Счастливое число Драко Малфоя

Семь секунд и двадцать семь часов после обряда

      Трещины на потолке.       Или это трещины в глазах Драко? Он моргнул с трудом, сквозь песок в глазах, и вдохнул пыль обветшалой комнаты. Глухо закашлялся. Солнце клонилось к закату, скользило лучами по кривому карнизу окна, по обшарпанной спинке кровати, где лежал он — Драко. Руки и ноги ломило, и Драко не мог пошевелить и пальцем. Не мог отвернуть головы. Яркий солнечный свет бил прямо в зрачки, выжигал сухие слёзы. Сушил. Колол. Горло тоже кололо, язык распух, и словно через кляп Драко кое-как распахнул рот, чтобы выдавить слабое, сиплое:       — Воды…       Но шея вдруг совсем онемела, лоб пронзило иглой, и Малфой провалился в спасительную черноту.       Как же он любил чёрное.

***

      Ему снилось, что в глотку бил водопад. Свежая студёная вода, чуть сладковатая, но с примесью железа. Драко не пил ничего вкуснее. Он шумно сглатывал, с бульканьем на языке, проталкивал поток вниз по ноющей груди, в которой поселились груды булыжников. А потом живительный ручей иссяк. Малфой сердито фыркнул, облизнул губы — те засаднило. Все в мелких трещинах, как… потолок?       Потолок… Где?       И когда?       За окном сгустилась тьма, опутанная рыхлой лунной паутиной. Прямо перед глазами — рукав с дырявой манжетой. Широкая, покрытая царапинами ладонь, что крепко сжимала стакан. Снова восхитительно полный.       Драко припал к нему, скрипнул зубами о кромку.       Смешок.       — Полегче, Малфой.       Голос болезненно-взрослый. Чересчур знакомый смешок, от которого Драко воротило. Всю жизнь, до свёрнутых в ракушки ушей. До яда из глубины души. Он моргнул — так и есть. Патлатая, слишком длинная чёлка свисала поверх круглых стёкол очков. Одно треснуло и подмигнуло ему, отразив алмазы звёзд в созвездии Дракона. Малфой вздрогнул всем телом, мелко, а потом крупно дёрнулся и выплеснул воду на грубую истёртую временем простынь, которой он был укрыт. Животу тотчас стало очень мокро, и Малфой осознал, что только зыбкая решётка ниток отделяет его от… От… Тело пробил озноб. Мозг полыхнул жаром.       — Поттер, блядь! Какого дра…       Святой Избранный уже приподнимал Драко за плечи. Заботливо, очень по-гриффиндорски. Ворчал себе тихо под нос:       — Не успел очнуться, сразу взялся за ругань. Малфой!       Но Драко напряг спину так сильно, что лопатки окаменели. Мозолистые ладони на незащищённой коже несомненно выдавали в Поттере бывалого ловца — только у них ложбинка между большим и указательным пальцем настолько дубела. «Отвали от меня!» — почти выплюнул Драко, но не успел. Сбежал в спасительный обморок. Обратно на простынь, что источала слабый аромат спелых персиков. В спасительную черноту, что отныне была его сутью.       Как же Малфой обожал чёрное.

***

      Кляксы тьмы плясали под веками, когда ночь или две спустя Малфой упрямо зажмурился. На этот раз он не спешил распахивать веки, не стремился навстречу новому дню. Что тот ему сулил? Флирт со смертью? Сектумсемпра казалась царапиной над лавой в магическом ядре. Он отшвырнул простынь ниже и услышал задумчивое бесцветное «Хм…»       Открыл глаза и уставился на… себя.       С пару секунд Драко глупо хлопал губами, а потом зажал рот. Перед ним, на краю узкой кровати, одетый в бесформенную груду белья, сидел он сам. Со стороны собственное лицо выглядело… странно. Скулы острее, чем Малфой когда-либо видел в зеркале. Синюшные разводы под шелухой век. Тусклые локоны пыльной платины распадались на неровный пробор и едва ли не доставали до мочек ушей. И ниже. Жёсткая щетина на углу подбородка и жилах на шее. Костлявый разлёт ключиц вдоль широких, сухих плеч.       Драко вцепился руками в простынь, поймал губами намёк на персики, всей гусиной кожей чувствуя свою наготу.       Он смотрел себе прямо в глаза. В серые льдистые зрачки, по центру которых чёрными точками зияли два провала в бездну. Моргнул. Моргнул… Испустив тяжёлый вздох, Карикатура взмахнула палочкой, направила древко Драко в нос. Ткнула.       — Кто ты?       От неожиданности Малфой съёжился в комок. Лицо напротив стало плавиться, будто в него плеснули ведро кислоты, а потом… как-то разом раздалось. Волосы отросли буквально на глазах, и теперь доходили до плеч. Острые черты чистой скорби обтесал невидимый скульптор, придав тем благородную завершённость. Надменный излом бровей. Чуть заметную морщинку между ними. Опущенные вниз губы, что часто кривились в презрительной гримасе.       Этот тонкий властный рот… «Слабак», — вылетало из него слишком часто. На Драко смотрел никто иной как сам сиятельный лорд Люциус Абраксас Малфой. Так близко, будто… Сидел ли когда-то отец настолько рядом? На постели маленького Драко? Отец? Драко так потянуло блевать, что он стиснул зубы в попытке не осрамиться. Зажмурился — снова.       — Смотри же. Ну! — спустя минуту приказал тот же бесцветный голос желейным тоном.       «Ты должен». Скрепя сердце, Драко медленно разлепил ресницы… Опять буравя взглядом себя. На этот раз он был готов, только под хлипкой ширмой простыни сжал лодыжки. Лицо извивалось лианами сбрендивших дьявольских силков. Волосы отросли и того ниже, почти до лопаток. Скулы смягчились, губы стали полнее. Брови слегка украсились позолотой. Глаза, такие родные, хрустальные, — поголубели. Теперь возле Драко сидела леди Нарцисса Малфой. Улыбалась ему сиянием чистого обожания. Как тогда, когда дула на разбитые в кровь коленки после уроков полёта на первой «Молнии». Когда Драко вместе с мамой пересаживал розы в её любимом саду. Когда Нарцисса одна — без отца — встречала его у камина, безупречная в своем изысканном изумрудном платье и безупречно любящая, летом по возвращении Драко из Хогвартса.       Драко подавил всхлип, булыжники в лёгких мешали хватать воздух, в ушах стоял грохот, и Драко снова затрясся.       Тычок кончиком палочки — в кончик носа.       — Кто ты?       «Тебе решать…»       Малфой прожёг взглядом своё лицо. Пальцы на ногах поджались.       — Я Драко Люциус Малфой. — Помедлил. — Малфой и Блэк. — Помедлил ещё. — Я Драко… Драко… Дра… Я не знаю, кто я. А ты кто?       Миг — и перед ним возникла озорная ведьма лет двадцати пяти, с глубокими карими глазами, подобных которым Драко никогда не встречал. В них метались росчерки серого, голубого, зелёного, янтарного… связывались в мозаичные узоры и тут же распадались, как калейдоскоп. А её волосы вспыхнули ярко-розовой копной. Маленький аккуратный рот, а из него — брызги смеха.       — Ну как?       — Ты метаморф?       Ведьма засмеялась ещё громче и вдруг ущипнула Малфоя за ухо. Её шустрые пальцы были прохладными.       — Быстро же ты догадался. Это всё гены. Но ты ведь не знаешь, верно?       Как Шарлатан из «Зайчихи-шутихи», эта шипастая Роза трясла перед Драко пёстрым букетом, но не пускала за частокол шипов. «Не скажу, пока не будешь достоин. Не дам магии. Не дам правды. Не дам, пока не произнесёшь заклинания».       — Ты похожа на меня, — внезапно заметил Драко. В её чертах проступало что-то знакомое, родное и чужое одновременно. Зелье из несовместимых ингредиентов. Это так его поразило, что он потёр щёки. Те и впрямь неприятно кололись от щетины.       Тогда ведьма посерьёзнела.       — Я — Тонкс.       — Тонкс?       Что за мудрёное имя.       — Ну, меня зовут Нимфадора. Мамочка постаралась. — несмотря на возмущение в теперь густом как топлёное молоко голосе, Тонкс улыбнулась, капельку грустно. — Но я предпочитаю «Тонкс». По фамилии папы.       Драко не помнил такой фамилии, ни разу не читал о Тонксах. Он нахмурился.       — А твой отец, он…       «Магл?»       Удивительное лицо стиснулось в маску могильной скорби в обрамлении мышиного цвета волос, а потом, через мгновение, разгладилось. И как она меняет оттенки настолько быстро? Опять розовая.       — Его зов…       Тонкс споткнулась о вороватый скрип двери, вместе с которым Драко ощутил взгляд. Ощутил покалывающее тепло в левом, обращённом ко входу, боку и отчего-то в чревоточине Тёмной метки. Ещё не повернув головы, он догадался, что она была здесь.       Она.       Гре-е-ейнджер.       Легко вскочив с кровати, Тонкс снова ущипнула Малфоя за ухо, будто он вёл себя как шкодливый младенец. Усмехнулась, чересчур самодовольным смешком, что буквально кричал: «Знаю то, о чём ты не ведаешь». И, мазнув Грейнджер по нелепому пучку волос, который скрепляла волшебная палочка, скрылась за дверью.       Они остались вдвоём.       Наедине, Малфой и Грейнджер.       Драко окатил её укоризненным взглядом, отмечая разные мелочи, каждая из которых была откровением. Всё такая же худая, даже костлявая. Чересчур скуластая. Кроткая… Он словил её вдохи и выдохи, ведь ясно помнил о них — на своих губах. Грейнджер дышала взаймы, его временем, его даром ей. Небольшая девичья грудь вздымалась и опадала как-то застенчиво, несмело. Как у преступницы. Но на щеках поселилось розовато-персиковое сияние, и пахло от Грейнджер знакомо — непотребным персиковым шампунем. Драко шумно выдохнул — мол, вот как надо, чего ты робеешь? — и усиленно заморгал. Почувствовал, как у него самого всё лицо стало гореть, мочки ушей превратились в жерла вулкана, по шее и груди стекла́ лава.       Оба неловко застыли, в тесноте ветхой комнатки скорее похожей на чердак.       И звуки между ними будто повисли в потрёскивающем от сухостоя воздухе. Так много слов, фраз, лепета и признаний. Драко стиснул зубы. Молчал. К чему бормотать?       Он спас её — этого казалось достаточно.       Чего ещё Грейнджер желать?       Вместо светской беседы Драко скрестил руки на голой груди. А измождённо прислонившаяся к косяку Грейнджер тоже смотрела, всё смотрела и смотрела на него, — иначе, сложным мятущимся взглядом, которого Малфой, как ни силился, не мог разгадать. Она неприкрыто пялилась на Тёмную метку, на буквы проклятия Беллатрисы, что криво шли прямо поверх аляповатого черепа со змеей.       