Сломанная

«Пак Чимин изменился» — это была первая мысль Хоби, когда они столкнулись в коридоре больницы. Он не знал, что происходило с другом все эти годы, он даже не был уверен, что может называть парня другом после всего, что произошло. Но от нервного ощетинившегося подростка, старающегося всеми силами доказать что он чего-то стоит, не осталось и следа. В ярких глазах залегла усталость и измотанность, странно сочетающиеся с его внешностью. Парень с такими данными явно может быть вымотан только ежедневным сексом, потому что по-прежнему не хотеть его было нельзя, а не обернуться вслед — преступление. Рядом с ним Хосок всегда чувствовал себя не очень уютно, он такой свой в доску парень с открытой улыбкой и не менее открытой душой, рядом с Чимином или Тэхеном, смотрелся просто ребенком, те уже в середине старшей школы сводили с ума толпы девчонок, но как оказалось все старания прекрасной половины были напрасны. Потом к их айдол-клубу присоединился Чонгук, но слишком детские черты лица даже в сочетании с атлетичным телом не ставили его в один ряд с ними. Восхищение Чона в какой-то момент переросло в неприязнь, а возможно и ненависть – как Пак мог не замечать столько времени, как Юнги с ним возится, терпит все выходки и прикрывает все косяки. Как можно было так поступать с таким человеком? И когда Мин в тот самый вечер в раздевалке, размазывая слезы и кровь по лицу, умолял его ничего не рассказывать Чимину, он просто проглотил обиду и промолчал. А когда он узнал через несколько лет, что даже призрачная идиллия снова рухнула, примчался с другого конца страны. Хосок ни на что не надеялся, он знал, как много для Юнги значит «его Минни», но он думал, что в отсутствии последнего сможет занять хотя бы кусочек от той огромной пустоты, что была в душе Мина. Они были вместе уже почти 3 года, гребанные 30 месяцев, за которые он сам убедил себя, что все нормально и хорошо – жили вместе, работали вместе, отдыхали тоже вместе, но ни разу за все это время он не мог сказать сам себе, что Мин с ним счастлив. В палате он чувствовал себя неуютно, и даже не потому, что в воздухе витал запах спирта и лекарств, а в гнетущей тишине слышался только писк приборов и хрип аппарата ИВЛ, а потому что Хоби кожей чувствовал присутствие Пака в этом месте. Ему чудился древесный запах его одеколона, слышался смех, и затылком он чувствовал, как его прожигают надменные глаза, принадлежавшие его личному призраку прошлого. Парень молчал, просто сидел в кресле и молчал, не зная нужно ли говорить и слышат ли его. А в целом, он просто не знал, что сказать, в голове было много мыслей. В полиции сказали, что по первичным данным расследования это была попытка суицида. И все, что сейчас хотел знать парень, почему, точнее какого черта, его партнер вдруг ни с того ни с сего вместо традиционного ужина в собственном ресторане предпочел кинуться под фуру на мосту. — Господин Чон, время посещений окончено, — заглянула в палату пожилая медсестра, — нам пора готовиться к процедурам. — Да, да, — немного опешил Хосок, он просидел тут практически весь день, – извините. Чон выезжал с парковки больницы, когда взгляд наткнулся на темно-серебристый внедорожник, припаркованный на месте под табличкой «Доктор Пак Чимин, интенсивная терапия», и возблагодарил небеса, что они не пересеклись в коридорах. Хотя тут же в душу закрался холод и тревога, сколько бы времени не прошло, он все равно безумно боялся. Хоби так надеялся забыть все, что он случайно увидел еще в школе, но каждый раз, когда Юнги засыпал после секса, он видел перед собой картинку, так же явно как будто это было вчера. Чимина тогда вызвали в административный корпус прямо с урока литературы, назад в класс он уже не вернулся. Все дело было в инциденте, который случился между