединился к нему, пока они оба не оказались лежащими на крыше, пытаясь отдышаться. — Итак... — Пурпурный начал, и его улыбка стала широкой. — Томми, да? Томми просиял. — Единственный. — Ты не произвел на меня впечатления злодея, — усмехнулся он, и Томми присоединился к нему. — Я тоже этого не делал, поэтому я здесь. — Пурпл кивнул, поднимаясь с цемента и прямо, не предлагая Томми другую руку. Томми с раздражением поднялся, отряхиваясь и следя за тем, чтобы маска оставалась на его лице. — Это настоящий подвиг - не допустить распространения слухов о злодействе в средней школе. — Нет ничего проще, чем самосуд, — Томми закатил глаза. — Хотя, думаю, я занимаюсь этим немного дольше, чем ты. — Без шуток. — Пурпл посмотрел на небо, наблюдая, как оно становится ярко-оранжевым. — Итак... ты хочешь патрулировать со мной, Томми? Тяжесть упала с его плеч, в его сердце снова начал расцветать цветок. — Я бы с удовольствием. --- Ветер трепал его волосы, и тени быстро скользили по его ногам, играя, когда он прыгал между улицами и крышами, позволяя Пурплу идти впереди. Он действительно мог дышать, наковальня беспокойства спала с его плеч и развевалась за ним на ветру, как плащ. Пурпл сканировал на бегу, его глаза метались между перекрестками и сканировали темные переулки. Каждый раз, когда он останавливался, чтобы заглянуть в тупик, выкрашенный в черный цвет, Томми отклонял свет и позволял ему раскрыть его секреты, которыми обычно были злобно выглядящие уличные коты и несколько енотов в масках. Однако на этот раз он отбросил тени, чтобы показать нечто более волнующее. Там был мужчина, который грубо разговаривал с мальчиком помладше, хватал его за воротник и изрыгал проклятия. Парень дрожал, бормоча извинения и напрягаясь, как будто ожидая чего-то, что причинит боль. Сердце Томми сжалось, превратившись в сталь, и при одном взгляде на Пурпла линчеватель выскочил на сцену. Томми оставался прижатым к стене, невидимый, спиной вперед. — Эй, парень, — позвал Пурпл, и обе фигуры повернули головы в стороны. — Ты в порядке? Мальчик покачал головой, прежде чем его отшвырнули за спину взрослого, хватка на его рубашке усилилась и он прижал их к своему телу. — Не смей, блядь, разговаривать с моим ребенком. — Я просто пытаюсь разобраться, — Пурпл подошел немного ближе, не позволяя ни одной позе выдавать что-либо, кроме расслабленного поведения. — Здесь все показалось немного напряженным, в чем дело? — Ничего, блядь, не случилось, - выплюнул мужчина, — Все идет просто отлично. Скажи им, Генри. Малыш открыл рот, но ничего не смог выдавить, кроме негромкого писка, отчего его лицо покраснело от стыда и испуга. Взгляд Томми напрягся, и он придвинулся ближе к месту происшествия. — Ты бесполезен, не так ли? — Мужчина указал на мальчика позади себя, крепче сжимая его рубашку, когда он притягивал его к себе. — Я с этим разобрался, иди займись геройским дерьмом или еще чем-нибудь. — Вопреки распространенному мнению — Пурпл закатил глаза. — Это ”геройское дерьмо". Почему бы тебе не отпустить Генри, и мы могли бы поговорить. — Это мой гребаный ребенок! — Мужчина взревел. — Ты не заберешь моего ребенка! — Я никого не забираю, — настаивал Пурпл, делая еще один шаг вперед. Теперь Томми был позади всех, ожидая сигнала, чтобы вмешаться. — Но ты задушишь его, если будешь и дальше дергать за воротник. — Не указывай мне, как быть родителем. — Пурпл бросил на него предупреждающий взгляд. — Я могу делать со своим ребенком все, что, черт возьми, захочу. Генри трясло, его глаза были закрыты, когда он дрожал. Это явно происходило не в первый раз, но он был напуган до смерти. — Не знаю, известно ли тебе это, — Пурпл не смог удержаться от сарказма в своем голосе. — Но удушение - это форма жестокого обращения, которая может привести к тому, что у вас отнимут вашего сына. — Как же тогда он