Сломанная

Джин приехал в ресторан, как только закончился рабочий день, он даже не стал ждать пока рассосется пробка у лифта и на выезде с парковки. В зале при входе его встретила улыбчивая хостесс и только услышав имя, жестом пригласила следовать за ней. Пока шли через зал, заполненный гостями и персоналом, ему показалось, что он видел Чимина за столом у бара и слышал смех Тэхена, но списал все на разыгравшееся воображение, не могло же так случиться, что они все пересеклись в одном месте, хотя до этого не встречались годами, даже поодиночке. Кабинет Хосока встретил его полумраком и абсолютно черным интерьером в стиле минимализма, граничащего с аскетизмом, что вообще было не похоже на него. Даже в студии, где они записывались, была куча ярких деталей интерьера и милого беспорядка. — О, Джин, проходи, — оторвался друг от экрана ноутбука. – Будешь что-нибудь? Чай? Кофе? Выпить? Блин, хотя я понятия не имею, где тут у Юнги бар. Теперь стало немного понятнее, кабинет был не Хоби, это многое объясняет в мрачной гамме и стерильной чистоте. — Спасибо, от кофе не откажусь, — улыбнулся Ким. Чон кивнув девушке, вернулся в кресло и прикрыл экран ноутбука. — Прости, я совсем замотался последние дни, я еще ни черта не смыслю в этих цифрах, никогда раньше не занимался этим. — Все нормально, я все понимаю, — улыбнулся гость. — Что ты хотел мне показать? – потер виски Хосок, он явно устал, под глазами пролегли тени, очень удачно вписывающиеся в обстановку кабинета. — Я боюсь, что тебе не понравится все, что я расскажу. Два дня назад, как раз в день инцидента с Юнги, мне в редакцию прислали посылку, без обратного адреса и штемпеля, с пометкой «лично в руки», внутри была рукопись. На этих словах он достал из рюкзака свою драгоценную ношу и положил на стол. — Я пока не понимаю к чему ты ведёшь и что в этом странного. Ты же вроде редактор? – нервно усмехнулся Хоби. — Она о нас. — В смысле? – опешил Чон. – «О нас», это о ком? — О нашей школьной жизни. И поверь мне, там написаны вещи, о которых я до вчерашнего дня и не подозревал. — Ты хочешь сказать, что кто-то из нашей старой компании, взял и выложил всю подноготную, да еще и в издательство отправил? Это бред какой-то. – Я тоже так подумал, но и события и персонажи книги в точности повторяют два наших последних года в интернате. Со всеми грязными и не очень подробностями. И значит либо у нас есть фанаты, либо кто-то из нас, семерых, написал это, только с какой целью? – надавил Сокджин на последнее предложение. – Блять, и кто этот мудак? – откинулся Чон в кресле, – кому надо ворошить настолько старое и грязное белье? У тебя же явно есть предположения. Хоби знал, какую версию выдвинет Джин, но всеми силами, каждой клеточкой организма не хотел этого слышать. — Я думаю, эта книга была написана как исповедь, или предсмертная записка… — Нет, — неожиданно вскрикнул Хоби, ударяя ладонью по столу в чуть нервном выпаде, – не смей. — Хосок, я понимаю, но подумай… — Я даже думать не хочу, он не мог. Просто не мог, – кричал Чон, — такие люди как Юнги не кончают жизнь самоубийством, поверь я знаю, через что он прошёл. И раз он не сломался в 18, не сломался в 23, то сейчас у него просто причин это делать – не было. Не было. — Тогда кто, если не он? – вспылил в ответ Джин, прекрасно понимая, что злится скорее не он сам, а его вымотанный недосыпом и перегрузом организм. – У тебя есть версии? — А что там конкретно написано? — Ты не захочешь этого знать, — замялся Ким, понимая, что про последнюю прочитанную главу Чону точно знать не стоит. *** Вода неровными разводами стекала по стеклянной стенке душевой, каждое мгновение создавая новую неповторимую картину пользуясь интерьером и мягкой подсветкой туалетной полки позади. Причудливый рисунок на стенах чуть потемнел от влажного воздуха. Серый шершавый кафель, имитация натурального камня. Красиво, но без души и тепла, как и