ним и Ли Хеджин пару недель назад. Девушка, вернувшись из вынужденной поездки домой на лечение, обвинила его в грубости и оскорблении. Только умолчала, что перед этим она подсунула Тэхену наркоту вместе с собой и что в разговоре тогда участвовал еще и Юнги, а грубость и оскорбления — скорее его рук дело. Пак на каждом углу упорно доказывал, что был один на один с Ли, и что его просто достало избыточное внимание девушки, он уже отхватил за углом общаги от регбистов, чей капитан едва ли не слюной исходил на чокнутую дуру. И получил молчаливую злость и стиснутые до скрежета зубы Юнги, когда тот услышал историю разговора в новой вариации. Отец, который преподавал у класса младших литературу, попросил Хосока отнести рюкзак другу, и он, мучимый странным предчувствием, поплелся в северное общежитие, которое было ближе всего к озеру. Дверь была не заперта или это опять старый замок подводил, но она приоткрылась как назло бесшумно от одного касания. Парень услышал приглушенный разговор, когда потянулся к двери, он думал, что это Тэтэ с Чимином обсуждают разговор у директора, но нет. Сердце пропустило удар и рухнуло вниз, куда-то дальше пола, словно комета оставляя горящий след внутри. Чимин сидел на краю своей кровати, с опущенной головой зарывшись пальцами во влажные после душа волосы, а позади него, подогнув под себя ноги, устроился Юнги. Своими длинными пальцами он тихо гладил плечи парня и вырисовывал узоры на спине, сосредоточенно закусив губу и обходя еще не зажившие кромки зеленоватых синяков, проходил вдоль позвоночника, едва касаясь, чуть останавливаясь на шее. И, черт возьми, в этой невинной картине было больше интимности, чем в любой постельной сцене. Они словно были отдельным миром. Тихо перебрасываясь короткими фразами, даже не договаривая предложения до конца. — …ты, блять, или драться учись нормально, — хрипел Юнги полушепотом, – или рот свой на замке… — Да, насрать мне на это... – не поднимая головы ответил Пак. — А что тогда? – поддевая пальцами каштановые прядки спросил парень. — Они позвонили…, отец … послезавтра, – тяжко вздохнув, Чимин выпрямился и размяв шею ладонью, кинулся на Юнги. — Оу, – усмехнулся тот, прижимаясь губами к виску в едва уловимом касании, – познакомишь нас официально? — С ума сошел? — резко вытянулся как струна шатен под хрипловатый сдавленный смех старшего. Больше Хоби не мог подглядывать. Это было стыдно и больно одновременно, легко стукнув по двери костяшками пальцев, он даже дал им немного времени, чтобы отскочить друг от друга по разным углам. — Чимин, ты оставил…— отчего-то не в силах поднять взгляд, пробормотал Хосок. — А, спасибо! Я совсем забыл, извини, что пришлось тащиться сюда… — чуть растерянно ответил Пак. — Хоби, ты в порядке? – нахмурился Юнги, глядя на растерянного друга. — Да, все норм, — попытался улыбнуться Чон, наконец отрывая взгляд от шнурков форменных ботинок. – Увидимся на тренировке. Ни разу, за все время, что они с Мином были вместе, он не видел в его глазах столько нежности и огня одновременно. Конечно, им уже не 16, и даже не 20, и такие острые чувства редкость, жизненный опыт притупляет восприятие, но Хоби все еще надеялся увидеть хотя бы тень того неземного космического блеска. Перед мостом, ведущим к району, где был расположен ресторан и офис, как всегда собралась пробка, узкая конструкция не справлялась с потоком транспорта из вновь отстроенного делового района. Минуты летели быстро, в отличие от машин впереди, музыка уже надоела, срок прибытия на навигаторе рос в геометрической прогрессии. Одну из полос и без того загруженной дороги перекрыл эвакуатор, на который с помощью подъемного крана грузили оставленный кем-то черный Ауди. Хосок даже посочувствовал бедолаге, который сейчас явно ловил волны негатива от