Г-р-я-з-н-о-к-р-о-в-к-а.       Какая забава, однако... Под простыней Драко был голым, однако от изучающего взгляда Грейнджер не укрывал даже полог нагой, аристократично-белой кожи. Малфой был гол — всем сердцем. Нутром, душой… Чёрного шёлка рубашки не хватало как никогда. Всё внимание Золотой девочки было приковано к Драко. Только к нему, единственно к нему. Безо всякого багажа в виде «мальчиков». Без задранного носа, вскинутого подбородка и скорбно поджатых губ. Она лишь дарила ему себя, свое беспокойство, заботу. Шарила по его лицу будто в поисках сокровища, пока не зацепилась за глаза. За его пронизывающий взгляд, которым взбудораженный донельзя Драко прижёг-таки её сверху до низу. Наконец, шагнула вперёд и протянула ему груду тряпья.       Малфой сморщил нос. Взял «подношение» кончиками пальцев. Грейнджер это серьёзно? Странная затхлая футболка невзрачного бордового цвета и такие же треники, похоже, дряхлее дедушки Добби, а у того наволочки никогда не отличались опрятностью. И она действительно хочет, чтобы Драко напялил на себя этот хлам?       Или остался перед нею голым?       Взявшись за край простыни, Малфой вскинул бровь, бросая ей истинно слизеринский вызов. Что ты выбираешь, родственная душенька? Уступить желанию или смущению?       Конечно же, Грейнджер тут же отвернулась, слишком уж резво, маленькой ручкой сжала створку двери так сильно, что побелели всё еще сбитые костяшки тоненьких пальчиков. Безмолвие сгустилась до патоки. Не спеша, Малфой поднялся с кровати, простынь комком упала на пол. Оглушительно тихо. Он стал одеваться, смакуя наглый шорох штанов. Щёлкнул ногтем по железным кончикам завязок на поясе: звяк-звяк. Грейнджер вздрогнула, но не издала ни звука. Ладно… Драко выпрямил спину, напряг торс и предплечья. Вены вздулись, все мышцы, рельефные и сухие, проступили на нём как на античной скульптуре. Ей бы понравилось? Так бы понравилось — с ним?       «Повернись, львёнок».       — Грейнджер! — неестественно низким голосом отрубил Драко и сам скривился от фальши излишне грубого тона. — Я не кусаюсь.       Если это не ласка. Или не наказание… Тролль… В паху начал скручиваться совершенно неуместный узел, и Малфоя накрыло лихорадкой предвкушения запретного плода. Чистое безумие.       Опять полувздох.       — Я знаю, — хрипло пролопотала она. — Ты… оделся?       — Проверь.       С видимым трудом Грейнджер отняла руку от двери, чтобы вынуть из пучка волос волшебную палочку. Водопад буйных кудрей рухнул на хрупкие плечи. Они что, стали короче? Густо-каштановые пряди завивались крупными кольцами.       На один оборот вокруг кулака хватит…       Если она позволит.       Мерлин, да что за дикие фантазии?       Словно считав его пошлые мысли, Грейнджер вмиг сузила глаза в щёлки и решительным жестом направила на Малфоя кончик древка. Он даже цокнул. Да что за бешеный драккл их заразил, это местные законы гостеприимства? Тёплый приём а-ля в стиле Вислого и его семейки? Хотя… Драко вдруг замер. Тяжело протолкнул слюну в гортань. Эту тёмную древесину — грецкий орех — он узнал бы даже в кошмарном сне. Внутри — сердечная жила дракона, прочная и жестокая, как и её сумасшедшая хозяйка. Знакомый мороз сковал позвоночник.       — Что ты де… — рыкнул было Малфой онемевшим ртом, но Грейнджер не стала давать пояснений.       Из палочки тёти Беллы вырвалась змея чёрного дыма, но, не достигнув жертвы, рассеялась в воздухе. Грейнджер сдавленно зашипела, в унисон с больно прикусившим язык Малфоем. Палочка выпала из её обожжённых пальцев, а его Тёмная метка полыхнула разящим огнём. Грейнджер схватилась за левое предплечье. Пискнула.       Пис-кну-ла.       Драко едва не зажал уши. В горло брызнули отвратительные ржавые капли.       — Я… — она опять приблизилась к нему, осторожно, будто Драко был свирепым хищником, а вовсе не волшебником, который вытащил Золотую девочку с того света. Уставилась на его снова пострадавшую левую руку. Закусила губу. Испустила раздражённый стон. — Извини, Малф… эээ… Драко,.. я всего лишь думала… Но эта мерзость меня не слушается!       Карамель в её огромных глазах остекленела. Налилась глубиной. Мерлин, да Грейнджер чуть ли не плачет? А Малфой больше не мог упиваться её бессильными всхлипами, отныне не сможет, никогда. Успокойся. Успокойся, Драко… Спокойнее. Он уговаривал себя, но получалось их рук вон паршиво. Голова кружилась так, словно на высоте грозных туч верная метла Малфоя вошла в крутое пике.       — Откуда у тебя палочка Беллатрисы? — задушенным голосом полюбопытствовал он. Тянуло подуть на её пострадавшую ладонь, убаюкать, взлелеять, как его самого ласкала Нарцисса, однако Драко подавил неуместный порыв.       Грейнджер пожала острыми плечами.       — Ну… Лестрейндж сломала мою. И когда Добби перенес меня сюда, эта… — ее голос треснул, Грейнджер буквально перекосило, — палочка… каким-то чудом застряла… Вот.       