собирается учиться, а? — Томми шел вперед, Генри увидел его, его глаза расширились. Томми прижал палец к губам, и парень кивнул. — Не то чтобы ты мог знать. Причина, по которой ты занимаешься этим псевдогероическим дерьмом, заключается в том, что твои родители недостаточно грубо обращались с тобой. — Я предполагаю, что это сделали ваши? — Пурпл прищурился. — Пожалуйста, отпусти Генри, пока не причинил ему вреда. — Приди и забери его, Фиолет. Томми воспользовался моментом, чтобы схватить запястье мужчины, который держал Генри, ударив кулаком по нижней стороне его ладони и вызвав спазм мышц наружу. Генри со стоном упал на цемент, его рубашка растянулась в том месте, где парень держал ее. Томми не мог смотреть, как он отползает назад, поглощенный человеком, который затем попытался схватить его другой рукой. Он был сильнее, это точно, и Томми увернулся от удара, который пришелся прямо ему в лицо. Пурпл подбежал к Генри, когда Томми дрался, пиная изо всех сил, целясь в слабые места. Должно быть, у него был некоторый боевой опыт, потому что мужчина держался так, словно Томми был извивающимся малышом. Парень наносил удары в основном по костлявым частям тела Томми, таким как плечи, которые ужасно болели, но не особо мешали ему. Он попытался ударить мужчину в челюсть, но тот увернулся и ударил его кулаком в живот. Томми отлетел назад, спотыкаясь, из него вышибло дух. Томми поднял руки, готовясь к атаке, которая, как он был уверен, последует, но вместо этого раздался щелчок, и хотя зрение Томми было нечетким, он заметил, на что он смотрит. Он бросился на землю, когда по переулку прокатился грохот, почти заглушивший выкрик Пурпла его имени. *** Вспышка белого, и Томми вернулся четыре дня назад. Грохот, кто-то кричит, его голосовые связки трутся друг о друга. Мужчина смотрел на него с испуганным выражением лица, пока Томми отсчитывал последние минуты своей жизни, наблюдая, как вокруг него растекается красная лужа, и дыхание полностью перестало заполнять легкие. Он почувствовал холод в воздухе, так отличающийся от того, как все было раньше, как Уилбур бросался к нему, как только получал серьезную царапину, как ему говорили забыть о боли на некоторое время, как его поднимали на руки, когда они летели по воздуху, чтобы вернуться домой. Он почувствовал хватку цемента, не похожую на мягкую ткань плаща Техно или прикосновение нежных крыльев Фила. Он почувствовал, как из него потекла липкая теплая жидкость, в отличие от прохладной воды, которая успокаивала его пересохшее горло. Он увидел звезды и черные пятна, танцующие перед его глазами, вместо любящих, обеспокоенных взглядов его семьи и грязно-белых стен, из которых состоял их дом. Он увидел, как мир начал терять свой цвет вместо уродливого горчично-желтого свитера, который так любил Уилбур, или старательно розового, которым Техно настоял покрасить свои волосы, или блеска драгоценных камней, покрывавших пальцы Фила. Он услышал звон в ушах вместо шепота и заверений, вместо мягкого жужжания или грохота истории, которую Томми продолжал притворяться, что забыл. Он слышал учащенный стук своего сердца вместо того, чтобы передвигать диван, бренчать на гитаре или шуршать одеялом, когда его накрывали поверх притворяющегося спящим тела. Он почувствовал запах железа крови вместо теплого печенья, или искусственных цветов шампуня Техно, или стойкий запах старой книги, которую через некоторое время открыли. Он вспомнил, что скучал по всему тому, чего у него больше никогда не будет. Его дыхание попыталось восстановиться в легких. Он моргнул, открыл глаза, но ничего не увидел, только неровную темноту, которая следовала за ним, куда бы он ни шел. Звон в ушах пытался освободить место для чего-то, но не было никаких звуков, которые он мог разобрать, только жуткий визг, как будто машина сворачивала с дороги, чтобы врезаться