Сломанная

Приемная директора даже через много лет после выпуска приятных эмоций не вызывала. И ни красивые фотографии счастливых детей на стенах, ни дурацкой расцветки обивка на креслах не могли расслабить это место стыда и позора. А может, это просто у Тэхена такие крепкие ассоциативные связи, но вот чувствовать себя комфортно, стоя перед широким столом секретаря, за которым сидела миленькая, словно фарфоровая статуэтка из шестидесятых, девушка, он не мог. Отдельным фактором раздражения было то, что эта пигалица буквально лапала взглядом Чонгука с того момента, как они вошли. — Господина Кима сегодня нет на рабочем месте, он взял административный выходной по семейным обстоятельствам, – щебетала секретарь, – могу записать вас на понедельник. — Боюсь, нам это не подходит, – старался быть вежливым Тэтэ, но взгляд девицы, так нагло скользивший по широким плечам его спутника, неимоверно раздражал. – Мы приехали всего на один день. — Подождите, господин Ким? А что стало с директором Со? – изогнул бровь Чонгук, абсолютно не замечая ни натянутую улыбку Тэ, ни закушенную губу девушки. — Директор Со с этого года заместитель министра образования. В Дольпагу новый директор – господин Ким, он недавно вернулся в Корею из США, – томность в голосе, приправленная гордостью и восхищением, – не лучший коктейль для флирта, считал Тэхен. Чонгук же ничего не считал, кроме ворон, потому что на многозначительный взгляд Кима, очень доходчиво и красноречиво скосившего глаза в сторону девушки, он лишь приоткрыл рот, пытаясь понять, что же Тэхен имеет в виду. А тот лишь всячески пытался намекнуть ему включить свое мужское обаяние, так как харизма самого Тэтэ ей была побоку. Ненормальная, как вообще можно было устоять перед этой квинтэссенцией обаяния? Но делать нечего, и Чонгук ничего не придумал лучше, чем отточенным движением отодвинуть полу пиджака и достать из кармана удостоверение детектива Национальной полиции. Тэхену показалось, что он затылок свой изнутри увидел. Но на девушку это подействовало просто магическим образом, быть может дело в том, что смотрела она не на карточку с чересчур коротко стриженным Гуком на фото, а на мышцы на его груди. — Нам очень надо увидеть директора, пожалуйста свяжитесь с ним, – стараясь не выдать волнения из-за превышения полномочий проговорил Чонгук. Получилось низко и по качеству, и по тембру голоса. — Да, конечно, детективы, – вздохнула секретарь и потянулась к телефону на своем столе. Директор трубку взял не сразу, и все это время девушка продолжала смотреть на Чона. Тот смотрел на нее в ответ с абсолютным равнодушием. А Тэхен зарабатывал трещины на зубной эмали. — Господин Ким, простите за беспокойство, – защебетала девушка в трубку, отводя наконец взгляд от Чона, – Я помню, что у вас выходной, но тут пришли детективы из полиции Сеула. Тэхен снова закатил глаза, ну разве он похож на полицейского в своем сшитом на заказ костюме? — Да, конечно, – не опуская трубку девушка протянула Чонгуку визитку, видимо директора, но Тэхен перехватил ее резким движением. Все эти неумелые брачные танцы начинали уже злить, а не раздражать.        Ким Намджун Директор Национального образовательного интерната среднего образования “Дольпагу” тел.: 82 10 4492…        — Что за...? – пробежался глазами по карточке Тэтэ и в следующее мгновение в один прыжок оказался сбоку от стола и, аккуратно присев на край, забрал из рук девушки трубку. – Джуни, я надеюсь ты в Америке хоть подборы под кольцом делать научился по-человечески? В трубке настала тишина, хотя до этого директор явно отдавал распоряжения секретарю по поводу нежданных гостей из органов власти. — Тэхен? – словно в неверии раздался наконец голос друга. *** Небо разлилось тягучей смолой, поглотив последние отблески заката и придавив город к земле. Редкие облака, которые стали набегать с севера, лениво растекались жидкой дымкой по небу. В воздухе наконец-то появилась влажная густота – скоро будет дождь. Непривычная для сезона засуха знатно вымотала привыкших к четкости корейцев, и дождь, от которого в местном климате и спасения-то нет, уже казался не таким уж страшным. Накопившиеся в отделении бумажные дела пригвоздили Чимина к стулу, как только тот вышел из операционной без малого пять часов назад. В целом день выдался спокойным, если не считать подозрительно высокий расход салфеток в комнате для персонала и повальную эпидемию фоточувствительности у медсестер, которые утирали красные глаза этими самыми салфетками, стыдливо отворачиваясь, когда сталкивались с задумчивым взглядом молодого доктора. Отдельным фактором раздражения как всегда был Ким Тэхен, он умудрился написать шесть раз за последние пару часов, задавая какие-то абсурдные и бессвязные вопросы, которые каждый раз сводились к одному – какого черта Чимин еще не навестил архив городского морга? До конца смены оставался час. Надо было успеть еще провести стандартный обход пациентов, посмотреть снимки, которые принесли из травматологии еще в обед, дописать отчет по наркотическим препаратам и сходить, наконец, покурить. Начинать надо с последнего, иначе есть риск пустить под откос весь список дел. Он проходил мимо сестринского поста, когда из палаты Мина буквально вылетела новенькая медсестра на ходу утирая слезы. — Да блять, – пронеслось в голове и вместо курилки он кинулся догонять девушку. Пак догадывался, что вряд ли характер Юнги можно было когда-то назвать сахарным, а в условиях полной беспомощности он вообще мог быть похож на загнанного зверя. Но где-то глубоко теплилась надежда, что за эти годы он изменился. Сам Чимин старался как можно реже заходить в палату, предварительно убедившись, что Мин спит, или же ограничивался вопросами дежурному врачу о состоянии и выполнении назначений. Ну не готов он к этой встрече, хоть убей. — Что случилось…– замялся он на секунду поймав плачущую медсестру за локоть, пытаясь параллельно или имя вспомнить, или бейджик прочитать. — Кёнхи, – сквозь слезы улыбнулась девушка, поняв, что он делает, и стараясь отвернуть покрасневшее от слез лицо от доктора. – Ничего. — Из-за “ничего” не плачут посередине отделения. Что он сделал, Кёнхи? В ответ на это девушка только сильнее заплакала, пряча лицо в ладонях. — Он просто невыносим. Мы все делаем не то и не так, Нари и Суран уже сказали, что не пойдут к господину Мину, потому что он достал их своими придирками в прошлую смену. Но я подумала, что я справлюсь, просто не буду с ним… Впервые за пару дней, он подумал отправить Юнги назад в медикаментозную кому. От этого человека слишком много проблем. Еще недавно Чимин искренне радовался, что вытащил его с того света, но теперь считал, что слишком рано достал его из “зала ожидания”. — Не переживай, я разберусь с этим, – успокоил он девушку немного растерянно погладив по плечу. — Знать бы еще, как, – промелькнуло в голове. Курить захотелось в разы больше. Курить или съездить кое-кому по роже, но бить человека в беспомощном состоянии, когда он еще при этом и твой пациент – неэтично. Путь до служебного входа, оказывается, длиннее, чем он предполагал, за то время, что он мял в кармане пачку сигарет, его голову посетило достаточное количество мрачных мыслей и все они уходили корнями в проклятую палату на третьем этаже. — Доктор Пак, – раздалось из-за спины. — Да что еще-то?! – внезапно даже для самого себя рявкнул он. Накамура, которая стояла позади двумя стаканами кофе, немного опешила, но самурайского спокойствия с лица не сняла. — Трудная смена? – слегка приподняла она бровь, протягивая один из напитков врачу. – Ох, Чие, прости. Я что-то…– потер он устало лоб, а рука в кармане халата рефлекторно сжала пачку сигарет. – Ты на перекур? – продолжила девушка, не обращая внимание на смущение Чимина. До курилки они дошли молча, Пак ругал себя за несдержанность и мял в кармане пачку, Накамура по обыкновению молчала, изредка отпивая кофе из своего стакана. — Пак, не в моих правилах к кому-то в душу лезть, да и жилетка из меня так себе. Но что, мать твою, с тобой творится? – начала Чие, прикуривая ментоловую сигарету. — Да чтоб тебя…– выругался в очередной раз Пак – пачка сигарет, которая казалась ему спасательным кругом, оказалась пуста. Он сжал картонку в ладони что есть силы, будто это она виновата во всех бедах, и швырнул в угол. Накамура молча протянула ему открытую пачку приглашающе качнув рукой. — Спасибо, – улыбнулся он, реанимируя последнюю нервную