По наитию, вопреки всякой логике, воспитанию и предрассудкам Драко полез под подушку, достал своё родное древко из безобидного боярышника и целительного волоса единорога, протянул ту Грейнджер.       Скованно, и все же твёрдо предложил:       — Возьми мою.       — Что? — карамельные глаза-блюдца воззрились на Драко как на троллево чудо света. — Ты… уверен?.. Драко?..       Нет. Какая, к дракклу, уверенность? Собственное имя из её уст рвало и метало, ломало выдержку. Крайне скучающим тоном Малфой повторил:       — Бери уже, Гре-е-ейнджер.       И снова закрылся от неё бронёй из скрещенных рук. Не убьёт же она его, в конце концов? Шансов упустила столько — хоть отбавляй. Вряд ли Золотая девочка сейчас ранит Пожирателя смерти Драко Малфоя. Грудь разрывалась от стука сердца. Его, её — Драко не разбирал. Грейнджер отступила на дюйм, два. Глубоко вздохнула, на миг прикрыла веки…       — Колор Мутацио Нигреос.       Медленно, плавно, тягуче… на краткий и бесконечный миг импульс первородного волшебства связал их магические ядра воедино. Бантом или узлом — то было неважно. Драко воспарил в невесомости, крепко ухватившись за эту нить порочного и божественного экстаза. Невольно замычал, сквозь намертво стиснутые зубы. Зажмурил веки до чёрных клякс в глазах. В руках Грейнджер его волшебная палочка словно танцевала интьяэлле — мифический танец древних эльфов, что праздновал рождение новых звёзд. Древко слушалось её беспрекословно.       И разве могло случиться иначе?       Бесстыдные парусины штанов на бёдрах Малфоя сузились, на брючинах появились строгие безупречные стрелки. Рукава бесформенной футболки стали длиннее, и манжеты плотно обхватили запястья. Гладкий шёлк теперь холодил сверхчувствительную плоть. Особенно капризную плоть, не стиснутую нижним бельём и отнюдь не обременённую приличиями. Но главное, позорный невнятный цвет преобразился в угольно-чёрный. Драко воззрился на свой новый наряд, тронул аккуратно простроченные шлёвки на брюках, пуговицы из чернёного серебра на манжетах. Не запонки, разумеется, однако… вполне достойно наследника рода Малфоев. Можно посетить светский раут, и никто не посмотрит косо. Он набрал воздуха и…       «Спасибо».       Драко не произнёс простого, доброго слова. Вместо этого изо рта дождём посыпались упрёки:       — Вот скажи-ка мне, Гре-е-ейнджер, какого тролля ты шлялась по лесу Дин со своими тупицами? Мне Сивый хвастался, что Вислый и святой Поттер только пятками сверкали, а тебя бросили на произвол судьбы. И где хвалёная отвага гриффиндорцев, а?       А ещё притворяются львами. В пасть Нагайне бы таких львов.       — Где их верность тебе, ну?       Чем больше Малфой шипел, тем больше вскипала его благородная кровь. В голову лезли сплошь дифирамбы Золотому трио: кретины, болваны, остолопы, и даже — блядь! — лопухи. И всё это казалось преснятиной. И с чего Вислому и Потти не зарыться в норку, или в Нору, или в яму… Хоть дракону под хвост — Сивый со своей сворой и на милю к Хвостороге не сунется. А здесь мало что у оборотней на виду, так ещё и воззвали к Лорду!       Ту-пи-цы.       — Послушай, Драко, — очень мягко начала Грейнджер в явной попытке урезонить крутой нрав Малфоя. — Мы жили там в палатке… под чарами сокрытия.       Втроём?!       И она ещё не хотела смотреть на Драко? А Вислым грёбаным что, любовалась?       — Какого тролля, я спрашиваю? — вдруг рявкнул Малфой и сам ужаснулся себе. — Сжал кулаки. Сухость в рыке рвала перепонки. — Включи свой гигантский мозг, Гре-е-ейнджер, — с издёвкой процедил он. — Я. Тебя. Предупредил. Велел убираться из Хогвартса, ради Мерлина! А ты куда угодила?       Молчание.       — Не молчи, блядь!       По лицу Грейнджер пошла рябь.       — Я понимаю, ты расстроен…       — Расстроен? Я расстроен, Гре-е-ейнджер? — видит Мерлин, Драко сейчас пережмёт ей горло. А после пометит как след…       — Тебя ведь тоже пытали Круциатусом. В ту ночь, когда ты просил сбежать.       — Приказал, — упрямо поправил её Малфой.       Нежным, слизеринским приказом.       — Я чувствовала.       — Что?       Грейнджер смешалась и уставилась в пол, на троллевы пыльные трещины. Её ответ прозвучал с опаской:       — В ту ночь, когда умер Дамблдор. Отголоски твоей агонии. Фантомную боль. Тревогу за леди Малфой. Твоя жизнь вовсе не сахар, Драко.       Мать твою, Золотая сердобольная девочка! Перед глазами возникло лицо Нарциссы, — такое, как Драко видел его в последний раз. Белокурая прядка, что выбилась из причёски. Тёмные круги под некогда ясными голубыми глазами. Осторожные шаги по собственному мэнору. Проклятье. Сколько Малфоя не было дома? Сколько он провалялся в беспамятстве в этой Мерлином забытой халупе? Драко нужно срочно вернуться, а он тянет книззла за хвост, праздные беседы с Грейнджер разводит. Он протянул ладонь за своей палочкой.       — Я должен аппарировать в мэнор.       Сказал — полоснул лезвием бритвы.       И вроде Драко настроился на перемещение, потянулся к камину со змеями, что стоял в малой гостиной, в которую и домочадцы-то редко заглядывали, не говоря уже о Пожирательском сброде… но ничего не вышло. Лоб прорезала морщина. Что за дракклова вошь? Попробовал снова. Зажмурился, отчетливо представил теперь уже свою спальню… роскошную кровать под балдахином. Изумрудный мнимый покой.       Бесполезно.       Вместо холодных драгоценных камней ноздри щекотала пушистая макушка Грейнджер. Она заметно побледнела, Драко её утомил? Ей бы ещё лежать и лежать.       Дурёха.       — Отсюда у тебя не выйдет, — монотонно сообщила Грейнджер. Так, словно Драко выжал из Золотой девочки все персиковые соки. — Тебе нужно спуститься на берег. За антиаппарационный барьер.       Значит, войти можно, выйти нельзя? Не лазарет, а ловушка? Но Грейнджер не удерживала его, не канючила, ничего не просила.       Он и так сполна ей отсыпал, миллиарды секунд. Поэтому лучше исчезнуть. Так Драко и поступит.       — Пока можно, убирайся из Британии, Гре-е-ейнджер, — в последний раз смакуя ненавистное имя, тихим голосом посоветовал Малфой. Во рту стало кисло. — На вас идет настоящая дикая охота, егеря рыщут по всей стране. Белла в ярости, а это чревато для… всех.       Для всех.       Грейнджер лучше раствориться в небытие. Правдами и неправдами раздобыть международный порт ключ, а если не удастся — прыгнуть на магловский поезд или что там у них до Франции ходит. Да пусть пересечёт Ла-Манш вплавь. Договорится с русалками — жалостливая гриффиндорка способна на такой выверт. Те не съедят, домчат с ветерком. А Малфой… как и думал, он будет помнить её.       Гермиону Джин Грейнджер.       Пока насильно не забудет.       Драко запомнит ощущение от бархатной персиковой кожи, жара вкусного сочного рта, её мокрого невинного лона — в тот единственный отчаянный раз, когда Драко был к нему близко. Когда тёрся о нежные складки, сходил с ума от желания наплевать на границы и просто проткнуть её. «Ми — ре — до» не суждено задохнуться до «М-р-до…» Как Гре-е-ейнджер кричит в судорогах оргазма? Драко так и не узнал. И не стоит. Лучше он просто запомнит возмутительные, отчего-то короткие кудри, лицо сердечком, глаза, из которых ушло презрение.       Да, Малфой запомнит её карамельно-карие омуты с чернильным ободком.       Пока не забудет. Насильно, принужденно. Как до́лжно.       И будь с ним что будет.       Внезапно Драко закашлялся, закусил изнутри щёку, дыхание невыносимо спёрло. Его тянуло сбежать, но ноги предательски ослабли.       — Спасибо тебе, Драко, — сквозь его смятение искренне поблагодарила Грейнджер и внезапно провела кончиком пальца по спинке его носа. Ей пришлось встать на цыпочки.       Малфой отшатнулся. Собрал крохи былой язвительности.       — Не принимай на свой счёт, Гре-е-ейнджер. Твой грязнокровый труп оскорбил бы наши мраморные полы.       Вихрем он вылетел из плена убогой, невзрачной комнаты. В груди застрял ком. Драко сосредоточился на скрипе ступенек:       Раз.       Два. Скрежет.       Три. Скри-и-ип. Дряхрый, кряхтящий скрип. А на нижней — визг.       Дубовая дверь перед ним распахнулась с пинка. Если сейчас кто попадется под руку, Драко точно врежет неудачнику в челюсть. Пусть это будет Вислый. Или даже Поттер. Пусть… Малфой хватанул солёного воздуха, и лёгкие немного отпустило. На языке кислота растворилась в морской соли. Истошно вопили чайки: кляк-кляк. Жирные и довольные. Было ветрено, очень ветрено, и холодно — так, что промозглые порывы кусали тело до самых костей. В досадно-мокрое лицо светило беспощадное солнце, чьи лучи беззаботно играли на бурных волнах. Свежий ветер вихрился с упрямым свистом и мчался за тяжёлую синюю гладь. Море. Грохот прибоя завораживал. Неоспоримой силой, дремлющей страстью, и… обещанием. Перед Малфоем простиралась Её Величество Стихия — природная мощь, которой ни один темнейший волшебник не смел указывать. С которой не мог совладать.       А ведь магическое число тоже даровалось стихийно.       Секунды в момент рождения могли поменять всё вверх тормашками, приговорить или облагодетельствовать… с семёрки на ту же четвёрку или обратно. С пятёрки на тройку. На властную, горделивую единицу. Поэтому Драко проверял свои вычисления сотни раз. И везде, всегда выпадало одно и то же, точнее, одна и та же — Гре-е-ейнджер. Учёная занозистая затычка в заумных заливаниях учёных. Родственная душа — грязнокровка, отродье Морганы… Сомнительная, спорная благодать, и всё же Грейнджер читала в нём между строк. Этот цвет, в который она его облачила: угольно-чёрный. Чутко сняла у Малфоя с сердца. Наколдовала — стихийно. И Драко вдруг словно взмыл на своей верной «Молнии» в безразличный воздух, где можно стать кем угодно… Самим собой?       