водителей, проползавших мимо машин, пока взгляд не поймал номера беспомощно висящей в воздухе Ауди. — Твою мать, – открыл он рот, одновременно включая подворотник, пытаясь перестроиться к обочине. — Стойте, стойте! – закричал он, подбегая к работникам эвакуационный бригады. – Это машина моего…друга. — Ну так передай другу, что он паркуется как пидорас! – усмехнулся полный мужчина, стоящий за пультом крана. — Он сейчас в больнице, – продолжил Хоби. — Ну, так пусть, как вылечится, забирает со штрафстоянки. Отойди, парень, не мешай работать! И тачку свою тоже отсюда убери, — кивнул он на седан Чона, припаркованный на «аварийке» чуть раньше по ходу движения. – А то развелось вас, ублюдков-мажоров, которые думают, что знаки — это для простых смертных. Но Хосок его уже не слушал, он набирал номер полиции. *** Стандартный шум редакции сегодня неимоверно раздражал, кажется, не спать всю ночь было очень плохой идеей. И спать-то особо не хотелось, хотелось просто угомонить взбесившиеся мысли. В очередной раз кофе в бумажном стаканчике закончился, а стаканчик отправился в мусорку к своим собратьям, кажется это был пятый или шестой, а только-только прошел обед. На страницах рукописи он дошел до осеннего бала. В тот год прямо накануне мероприятия от занятий отстранили Чимина, а потом и Чонгука. Последний так вообще произвел фурор, но в негативном ключе. Парень, который выигрывал соревнования по всем мыслимым видам спорта и не вылезал из тренажерки, вдруг не прошел тест на наркотики. Само проведение этого теста было внезапным, просто во время школьного пятничного собрания их всех попросили не расходиться, а после, дружным строем под надзором преподавателей отправили сдавать анализы. Когда через 3 дня директор опять собрала всех в актовом зале и сообщила, что у одного единственного ученика выявлены следы легких наркотиков в крови, они лично подумали, что Тэтэ – крышка. И сам парень, судя по опущенным плечам и обкусанным ногтям, уже готовился собирать манатки и валить домой. Но госпожа директор вызвала к ответу другого – Чон Чонгука. Гуки оправдался тем, что вероятно его новая пищевая добавка, которую он заказал по интернету из Китая содержала какую-то «запрещенку», и даже готов был предоставить банку со странной зеленой субстанцией на анализ. Отделался он легким испугом и отстранением от всех занятий и мероприятий на две недели, и кажется страдал он только без тренировок. И вот сейчас, Джин, спустя столько лет узнал, что Гуки был чист как слеза младенца, он просто поменял их с Тэхеном баночки с анализами, а потом ночью с Юнги и Чимином они создали адскую смесь из протеина, каких-то витаминных капсул, зеленого чая и остатка таблеток, конфискованных у Кима. А Сокджин все думал, куда делся его зеленый чай, привезенный летом из Японии. — Хреново выглядишь, — констатировала Микки, присаживаясь на краешек стола перед ним. — Бурный вечер? — Можно и так сказать, — потер он глаза понимая, что они жутко устали за прошедшие сутки. — Кто она? – поиграла бровями блондинка. – Неужели эта, со второго этажа, которая все кексики тебе носила. Как ее там … — Аран, — вздохнул Джин, откидываясь на стуле. – Нет, это не она. И кексики были сухими. — Пока будешь привередничать, состаришься в одиночестве, – улыбнулась она, чуть склонив голову. — Мне кажется или ты сейчас со мной флиртуешь? — Тебе кажется, иди проспись, а то на тебе лица нет и перегаром разит за милю, – щелкнула она парня по лбу. — Как там, кстати, таинственная посылка? Он проследил за ее взглядом, Микки смотрела на урну для бумаг, где сверху лежал желтый конверт от рукописи. — Весьма занятно, – неопределённо протянул Джин, упираясь взглядом в потолок. Это и правда было занятно. Только с каждой страницей хотелось узнать, насколько правда все