во что-то еще. Его грудь горела, глаза щипало, а бетон впивался в лицо, когда он уткнулся лбом в землю и изо всех сил пытался дышать. Он вспомнил песню, которую часто пел Уилбур, ту, в которой Томми заметил, что темп был настолько медленным, что соответствовал его дыханию, и с тех пор всякий раз, когда Томми пугался преследующих кошмаров или был на волосок от смерти во время драки, он напевал ее, просто чтобы заставить Уилбура соразмерять свое дыхание с темпом. Он позволил этому зазвенеть у себя в голове, звуча намного дальше, чем раньше. Он забыл второй куплет, поэтому припев повторялся бесконечно, но он не знал никакой другой версии, кроме той, которую пел его собственный брат, так что именно голос Уилбура сплел золотые нити в его сознании, соединив все воедино и укрепив их связь. Он не знал, сколько раз прокрутил припев, пока не смог сделать полный вдох, захлебываясь воздухом, поскольку его тело не подало никакого предупреждения. Он просто заставил себя повторить, его разум еще больше закружился, чтобы вернуться на место, прежде чем он успокоился. Подкралась тошнота, и у него действительно не было сил сдерживать ее, но он просто тянул до тех пор, пока это чувство не прошло. Он моргнул, открыв глаза, и увидел таниноватую землю, камни, застрявшие внутри и вечно впивающиеся в кожу. *** Он сглотнул, он вдохнул еще немного, он позволил звону в ушах утихнуть, пока ничего не осталось, только неровное, преувеличенное дыхание. На его плечах не было теплой накидки, не было нежных прикосновений, когда они несли его в дом. Не было ни теплого запаха печенья, ни негромкого гудения, которое заставляло бы его вспомнить, что нужно дышать. Просто холодный, темный мир, который он выбрал вместо них. Он не мог сдержать слез, отчаянно умоляя их вернуться к нему, не оставлять его, когда он в них нуждался. В глубине его сознания что-то кольнуло, напомнив ему о том, насколько он был жалок, паникуя при звуке выстрела, с чем он сталкивался целую вечность, и все же сейчас это повлияло на него. Не было даже боли. Пуля даже не задела его. — Тень, — тихо прошептал кто-то. — Ты снова со мной? — Папа? — Прохрипел он, но в тот момент, когда он это произнес, он понял, что это не так. Фил не оставил бы его на тротуаре, он поднял бы его где-нибудь повыше и укутал своими перьями. Но в тот момент он не мог бы больше желать, чтобы последних девяти дней вообще не было. — Ультрафиолет, — снова пробормотал его друг. — Тебе следует сесть. Можно я к тебе прикоснусь? Томми кивнул и почувствовал, как нежные руки легли ему на плечи, заставляя сесть. В поле зрения медленно появился переулок, пустой, если не считать их двоих. Он приземлился спиной на кирпич, и его плечи расслабились. В остальном он пришел в норму, но все слезы, которые он сдерживал и держал при себе на протяжении всего этого бесполезного путешествия, лились со скоростью, которую он не мог осмелиться остановить. — Что случилось? — Он перевел дыхание, потому что поклялся, что там были мужчина с пистолетом и ребенок, которым нужна была помощь. — Там был сканер, который услышал выстрел, — объяснил Пурпл. — Я вырубил парня, а сканер разобрался с ним и помог ребенку вернуться домой к его маме. — И я был чертовски бесполезен — пробормотал он, наблюдая, как скривилось лицо Пурпла, но он даже не мог попытаться собрать воедино то, о чем думал линчеватель. — Вот почему большинство людей делают перерыв после того, как они оказались на грани смерти, — Пурпл сел рядом с ним. — Тебе не за что злиться на себя, я бы сделал то же самое. — Что бы случилось, если бы только я, Пурпл? — Дыхание Томми снова сбилось. — Я был бы мертв. — Но этого не произошло, — Пурпл попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло. — Ты не один, Томми, и тебе не обязательно быть таким — У меня была гребаная паническая атака, — выплюнул он. — Я