Герой

Пятнадцатилетняя Катарина Бауэр понятия не имела, что такое дракон. Конечно, она знала, что дракон – это трагедия, но они были где-то далеко, уж точно не в сонном городишке Люббен, вообще имевшим статус города только потому, наверное, что здесь имелся единственный на все окрестные деревни храм Великого Пламени и маленький кабачок, что держал отец Катарины. Поэтому, конечно, слушая истории о том, как кто-то из знакомых знакомого троюродной племянницы сестры прабабушки пострадал от нападения дракона, Катарина важно кивала, но драконы представлялись ей чем-то, пожалуй, даже интересным. Дело было в том, что в Люббене никогда ничего не происходило. Каждую осень здесь созревал урожай яблок, репы, ячменя и моркови. Жизнь здесь – и во всех деревнях на сотни километров отсюда, – определялась лунными календарями, которые печатала типография новиградского Иерарха. Эти же календари были единственным, что менялось из года в год – всё остальное оставалось тем же. Долгие унылые зимние вечера, ярмарка раз в сезон, много работы на полях. Художник, наверное, отметил бы очаровательные цветники у каждого из аккуратных домиков, живописную водяную мельницу, расположенную на не менее живописной речке, повосхищался маленькой белой церквушкой и присвоил бы городку какой-то эпитет вроде “уютный”, “чарующий” или “приятный”. Для Катарины Бауэр сонный реданский городок Люббен был скучным – исключительно скучным. Никаких других эпитетов. Драконы в этой картине мира были чем-то и вправду интересным – пришедшим из легенд. Они лежали на куче сокровищ (единственным сокровищем в деревне было золотое обручальное кольцо жены солтыса), сверкали чешуёй и изрыгали пламя. Волшебное пламя. Смертоносное. Уж наверняка не такое, как пламя в очаге. Дракона мог сразить лишь герой. На роль героя вполне сгодился бы Гилберт, сын мельника. Её отец Гилберта не одобрял – все знали, что мельники те ещё пройдохи и у себя на мельнице обстряпывают всякие тёмные делишки. Но Гилберт понимал Катарину. А какие у него были чёрные волосы, глубокие серые глаза и о, этот подбородок! – Говорят, в Добрише видели дракона, – сказал Гилберт солнечным летним днём, лёжа у неё на коленях в тени одинокого дуба и хитро кося прищуренным глазом. С холма, по которому сбегали вниз белые цветы клевера, открывался вид на городок – казалось, он далеко-далеко. Тут их не могли достать родители, не мог достать отец, требовавший до блеска натирать тарелки и гонять по углам пауков, несмотря на полное отсутствие посетителей. – Дракона, значит, – полувопросительно отметила Катарина и улыбнулась, – брешут, наверное. – Не знаю, к отцу друг приезжал на днях, говорил, сам видел, как летит. – Если б правда дракон был, то, небось, барон бы награду объявил, и гонцов по деревням послал. – Да кому мы нужны в этом… – Гилберт хотел ввернуть крепкое словцо, но засмущался в присутствии дамы, – чёртовом Люббене? Катарина вздохнула. Посмотрела вдаль – движение внизу холма, среди клевера, привлекло её внимание. Кто-то бежал со всех ног. – Великое Пламя, – Катарина закатила глаза, – похоже, отец послал Мартина. – Может, что-то срочное? – предположил Гилберт. Она фыркнула. – Ага, как же. Спорим, он просто прознал, что я с тобой, и поэтому неожиданно образовался какой-то вопрос жизни и смерти? Подвязать горох на огороде или, может, отдраить песком старый котёл. Парень спорить не стал – только раздосадованно поднялся и посмотрел вдаль, на бегущего к ним мальчишку. Они ещё не знали, что Катарина сегодня была неправа по обоим пунктам. _____________ – И только попробуй сбежать! Если узнаю, выпорю. – Да-да, спокойной ночи, мама, – огрызнулась Катарина. – Будто бесы в тебя вселились! – Спокойной ночи, мама. Мать хотела было сказать ещё что-то, но вместо этого хлопнула дверью. Снаружи повернулся ключ. Дочь закатила глаза и рухнула на кровать. Ещё с утра она даже не могла предположить, как повернётся жизнь. Если бы кто-то сказал ей, что в Люббене появится дракон, она бы подняла его на смех. Если бы кто-то сказал, что дракон этот спалит пустой сарай для зерна и заберётся под мельницу Фельдмаусов, Катарина вознесла бы молитву за душевное здравие несчастного помешанного, после чего хохотала бы, пока не заломило в рёбрах. Тем не менее, это было правдой. За их сараем лежала