весь этот дом, как, собственно, и вся жизнь Чимина. Имитация. Попытка скрыть пустоту за красивой оболочкой. Он сам себе напоминал размалеванных девиц из клубов времен студенчества. Ни проблеска интеллекта в кукольных глазках, зато брендовые шмотки, сумочки, которых надо ждать три года и накаченные губы. Он провел пальцев по своим и сморщился словно от боли, память, будь она неладна, подкидывала последнее время слишком яркие воспоминания. — Они должны быть со вкусом малины, — шептал хрипловатый голос над самым ухом, – как спелые ягоды, прикусишь и … — Черт, черт, черт! – чуть ли не кричал Пак, опираясь руками на стенку под душевой лейкой. Надо было срочно смывать этот морок с головы, не надо было это хранить. Но призрачные руки уже ползли вверх по животу и пробирались к ребрам. Чимин зажмурился, пытаясь сосредоточится на чем угодно – теплой воде, ссоре с Лин Вей, рабочих вопросах, но все это так или иначе сводилось к темным глазам, вынимающим душу, и прикосновениям, которые даже спустя столько лет ощущались как вчера. — Ты сводишь меня с ума… И это взаимно, в каскаде хаотичных иллюзий, он уже сам не понимал, что реально, а что — нет. Ему казалось, что он чувствует чужое сердцебиение у себя за спиной и слышит сквозь шум тропического душа тяжелое дыхание, и руки, которые уже бесчисленное количество гладят, сжимают, ласкают. — Это все нереально, этого нет, – как мантру повторяет парень, но стоит поднять взгляд на хромированную стойку, как он видит там черноту кошачьего разреза глаз. — Посмотри мне в глаза… Господи, как ты прекрасен… Это невыносимо. Этого нет. Это существует только в его уставшем мозге. Он сильнее этого. Но словно в опровержение, пальцы подбираются наконец к шее и Чимин, закусив губу, издает невнятный полустон полухрип. Его сознание играет против него и собирает весь колкий жар с кожи в один бушующий эпицентр внизу живота. Дыхание, сбитое неработающими установками и горячей водой, срывается на отчаянный стон, когда он ощущает чужую плоть у своих ягодиц, и рука сама ложится на собственный член. Он на секунду замирает, будто прося разрешения у собственной совести мастурбировать на образ человека, порвавшего его душу в клочья. Но рука сама срывается в нервной дрожи и мир пропадает, остается только прикосновение чужих губ, что так хочется ощутить сейчас, слизывать капли, как когда-то в школьной душевой, будто это единственная доступная влага. Вместо жаркого марева пара он чувствует холодный кафель и белокурую макушку у своего паха, робкое прикосновение языком и ритм руки снова срывается в дрожь. Он помнит этот вечер, помнит, как Юнги переживал, как старался сделать все максимально мягко, так, что Чимин даже обиделся по началу, он же не хрустальный. Но сейчас, стиснув зубы до скрипа, он хотел треснуть и разлететься как брошенный стакан. — Я умираю и воскресаю с тобой каждый раз… И легкая дорожка иллюзорных поцелуев остается на ключицах, водой ползет ниже, к руке, что рвано замирает на собственном естестве, пытаясь перебороть стыд и внутренние преграды. Даже сквозь зажмуренные веки он чувствует слезы, бегущие по щекам, они горячее воды, но не горячее дыхания на загривке. Мир искажается как от воды на стекле, размывается грязным желанием и очищается вновь чистым удовольствием. Воспоминания ускоряют свой темп и сменяются, синхронизируясь с пульсом в висках. И они уже в озере, том самом просматриваемом из окон общежития, голые при луне, и холодные пальцы на шее и плечах, движения тела в ритм волн, и каждый толчок запускает дрожь по лунной дорожке. Душ становится обжигающим, а собственная ладонь не дает того, в чем нуждается мозг и тело, они хотят другого — длинных узловатых пальцев, которые как обычно настойчиво и немного властно берут все, что хочет хозяин, проникают внутрь и в самую душу, срывают одежду, стыд и глубокие стоны. Чимин тихо всхлипывает под натиском ощущений и их же