явно не создан для этого. — Тебе просто нужен перерыв, — настаивал Пурпл. — И с кем-нибудь поговорить. Он зажмурился. Он не мог с этим смириться. Если он не сможет выполнить то, что требовала от него сделка, он отправится в тюрьму. Его арестуют, и сделка полностью сорвется. Вся его взрослая жизнь пойдет насмарку. Два пожизненных заключения. Даже если бы он продвинулся вперед, что тогда? Он попадал во множество других опасных для жизни ситуаций, и он не мог просто продолжать испытывать приступы паники из-за всего, что вызывало у него воспоминания об этом. Его уволили бы, вышвырнули на обочину, оставив на нем только одежду. Возможно, они даже нашли бы способ арестовать его. Как он мог быть таким героем? Как он мог быть кем-то таким? — Я должен вернуться, — выдавил он. Это было лучше, чем пожизненное заключение. Его семья приняла бы его обратно. Они, конечно, разозлились бы, но все равно любили бы его. Возможно, он даже смог бы вернуться к тому, чтобы иногда быть рядом с ними, в качестве резервной копии или что-то в этом роде. Он мог бы убедить их бросить это дело. Или он мог бы притвориться, что не видит этого. Они были бы просто его идеальной семьей, без недостатков, без секретов и без цены за их головы. Томми мог бы снова стать просто Томми, и ему не пришлось бы видеть их другие стороны. — Ты собираешься сдаться? — Нет, этого не могло быть. Он не сдавался, он спасал себя от унижения. Что значило взлететь достаточно высоко, если у тебя не было крыльев? — Это на тебя не похоже. Ты не можешь просто повернуть назад сейчас. Ты продвинулся намного дальше, чем кто-либо другой. — Это неправда. — Томми бы в это не поверил. — То, что я первый, не означает, что другие не могут. — А что бы они сказали, если бы первый человек, который собирался изменить свою жизнь, в последнюю минуту отступил и вернулся к тому, от чего убегал? Томми горько рассмеялся, его сердце сжалось. — Это означало бы, что они были правы. Что это была несбыточная мечта, и я должен был сдохнуть, когда у меня был шанс. — Томми... — Они все равно убьют меня. — Он вцепился в цемент. — Герои не хотят, чтобы я стал героем, не больше, чем весь остальной мир. Они собираются инсценировать мою смерть и разыграть ее как несчастный случай. Глаза Пурпла сузились. — Они бы не стали. — Виккстар мне так и сказал. — Томми прислонился головой к кирпичной стене позади себя. — Что хуже - сдаться и жить или преодолевать всю боль только для того, чтобы умереть в конце всего этого? Наступила тишина, и последние лучи солнца скрылись за горизонтом. В переулке было темно, тени еще темнее, и единственным источником света, который можно было разглядеть, был мягко светящийся фиолетовый контур вокруг маски Ультрафиолета. — Почему бы тебе не стать линчевателем? — Пурпурный попытался. — Ты уже на полпути, и ты никому ничего не должен. Ты можешь заниматься своими делами, уволиться в любое время и помогать людям, когда считаешь нужным. Томми покачал головой. — Как бы это красиво ни звучало, мне нужно место для сна, а работа за минимальную зарплату с дипломом средней школы и маской в довершение всего этого убьет меня быстрее, чем героев. — Он снова рассмеялся, и еще одна слеза прорвала плотину, которую он пытался построить. — Я просто должен сказать Синдикату, что они были правы. Я не создан быть героем. — Тебе не суждено быть злодеем, — подчеркнул Пурпл. — Ты больший герой, чем половина людей в этой башне. — Некоторых героев прогоняют за дверь, — Томми почувствовал, как его душа опустошается. — Другие призваны спасать мир другими способами. Если я вернусь, я буду никем иным, как Томми. — И это было больно, но он знал, что должен был это сказать. — Может быть, это все, кем я должен был быть. Он заставил себя подняться на ноги, это разбило ему душу, но, возможно, это было к лучшему. Герои убили бы его, а