записанное там. — Ладно, не буду мешать, — немного расстроилась девушка от отрешенности парня. После ее ухода он все так же безуспешно пытался работать, периодически косясь на рукопись, которая лежала в приоткрытом рюкзаке. Срочно нужен был еще кофе, и листки для записей – читать что-то другое сейчас было просто нереально. Из погружения в очередную порцию собственного прошлого его вырвал телефонный звонок. — Ким Сокджин, слушаю, — принял он звонок с неопознанного номера. — О, Джин, извини – стушевался собеседник, - Я звоню с рабочего — Хосок? – словно сомневаясь в собственной адекватности спросил Джин. — Да, ты прости, вчера реально было не до разговоров, столько всего произошло… — Все в порядке, я понимаю, как там Юнги? На секунду в трубке повисла неловкая тишина. — Он в медикаментозной коме, в полиции говорят, что это попытка самоубийства, завтра иду туда, давать показания. Джин, но мы же… — Хоби, я не знаю, что сказать, но слабо верю, что Мин Юнги, которого я знаю, может покончить собой, – попытался успокоить друга редактор. — Ты вчера, кстати, спрашивал, считаю ли я твой смех скрипом…— почти всхлипнул Хосок — А, забудь, сейчас у тебя есть более важные дела, – потер переносицу Джин, и взгляд снова вернулся к стопке бумаг. — Это он так говорил, — уже осмысленнее продолжил Хоби, – Юнги всегда говорил, что твой смех похож на скрип стеклоочистителей в машине. — Ты уверен? – словно пугаясь своих мыслей, спросил Джин. — Да, он так сказал еще в школе, и вспомнил об этом, когда я сказал, что позвал тебя на подкаст. — Хоби, где мы можем встретиться. Мне надо тебе кое-что показать. — Боже, не пугай меня таким голосом. Приезжай в ресторан «Шуга», это на правом берегу, я буду тут до закрытия, надо разобраться с делами. Как приедешь, попроси тебя проводить в офис, я предупрежу о тебе. Весь оставшийся день, СокДжин думал только об одном – это же не могла быть предсмертная записка, семисотстраничная, но предсмертная записка? *** Полуденное солнце нещадно жарило высохший и истощенный город, пыль в воздухе уже чувствовалась на вкус. А ведь еще даже не середина июля. Штрафная стоянка на западной окраине представляла собой огромный пустырь, без намека на тень, или хоть какое-то укрытие от солнечного света, кроме вагончика охранников. — Представляешь, такое пекло будет до конца следующей недели! – возмущался полный мужчина средних лет, едва поспевая за более молодым и атлетичным компаньоном. Парню же разговаривать не хотелось, он безуспешно пытался укрыться от света папкой с документами, прихваченной из машины, и мечтал снять уже взмокший от пота пиджак, вместе с рубашкой, а заодно и кобурой, которая жутко натирала подмышки. Черт бы побрал начальника их отдела, за то, что заставляет соблюдать дресс-код в такую погоду. — Вы олицетворение закона и правопорядка, а закон и порядок не носит майки и шорты. Конечно, он носит убогие пиджаки, на которые хватает зарплаты в Департаменте Полиции, в которых холодно зимой и жарко летом. А еще он дико воняет потом, потому что половина его отдела — это люди с переизбытком веса и возраста, а вероятно еще и недостатком обоняния. — Детектив Чон, Национальная Полиция, — показал он значок вышедшему охраннику неопределённого возраста и сомнительной трезвости, и кивнул на отставшего напарника. – Это детектив Чхве. — Чем обязан, детективы? – ухмыльнулся беззубым ртом тип в спецовке, – угнанных машин тут нет. Все законно. — Мы пришли по поводу вчера поступившей машины, – он убрал папку от головы сверяясь с записями в ней. И мгновенно об этом пожалел, от яркого солнца не спасали даже темные очки, — Ауди А7, черный, номерной знак… — Вон она, — перебив его сказал охранник, — аккумулятор сел. Ключ внутри. Я и прикасаться к ней побоялся, какая-то бандитская машина, вовек