клетку. – Никотиновая зависимость - страшная вещь. — И не говори, у тебя руки трясутся так, будто ты неделю не курил, – усмехнулась девушка. Чимину на секунду стало даже страшно от мысли расстаться с табаком на неделю. По собственному мнению, он был бы опасен для общества. Зависимость от сигарет в этом плане одна из самых страшных, потому что зависишь ты не столько от дозы никотина, сколько от успокаивающего ритуала. На краю сознания, что сейчас сосредоточилось на том, чтобы прикурить вожделенную сигарету, промелькнула шальная мысль – Мин заперт наверху без возможности выйти на перекур. В том, что Юнги так и не бросил вредную привычку, Чимин не сомневался – его выдали пятна на пальцах и стойкий терпкий запах от одежды при поступлении. Да даже в своем ресторане, несмотря на все законы, он сделал зал для курящих. Вернувшись в коридор отделения он все еще не был уверен в правильности своих действий, в конце концов он врач, и главная заповедь для него – не навреди. Но если вспомнить количество сигарет, потребляемых Юнги в день, когда они общались, то сейчас поступок Чимина будет скорее спасением. Выдохнув в последний раз перед дверью, он тихонько толкнул дверь табуреткой, что держал в руках, и зашел в палату. К сожалению, Юнги не спал. Закутанный в бинты почти всей левой половиной тела, он полулежал на высокой подушке и отрешенно смотрел в окно, даже не отреагировав на вошедшего. Серый от кончиков волос до края больничной рубашки, с размытыми вкраплениями фиолетово-черных теней, он казался нарисованным неумелой рукой на белой бумаге. И без того темные глаза провалились и не отражали ни единой эмоции. — Сколько раз можно повторять…А, – пробормотал он, почти не разжимая разбитых обветренных губ. – Это ты. И что тебе нужно? Хирург предпочел проигнорировать Мина и поставил свою ношу посередине комнаты, заглядывая на потолок. Затем залез на нее и достал из кармана халата бумажный стаканчик из кофе-автомата. Юнги внимательно следил за манипуляциями приподняв одну бровь, все действо, открывшееся перед ним, казалось галлюцинацией от препаратов. — Я задал вопрос, – так же вымученно, но чуть громче сказал он, когда Чимин закончил крепить стаканчик поверх некоего устройства. Чимин лишь молча спрыгнул, подошел к кровати со стороны здоровой половины тела, и, стараясь не смотреть на лицо пациента, положил на матрас абсолютно черную коробочку с округлыми краями. — Что это? – спросил Юнги нащупывая матовый корпус предмета. Наклонять голову из-за отверстия от трахеостомы было еще сложно, но на повязке, стягивающей тонкую шею не было следов крови, а значит заживает она неплохо. — “Айкос”, как сказали в магазине – система нагревания табака без горения, – ответил доктор и отошел ближе к бортику кровати. – Подумал, тебе поможет. Мин сипло усмехнулся и поднял предмет ближе к лицу. Пак мысленно сделал пометку отправить пациента к офтальмологу, у Юнги и до этой аварии было не лучшее зрение. — Я не знаю, нахера ты это принес, но мне это не нужно, – кинул он устройство ближе к ногам и к врачу и медленно отвернулся назад к окну. — Нужно, – отрезал Чимин. – Ты довел до истерики половину отделения, которое вместо того, чтобы обслуживать тебя, пока ты сам не можешь, и помогать твоему выздоровлению, сейчас слезы по углам утирает. У них таких как ты десятки на этаже, однако доводишь их только ты. — Какие, блять, чувствительные все стали, – усмехнулся он вновь, но взгляда от темного предмета, которые лежал на одеяле между его ног, не отвел. — Не все такие как ты. А теперь будь паинькой, пообещай вести себе хорошо, иначе я не отдам тебе вот это, – Пак достал из второго кармана небольшую белую пачку, на треть меньше стандартной пачки сигарет и помахал ею в воздухе. – Без этого та черная хрень бесполезна. Юнги лишь отстраненно смотрел в окно на темнеющее небо с уже окрепшими с плотными облаками. Пак опустил голову, признавая, что видимо затея реально была глупая, но попробовать стоило. И, подхватив табуретку, направился к выходу. — Обещаю, – раздалось едва ли громче чем ход стрелок часов. Чимин даже не обернулся, но из-за его плеча на кровать прилетела маленькая белая пачка. Юнги вернулся к своему бесцельному занятию, откинувшись на жестких подушках. По подбородку пробежала маленькая красная капля оставляя след на коже и кипенно-белой повязке на шее – улыбаться еще нельзя. *** — Ну и скотина же ты, Хосок! – нарочито громко отстукивая огромными шпильками миниатюрная брюнетка буквально влетела в кабинет, принадлежавший Юнги. Она прекрасно вписывалась в здешний интерьер, маленькая темная фурия, затянутая во все черное, с горящими от гнева глазами. — Хаюн? – удивился Хоби, приспуская очки на переносице. В присутствии Мина они старались сохранять нейтралитет, хотя оба терпеть друг друга не могли. Он считал ее малолетней приживалкой и манипулятором, она его бесхребетным слизняком, но оба были зависимы от Юнги по разным причинам, поэтому натягивали самые милые улыбки и лишний раз рот в адрес друг друга не открывали. – Ты сказал мне, что он умер! – она упала в кресло напротив стола, закинув нога на ногу. Будто демонстрируя противнику наличие холодного оружия прямо на своих ногах. Он вида очередных вульгарного вида туфель девчонки Хоби поморщился, этот комплекс, связанный с ростом, и все попытки нивелировать его недостаток переизбытком агрессии всегда вызывали у него снисходительную улыбку. Хаюн напоминала ему чихуахуа, которая заливалась лаем на все, что казалось ей опасным. И это дурацкое прозвище что дал ей Мин – Акуленок. Ей до акулы в любом виде расти и расти, не только по размерам, но и по мозгам. — Кто? – удивился Чон, про Юнги он ей сказал сразу, что с ним все в порядке, а больше им обсуждать некого. — Парень на фотографии! – прошипела она, – ты сказал мне, что он умер! Хоби немного опешил, он и не думал, что она помнит этот момент, и уж тем более, что она запомнила лицо на фотографии. — Ты вообще в своем уме? – не успокаивалась девушка, – Юнги вообще в курсе? Или ты и его обманывал все эти годы? Хаюн негодовала, она была в бешенстве от правды, открывшейся ей вчера вечером. Она несколько лет считала, что Хосок занимается самым что ни на есть самопожертвованием, поддерживая Юнги после смерти любимого человека. Этот странный факт даже вызывал легкое подобие сочувствия и понимания с ее стороны, ведь не поддерживать Мина было нельзя. Он был готов сделать для близких все, иногда забывая о себе, работал как батрак, даже имея собственный бизнес, будто топил в делах свободное время, и никогда не давал в обиду слабых. Собственно, так малышка Хаюн, или Акуленок, и появилась в странной команде соратников Шуги, который только-только встал во главе полу-клуба полу-притона. Он отбил ее у китайского громилы, который хотел изнасиловать ее в грязной кабинке туалета. Отбил сам, своими руками, словно сорвав на нем всю накопившуюся злость. Тот еще отплевывался зубами, пока его вели к полицейской машине, а Юнги будто выключили, взгляд, горевший болью и отчаянием, померк. В тот момент она даже капельку влюбилась в своего спасителя, он казался ей едва ли не идеальным – взрослый, уверенный в себе, с загадочной аурой отчужденности, ну чем не вампир из книжек для школьниц? А ей хотелось немного сказки и магии в жизни. Видимо магия неоновых вывесок ночного Сеула и заставила ее бросить школу, друзей и сбежать из дома в шестнадцать лет в поисках лучшей жизни и подальше от отца, который избивал и ее, и мать, и сестер. Прекрасный принц не нашелся сам, как и приличная работа, поэтому искать его приходилось самой в весьма странных местах, для дорогих ночных заведений не было ни денег, ни паспорта, поэтому она отиралась в клоповниках по типу уже известного ангара. Влюбленность прошла быстро, можно даже сказать мгновенно, после одной единственной фразы – “я – гей”. Как-то раз потом Мин признался, что она была первым человеком в его жизни, кому он так легко и открыто в этом признался. Он был честен с ней тогда, не отталкивая и не давая ложных надежд – она поклялась самой себе быть честной с ним. А сейчас получалось, что честной с ним не была не только она сама, но еще и мужчина, деливший с ним постель на протяжении практически всех лет, что они знакомы. Хаюн не хотела подглядывать в то, не то раннее утро, не то позднюю ночь, просто смена была слишком тяжелой – она всего вторые выходные работала за баром, а уже хотела приложить кого-нибудь из пьяных