нехватки. Мин всегда любил издеваться над ним, томить, видеть просьбу в глазах и тягучее, как горячая карамель, желание. Каждый раз, как они оказывались в общественном месте вдвоем, все заканчивалось жестокой игрой, где Юнги, даже не прикасаясь, заводил молодой организм до предела, но касаться было нельзя, только смотреть и сгорать от желания прикусить эту четко очерченную губу, что развязно обхватывала каждое зернышко попкорна или порвать к чертям все пуговицы на рубашке, которые Юнги хитро прищурившись прокручивал в пальцах, а потом вновь и вновь тонуть в друг друге. Они не досмотрели до конца ни один фильм, не выбрали не опробовав ни одну футболку, и даже не дослушали концерт любимой группы Юнги. Потому что в толпе легко спрятать прикосновения, и можно абсолютно не стесняться залезть в чужие штаны доводя до исступления и легких конвульсий. — Говорят, под эту песню происходит больше всего изнасиловний на концертах, – прошептал Мин, упираясь собственным желанием в бедро и скользнул ладонью под пряжку ремня Чимина. Аккуратно и вкрадчиво под мелодию вступления подбираясь к своей цели. Пак оцепенел в тот момент, это было реальное насилие, потому что вокруг бесновалась толпа, но у него внутри были свои демоны и они рвались наружу, он откинулся на чужое плечо откидывая взмокшую челку со лба фирменным жестом, на что Юнги зашипел и крепче сжал его член. Ему нравилось это, нравился адреналин от людей вокруг, что могли заметить, нравилось, как Чимин извивается пытаясь выпутаться и остаться одновременно, ему нравилось делать это в ритме песни, жесткий местами рваный бит индастриал рока, разбавленный тяжелыми хриплыми стонами в такт, заводил до предела, о чем он и шептал на ухо парню заглушая солиста. В реальности Чимин и сам не понял как стал копировать ритм песни, услышанной один раз в жизни, он, как и тогда, откинулся назад, только опоры в этот раз не было и он, пошатываясь на дрожащих от невозможности ногах, сдался, как и тогда. Он хотел разрядки, хотел освобождения, а тело просило оков чужих рук и сдаться. Но у него был только он и его руки, и память. Вторая ладонь сама потянулась к пояснице и скользнула ниже. Было стыдно, но так необходимо, будто воздух. — Ты мой воздух… Давно забытое ощущение наполненности пробило тело, вырываясь всхлипом и судорожным вздохом. Руками он мог творить чудеса, но не в случае, когда дело касалось удовлетворения себя. Толчки стали более медленными и жесткими, глаза он не открывал, ему и не надо было, он видел все и сразу, одновременно, руки Юнги, его широкие плечи, мраморную грудь, член и бедра, он был везде, проникал, толкался внутрь, обхватывал губами, шептал пошлости на ушко и целовал, он окутал его словно облако пара и водой затекал в рот, нос и уши, все равно, не важно. Он был всем пульсом и ритмом на руке, что уже почти онемела и готова была соскользнуть. — Нет, нет, еще чуть-чуть …– прошептал Чимин, судорожно хватая воздух. – Давай, детка… Он кончил с тонким всхлипом ловя последние толики сладких ощущений, и тут же судорожно закашлялся от воды. Весь морок и наваждение сняло как рукой и в ногах ощущалась приятная ватность. Выключив воду он не вытираясь прошлепал босыми ногами в спальню к кровати и упал без сил на разобранную после ночи постель. Это было изнурительно, гораздо тяжелее чем любой секс. *** — Прости, что произошло?! – поперхнулся утренним кофе Тэхен, перекладывая трубку на другое плечо, попутно проверяя насколько пострадала рубашка, – откуда она вообще нашла это видео? — Не знаю, — буркнул Чимин, нервно постукивая пальцами по рулю. — Блять, если ты хранил его столько лет, то у тебя «Синдром Юнги головного мозга» в терминальной стадии. — Да пошел ты, мозгоправ недоделанный. Я понятия не имею, откуда на всех телевизорах в моем чертовом доме взялось гребаное видео с гребаным Мином, снятое хер знает сколько времени назад, на его, мать