А ведь над морем Малфою ни разу не приходилось летать, над коварной бескрайней пустошью, у которой ни конца, ни начала. Надо бы попробовать…       После.       Если выживет. А пока Малфой просто дышал йодистой солью. Просто — дышал.       С пенистых гребней волн его взгляд сместился на крохотный дворик, где сидела Тонкс. Посапывала, уперев костяшки пальцев в по-детски пухлую щёку.       На пенёчке, блядь.       Малфой к ней подошёл.       — Твой отец магл? — грубо вторгся он в полудрёму странной трагично-весёлой ведьмы. Не шевельнувшись, она приоткрыла левый глаз. Опять льдисто-серый, малфоевский.       — Уходишь? — увильнула Тонкс от ответа.       А разве был выбор?       — Меня скорее всего уже ищут. Это… — хреново, и это ещё мягко сказано, — не то, за что я хотел бы оправдываться перед Лордом.       — Угу.       Драко заколебался. Шаркнул по гравию босой ногой. И отчего Грейнджер туфли зажала? Или она принесла, а Малфой не заметил? И ведь глупо теперь заходить обратно и требовать с неё троллеву обувь. И так после фееричного прощания с родственной душой в солнечном сплетении зияет дыра.       Острые камни обжигали холодом, впивались в ступни.       — Эээ… Тонкс, — начал Малфой. — На пятом курсе я вычислил, как Грейнджер связала галлеоны протеевыми чарами. У тебя случаем не завалялся лишний?       Она хмыкнула, волосы вспыхнули розовым пламенем. На щеках проступили озорные ямочки.       — Зачем просишь?       Да сугубо от скуки, чего уж там. Драко назвал очевидную правду:       — Грейнджер едва не ушла за грань. Я спас её от смерти. И я… в общем, вдруг ей станет хуже. Тогда я должен знать, понимаешь?       — Конечно, — хмыкнула Тонкс так, будто Драко промямлил самую банальную ерунду в мире. А сам Малфой ни тролля не разумел. Тонкс обращалась с ним как с раненым бойцом, которого знатно огрели по голове. И в ушах у Драко шумело чудовищно — если он станет измерять бутылками Огдена — то словно после двух, а то и трёх. Монета с готовностью забликовала в солнечных лучах. Перекочевала к нему. — Бери. Как пользоваться, разберёшься?       Великодушная ведьма, ещё одна, ей-Мерлин.       — Я тебе не Вислый, — отрезал Драко.       И Тонкс засмеялась.       — Для Рона это комплимент, видишь ли. Драко, ты не знаешь, правда?       — Не знаю чего?       — Ты ведь мой кузен. — И, правильно распознав отклик его алебастрового лица: сжатые губы, лёгкий качок подбородка, Тонкс беззаботно пояснила: — Моя мама Андромеда и твоя мама Нарцисса — родные сёстры.       Ох…       Драко смутно помнил выцветшие ветви на семейном гобелене Малфоев, но гобелен Блэков ему не приходилось изучать.       — И что это значит? — спросил он как можно равнодушнее.       Тонкс встала в полный рост, потянулась, изломалась. Вдруг оказалась значительно выше. Её блестящие волосы закудрявились, глаза под тяжёлыми веками обратились чёрными бусинами. Но кожа осталась по-девичьи гладкой, со здоровым румянцем. Не с таким лицом сбегают из Азкабана.       Не с таким лицом зовутся Беллатрисой Лестрейндж.       Смотреть на Тонкс было жутко. Драко смотрел. Её губы двигались как в кукольном театре:       — Мою маму, урождённую Блэк, твоя бабушка Вальбурга выжгла с семейного древа. За то, что мама влюбилась в маглорождённого волшебника. Теда Тонкса. Пожиратели охотятся за такими так он, слышал? Ваши егеря. Сивый… — Малфой скрипнул зубами. Её правда. Сивый, эта безобразная псина, и впрямь организовал целую сеть, торговал грязнокровками как пирожками на рынке. Набивал себе цену. А Тонкс продолжила: — Маму изгнали из рода. За то, что сочеталась с папой магическим браком. За то, что мама ни разу не пожалела об этом.       Малфой приподнял брови и тягуче, по-малфоевски хмыкнул.       — Во-от как. Так ты с Орденом Феникса ради мести, Тонкс? Идейная полукровка? Тогда кто ты?       Не стал тыкать ей в нос своей палочкой. Драко терпеть не мог обезьянничать.       Снова — разом — Тонкс обернулась собой. Девушкой с вьющимися розовыми прядями. Коротышкой. Слишком невозмутимой. Полной унизительного сочувствия.       — Пойми, Драко, кровь не определяет меня. Я — урождённая Нимфадора Тонкс — та, кем захотела стать я сама.       Драко потёр шею сзади, нарочно переступил с ноги на ногу, по мелким камням. У него не было времени погружаться в чушь.       — Можешь как следует приложить меня в челюсть? — сменил он тему — Или подбить глаз?       Ухмылка Тонкс была родной.       — Слабая легенда, — небрежно заметила она.       — Лучше уж так, чем совсем никакой. Выкручусь, — отмахнулся Драко.       — А как с твоей памятью? Нужен Обливиэйт?       Согласиться и украсть у себя самый проникновенный и интимный поцелуй с Грейнджер? Ни за что.       — Нет, я… окклюмент.       — Я даже не удивлена, — фыркнула Тонкс, полезла за ещё одним галлеоном. — Однако прежде чем наградить тебя, братец, спасительным хуком справа, позволь проверить твои щиты? Мы не можем рисковать, ты находишься в убежище Ордена.