скотов об барную стойку. Уж лучше стаканы мыть, честное слово, чем выслушивать сальные комментарии про свою попку. Ей нужна была поддержка, совет, да и просто элементарная затрещина, чтобы собраться, и она пошла к Юнги, всю ночь просидевшему в своем теперь уже кабинете. Из-за приоткрытой двери она услышала сдавленный полустон и подойдя ближе ожидала увидеть все, что угодно в этом мире, кроме горько плачущего начальника. Он лил слезы, глядя на фото в рамке перед собой, сентиментально и по-ванильному глупо, но в мокрых покрасневших глазах Мина была нескончаемая бездна боли и скорби, она столько эмоций у него до этого видела лишь однажды, когда он бил ту тварь в туалете. Он заметил ее первым и, стыдливо кое-как размазав слезы, жестом пригласил ее внутрь. Хаюн не знала, что сказать, вроде как плакаться пришла она, но тут впору было свое плечо подставлять. Пока Юнги торопливо дрожащими влажными пальцами убирал рамку со стола она успела рассмотреть, что там. На фото их было двое, сам Юнги и неизвестный ей парень с яркими лучистыми глазами, сощуренными то ли от солнца, то ли от счастья, распирающего щеки. Хаюн безошибочно узнала место, где было сделано фото – гора Апсан в Тэгу, в детстве она сбегала туда, когда у отца были особенно затяжные запои. — У Юнги есть кто-то? – аккуратно спросила она у Хосока, который опять нарисовался в баре. — А? Вроде нет, он не говорит мне о таком, – пожав плечами потупил взгляд Хоби. — Но вы же друзья? – приподняла она брови и поставила перед ним катализатор дальнейшего разговора – шот какой-то японской горькой настойки на травах. — Да, можно и так сказать, – неопределенно ответил Чон и выпил предложенное. — Я недавно кое-что видела, – замялась она и снова наполнила чужую рюмку. Благодарность ей конечно за трату импортного бухла не выпишут, но эту дрянь так редко заказывали, что она скорее испортится, чем продастся. — Он был с кем-то из клиентов? – оживился парень, потянувшись к рюмке едва дрожащими пальцами. — Клиенты — в борделе, а у нас гости, – выдохнула она заученную фразу. – Нет, я просто не вовремя зашла, а там Шуга, и это фото… Хосок скривился живо представив себе непотребную картину с участием некоего фото, Юнги и его руки. — Господи, ты отвратителен! – ударила она его полотенцем, которым до этого натирала стаканы. – Он плакал, просто плакал. Чон побледнел. Уже почти год прошел с того момента, как он последний раз слышал о Чимине от Юнги, почти два, с тех пор как они столкнулись на ярмарке в чайнатауне. Они не вместе. Опять. Все, что нужно было ему знать. — Кто на том фото? – не отступала Хаюн, прекрасно видя, что Хоби что-то знает — Его бывший, – выдохнул он и пальцем показал на свою пустую рюмку. За информацию надо платить, и сейчас она расплачивалась за свое любопытство алкоголем. Не такая уж и высокая цена. — Они давно расстались? — Он умер, – озвучил скорее свои желания Хосок, замахивая третий кряду шот без закуски. — Ты знал, что он жив, и молчал! Я, конечно, знала, что ты та еще сволочь, притворяющаяся бедной овечкой, но не настолько же! Ты даже не представляешь, как он страдал тогда! - кричала девушка уже вскочив на ноги. — Сядь, – неожиданно резко сказал Хосок, от ее воплей уже начинала болеть голова. Хаюн садиться не стала, но замолчала, давая своему оппоненту возможность оправдаться. У каждого, даже самого отъявленного, преступника должно быть право на последнее слово. — Юнги прекрасно знает, что Чимин жив, – начал Чон, откинувшись в кресле. — В смысле? – округлила глаза девушка. — Они расстались. В очередной раз. И все. — То есть, ты, блять, воспользовавшись моментом, в штаны к нему залез? – возмутилась Хаюн, – да ты еще хуже, чем я думала! — А, то есть залезь я к нему в штаны при умершем бывшем это бы сразу возвело меня в лик святых в твоих глазах? – усмехнулся Чон. – Прекрати романтизировать все вокруг – тебе не идет. Я просто сделал так, как поступил бы сам Пак. Взял то, что захотел и то, чего заслуживал. — Ты и получаешь то, что заслуживаешь! — стукнула она маленьким кулачком по столешнице. – Ты же для него просто удобный! Черт возьми, ты боишься! Ты и слова ему поперек сказать не можешь, потому что боишься, при том не мертвого призрака, которых обычно идеализируют, забывая плохое, а живого! Господи, как ты жалок! — Они расстались на тот момент, я не знаю, что между ними произошло, но де-юре Юнги был свободен! Это взрослая жизнь, малышка, так бывает. — Не называй меня так! – прошипела Хаюн. Он был прав, черт подери, они были и остаются взрослыми людьми и вправе сами принимать решения, мир не американский сериал, где должна быть справедливость. — Прошло много времени, успокойся и забудь уже. У Чимина своя жизнь, у Юнги своя. Я знаю, я тебе не нравлюсь… —Своя? Это ты что ли “своя жизнь”? Проверь на досуге личные счета Шуги и поймешь, насколько ты “своя”, – неожиданно холодно сказала она. - А теперь открой ящик стола. — Что? - сглотнул Хосок будто его водой ледяной окатили. — Открой чертов ящик его стола. Чон вздохнув потянул черную глянцевую торцевую пластину. Обычный набор канцелярии, пара зажигалок и несколько купюр. — Все, убедилась? Ты ищешь доказательства какой-то сопливой драмы… — Следующий. Какие-то бумаги, чек за парковку. — Хаюн, это уже не смешно. — Дальше давай! — Да я могу все их открыть, если тебе спокойнее будет! – взорвался он, открывая один за другим следующие ящики, но на четвертом последнем он замер. Это было словно пропустить удар. Дыхание перехватило. Он будто снова увидел их в школе, кидающими украдкой взгляды, перед его глазами они уходили вглубь университетского парка на той вечеринке, где потом и подрались, он столкнулся с ними на новогодней ярмарке, где они стыдливо прятали сцепленные руки за спину, и бормотали что-то про забытые перчатки. Они снова смотрели на него – демоны его прошлого, запечатанные в дешевую деревянную фоторамку. Она схватила сумку с кресла и собралась уже наконец покинуть кабинет, воздух в котором мгновенно стал казаться спертым зловонием. — Не лезь в это! – крикнул ей Хоби, когда она потянулась в ручке тяжелой двери. – Ты не понимаешь, во что ввязываешься. Хаюн его уже не слушала, этот человек только что на ее глазах опустился на самое дно человеческой слабости и даже делал попытки пробить его. — Значит, Пак Чимин… – прошептала она открыла она список контактов на смартфоне, - Приветики, енот-потаскун, пробей-ка мне одного человечка… *** Американская мечта – дом с большой лужайкой, песочницей на заднем дворе, красавица-жена, двое детей, золотистый ретривер, вино по пятницам у камина и барбекю с соседями на выходных. Корейская реальность – узкий домишко, зажатый между двух таких же, крошечная клумба перед крыльцом и задний двор, на который с трудом влезли одинокие поскрипывающие качели. Ким Тэхен хоть и был, если верить диплому, психологом, все еще не понимал, как человек, уехавший учиться в Стэнфорд, на специальность, которая сулила ему минимум хорошее кожаное кресло в крупной компании, мог добровольно вернуться на родину, да еще и в такое захолустье. — О чем задумался? – спросил Чонгук, наблюдая как Ким докуривая сигарету уже раза три пробежался взглядом по фасаду дома. — Да вот думаю, что же такого в его жизни произошло, что он мимо Сеула сразу в Канвондо скатился, – Тэхен выкинул бычок в урну и кивнул в сторону входа. — Почему сразу скатился? – недоумевал Чон, разглядывая на темном терракотовом фасаде, что же так заинтересовало Кима. — Гуки, он поступил на международные отношения в лучший университет западного побережья и, насколько я знаю, закончил обучение, на его месте, я, если б и возвращался в Корею, то только по приглашению какого-то чеболя. — Тебя бы не позвали, – усмехнулся Гук. — Ага, мой отъезд из страны вообще национальным праздником бы сделали, – ответил Ким, поднимаясь на высокое крыльцо. — Не льсти себе, – пробормотал Чон, почти случайно задержав взгляд на спине своего спутника и чуть ниже. Вот тут и льстить не надо было. Что бы Тэхен в эти годы не творил, выглядеть хуже он не стал, явно тренируется, пусть и без фанатизма, и за собой следит. — Парни, как я рад вас видеть! – расплылся в улыбке Намджун открыв дверь, – Проходите, не стойте в дверях! Тэтэ со свойственной ему беспардонностью уже снял обувь, не дожидаясь разрешения, и стоял на ковролине в белоснежных носках с каким-то явно дорогим лейблом на резинке. Чонгук почему-то несколько замялся, глядя на тонкие