не расплачусь. На месте, куда указал охранник, действительно стояла черная ауди, пусть она простояла тут всего одну ночь, но уже достаточно покрылась пылью, чтобы потерять часть роскошного блеска на кузове и хромированных дисках. — Чонгук, я вот понять не могу, чего ты так уцепился за это дело? — ворчал напарник, залезая на пассажирское сидение нагретого до состояния сауны салона и проверяя откидной козырек машины, – суицид и суицид, мало ли таких в Корее. — Люди, желающие расстаться с жизнью, не оставляют заведенную машину посреди оживленной улицы, и уж тем более не оставляют ключ-карту внутри, – в доказательство своих слов Чон достал из специального отсека небольшой плоский брелок с логотипом Ауди. – Я смотрел по камерам, машина простояла там всю ночь заведенная, пока бензин не кончился и аккумулятор не сдох. Чхве вытер пот со лба и этой же рукой облокотился на переднюю панель, оставляя грязный влажный след на идеально чистой глянцевой поверхности. — Юнги бы прибил тебя за это, — ухмыльнулся Чон, скорее сам себе. — Кто? – не понял детектив, но руку все-таки убрал. — Мин Юнги, хозяин тачки, – пояснил парень, протягивая руку к бардачку. Там было практически пусто. Пара актов за услуги ремонта, зажигалка и, что больше всего насторожило, кобура от пистолета, без самого пистолета. — Оп-пачки, а прав был этот забулдыга. Бандитская тачка, – обрадовался детектив Чхве. — Надо пробить, было ли у него разрешение…— озвучил мысли вслух Чон, — И узнать было ли оружие при нем при поступлении в больницу… Парень провел пальцами по экрану сенсорного дисплея, в надежде, что он подаст хоть какие-то признаки жизни, но экран остался темным. — Надо везти ее к нам, и доставать данные с бортового компьютера. Так мы ничего не найдем, – вздохнул Чонгук, покидая салон автомобиля. — Да что ты так печешься и о самоубийце этом и о его тачке? – пыхтел напарник, выбираясь из раскаленной машины. — Такие люди как Юнги не кончают жизнь самоубийством подобно шестнадцатилетним девочкам, и уж точно не разбрасываются дорогущими тачками по городу, – надевая очки ответил детектив. — Вы знакомы? — вновь догоняя его продолжал расспрашивать Чхве. — Мы учились вместе в Национальном интернате Дольпагу в Канвондо, – не оборачиваясь ответил Гук, все так же укрываясь от солнца папкой с документами. — Я и не знал, что ты из этих, «золотых детишек», там же месяц обучения как моя годовая зарплата. Жена все мечтала отдать туда младшего сына, – борясь с одышкой продолжал напарник. — Я не из этих, как ты сказал, я попал туда по стипендии от правительства. И не стоит туда вообще никого отдавать. Они ехали до отдела молча, Чхве, после слов Чонгука о прошлом, крепко задумался, тяжесть мыслительного процесса пролегла складкой меж кустистых бровей. Уже когда они зашли в участок, под прохладу кондиционеров, отчего по спине Чонгука побежали мурашки, а мокрая рубашка стала еще более противной, Чхве вновь догнал его. — Слушай, малец, а раз ты такой умный, что в такую школу по стипендии попал, а не за деньги, что ж ты в полиции штаны протираешь? Неужели никто из твоих богатеньких друзей не мог тебе помочь хорошо устроится? — Мы не общались после школы, — немного грустно улыбнулся Чонгук. — Так и знал, что эти зажравшиеся богатеи только о себе и думают. — Чхве, скажи ребятам в дежурке, как привезут тачку, пусть позвонят мне, я дождусь, – проигнорировав последнюю фразу Чон, пошел к своему столу, ему предстояло пересмотреть записи камер еще раз, а заодно еще раз пробить, чем же Мин Юнги занимался последние годы. *** Такси медленно ползло по извилистому серпантину узких улочек элитного района, расположенного на холме над основной частью города, вдоль идеально подстриженных кустов и газонов, по которым можно линейки поверять. Вдоль дороги