мёртвая лошадь мельника – её прирезали ещё до прихода Катарины и Гилберта. У бедолаги была обожжена задняя нога – так сильно, что от неё шёл запах, как от жаркого. Лошадь довезла мельника, вскочившего на неё в одних портках, и пала во дворе. Катарине казалось, что она до сих пор чувствует запах палёной конины. В таверне сейчас держали совет взрослые. Было тревожно. Да не просто тревожно – она с ума сходила. – Вот спалит дракон деревню, а мы так и не выберемся, – заныла сестра. Катарина рывком обернулась к ней и сощурилась, как дикая кошка. – Хорош ныть, – тихо сказала она, – дверь я открою. Но если стуканёшь хоть одной живой душе, то знаешь, что с тобой будет? Сестра вызывающе фыркнула. – Фельдмаус нашёл в старом сундуке на мельнице книгу. Старую-старую книгу, написанную человеческой кровью и переплетённую в человеческую кожу. И в этой книге мы нашли очень интересные заклинания, которые могут свести тебя с ума. Например, ты везде будешь видеть здоровенных чёрных пауков… – Брешешь! Катарина подметила, как у неё слегка дрогнул голос. – Некоторые самые лучшие я запомнила! – она закатила глаза и вытянула вперёд руку, – Macdonaldus Senex fundum habuit. E-I-E-I-O. Et in hot fundo nonnullas boves domesticas habuitt. E-I… – Хватит! – не выдержала сестра. – То-то же, ссыкуха. И только попробуй попасться на глаза кому-то из взрослых! Она подошла к окну и завозилась со ставнями. Сестра смотрела на неё всё так же злобно. – Когда-нибудь Пламя тебя покарает, – сказала она, – и наверняка это заклинание ничего не делает, только Пламя прогневишь дуростью своей, а всей семье потом отдуваться. Катарина распахнула ставни в душистую летнюю ночь и снова повернулась. – Macdonaldus Senex fundum habuit… Сестра взвизгнула. Катарина по-ведьмински расхохоталась и полезла из окна вниз по распорке для плюща, стараясь не запутаться в юбках. Совсем скоро она была в комнатке над конюшнями, где постелили постель Гилберту и его отцу. Странно было оказаться здесь не осенью, когда в трактире бывало много посетителей. Всё в комнатке было ей знакомо – Катарина убирала здесь с тех пор, как ей было лет шесть, – крошечное круглое окошко, две кровати друг напротив друга, два маленьких коврика из тряпок под каждой из них и большая циновка из тростника в середине. Отец Гилберта был в трактире вместе с его родителями и половиной деревни. Гилберт сидел за столом, спрятав лицо в ладонях, и думал. Встрепенулся, услышав, как отворяется дверь, мигом сгрёб Катарину в охапку, прижался губами к губам, потом к шее, потом просто прижал её крепко к себе. Не то, чтобы ей не понравилось такое приветствие, но у них были дела поважнее. – Пошли, – сказала она, – надо что-то придумывать. Как оказалось парой минут позже на капустном поле, Гилберт уже всё придумал. И он был не один. – Ты абсолютно больной, Фельдмаус, – честно сказала Катарина. – Может быть, – пожал плечами Гилберт, – только я знаю, что кожаную броню никакой огонь не берёт. – Да, – подтвердил Артур, его лучший друг, – мы с отцом каждую осень ходим на медведя и на кабана. Это опасные звери. – Но это не чёртов дракон, бес его дери! – Катарина пыталась взывать к их разуму. – Фельдмаус, какого чёрта ты притащил свою бабу? – поморщился Бьярне Гудбранссон, отец которого был со Скеллиге. – Во-первых, рыбачок, это не он меня притащил, – она вскинула голову, не дав никому вставить и слова, – я пришла сама и выпустила вашего доблестного рыцаря из застенка. И если вы, куриные мозги, думаете, что идёте куда-то без меня, то очень сильно заблуждаетесь. __________ – Эй, Бауэр, подожди. За ручьём у мельницы всё казалось абсолютно мирным. Тёмные ивы, журчание воды, звёзды, мерцающие меж ветвей деревьев, запах каких-то сладких цветов. Парни, закончив копать траншею, ушли вперёд – разбрасывать отравленную конину, которой собирались накормить дракона. Она обернулась. Гилберт стоял рядом с ивой, одетый в доспех из кожаных пластин. Катарина отродясь не видела доспехов – чай не Новиград, – и тем удивительнее было то, что Гилберт нашёл такую вещь в тайнике среди леса, рядом со старым медвежьим логовом. Ещё там нашёлся увесистый мешочек золотых монет – целое состояние. Если кто-то в деревне и мог найти клад, то это был Гилберт Фельдмаус. Гилберт Фельдмаус, сын мельника, со своей