стопы в белом хлопке и вспоминая, заштопанные ли носки с утра надел или целые, хотелось хоть как-то соответствовать Тэхену и дому. К собственному счастью носки оказались целыми, темно-синими, купленными на распродаже. Но Чонгук все равно стыдливо поджал пальцы, почему-то продолжая гипнотизировать ноги Кима. — Чай? Кофе? Чего покрепче? – усмехнулся на последнем Намджун, провожая гостей в просторную гостиную, занимавшую добрую часть первого этажа дома. – Вы надолго приехали? Чонгук немного дернулся от этой фразы, что-то призрачно странное было в тоне старого друга, да и вообще, сама формулировка резанула слух, будто они с Тэхеном вместе уже когда-то и куда-то приезжали. Резанула, оставив какое-то странное ноющее тепло в районе груди. Они никогда никуда не ездили вдвоем. Тэхен же в это время нарочито медленно продвигаясь к дивану изучал обстановку в доме. Ничего примечательного – миленько, со вкусом, по-домашнему. Статуэточки на столиках, подушки на диванах, вся каминная полка в фотографиях семейства с маленьким пухлощеким карапузом с ямочками на щеках – вопрос о племянниках даже не стоит. Вот счастливая семья в парке, вот они же на пляже, вот наконец-то нашлась фотография Намджуна в шапочке выпускника и коротковатой ему мантии, а вот он же возле огромной стелы с названием очень известной корпорации. Становилось все интереснее. — Я, пожалуй, буду виски, – Тэ выбрал из всего арсенала улыбок самую обезоруживающую, – надо отметить встречу. Намджун слегка опешил, но кивнул и пошел к бару. — Воды, если не затруднит, – прочистив горло подал голос Чонгук. — Гуки у нас за рулем, – продолжал улыбаться Тэтэ, не сводя напряженного взгляда с хозяина. — А я думал, он просто спортсмен и все дела, – указал на Чона Намджун, – такие мышцы отрастил. Чонгук ожидаемо смутился, и повел плечами. Он всегда искренне не понимал, почему всех так волнует его мускулатура, ничего особенного он в ней не видел, кроме тех одиноких вечеров, когда убивал время в тренажерке участка. — Ты тоже в неплохой форме, – постарался быть вежливым Чонгук. — О, стараюсь, тут конечно сложнее чем в ЭлЭй, там у меня фитнес прямо на первом этаже офиса был, но стараюсь, – засмеялся Намджун, разливая виски по бокалам – Недавно приходил в наш старый зал, мячик покидать, услышал, как капитан отчитывает команду и даже как-то нас самих жалко стало, Юнги нас таким матом крыл, а сейчас…. — Намджун, ты чего орешь как потерпевший, я же пошла Минджуна укладывать! – залетела в комнату невысокая брюнетка. В комнате настала тягостная и нервная тишина, такая, что казалось качели скрипят не на заднем дворе, а прямо здесь в доме. Молодая мать, она же жена, гостям была явно не рада. Чонгук уже приготовился доставать свое волшебное удостоверение, чтобы как-то выгородить Намджуна, виновато опустившего голову, когда женщина повернула наконец голову в их сторону. — Давон? – искренне удивился Чон, узнав в жене Намджуна свою одноклассницу. Годы не испортили ее, хотя взгляд стал намного резче. Материнство осело не только мудростью на радужке, но и парой килограммов на некогда точеной фигурке чирлидерши. А семейная жизнь одела в домашний костюм по западной моде вместо ультракоротких юбок, которые она не снимала в старших классах. — Чон Чонгук? – слегка помрачнела девушка, а затем перевела взгляд к камину и стала вообще мрачнее тучи, – и Ким Тэхен. Ну, кто бы сомневался… — Ну, например, я, – помахал ей пальцами Тэтэ. – Давно не виделись. — Дорогой, можно тебя на минутку, – сдавленно проговорила Давон, не сводя глаз с Тэ. Сдавленно пробурчав извинения Намджун вышел вслед за супругой в соседнюю комнату, прикрыв за собой дверь. В комнате вновь стало тихо, от приема, оказанного им старой знакомой, остался неприятный липкий и холодный осадок. На стене тикали часы, заполняя тяжкую паузу, в такт к ним доносился скрип со двора. — Мы говорили много раз…– слышался возмущенный голос Давон, который, как она не старалась, тише не становился от гнева, распирающего ее. — Они по делу…– долетали до них обрывки фраз из щели неплотно прикрытой двери. — Им нельзя… Это же Ким Тэхен! Ты бы еще Мин Юнги… — Пять минут, мы поговорим… Тэхен резко встал, чем немного даже испугал спутника, и пошел к выходу. — Дальше сам. Скажи, что я пошел покурить. Находиться дальше в доме, где тебя считают человеком второго сорта, он был не намерен. Ким привык к подобному от людей, которые видели его пару раз, особенно нетрезвым или в дурном расположении духа, но никак не от людей, которые провели с ним как минимум три года старшей школы, и еще проживали на одном этаже в общежитии. Хотя мысль, что именно из-за этого к нему Давон так и относится, проносилась где-то на задворках сознания. Сигарета тлела слишком быстро, а Тэ затягивался слишком глубоко. Уже даже привкуса не чувствовал. Раздражение не выходило, а лишь сворачивалось тугой пружиной внутри, хотелось разбить что-нибудь, заорать, пойти высказать все, что думает о хозяйке дома, еще и скрип этот идиотский бил по мозгам, опасно резонируя с собственными эмоциями. Выкинув бычок в урну, Тэхен обогнул угол дома и пошел прямиком к заднему двору, если уж хозяин не может закрепить адскую конструкцию, чтобы она при малейшем ветре не издавала смех Сокджина, то это сделает он сам, заодно и успокоится. Но это был не ветер. На узкой дощечке, держась за поручни маленькими пальчиками сидел ребенок. На вид лет десяти, не больше, в черной мешковатой толстовке, потертых, кое-где порванных джинсах, явно коротких, и ярко розовых новеньких кедах с разноцветными бусинами на шнурках. — Хэй, – окликнул ребенка Ким, думая что это наверняка соседский ребенок коротает здесь свой день, а значит можно побольше узнать о семье Намджуна. Дети обычно наблюдательные и болтливые – главное, подход найти. Ребенок поднял на него грустные глаза и слегка испугался незнакомца, начав прощупывать взглядом возможные пути отхода. Еще одна обворожительная улыбка, и сидящая на качелях кроха уже не так сильно готовится к побегу. — Как тебя зовут? – продолжая улыбаться подошел ближе Тэхен, вплотную подходить опасно, случись что Давон же его и в педофилы запишет. Но ребенок на качелях молчал, закусив губу и опустив глаза. — Меня зовут Тэхен, но друзья зовут меня Тэтэ. А тебя? Ким успел рассмотреть коротко стриженую голову под капюшоном, и красные чуть воспаленные мочки ушей с розовыми камешками серег, по всей видимости от недавнего прокола. — Я…Джени ..есть, – пролепетала малышка. — Так ты девочка? – вслух удивился Тэхен, еще раз окидывая взглядом девчушку на качелях Джени неуверенно кивнула, не поднимая взгляд. — Сколько тебе лет, Джени? — Десять…один…– вновь забормотала девочка. Она не была похоже на ребенка с трудностями в психическом и психомоторном развитии, но говорила плохо, будто тщательно вспоминая слова. Догадка осенила его внезапно. Американское имя, плохой корейский, двор Намджуна. — Тебе будет удобнее говорить на английском? – спросил Тэ, переходя на более комфортный для девочки язык. — Да, – подняла она на него взгляд и впервые улыбнулась, эти ямочки на щеках ни с чем не спутаешь – она дочь Намджуна. – Только маме не говорите. — Почему? – удивился Ким, делая шаг чуть ближе к качелям. — Она не разрешает мне говорить на английском языке, – вздохнул ребенок, – говорит, мы в Корее и должны говорить на корейском. — Ты привыкнешь, – улыбнулся Тэ, – он не такой уж и сложный. — Ага, папа тоже так говорит, но он разговаривает на нем с детства, а я только когда к бабушке приезжала! Всего три раза, – обиженно надула щеки Джени. — А почему ты не в школе? – попытался перевести тему Ким, сам опасаясь ответа от девочки. Коротко, едва ли не под ноль стриженные волосы и по-взрослому грустные глаза наводили его на мысли о возможном тяжелом заболевании. — Мне нельзя, – вздохнул ребенок, – Мама говорит, что я позорю их. Это не болезнь. Точнее, если и она, то точно не у дочери. — Позоришь? Как такая милая и воспитанная девочка может опозорить родителей? Ты ковыряешь в носу на уроках? Кидаешься едой? Джени заливисто рассмеялась над сказанным. — Нет, я просто хочу быть как мальчики, – вновь вздохнула девочка. — В каком смысле? – аккуратно спросил психолог. Он конечно с детьми не работает, но пару раз консультировал коллег по случаям гендерной идентификации в ранний пубертатный период, явление редкое, но вполне возможное, а с учетом мировой повестки, Ким был в полной уверенности, что скоро это станет