если бы они этого не сделали, это сделал бы героизм. Дома у него была бы его семья, у него была бы безопасность, тепло и любовь, и он запихнул бы свою маску в дальний угол шкафа и никогда больше на нее не смотрел. Он защитил бы Ранбу и Пурпла, сказал бы им, что Эндеру и Ультра вход воспрещен, и ему не пришлось бы беспокоиться ни о чем другом. Это был лучший финал, чем все, что планировали герои. — Спасибо за патруль, Пурпл, — пробормотал он с торжественной улыбкой. — Увидимся как-нибудь, хорошо? — Томми, подожди... Томми притянул тени к своей фигуре, завернул за угол и стал единым целым с сумраком. Он ходил по улицам, которые успел изучить, сворачивая с темных переулков и придерживаясь главных улиц, чтобы не выглядело, будто он избегает всего, что может остановить. Он сорвал маску на первой пустой улице без камер, наконец почувствовав холодный воздух на коже. Устройство для изменения голоса отключилось, и он пробормотал проклятия, чтобы снова привыкнуть к звуку собственного голоса. Жилой район, в котором он вырос, встретил его мягким светом уличных фонарей и домиков в форме печенья. Он улыбнулся, когда тоска по дому, которую он подавлял вместе с остальными своими чувствами, наконец прошла, оставив его легким, но опустошенным. Вечерний туман прилипал к его ресницам, но это не заставляло его дрожать. Это просто сулило ему надвигающийся дождь и уютный, мрачный завтрашний день, который можно было бы провести за просмотром фильмов на диване, втиснувшись между братьями, поедая остатки подогретой еды, которые на вторую ночь были далеко не такими вкусными. Только когда он увидел свой дом, ему пришло в голову, что, возможно, они не встретят его улыбками. Может быть, они не стали бы обнимать его так крепко, что он не мог дышать, или держать его так близко, что он ни за что не смог бы сделать что-то подобное снова. Может быть, они не почувствовали бы облегчения от того, что их брат вернулся, их сын. Возможно, единственной причиной, по которой они хотели вернуть его, была угроза, которую он представлял, когда больше не был на своей стороне. Он остановился на ступеньках у входной двери, глядя на нее с колотящимся сердцем и обдумывая тысячу различных возможностей. Он не знал, что бы сделала его семья в этой ситуации, он не знал, хотели ли они его возвращения вообще. Предыдущих испытаний не было, не на чем было основываться, все, что у него было, - это надежда. Бесполезная, мрачная надежда, из-за которой он изначально запутался в этой неразберихе, надежда, что долг жизни спасет гнев, который еще тлел в его душе, и сделает его чем-то большим, чем то, кем его семья убеждала его стать. Если бы только он мог видеть будущее, вместо того чтобы прятаться в тени и ждать, когда оно произойдет. Сдача ничего не даст ему взамен, только то, что у него было раньше. Раньше было хорошо, но было ли это тем, чего он хотел на всю оставшуюся жизнь? Если бы он мог повернуть время вспять до того, как пошел домой из дома Ранбу в ту первую ночь, он бы бросил Таббо до того, как у них появился шанс подвергнуться ограблению, он бы сразу вернулся и сказал Ранбу, чтобы тот не уходил сегодня вечером, не ходил с Кошмаром. Тогда у него не было бы никаких шансов умереть, его семья не злилась бы на него, и все могло бы остаться так, как было. Тени даже не пришлось возрождаться, он был бы просто забытой легендой, историей, которую можно было бы стереть с лица земли под предлогом. Но теперь он был здесь, и у него не было возможности повернуть все вспять и заставить людей забыть все, что он сказал, все, что он сделал. У него не было возможности забыть все, что с ним сделали. Он застрял, живя в реальности, которую ненавидел, и ничто, кроме его смерти, не могло решить все проблемы. Он не хотел умирать. Он ничего не знал наверняка, кроме этого. Он зажмурился, попятился от двери и побежал.