твою, телефон. Машины, словно верблюды в длинном караване в жаркий день, неспешно ползли к мосту. Пак вспомнил уже тысячу причин, почему ненавидит дневные дежурства, и утренние пробки занимали почетное второе место. — То есть, кто-то взломал телефон Юнги, слил оттуда видео. Которое он хранил, черт знает зачем, и залил на телеки в твоем доме? А Юнги что, телефон не менял? Аааа, чертовы облачные хранилища… — сам с собой рассуждал Тэхен. — Я не знаю, кто и с какой целью это сделал, но он явно хочет отравить мне жизнь, – вздохнул Чимин и посмотрел на полочку на приборной панели, где лежала пачка сигарет, курить хотелось неимоверно, до неконтролируемого слюноотделения. Но это будет уже пятая за утро. — Подожди, а если это сам Юнги? – неожиданно выпалил Тэ, по голосу невероятно довольный своей догадкой. — А ты можешь не упоминать его имя в каждом предложении? – взорвался-таки Чимин, схватив пачку. – Он все еще в коме. Я жду результатов томографии и МРТ, чтобы понять, можно ли выводить его или еще рано. — Что-то мне подсказывает, что ты продержишь его там как можно дольше, — ехидничал друг, судя по звукам меняющий рубашку, не выпуская из рук телефона. — Тэтэ, если ты не прекратишь так стонать в трубку, я подумаю что-нибудь не то. И вообще давно придумали громкую связь. — Ооо, да, громкую связь я люблю, очень громкую. Чтоб даже у соседских собак уши краснели, – усмехнулся Ким, но пыхтеть продолжил. — Придурок, — засмеялся шатен, — Подожди. У меня вторая линия — это из больницы, я перезвоню. — Иди. А то вдруг с твоим ненаглядным «не-называй-его-имя» что-то стряслось. Фыркнув в ответ на слова друга, Чимин переключил вызов на бортовом экране. — Доктор Пак, – протрещала взволнованная девушка. — Да, я слушаю, – затягиваясь сигаретой выдохнул врач. Звонок раньше начала дежурства не сулил ничего хорошего. Внутри натягивалась струна нервозности, на механизм которой Тэхен накинул пару лишних оборотов последней фразой. — К вам пришли из полиции. По поводу вашего пациента, господина Мина. В этот раз обошлось. — Я в пробке, проводи их в комнату ожидания. Как только приеду сразу подойду туда. Больничная атмосфера угнетает в любом случае, не спасут ни растения в дизайнерских горшках на каждом углу, ни стены с отделкой под натуральную, ни дизайнерские светильники, тут все равно все пропитано болью и слабостью. Чонгуку было очень неуютно в комнате ожидания госпиталя, куда его привела длинноногая медсестричка, явно пытавшаяся строить ему глазки. Мало того, что он сидел на диване стоимостью в годовую аренду его квартиры, так еще и весь медперсонал отделения женского пола решил, похихикивая пройтись мимо стеклянной стены комнаты, он чувствовал себя зверьком в зоопарке. Уже наизусть выучив историю болезни Мина он переключился на абстрактные картины в глянцевых рамах, которые висели на стенах – однотипная непонятная мазня, небось еще и за бешеные деньги. Надо быть полным психом, чтобы видеть в этом что-то кроме алкоголического тремора автора. — Прошу прощения, что заставил ждать – жуткие пробки, — резко открылась дверь комнаты, впуская внутрь стройного шатена, который на ходу пытался зацепить металлический бейджик на кармане халата, — Чонгук?! – Чимин? – открыл от удивления рот Чон. – Ты что тут делаешь? – Ну вроде как работаю, — слегка усмехнулся он, на всякий случай осматривая себя со всех сторон. – Так это ты доктор Пак, лечащий врач Юнги? – Напомни, ты давно в полиции? – откровенно веселился Чимин. — Очень смешно, – нахохлился Чонгук, чувствуя себя неимоверно глупо. – Я тут по делу, между прочим. – Ну уж явно не кофе попить, он тут отвратительный, – присел на другой конец дивана врач. Чонгук перевел взгляд на стаканчик с кофе в своей руке, и еще больше смутился, потому что это кофе в автомате в отделении полиции – отвратительный, а этот еще вполне даже ничего. – Я по поводу Юнги. От этих слов Пак немного скривился, сколько