новой проблемой для коллег. Задача, правда, будет состоять в том, чтобы отличить блажь малолетки под влиянием массовой культуры от действительно серьезной проблемы идентификации личности. — Я хочу носить джинсы, не хочу носить косички и мне нравится баскетбол, а не балет, — загибала маленькие пальчики девчонка. — Джени, послушай… — Ой, вы лучше меня не называйте так, мама будет ругаться если узнает. — А как тебя можно называть? — недоумевал Тэтэ. — Меня зовут Ким Джиён, – улыбнулась девочка, – Когда мы жили в Америке, друзьям было сложно это говорить и меня все называли Джени. — Джиён, – грустно улыбнулся Тэхен, – Красивое имя, так звали мою маму. — А мою маму зовут Давон, – продолжала улыбаться Джени, Тэтэ ей явно понравился. — Я знаю, мы учились с твоей мамой в школе. — Ого, а ты и папу моего знаешь? – оживилась еще больше она. — Да, мы вместе играли в сборной по баскетболу. — Классно, – протянула девочка, – Может, тогда ты меня научишь? Я очень хочу! А папа не хочет меня учить! Он Минджуна обещал научить, а тот даже не ходит еще толком. А ты кем был? — Легкий форвард, – показав на себя усмехнулся Тэхен. — Классно, – повторила она. Вряд ли ребенок реально знал игровые амплуа и необходимые физические характеристики, скорее просто заучила их по википедии. Но невеселая картинка сложилась в мозгу сама собой. — Ну баскетбол, это же не преступление, есть и женские команды, – продолжал прощупывать почву Тэ. – Волосы ты… — Сама, – неожиданно серьезно ответила Джиён, – мама сказала, что девочки обязаны носить косички. И я остригла их. На этих словах Тэхен не удержался и усмехнулся. Уж отстригла так отстригла, у призывников волосы длиннее, чем у нее. — И она проколола мне уши…Чтобы я была как все девочки. — Не все девочки носят серьги, а мой лучший друг например и сейчас их носит, – сказал Тэ, понимая, что наверно все-таки Чимин с его психологическими проблемами не самый лучший пример, но они же сейчас не про сексуальную ориентацию. – Вот скажи, тебе нравятся мальчики? Девочка сильно смутилась и опустила взгляд, накручивая на палец веревочку от капюшона. — Неа, они все дураки… — А актеры? Певцы? Ты же смотришь клипы? Там же тебе кто-то нравится? Девочка робко кивнула, все еще пряча алеющие щеки в воротник. — Банчан из Стрэй Кидс, он симпатичный и на английском хорошо говорит… — А ну, отойди от нее! – раздался за спиной Тэтэ металлический голос. — Мы просто поговорили, – закатил глаза Ким, глядя на то, как девочка вздрогнула и сжалась от одного голоса матери. — Я запрещаю ей разговаривать с такими как ты, – выплюнула Давон. — Какими, такими? – повернулся на пятках Тэ, подходя вплотную к сжавшейся от его решимости женщине. Сейчас она выглядела жалко, вся спесь и решимость из взгляда испарились, она аккуратно попятилась назад с брезгливым выражением лица. Этого движения хватило, чтобы Тэ понял – Давон все знает. — Если что, мы не заразные! – издевательски усмехнулся Тэхен. — Да, но дети на вас смотрят и считают, что это нормально! – возмутилась женщина. — Ты поэтому заставила Намджуна вернуться в Корею? – прищурился психолог, считывая реакцию. – Потому что здесь это не нормально. — У тебя никогда не будет своих детей, и ты меня не поймешь. — Ты, наверное, не в курсе, но пока ты загорала на пляжах Тихого океана, я тут ненароком диплом психолога получил. — Только не начинай мне заливать, что это все в пределах нормы, – махнула она рукой куда-то за спину Тэхену, но он прекрасно понял, куда она указывает. — У тебя нормальная дочь, – максимально громко и четко проговорил Ким, – обычный ребенок. Правда недолюбленный. Давон прищурилась и пошла в контратаку. — Замолчи сейчас же! – прошипела она, – я люблю свою семью и делаю все, чтобы они были счастливы. Она мне потом “спасибо” скажет, что я не пошла на поводу у ее капризов. — Ага, – сложил он руки на груди, – особенно, когда поймет, что родная мать ее стыдилась. Женщина открыла рот в немом возмущении и кажется даже дернулась, чтобы отвесить пощечину, но потом видимо вспомнила, что перед ней крайней степени непредсказуемый человек. — Я не знаю, чему тебя там учили в твоем университете, но немедленно прекрати! — Сколько ей лет? Одиннадцать? Двенадцать? – Тэхена уже было не остановить. – Тебя поэтому в выпускном классе не было? — Заткнись, Тэхен. — Тебе просто стыдно, что ты залетела в старшей школе, – отрезал он, – но она в этом не виновата! Тут вообще виноватых нет, она твоя дочь, и заслуживает хотя бы фото на каминной полке, не говоря уже о том, чтобы любить ее наравне с осознанно заделанным сыном. — Уходи, – выдохнула Давон, рукой указывая на калитку, – и чтобы я тебя больше тут не видела. *** Легкий перестук клавиатур и быстрых разговоров создавали в огромном опенспейсе расслабляющий гомон и к обеду уже навевали сон на перегруженный мозг Сокджина. Вид раскаленного города в легком мареве пыли на фоне жидкого, казалось выцветшего от палящего солнца неба, не способствовал продуктивности. Лучи медленно плывущего по небосводу беспощадного солнца отражаясь в бесчисленных окнах небоскребов делового центра превращали квартал в ленивый дискошар, который будто под утро после горячей ночи кое-как поворачивался в духоте танцпола. Новый текст был до невозможного плох – скудный язык, никакого погружения в детали или обстоятельства, рваное описание и бесконечное количество речевых ошибок. Но автором книги была жена какого-то очень влиятельного человека, поэтому она будет издаваться, более того, она станет бестселлером, даже если ее супругу потребуется выкупить весь тираж. А Джину на данный момент надо придумать, как из этого нагромождения слов сделать хоть что-то пригодное к прочтению хотя бы в метро или самолете, где альтернатив особо не будет. Но мысли раз за разом возвращаются к той злополучной рукописи. Вопросов становится все больше, а, судя по последней встрече, никто из главных действующих лиц не горит желанием обсудить события или хотя бы выяснить, все ли написанное правда. Что-то внутри, редакторское чутье или же просто шестое чувство, отчаянно кричали ему, что ответы на многие вопросы содержатся в самом тексте, просто копнуть надо чуть глубже. Нет, конечно и описание их школьной жизни по языку не дотягивало до Теккерея или Достоевского, но уж явно гораздо красивее и грамотнее написано, чем то, над чем он вынужден работать сейчас. С тяжелым вздохом, споткнувшись взглядом об очередное повторение слова “невозможно” в одном не таком уж длинном предложении, описывающем главного героя, который был невозможно красив, невозможно богат и невозможно сексуален, Джин откинулся на офисном кресле и закинул руки за голову. — Невозможно! – прошептал он, глядя на серый офисный потолок. — Ну, и сколько их там? – раздался от перегородки звонкий голос с узнаваемым акцентом. — Что? – вздрогнул он от неожиданного вторжения и резко выпрямился. — Сколько там светильников? Как не зайду, так ты их все считаешь, – усмехнулась Мики. — Ничего я не считаю, – нахмурился Сокджин. – А ты что следишь за мной? — Нет, – пожала плечами блондинка, – просто сейчас обед и я зашла узнать кушал ли ты уже. — Кушают старики, маленькие дети и немощные, все остальные – едят, – неожиданно даже для самого себя выпалил Ким, – Ой, прости, профдеформация. — Ничего страшного, – еще шире улыбнулась девушка, – так ты уже ел, жрал, перекусывал, употреблял пищу, вкушал еду? — Не издевайся, просто мое последнее задание это нечто, я так медленно, мне кажется, никогда в жизни не работал, – постарался он как можно мягче улыбнуться. – так что я сегодня без обеда, хочу к вечеру хотя бы половину закончить, чтобы, не дай бог, не столкнуться с этим в выходные. Девушка понимающе улыбнулась и перекинула за спину белокурые волосы. Сегодня она выглядела как-то особенно. Особенно по-корейски – вместо длинных шорт и футболки поло, к которым все уже привыкли в офисе, коротенькое платьице с незамысловатым цветочным принтом, волосы с легкой волной, явно уложенные так специально, какие-то украшения в волосах. Все это совсем не походило на привычную Мики с ее ярко-розовыми шлепанцами “крокодилового бренда” и извечным огромным рюкзаком, будто она прямо после рабочего дня стартует в горы. — Тогда может быть вечером выпьем вина и поедим рамен? – продолжала улыбаться она, ненавязчиво проводя пальчиками по бретели платья. Джин подобным предложением был несколько обескуражен. Не то чтобы Мики была непривлекательной, на нее