горели уже опостылевшие фонарики, а бассейны разводили на стенах ленивую рябь холодных бликов. Собственный дом Чимина был погружен в темноту, что сразу насторожило. Лин Вэй любила теплый свет, и включала его по всему дому каждый вечер, объясняя тем, что со светом одной быть не страшно, с ним ей не одиноко. О том, что в доме кто-то есть, говорили только приглушенные всполохи света из гостиной – работал телевизор, и из кабинета, видимо и там он включен, и из столовой – что за чертовщина? Дверь открылась с тихим щелчком, внутри было тихо и неуютно, в воздухе будто чувствовалось напряжение надвигающейся бури. На темный паркет холла словно волны накатывали яркие блики от телевизора висевшего на стене в гостиной. — Лин? – тихо позвал Пак, снимая обувь, - Родная? Но никто не отозвался. — Хочешь я могу орать на весь мир, как сильно я люблю тебя? – донесся до него знакомый голос. Голос, который казалось уже должен стереться из памяти, настолько сильно его хотелось забыть, но видимо это было нереально. — О, господи, — вздохнул Чимин, залетев в гостиную. На экране было видео, снятое почти восемь лет назад, когда они ездили к бабушке Мина в Тэгу. Был август и они были счастливы. С утра в тот день пришел ответ, что научную статью Чимина берут в качестве конкурсной работы на международной конференции в Лондоне, и, кажется, Юнги был счастливее, чем он сам. Это было снято по пути в заповедник на каком-то из подъемов, Юнги грозился закричать, что любит его, с самой высокой точки хребта, чтобы весь мир это слышал, а Пак только смущенно прятал смех за ладонями. Естественно он тогда не знал, что через месяц все закончится, и он еще три года будет собирать в каждом уголке своей тогдашней квартиры напоминания о счастливых днях – пакет кофейных зерен сверхкрепкой обжарки, бутылку виски, свечу, украденную из ресторана, гель для душа с цитрусовым ароматом, огромную кружку в виде мордочки кота. Рука не поднималась уничтожить это все, к ним было больно даже прикасаться, поэтому он так все и оставил на своих местах, переезжая в новый дом. — Скажи мне что это неправда, – парень даже не заметил, как с дивана встала его невеста, сейчас казавшаяся просто крошечной от сжавшихся плеч. — Лин, давай поговорим, – откинув рукой челку вздохнул Чимин. — Скажи мне что это все розыгрыш, и я все забуду, обещаю. Я все забуду, – размазывала она косметику по лицу. — Родная… — Не называй меня так! – закричала девушка. – Не смей! В доме повисла тишина, звенящая, раздражающая, нервная. Он не знал, что сказать, она боялась услышать правду. — Ты ублюдок, Пак Чимин, тварь! – захлебывалась Лин Вэй очередной порцией истерики. – Я, я ради тебя… Господи, а я все думала, что со мной не так…Это не со мной, это с тобой! Отойди! Не подходи ко мне! Хрупкая девушка с недюжинной силой отбивалась от попыток обнять себя, или хотя бы взять за руку. — Я, не знаю, что сказать. Это прошлое, – выдыхал он, все еще не поднимая на нее глаз. — Ты скотина! – завизжала девушка и отвесила ему пощечину. – Ты от меня по ночам к нему бегал? Ты поэтому не появлялся дома? Отвечай! Щеку жгло от удара, глаза от обиды на самого себя, сердце от воспоминаний. Пак молча развернулся и подошел к бару у окна, достал не глядя бутылку – граппа, и плеснул два стакана. Свой он осушил залпом уже не поморщившись, второй, не глядя в ее сторону молча протянул девушке. Лин Вэй, собрав остатки гордости, на нетвердых ногах подошла к нему и, взяв стакан, метнула прямо в центр огромной плазмы. Комната погрузилась во тьму, только отблеск уличной подсветки вычерчивал напряжённые силуэты. Чимин на нее по-прежнему не смотрел. Он только слышал, как звякнуло что-то об искусственный камень барной стойки, и как задыхаясь своим унижением теперь уже бывшая невеста покинула комнату.