раз за утро он слышал это имя? Нет, надо ввести официальный запрет на произношения этих четырех букв в таком порядке в его присутствии. Раздражает. – Да, понимаю, ситуация неприятная, — заметив его реакцию продолжил Гуки. – Но мне нужно твое экспертное мнение. – Если хочешь спросить был ли это суицид, то это к Тэхену, – потер переносицу Чимин. – Я хирург, а не мозгоправ. Паку показалось, что от упоминания общего друга Чонгук дернулся, но слишком быстро взял себя в руки. – Чимин, ты видел его, когда он поступил, видел характер повреждений. – Гуки, там повреждения характерные для внезапной встречи с фурой. Он был без сознания, при себе ни хрена, в крови чисто, только сахар повышен. Поэтому, был ли это суицид или нет, я уж точно тебе не скажу. – Понятно, — вздохнул детектив, — вчера нашли машину Юнги, в квартале от места происшествия, она была заведена всю ночь. Нам удалось достать записи с регистратора. – И что там? Вместо ответа Чонгук протянул ему свой старенький смартфон с расцарапанной пленкой на экране, но даже сквозь такую муть прекрасно было видно девушку, переходившую дорогу на светофоре, прямо перед машиной. Краткое видео не больше семи секунд, но у Чимина все внутри похолодело. — Это что, блять? Хеджин? Девушка, прошедшая перед светофором, шла босиком (не жалея ног), точнее будто плыла, никого не замечая, ее мокрое платье в греческом стиле липло к ногам и телу, а черные длинные волосы с вплетенными цветами, плотной вуалью закрывали лицо. – Он припарковался в ближайшем кармане и побежал за ней. А дальше ты знаешь, — сказал Чонгук забирая телефон из подрагивающих пальцев, не менее трясущейся рукой. – Эта она его толкнула? – все еще не в силах взять в себя в руки спросил доктор. Гук отрицательно покачал головой и закусил губу. Он от чего-то стал крайне нервным, когда в разговоре появилась Ли. – Она стояла посреди дороги, когда он нагнал ее, неудачное стечение обстоятельств, но выглядит на камерах так, будто он действительно прыгнул под грузовик. – Господи, да я же лично эту суку опознавал! Я же был на ее похоронах! – зарылся пальцами в густые волосы Чимин, внезапно вспомнив он поднял на Чонгука глаза. – А телефон Юнги, его нашли? — Нет, ни телефон, ни пистолет, ни бумажник. — Тогда, ты должен знать еще кое-что. *** Осень в горах наступает быстро, и пегий лес с остатками буроватой пожухлой листвы по утрам укрывался жидкой вуалью поземки и инея. Небо все чаще серело, а озеро затягивалось тонкой мутью молодого льда, который блуждал по поверхности, носимый сумбурными течениями, пока не растворялся под скудным солнцем к полудню. Просыпаться по утрам, когда небо еще темно-серое, с еле заметным просветом в плотных облаках октябрьского неба, становилось с каждым днем тяжелее. Под глазами концентрировалась усталость, под цвет осеннего утра, а к обеду марево тяжело опускалось на веки. И держать их открытыми становилось просто титанической работой. - …и таким образом, мы смогли доказать, что основание трапеции в основании усеченной пирамиды… — пожилой преподаватель геометрии, явно был в сговоре с погодой, и читал свою лекцию максимально монотонно. Юнги с тихим стоном опустил голову на парту, мечтая заползти под нее и уснуть. Для него три часа сна, да еще и в предрассветном мареве, было слишком мало. Он в сотый раз поднял глаза на доску, пытаясь хотя бы уловить суть происходящего, но после четвертой пары параллельных прямых на чертеже окончательно сбился с мысли и рухнул на сложенные на столе руки. – Господин Мин, если стереометрия — это так скучно для вас, то вы можете присоединиться к младшим классам в украшении зала для осеннего бала, – неожиданно прервался преподаватель, сверля взглядом белобрысую макушку на парте. – Извините, учитель, — выпрямился Юнги, нервно теребя ручку в руках. Преподаватель вновь повернулся к доске и взял новый кусочек мела. Чертеж разрастался, пересекающихся