засматривалось пол-офиса, ее тонкая, но весьма атлетичная фигура и видео с тренировок из социальных сетей неоднократно становились предметом обсуждений за общим столом на обеде, только вот Ким никогда ранее даже не допускал мысли, что может заинтересовать такую как она. Он знал, что, красив, знал, что обаятелен и галантен, как кавалер, за что спасибо маменьке, которая таскала его по светским приемам и мероприятиям в качестве “плюс один” начиная с его шестнадцати, но также он знал, что все его достоинства высоко ценятся только по азиатским стандартам, для людей западной культуры, как он думал, он лишь один многих не то китайцев, не то японцев – все же на одно лицо. — Мики, – прочистил он горло от нервного напряжения, – ты же знаешь, что в Корее многие фразы имеют несколько значений? — Да, – лукаво приподняла она бровь, – я в курсе, что значит пригласить поесть рамен. Если тебе будет проще, то захвати еще бутылочку вина, я знаю, что ты в нем разбираешься. Попозже скину адрес. После она ушла, оставив все еще шокированного парня наедине с монитором и отвратительным романом. Джин в легком неверии выглянул из-за перегородки в коридорчик, по которому ушла Мики, в надежде проверить, не привиделась ли ему шикарная высокая блондинка, которая только что предложила ему секс этим вечером. Тут же поймав взглядом уходящую в сторону ресепшн девушку, игриво отвечающую на приветствия коллег, он понял, что все было вполне себе наяву. На всякий случай заглянув к коллегам из ближайших ячеек и проверив, что все на обеде, он выдохнул – сплетни в офисе со своим участием — это не то, что ему сейчас нужно. По тому же коридору деловито стуча неприлично высокими шпильками неприлично дорогих на вид туфель шла миниатюрная брюнетка. Лицо ее закрывали угловатые солнечные очки, по последней моде, так чтобы на пол-лица, а черное платье, узкое настолько, что казалось нитки на швах лопнут от любого неосторожного движения, плохо вставало в одну цепочку с дичайшей жарой за окном. Достучав каблуками в полнейшей тишине, образовавшейся в опенспейсе, до секции Сокджина она приспустила очки и окинула его оценивающим взглядом обсидиановых глаз – резким, цепким, холодным, где-то Джин уже такой видел, только глаза поуже были. — Ким Сокджин? – спросила наконец гостья, склонив голову набок. — Пак Ёнми? - если это была автор того кошмара, что он читает, то главная задача быстрее избавиться от нее, пока не высказал все, что думает, — если вы по поводу своей книги, то я еще не закончил свою редакторскую оценку. И закончу не раньше понедельника. Ваш менеджер с вами свяжется. — Хван Хаюн, у меня нет книги, но мне нужна ваша помощь. *** — То есть, ты хочешь сказать, что Намджун зря вернулся в Корею? – удивленно приподнял брови Чонгук и откусил хот-дог в своих руках. — Именно, – с набитым ртом ответил Тэхён. Надеяться, что в гостинице в этом захолустье появился нормальный ресторан не приходилось, поэтому в ход пошли хот-доги с заправки и магазин дядюшки Со. Дядюшка сам уже вышел на пенсию и просто просиживал целыми днями на пластиковом кресле у входа, а в магазинчике, который по-прежнему процветал стараниями учеников интерната и их родителей, трудились его сын и невестка. Набор продуктов, как и много лет назад, оставлял желать лучшего, но рамёна, батончиков и пива было предостаточно. — Давон приняла желание дочери привлечь внимание за отклонение. Не буду грузить тебя терминами, но если кратко, то в США и ряде западных стран с более широкими взглядами, вопрос гендерной идентификации у подростков особенно в раннем возрасте достаточно остро стоит, – прожевав продолжил Ким. — Но у Джиен такой проблемы нет? – отвлекся от перекуса Чонгук переводя взгляд на Тэтэ. — Однозначно, – кивнул Тэхен, и его взгляд сам собой зацепился за каплю кетчупа в уголке рта Чонгука. – У тебя тут... — Что? Айщ, – смутился детектив, старательно вытирая и без того чистый нос. — Не тут, – улыбнулся Тэ, и рука сама потянулась к лицу парня, он очнулся только когда почувствовал под подушечкой большого пальца мягкость и тепло чужих губ. Неловко. Замереть в этот момент было не лучшим решением, но и прервать это вторжение в чужое личное пространство он уже не мог. Не было искр, электрического тока и покалывания на кончиках пальцев, как было когда-то, была только гладкая щека и чуть потрескавшиеся губы, но Тэхен чувствовал, будто его все время до этого душили, а сейчас наконец ослабили хватку, и он может глотнуть хоть немного опьяняющего кислорода. Чон в это затянувшееся мгновение лишь ошарашенно смотрел на то, с какой скоростью меняются эмоции на лице Тэ, как он за долю секунды прошел обратный путь от надменной сволочи, каковой является в настоящем, до того самого легкого и странноватого и временами дико романтичного парня, в которого Чонгук был влюблён. Был. Влюблён. Неловко отшатнувшись от чужой руки Чон слегка наклонился, пряча собственное замешательство в отросшей челке, и тыльной стороной ладони вытер рот еще раз. Не потому что противно, а потому что захотелось поймать руками не то чужое тепло, не то аромат кожи, но в носу остался только противный цветочный запах санитайзера с собственных ладоней. — Извини, – пробормотал Ким и затараторил вновь, – так вот, поэтому она и надоумила Намджуна бросить престижную работу в штатах и перебраться на родину, чтобы дурь из головы дочери выбить. Из своей бы сначала вычистила. — Я вот думаю, ладно Намджун, он по всей видимости тот еще “каблук”, но ведь отец Давон был весьма прогрессивных взглядов, я помню, как она рассказывала на какой-то посиделке, что он прям-таки мечтает, чтобы она уехала за океан и там осела. — А я не думаю, что они общаются, – пожал плечами Тэхен, сминая упаковку от перекуса, – вряд ли ее папенька, мечтавший о дочери бизнес-леди, заставил бы ее рожать в выпускном классе, а не отправил на аборт, это больше похоже на консервативного генерала Кима. На этих словах Чонгук усмехнулся, вспоминая отца Намджуна. Генерал Ким был крайне веселым человеком, с крайне устаревшими взглядами на жизнь и мироустройство. Когда единственный раз они были в гостях у родителей Намджуна старик Ким умудрился отчитать их всех: Чимина — за серьги в ушах, Чонгука — за первую татуировку и неважно, что она закрывала шрам на руке от “розочки” отца, Юнги — за цвет волос, даже Сокджину досталось, когда он вызвался помочь маме Намджуна на кухне. В понимании генерала мужчина должен быть мужчиной, а не развешивать на себя “бабские цацки” и красить волосы, и уж тем более уважающий себя мужчина не станет наносить на тело “бандитские метки”, так делают только преступники и японцы, что для потомственного военного старой закалки в принципе означало одно и то же. Генерал ратовал за институт семьи в его понимании, где женщина занимается домашним хозяйством, а мужчина зарабатывает на жизнь и принимает все решения, а еще ведет разговоры о падении нравов и влиянии Запада за рюмкой соджу или макколли после ужина. В его идеальном мире так должны были жить все, по крайне мере в Корее. Сложно было воспринимать его всерьез, когда ночью ты в его же доме устраиваешь оральные безобразия с тем самым Тэхеном, которого генерал назвал “пропащим” за попытки с ним спорить. — Похоже на него, – усмехнулся еще раз Чон, – думаю, он как раз и поддержал идею с возвращением. — Я тебе больше скажу, думаю он и с директорством в этой дыре помог. А ты что узнал? Тэ старался перевести тему, потому что сама ситуация с семьей Намджуна была ему неприятна, ожившая иллюстрация известной цитаты – “благими намерениями устлан путь в Ад”. Ведь явно уж Намджун, разрываясь между учебой, тонной подработок и семьей с младенцем, мечтал не о должности директора Дольпагу. — Полгода назад в общежитии А был капитальный ремонт. — Неужто нашу общагу наконец обновили, – ухмыльнулся Тэ, открывая бутылку сомнительно кислотного цвета газировки, которую так любил в школе. — Ага, – кивнул Чонгук, и как само собой разумеющееся протянул руку, в ожидании пока Тэхен закончит пить и передаст это сахарное безумие ему. – Во время ремонта они нашли личный дневник, спрятанный за шкафом в комнате Ли Хеджин. Тэхен поперхнулся – гадина была настолько расчетливой или настолько безумной, чтобы с ее-то жизнью еще и дневник вести. — Это точно был ее дневник? – прокашлявшись спросил Ким, чувствуя, как, то ли лимонная кислота напитка, то ли новости от Чона заставляют лицо кривиться. — Ну, это был ее шкаф и по датам