очаровательной улыбкой и глубокими серыми глазами. Гилберт Фельдмаус, подбивший деревенских парней пойти на дракона и отвоевать свой дом, в то время, как все мужики, поджав хвост, просто ждали, пока их спалят дотла. Гилберт Фельдмаус, который опустился на одно колено под плакучей ивой у лесного ручья. – Бауэр, ты выйдешь за меня? Она подумала, что сердце сейчас выскочит из груди. Он протягивал ей кольцо. Золотое кольцо, как у жены солтыса. – Ты абсолютно больной, Фельдмаус, – сказала она второй раз за вечер, и второй раз за вечер он её поцеловал. – Когда всё закончится с драконом, – он шепнул ей на ухо, посылая вереницу сладких мурашек по всей правой стороне её тела, – уедем с тобой отсюда, начнём своё дело. Я долго думал, на что потратить эти деньги, что я нашёл, и… – Тогда пойдём же, – она мягко отстранилась, хитро посмотрела на него и потрогала топор за поясом, – надерём задницу этой ящерице. Они пошли прочь от ивы через густой подлесок. “Это же место, где мы первый раз поцеловались,” – запоздало подумала Катарина. Скоро они нагнали парней – и почувствовали в воздухе запах. – Фу, – сморщился Артур. – Тшшш! – шикнули на него трое остальных. – Как будто бы кто-то умер! Запах был именно такой – несло тухлыми яйцами и едким дымом. Яйцами пахло, казалось отовсюду, в то время как запах дыма шёл от сарая, который ещё тлел, распространяя вокруг себя красное сияние. Чёрные брёвна в красных всполохах выглядели жутко. – Что-то не нравится мне эта затея, – голос Бьярне задрожал. Вместо ответа Гилберт взял из корзины мясо и зашвырнул его через дорогу к мельнице. Кусок влажно шлёпнулся на землю. Бьярне снялся с места и рванул через кусты, с шумом ломая их. Что-то огромное и чёрное выскользнуло из-под мельницы, пронеслось через дорогу и с силой рвануло вслед за Бьярне. Всё это оно проделало с нечеловеческой скоростью, быстро перебирая лапами, по-ящериному расположенными по обеим сторонам тела, и абсолютно беззвучно. Ветки вокруг зашуршали, Бьярне заорал, Артур, Гилберт и Катарина заорали тоже, но от ужаса. Тёмное, пахнущее серой присутствие внушало ужас. Эта штуковина – дракон – была совсем не тем, что они представляли. Она была больше собаки, но меньше лошади, и почему-то единственное, что Катарина смогла сделать – это остолбенеть от ужаса. – План, помните про план! – сказал Гилберт. – Бьярне! – крикнул Артур и побежал следом. Раздался злобный клёкот и подлесок осветился ревущей струёй пламени. Гилберт схватил её за руку и побежал, но бежали они недолго – огромное и чёрное одним прыжком настигло их и повалило Гилберта – тот не успел даже крикнуть. Катарина, у которой от падения, лязга челюстей и ударов крыльев по песку смешалось абсолютно всё, не могла даже вздохнуть, будто кто-то сдавил её горло рукой. Она видела, как огромные челюсти лязгают и рвут что-то на земле, чувствовала, что в штанах почему-то тепло, в глаза сыпался песок – и она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Что-то тяжёлое пронеслось мимо и зверь с визгом отлетел в сторону. Тут же кто-то спрыгнул рядом, схватил её, забросил наверх и она полетела прочь – всё вокруг перемешанное, кружащееся, крики и всполохи пламени позади. В какой-то момент её стошнило. Примерно после этого она поняла, что лежит, перекинутая через лошадь, как мешок с картошкой, а юбки её пропитаны мочой и дерьмом. В тот же момент Катарина начала рыдать с подвыванием. Рыдала она так всю дорогу до соседней деревни, где дядя снял её с коня. В историях, которые она слышала, в подобных ситуациях люди теряли сознание и просыпались уже в безопасности. На самом деле всё было не так. Дядя попытался передать её своей сестре, чтобы та её хотя бы раздела и постирала одежду, но Катарина с воем вцепилась в него и не отпускала, кричала, что нужно ехать дальше и что всем срочно нужно уезжать, иначе дракон пожжёт все деревни, чем подняла жуткую панику. Тётя металась, ласково уговаривала её, дядя, уже весь перемазанный всем, чем была уделана племянница, начинал раздражаться и пытался её от себя отцепить, пока не пришла их мать, катаринина бабушка, и не влепила такую затрещину, что в глазах звёзды засверкали. – Дракон, – продолжала повторять Катарина, даже после того, как её отмыли и дали выпить самогонки, – дракон – это смерть. __________ Дракона в тот раз убили трое ведьмаков, за которыми послали аж в Третогор. Катарина их не видела. Не видела она и пепелища на месте родного городка Люббен – зато видела её сестра, всю жизнь потом вспоминавшая волны раскалённого воздуха, опалившие ей волосы, воздуха, обжигающего горло при вдохе, воздуха, отголоски которого она чувствовала жаркими летними днями и оттого до самой смерти не любила лето. Дядя, тётя, мама и сестра – вся оставшаяся у неё родня, – вообще не думали, что она оправится. Оказалось, это отец и его брат, обнаружив, что Катарина пропала, помчались ей на помощь. Отец отбросил дракона киркой и погиб. Он знал, что погибнет и не был уверен, что сможет достать дракона. Он достал – и дочка выжила. Где-то месяц она сидела в кладовой у дяди с тётей, и начинала плакать при виде огня – пусть даже это был огонь очага или свечи. Иногда она рассказывала, что они с Гилбертом поженятся, потому что он позвал её замуж – потом вспоминала, что Гилберт умер у неё на глазах и тоже начинала плакать. Катарина едва спала – может, засыпала на пару часов раз в три дня, после чего сидела в своём углу дальше. А спустя месяц что-то щёлкнуло у неё внутри, она вышла из своей кладовой, спросила, где её мать, и отправилась в корчму на пути в Роггевен, куда та устроилась кухарить. Ещё одна кухарка им была не нужна, поэтому Катарина, проявив недюжинную прыть и смекалку, устроилась убираться в дом самого Гульденманна, мэра города. Там же она встретила Генриха Гульденманна, младшего сына мэра, и после бурного романа, длившегося полгода, несмотря на протесты Гульденманна-отца, вышла за него замуж. Ни низкое происхождение невесты, ни жуткие рубцы от ожогов на ноге Генриха не смутили. С тех пор чета Гульденманнов держала на пути из Денесле в Новиград корчму “У Белой Щуки”, славившуюся своими блюдами из рыбы, растила ораву детей, всегда радостных, сытых и от этого отличавшихся крепким здоровьем, и жила в мире и согласии. Генрих Гульденманн был гусаром и, защищая интересы Редании, дослужился до штабс-ротмистра. Скоро он должен был получить майорский чин – как раз вовремя к свадьбе Лисбет, которая, учитывая красоту дочери, была явно не за горами. Катарина же Гульденманн была примерной женой и матерью, в отсутствие мужа крепко держала хозяйство в кулаке, и слышать ничего не желала о драконах. Впрочем, эти новости находили её в любом случае. Их приносили гости и соседи из ближайших городков, вместе с новостями об обрушившейся после зимнего шторма дороге вдоль моря, небывалом приросте поголовья диких кабанов и повышении ставки налога на недвижимость. Хозяйка корчмы знала, что когда-нибудь беда придёт и в её дом – даже не потому, что нападения драконов или каких-то других тварей были частым событием. Почему-то она верила, что после той ночи, когда умер Гилберт и чуть не умерла она сама, над ней висит страшное проклятие и дракон когда-нибудь придёт, чтобы забрать её детей, её мужа и её новый дом. У каждого из Гульденманнов был маленький узелок, в котором лежали смена белья, брусок мыла, пакет сухарей, ножик и мешочек золота. Дети исподтишка смеялись над матерью; у неё самой тоже был такой узелок, только побольше. Родня диву давалась, как Катарина быстро оправилась после той ночи – они не знали, что даже спустя десятки лет она просыпается по ночам в холодном поту, не знали, как незаметно принюхивается к запаху дыма в воздухе, пытаясь уловить, точно ли он такой же, как обычно, не знали, что до сих пор иногда слышит в голове голос Гилберта. Катарина Гульденманн любила своего мужа и гордилась этим. Она не любила больше мальчишку Гилберта, который умер давным-давно, но не могла перестать испытывать перед ним колкое, тянущее чувство вины. Вины за то, что он умер, а она жива. Всего этого дети, конечно, не знали и подшучивали над маминым страхом драконов, над узелками и запретами на любые песни и истории про рыцарей и ведьмаков. Впрочем, как сказал позже ведьмак, когда ранней весной вспыхнул лес на холме, что было видать из окна спальни Катарины Гульденманн, её предусмотрительность спасла всю семью. Катарина проснулась среди ночи, почувствовав “какой-то не такой дым”, растолкала всех домочадцев, вручила им узелки, усадила в телегу, запряжённую четвёркой лошадей, и погнала на север, в сторону Денесле.