линий становилось больше, мысли уходили совершенно в другую сторону. «И где это ты всю ночь шлялся?» Всплыло уведомление в мессенджере на экране телефона. Джин как всегда проявлял свою неуемную заботу. Мысленно сделав пометку дать Чонгуку подзатыльник, чтоб трепался меньше. Он быстро набрал ответ и отложил телефон экраном вниз, показывая другу, что разговор на этом окончен. «Мам, мне уже есть 18» «Вспомнишь об этом, когда экзамены настанут» Звонок с урока не снял сонливость, но подарил надежду хотя бы перехватить кофе в столовой, а возможно даже успеть что-нибудь пожевать. Одним движением Мин сгреб все школьные принадлежности со стола в потертый рюкзак и уже оперся на впереди стоящую парту, чтобы перепрыгнуть через нее и, минуя толпу в проходе, покинуть лекционную. – Юнги, задержитесь на минуточку, – поправил очки седовласый мужчина у кафедры. Видимо кофе, как и хоть какой-нибудь завтрак, так и останется призрачной мечтой сегодня. – Мне очень не нравится ваш настрой на учебу, — без предисловий начал учитель. – У вас большой потенциал, вы не зря здесь оказались именно из-за талантов в математике в том числе, но в последнее время… – Я буду внимательнее относиться к вашим лекциям и практикам, — опустил голову юноша, закусив губу. Он и правда подзабил на учебу, а с его графиком жизни, вообще удивительно, что хоть что-то оставалось в голове. – Ваши результаты на промежуточных срезах по всем предметам оставляют желать лучшего, из первой пятерки учеников вы съехали аж во второй десяток, – развел руками преподаватель. – Я хотел бы спросить у вас причину, но вы юноша взрослый, поэтому просто спрошу – Юнги, у вас все в порядке? Все ли в порядке у него? Хотелось рассмеяться в голос прямо в лицо учителю. Конечно нет, его жизнь катится к чертям собачьим, а он радостно улыбается во всем этом кошмаре. Он каждую ночь сбегает в спортзал как сопливая малолетка, чтобы на матах для гимнастики всю ночь проболтать с одним человеком, это все напоминает плаксивую школьную дораму. И это все еще и сгорая от ежеминутного страха, что их заметят или, что все это окажется жестоким сном. Изначально он приходил туда, чтобы выместить злость и агрессию, гоняя мяч по площадке до изнеможения. Чтобы просто не сорваться на людях, чтобы выместить всю злость на эту чертову жизнь, что сделала его таким, точнее «не таким» как все. Он завидовал Тэтэ, что тот мог спокойно заглушать свои чувства и эмоции, трахая все, что движется. Юнги так не мог, да и не хотел. Для него не то, что была противна мысль о близости с девушками, ему претила мысль о близости без чувств и эмоций. Еще в средней школе, когда он догадался о своей особенности, он дал себе два обещания – не спать с кем-то без каких-либо чувств и не умереть девственником. Со вторым он успешно справился, что в принципе было удивительно, учитывая замкнутый и нелюдимый, даже для подростка характер. Но коса нашла на камень, когда на второй год обучения в интернате в его жизни появился неуправляемый ураган с зашкаливающим юношеским максимализмом – Пак Чимин. И все посыпалось, а сам он поплыл, как мартовский кот – в эти глаза невозможно было не влюбиться, за этот характер сложно было не убить. Сколько раз он сам себя ненавидел, что впрягался за дурной язык парня, сколько раз он уступал ему в спорах, хотя Чимин был откровенно не прав, сколько раз сам себе обещал избавиться от этого наваждения и опять шел ночью в душевую. Но парень упорно был рядом, выслушивал колкости, ловил подзатыльники, делился переживаниями по поводу неудач в личной жизни и плакался по поводу отца. Летом, когда они были в загородном доме Джина, все вышло из-под контроля — полная свобода от взрослых, алкоголь и замкнутое пространство. Они были вместе 24/7, редко трезвея и еще реже уходя спать. Чимин с Юнги жили в одной комнате, на правах “опоздавших”, отдельных гостевых просто не сталось. Мин старался как можно