подходит. Сам Джун не видел его, это еще до его приезда было, но ему сказали, что внутри нашли какие-то фотографии, по которым и подтвердили, – продолжил Гук, забирая из рук Тэхена бутылку и недоверчиво осматривая ее. — Таааак, – наконец пришел в себя Тэтэ и утерев лицо, достал свежекупленную пачку “Парламента” – он на вкус хоть не как старые носки. – То есть, где-то существует дневник Хеджин, в котором маловероятно про нас что-то хорошее написано. И где он сейчас? — А в этом-то прикол, его забрала ее сестра. Они пытались связаться с родными, но из всех откликнулась только сестра. Ким похолодел внутри. Женщина, которая им мстит. Женщина. Сестра Ли Хеджин. Таких совпадений не бывает. — И кто это? Давай узнаем имя и прижмем эту гадину, я больше чем уверен, что это она – ее сестра, и все, что у нее на нас есть, это писанина этой стервы. — Я тоже так подумал, если наш портрет верен, то тут без вариантов. – кивнул Гуки, – Намджун обещал завтра достать личное дело Хеджин и контакты сестры. Они подошли к машине в полной тишине, нарушаемой только едва слышным треском тлеющего табака и шуршанием гравия под ногами. Все-таки в горах мертвенно тихо после захода солнца, в короткий промежуток времени, когда ночная жизнь еще не началась, а дневная уже ушла на краткий покой. Магическое время, когда небо еще светлое и хранит яркие отблески вечерней зари, но солнце уже скрылось за темными вершинами. Неуверенный свет редких звезд казался забытыми стекляшками на широком поле рдеющего небосвода. В этот момент зрачки расширяются, стараясь привыкнуть к наступающей ночи, а в отражении глаз одинокие огоньки смотрятся особенно ярко. Гук украдкой кидал взгляды на Тэтэ, стараясь своровать эту картину с чужого взгляда. Почему-то вспомнились их вечера наедине, когда они сидели на подоконнике в комнате Тэхена, окна которой выходили на запад, и он до мельчайших подробностей старался запомнить каждую из неповторимых картин природы в его теплых глазах. Ким шутил, что Гуки никак не сосчитает все родинки на его лице, а ему и считать не надо было, он и сейчас их все помнит – ту, что на нижнем веке, единственную, которую не поцеловать, на левой щеке, на нижней губе – будто крошка от шоколада, и любимую на кончике носа, ее целовать было особенно приятно. Тэхен всегда забавно кривился от таких поцелуев, но никогда не останавливал. — А почему ты спросил меня про Чимина, когда мы вышли от Намджуна? – нахмурившись спросил Тэ, отбрасывая окурок в урну. — А, – очнулся от воспоминаний Чон и стыдливо опустил глаза к земле, – просто он был тут полгода назад, это он внес пожертвование на ремонт общежития. — Странно, мне он о таком не говорил. — А мне вообще сказал, что не был тут с выпуска, – пожал плечами Чонгук, – я думал, может это только мне он не захотел говорить, а своему другу рассказал. — Он мне даже не рассказал, что они с Юнги жили вместе, пока я на пороге его квартиры с Мином не столкнулся. — Они жили вместе? — Да, это было уже когда мы учились в универе, он пропал почти на год, потом я пришел к нему в невменозе, – Тэхен сглотнул ком воспоминаний о том, что он в тот период творил, и конкретно в ту ночь говорил, – а с утра, когда хотел слинять, столкнулся в дверях с Юнги. — Ну, вы же…– опасливо уточнил Чонгук, понимая, что укол в области сердца — это ненормальная реакция на рассказ о чужом прошлом. — А что? – изогнул бровь Ким, открывая пассажирскую дверь. — Ничего, – пожал плечами Гук понимая, что легкий нервный озноб тоже не самый хороший признак. — Думаешь, Юнги оставил бы меня в живых, дотронься я до его драгоценного Минни? – ухмыльнулся Тэ. — Ревность – страшная штука, – попытался разрядить обстановку Чон, пристегиваясь и заводя авто. Ревность – вот что с ним такое. Банальная, но от этого не менее едкая. Странно было ощущать ее практически впервые в жизни. Чонгук не ревновал свою жену, он был уверен в ней, хотя, наверное, если бы специалист типа Тэхена посмотрел на них, он сказал бы, что Гуки просто все равно, удобно, спокойно и ладно. Хотя Кима об этом он спрашивать не будет. А ревновала ли она его? Вероятно, к работе. Или к выдуманным женщинам, которых не было. — Ревность – это чувство неуверенности в себе, невроз и собственничество, – абсолютно серьезно продолжил Тэтэ. – А еще, один из самых явных показателей неравнодушия. Неравнодушие – как красиво он завуалировал неуместные “любовь, страсть, влечение”. Тэхен сам себе “отлично” поставил за работу с “клиентом”. Просто было ощущение, что упомяни он хоть одно из этих слов, все шаткое доверие между ними рухнет, и каждый, как и раньше, спрячется в панцирь из обид и воспоминаний. — Неравнодушия… – чуть слышно пробормотал под нос Чонгук. – А что потом случилось? Почему сейчас у Чимина невеста, а у Юнги Хоби? — Черт его знает, об этом Чимин не говорит, и Юнги тоже, одно знаю точно – я об их расставании узнал, когда встретил Чимина в психиатрической клинике, когда проходил там практику. *** Ночь вступила в свои права, раскинув яркие звезды по небосклону, будто ноты для цикад и лягушек с соседнего озера. Спокойно, прохладно и влажно, с легким трепетом ностальгии щекочущем изнутри, вокруг все замерло в таинственном предвкушении, тягучем как лунный свет на глади воды. Здесь было так легко и свежо в сравнении с удушливым и слепящим Сеулом. И сейчас бы завалиться спать на влажные не от пота простыни, наслаждаясь чистым воздухом и безумным ночным небом за окном, но Тэхен маялся, как барышня из романа эпохи романтизма. После душа он уже успел почитать новости на планшете, насколько позволил полуживой интернет, выпил всю воду в номере, полежал на узкой кровати, посидел на ней же, попытался посмотреть телевизор, но понял, что ничегошеньки не понимает пусть даже все было на родном языке, снова почитал новости, в десятый раз за день написал Чимину и не получил ответ. Его томило, терзало внутреннее беспокойство, эти дурацкие словесные игры и хождение вокруг, словно они с Чонгуком танцуют странный танец наподобие танго. “Танго — вертикальное выражение горизонтального желания”, уже не разберешь, кто это сказал на самом деле, но, кто бы это ни был, он чертовски прав. Это было желание. Высказаться, выслушать, понять, впрочем, не суть важно, они несмело ступали витиеватыми шагами, не желая выражать свои желания прямо, делали выпады, но не касались ни друг друга, ни важных тем. И это чертовски натягивало нервы, еще не до предела, но почти, разжигало еще больший интерес, хотя предосудительного ни один из них не сделал. Созерцание потолка под аккомпанемент собственных мыслей уводило сознание в обратную сторону ото сна. Время для него еще детское, а для местных уже глубокая ночь. Что поделать, если он привык ложиться в то время, когда нормальные люди на работу встают. Гуки наверняка уже спит в соседнем номере, все-таки и режим работы у него другой и это он сегодня был за рулем. Тэтэ, конечно, хотел предложить поехать на его машине, но здравый смысл и собственный образ подсказывали ему, что пугать Чонгука видом своей тачки не стоит, хватает шмоток Пака, на которых лейблы из космоса можно рассмотреть. Одернув одну из таких футболок, Тэхен невольно усмехнулся - и когда это Чимин успел так раскачать плечи, что она на нем болтается как на вешалке и в курсе ли Кристобаль по какой траектории вертят его наследие этой огромной розовой надписью? Уличный воздух был пропитан пряным ароматом еще нескошенной травы и озерной сырости. От одной сигареты ничего не случится, да и где-то поблизости, судя по аромату кто-то жжет костер, так что всегда можно списать на это. В этой кристальной горной чистоте первая затяжка казалась сладковатой, хотя Тэтэ все еще списывал все на нормальные сигареты. Звезды игриво подмигивали своим отражениям в воде, лес неровным гулом шелестел, будто вздрагивая от далеких криков совы. В этой безмятежности стук в дверь показался сиреной, слегка вздрогнув, Тэхен торопливо затушил сигарету о внешнюю сторону стены, неловко перегнувшись через подоконник и пошел к двери — только разборок с персоналом ему сейчас не хватало. — О, — оглядев Тэхена с ног до головы немного опешил Чонгук, но в следующий момент немного торопливо переключил внимание на упаковку пива в своей руке, — мне не спится, я подумал может…тебе… — А, да, — замялся немного Ким, пытаясь пригладить торчащие после акробатического этюда волосы, и вернуть в нормальное положение футболку, которая сейчас бесстыдно являла миру его живот и резинку от трусов с бегущей строкой. — Проходи. — Если я помешал, то могу уйти — пить в одиночестве мне не привыкать, — усмехнулся Чон. — Нет, все ок, я просто не ожидал, — неловко улыбнулся Тэхен, чуть прикрывая окно. — Кстати, тут тоже курить нельзя. — А ты прямо-таки ищешь повод меня арестовать. Условие про наручники еще в силе, — приподнял бровь Тэ, забирая у Чона баночку с напитком. — Извини, в других штанах оставил, — открывая свою банку ответил Чон. Он и правда был в других штанах, простых черных спортивных штанах и такой же черной футболке, которая тканью едва касалась мышц на его груди. Тэ на секунду задумался, что в этой футболке он бы точно утонул. Как сейчас тонет до неприличия детально рассматривая руки Чонгука, за прошедшие годы еще больше обросшие татуировками. — Я тут подумал, — сделав глоток начал Гук, но его прервал телефонный звонок. — Черт, — прошипел Тэ, хватая свою трубку, — кому там…Айщ! Да, Чимин. Чего? У меня нет “Айкоса” и я не знаю, что это. Ну, вот так, представь себе, я не за каждой новой приблудой гоняюсь. Что? Ты что, с ума сошел? Ты ж, блять, врач! Пристрели его тогда сразу, пусть не мучается. Нет. Все, пока. Не забудь сходить в морг. Нет, не для того чтобы опознать труп Юнги или мой. Да, я напомню тебе еще пятьдесят раз, если будет нужно. Все, давай. Руки сами потянулись к пачке, припрятанной за шторами. Пак явно бил рекорды нелогичности в их и без того странной компании. И если до этого звонка пальма первенства была у Чонгука с его пивом, то сейчас она ушла Чимину и какому-то там курительному девайсу. — Что-то стряслось? — повернулся к нему Чон, закидывая согнутую ногу на кровать. — Нет, ничего особенного. Просто наш гениальный врач решил выдать своему пациенту по сути дела сигарету, — засмеялся Тэ от абсурдности ситуации. — О, ну может это часть терапии — привычка дело страшное, — кивнул он на сигарету в тонких пальцах Тэтэ. — Это Чимин, — вздохнул Ким, - и Юнги. В каких бы отношениях они не были, это взрывоопасная смесь из упрямства и безрассудства. Причем, у обоих. — Ты так говоришь, будто …— осекся на полуслове Чонгук, понимая, что обсуждать чужие отношения он скорее всего не вправе, а еще потому что Тэхен опять перегнулся через подоконник, чтобы затушить сигарету о стену, — ты что творишь? Чон едва ли не отбросил на тумбочку банку пива и кинулся к Тэхену, собираясь ловить того. Ничего не знающий о грозящей ему опасности Тэ, во второй раз гораздо легче справился с задачей и уже почти вернулся в исходное положение задумчивого курителя у окна, когда Чонгук схватил его за талию и буквально впечатал в подоконник. — Будто, что…? — выдохнул Ким, понимая, что так близко они не были с времен школы, и что спина покрывается мурашками точно не из-за прохладного ветра из открытого окна, а из-за пальцев, сцепленных в замок на его пояснице. Будто они вернулись в школу. Подоконник, озеро, тепло чужого тела и родинки на лице, словно россыпь звезд. Все те же. Такие щемяще близкие и далекие. Чонгук едва ли мог вздохнуть, пальцы нервно дернулись на чужой спине, а зрачки глаз цвета сандала напротив расширились. И он хотел что-то сказать, но слов в голове не было, только неуловимая легкая ностальгия, которая легкими щекочущими мазками выкрашивала изнутри щеки в пунцово-красный. Надо бы отпустить, но это тепло так приятно, с ним так легко, что губы сами уже готовы расползтись в довольной улыбке. Тэхен лишь испуганно таращился на него, скользя взглядом по, казалось, уже наизусть заученным чертам лица. Как долго длится этот момент он не понимал, но он готов был бросить вызов времени, лишь бы только он не кончался, лишь бы только темнота глаз, так тепло смотрящих на него, продолжала утягивать его в бездну прошлого, без возможности вернуться. Еще хоть секунду, хоть мгновение почувствовать себя живым и целым. Чонгук совершил над собой невероятное усилия расцепляя пальцы на спине Кима и, прочистив горло, отвернулся к кровати. Это было неловко. Настолько неловко, что он забыл, когда чувствовал себя комфортнее. — Ты говоришь про них так, будто они и не расстались вовсе, — подцепляя пиво с обшарпанной тумбочки пробормотал Чон. — А они и не расстались, — глубоко вздохнул Тэ, пытаясь скрыть разочарование и возмущение, — с психологической точки зрения. — То есть…— прищурился Гуки и взмахнул ладонью в воздухе, пытаясь в оскудевшем за время их объятий словарном запасе найти нужное слово. — То есть, никто из них так и не отпустил эти отношения, они все еще привязаны друг к другу, только вот признавать это отказываются. — Все еще привязаны... — облизнул губы Чон, очерчивая края алюминиевой банки большим пальцем. — А как это понять? Тэхен слегка нахмурился. Вопрос поставил его в тупик. Если по ситуации Пака и Мина он мог бы диссертацию написать, то в общих чертах описать это состояние было довольно сложно. Все люди разные, как ни крути, и то, что для одного проявление привязанности, для другого может быть мимолетным всплеском эмоций. — Я называю это “быть сломанным”. — Сломанным? — Да, у меня была одна пациентка, она так себя назвала. Там сложный случай травматичный развод, отношения с ребенком, не суть. Она после пережитого говорила, что чувствует себя как сломанные часы. Будто время идет не вперед, а назад, она раз за разом возвращалась в прошлое, в попытке понять, что же она сделала не так, но в этом и была ее проблема. Женщина зациклилась на этом, раз за разом ища виноватых. Она была привязана к прошлому и той петле, в которую сама себя загнала. Невроз и депрессия в чистом виде. Это сейчас я понимаю, но тогда мне казалось по-другому. Наверно так не очень понятно. Вот ты, почему развелся? — выпалил последнюю фразу Тэхен, понимая, что на примере объяснить будет легче. — Ну, — замялся Чон, поднимая взгляд на психолога. Однозначного ответа у него не было, просто девушка, на которой он был женат была “не та”. — Мы не подходили друг другу. — Слишком обобщенно, но ок. Ты же после этого с кем-нибудь встречался? Чонгук сдавленно кивнул, не говорить же правду, что кроме одноразового секса для разрядки, когда уже пар из ушей лезет, у него ничего и не было. — Ты искал в своих партнерах после черты своей жены? Ее повадки? Черты внешности? Детектив попытался припомнить хотя бы парочку из его партнерш, с кем он был после развода, но ни одна из них не была похожа на его жену. Скорее наоборот, они были полными противоположностями. Его бывшая отличалась исключительно женственной фигурой, с округлыми бедрами и тонкой талией, а все после нее были как на подбор тощие и высокие. — Нет, — отрицательно покачал головой Чон. — Ты вспоминаешь о ней, когда что-то делаешь или где-то бываешь? И опять же, Чонгук пристыженно опустил голову, понимая, что ни черта он о ней не вспоминает, единственное, что напоминает о существовании у него когда-то жены, это посуда, которую она купила, и ее футболка, которой он теперь полы моет. Он не хранил воспоминания о ней, несмотря на то, что вместе они были не один год, у него не было ассоциаций с местами, запахами, пейзажами. Он не хотел ее вернуть и с трудом мог вспомнить даже их последнюю встречу. — Извини, если тебе тяжело об этом вспоминать, то я... Просто забудь, извини, — опустил ему руку на плечо Тэтэ, видя, как поник Гуки. Ему было больно от этого, он сам себя обманывал, будто не понимает почему. Его как шарик йо-йо швыряло от состояния эйфории в руках Чона до состояния физической боли, глядя на то, как погрустнел Гуки при упоминании о бывшей жене. Ким допил банку и вновь отправился к окну, прихватив пустую тару с собой как пепельницу — еще одной такой неловкой ситуации его пусть и молодое сердце сегодня не выдержит. Чонгук по-прежнему сидел, опустив взгляд на собственные руки, испуганно отмахиваясь в голове от догадки, посетившей слегка захмелевший мозг. Невинное касание Кими вызвало гораздо больше воспоминаний чем все разговоры о жене вместе взятые. Просто чужие пальцы через потертый хлопок, а вдоль позвоночника уже прокатилась волна греющей дрожи. Никакого подтекста, никаких намеков, а он уже вновь тонет в карамели глаз из своих снов. — Я не вспоминаю о ней, я вспоминаю… — тихо пробормотал Чонгук и обернулся к Тэхену, который стоял и пытался прикурить у открытого окна. — А? — обернулся он с сигаретой в зубах, не отрываясь от процесса. — О тебе, — едва выдохнул Гук, но этот звук разбился о треск колесика зажигалки. Оно и к лучшему, наверно.