реже появляться в спальне, предпочитая шезлонг у бассейна или диван в гостиной. Но личное проклятие настигало его и там. Казалось, что у Пака и Чонгука энергии столько, что можно электричество вырабатывать, они вообще не сидели на месте, каждый раз ввязываясь в сомнительные авантюры, типа ночных прыжков с обрыва в озеро или походов на гору в предрассветной темноте с бутылкой джина, чтобы поймать первые лучи восходящего солнца — романтики хреновы. И вот усталый, злой как тысяча чертей, невыспавшийся уже пятый день кряду, Юнги плелся за двумя идиотами, которые на скорости, близкой к первой космической, скакали в ночной непроглядной тьме по валунам, бутылка в его руке пустела тоже с поразительной скоростью, так что, добравшись до вершины, он был уже изрядно пьян и хотел уже высказать все свое негодование Чимину, который заливался смехом, пытаясь спихнуть Гуки с облюбованного камня, но замер, глядя на открывающийся вид. Над головой еще полностью черное, усыпанное мелкими осколками звезд, небо, на горизонте оно уже просветлело до бело-голубой стыдливой полоски, которая по краям начинала розоветь. Блеклый свет раннего рассвета серебрил деревья в долине, вытягивая темные тени на идеально зеркальную гладь озера. Это было восхитительно и прекрасно до немоты. Мин сел на самый край и свесил ноги с обрыва, раскрасневшийся от подъема, он смахнул прилипшую челку со лба и оперся на руки за спиной — оно того стоило. Мгновение расслабляющей тишины было нагло прервано — Чимин, чуть не столкнув его с обрыва, приземлился с разбега за спиной и перекинул руку со смартфоном через плечо. — Что-то ты особенно злобный даже для себя — улыбнись, — сказал он, кладя голову на плечо Юнги и прижимаясь к нему щекой, чтобы сделать сэлфи. Мин замер от нахлынувших эмоций, хорошо подогретых алкоголем, и чуть повернул голову, ужасаясь тому, насколько парень был близко к нему. Он чувствовал тепло на своей щеке и холод новых сережек Чимина, его обкусанные губы, растянутые в самой искренней из улыбок, были непростительно близко. Поймав настроение Юнги, парень перевел взгляд на него, и глаза Чимина стали до невозможности огромными с отражением крупных, еще не погасших звезд. Сердце, правда непонятно чье, пропустило удар, потом еще один, предчувствие перекрыло кислород, и, несмотря на дикое желание прыгнуть прямо с обрыва, лишь бы подальше из личного ада, они не двигались. Юнги сдался первым, он просто поцеловал Чимина, невинно, едва касаясь своими губами уголка его рта. Да, дурак! Да, не сдержался! Но кто бы тут устоял? Пак, чуть не выронив телефон, отшатнулся от него как от прокаженного и мгновенно, практически подпрыгнув на ноги, ушел подальше, ни разу не обернувшись. Они молчали и не разговаривали почти неделю. Хосок даже шутил, что это самая спокойная неделя за год. Мин по-прежнему зависал до рассвета у бассейна или в гостиной на первом этаже дома, еще стало обыкновенным коротать ночь у баскетбольного кольца, которое висело над дверью в гараж. А потом, как-то раз под утро пришел Чимин, зябко пряча руки в карманах толстовки, он явно нервничал, сдувал спадающую на лоб челку, не поднимая глаз. – Мы же нормальные? – спросил Пак необычно тихим голосом. – Да, все в порядке, просто осенняя хандра. Думаю, попить витамины для восстановления, – ответил Юнги, поправляя лямку рюкзака.Учитель ответом удовлетворен не был, но молча кивнул, возвращаясь к бумагам, лежавшим на кафедре. Только блондин вышел за дверь аудитории, как ему практически в лицо прилетела рука, а в ней большой бумажный стакан, судя по запаху, с кофе. Пришлось резко затормозить, чтобы не врезаться в стакан и не залить форменный пиджак и белую рубашку, отчего рюкзак свалился с плеча. – Держи, а то Джин уже задолбал ныть в чат, что ты спишь на ходу – уведомления спать мешают, – улыбнулся Чимин, пряча руки в карман толстовки. – Ненормальный, — ухмыльнулся в ответ Мин.