Семь секунд и тридцать семь часов после обряда

      В Малфой-мэноре было тихо. Как Драко раньше не замечал? Тихо, безмолвно, а вот уже с год — могильно. На подземелья накладывали Силенцио, чтобы высоких лордов и леди, что зачастую бывали на устраиваемых Нарциссой приёмах, не беспокоили вопли пленников. Осторожно Драко спускался вниз, в столовую, где надеялся хотя бы на поздний завтрак. Туфли досадно жали, но Драко не стал тратить время на заклинание подстройки под стопу. Не босой — и ладно. С неизменной грацией он ступал на бесшумные ступени великолепной лестницы с резными перилами.       Изучал родовое гнездо глазами прозревшего незнакомца.       Мэнор напоминал скорее музей, а не дом. Он был просторным и вычурным, однако ни в коем случае не безвкусным. Помпезные колонны в бальном зале, трон Волдеморта в столовой, — на месте хозяина, — гранд-люстра в гостиной. Гостиной, через которую Драко вот-вот предстояло пройти. Он толкнул чёрную дугу кованой ручки на резной дубовой двери. Оковы: в раздолье, в избытке, в ширине и глубине мэнора — всюду оковы. По коже ринулись ледяные мурашки, заползли внутрь и пробрали до самых костей. Шаг, два… Драко метнул взгляд вверх, на теряющийся в небе расписной потолок, где Мерлин благородно сражался с Морганой. Ох, конечно! Люстры теперь уже не было, как не было и висюлек из цветного богемского хрусталя. Зато — взгляд вниз — бросалось в глаза кровавое, грязнокровое пятно на ковре, где Беллатриса измывалась над Грейнджер. Багровое, засохшее намертво.       Отчего мама не приказала убрать его?       Пятно воняло загнившими розами.       В животе заурчало, по-простолюдински громко и крайне грубо. Малфой был зверски голоден. Чему удивляться: всего минут двадцать назад его разум выдержал такой натиск, что по силе мог сравниться с атакой Беллатрисы и даже самого Тёмного Лорда. Увесистый таран с убойной мощью врезался в кирпичи выстроенных Драко стен окклюменции. По галлеону Тонкс вызвала таинственного волшебника, и не успел тот аппарировать, как вцепился в добычу. При этом взмокший, но тем не менее невозмутимый Драко не удостоился чести лицезреть ничего, кроме выпуклых темно-карих глаз. Жестоких и упорных. Закутанный в плащ наподобие пожирательского так, что лицо терялось во мраке, легилимент с милосердием демона ковырялся в сознании Малфоя зазубренным и очень тупым ножом, но так и не пробился сквозь груду ящиков и ящичков, где Драко прятал самого себя.       — Хорош, — сдержанно похвалил он умения Малфоя.       Шёпотом. Настолько смазанным, что Драко не разобрал тембра.       И поэтому — или по какой-то иной абсурдной причине — Малфоя решили отпустить. С миром.       Око за око, зуб за зуб?       Спасённую жизнь Грейнджер за неотнятую жизнь Драко Малфоя?       Довольно справедливый обмен после порыва самоотверженности Драко. Правда?       Драко упёр язык в щеку и вспомнил, как в последние секунды перед аппарацией в свою привычную мрачную жизнь, он увидел, как Тонкс получила Патронус. От матери, Андромеды. Полярная волчица рыкнула мягким бархатным голосом: «Доченька, мы с папой…».       И Драко кольнуло это.       Почувствовав, а не услышав мерные шаги совсем рядом, Драко до хруста выпрямил спину, опустил плечи и нацепил на лицо маску каменного безразличия. Как и положено наследнику сиятельной династии Малфоев, верно? Поворот в столовую, прямо в объятия Люциуса. Впрочем, до отца Драко нарочно не дошёл.       — Где тебя тролли носили? Объяснись! — тут же прошипел Люциус.       Ни улыбки, ни приветствия, ни хотя бы его дракклого драконьего имени. Сразу — приказ.       «Где? Изволь, какой ответ тебя устроит? Правдивый или удобный, хм? Свободный эльф Добби наложил на меня Империо и заставил драться с Вислым… Как тебе, Люциус? Или вот: я бродил по нашим угодьям и напоролся на сук. Целую стаю сук. Упс, не сук, а оборотней, оте… Люциус».       — Я вижу, что празднование дня рождения Теодора удалось на славу, — обронила Нарцисса.       Драко моргнул — что?       — И поэтому наследник Малфоев разгуливает по мэнору с синяком на скуле? — процедил Люциус сквозь зубы.       А ведь у Нотта и впрямь накануне был День рождения. Надо бы поздравить друга… Нарцисса плавно взмахнула пальцами.       — Заурядная слизеринская попойка. Или как вы в своё время это называли, дорогой?       — В отличие от твоего сына, Цисси, я всегда следил за лицом.       Неужели? Драко давно изучил этот взгляд, полный презрительного разочарования. Надо же, сколько спеси… Несмотря на пятно на репутации из-за заключения в Азкабане, Люциус по-прежнему мнил себя хозяином мира, но Драко было слишком хорошо известно, чего на самом деле стоил отец. Валяясь на коленях перед своим Тёмным Лордом, Люциус Малфой не стоил и жалкого кната.       Пальцы ног поджались: туфли и вправду были слишком тесны.       — Ты еще не завтракал, Драко? — музыкально спросила Нарцисса. Очевидно, старалась разрядить обстановку. И Драко принял правила игры:       — Как раз направлялся в столовую.       — Тинки испекла персиковый тарт. Говорит, ты оценишь.       Малфой вздрогнул. Заставил губы растянуться в благодарной вежливой улыбке. Люциус велел привести себя в порядок перед вечерним собранием Пожирателей и ушёл под яростное перестукивание трости. Однако Нарцисса — мама — осталась.       — Мама? Я могу?..       Драко и сам не знал, о чем спросить. Почему созывают собрание? Почему солгала Люциусу? Нарцисса выгородила его перед отцом, в который раз придумав удобную отговорку, замешанную на полуправде. Как тогда, когда не рассказывала Люциусу о дружбе Драко с Тинки. Или, когда не доложила о скандальном «романе» Драко с Пэнси Паркинсон… Конечно, Драко неимоверно повезло, что в мэноре не оказалось тёти Беллатрисы. С ещё одним натиском на мозг справиться было бы гораздо труднее. Но Драко не подставился, не в этот раз.       Нарцисса изучала сына родными голубыми глазами, тени под которыми стали ещё гуще. Чуть дотронулась до его плеча сухими нервными пальцами.       — Нынче ночью седьмая звезда в созвездии Дракона светила особенно ярко. Где твоё кольцо наследника рода, Драко?       Внутренне он поморщился и постарался ответить как можно небрежнее:       — Оставил в сейфе.       — Это… благоразумно. — Ну да, а ещё это вопиющий плевок на семейные ценности, мама. — Умоляю, будь осторожен, дорогой мой.       Осторожен?       По-слизерински, следовало бы дать судьбе кинуть кости, да и сбросить ярмо Грейнджер с шеи. Своим поступком Драко вмешался в нити самого рока, ведь он подарил грязнокровке целых семь лет. Стал уязвимым как никогда. Драко сглотнул. Нарцисса Малфой улыбалась. Улыбалась — ему. И вдруг, в этой мягкой, такой материнской улыбке Драко смутно уловил сходство мамы с Андромедой Тонкс.

Семь секунд, семь часов и месяц после обряда

      «Не суйся в Косой Переулок сегодня».       В уборной Драко поспешно юркнул ладонью в карман и чуть не выронил из рук горячий галлеон. Ткань подклада брюк на бедре почти расплавилась, липла к коже. Пришлось отчаянно швырнуть Репаро и Эпискеи, но запашок гари и палёных волос всё ещё тревожил ноздри. Включив воду, Драко тщательно вымыл руки, проверил, чтобы под ногтями не было грязи.       Потом вымыл ещё.       И ещё раз.       «Не суйся в Косой Переулок сегодня».       Сообщение от Тонкс.       Предупреждение? Игра в кошки-мышки? Уж наверняка Тонкс это умеет, с её-то навыком просчитывать людей на раз-два. И что ему, Малфою, прикажете делать с этим «Не суйся»? Как это будет выглядеть? «Мам, прости, я передумал с тобой идти?» Или «Мам, твой непутёвый сын вдруг вспомнил, что у него не сделано домашнее задание по нумерологии. Ах, да, на дворе же лето. Надо же…» Точно не «Мам, прости, мне тут птичка-феникс на хвосте принесла…» Слишком поздно выдумывать причины, чтобы остаться в Малфой-мэноре. Нарцисса уже ждала Драко в гостиной, наряженная в элегантную небесно-голубую мантию, что так шла её уставшим глазам. И планов-то особых у них с мамой не было, главное — в кои-то веки провести время вдвоём. Насладиться воскресеньем. Заглянуть в «Твилфитт и Таттинг» за новым вечерним платьем, которое Нарцисса хотела надеть на приём к Гринграссам. Потом — во «Флориш и Блоттс», где начали продавать опус жабы-Амбридж о необходимости учёта маглорождённых. Нарцисса пустила тонкую шпильку, что «купить сей фундаментальный труд» следует лишь ради того, чтобы покупку Малфоев заметили. Ладно, потратят они два кната восемь сиклей на печатное кваканье болотной лягушки. И после — угостятся мороженым в кафе у Флориана Фортескью.       Чем не изумительный, мирный день?       Война шла будто за ширмой, а лондонские магазины работали, процветали. Волшебная Британия испокон веку была сильна в искусстве слепого притворства.       «Не суйся в Косой Переулок сегодня».       Драко затошнило.       Затрясло, до самых поджилок, всего — внутри.       Пожалуй, и оправдания изобретать особо не придётся.       Будто на суд он поплёлся в гостиную и грохнулся в обморок прямо на кровавое пятно на ковре.

***

      «ВЗРЫВ В КНИЖНОМ «ФРОРИШ И БЛОТТС» УНИЧТОЖИЛ ВЕСЬ ТИРАЖ КНИГИ ГОДА       Вчера, в разгар воскресенья, неизвестные применили проклятие самовозгорания к книге, которую выпустила помощница Министра магии Долорес Амбридж. В один миг на глазах у посетителей магазина все экземпляры новинки взорвались. Происшествие привело к панике и давке, нескольких пострадавших волшебников и ведьм пришлось отправить в Мунго.       Подробности на второй странице».       Малфоя пробил ледяной пот.       — Если б ты не подхватил досадную простуду, я бы решила, что у тебя открылся дар прорицания Блэков, — ласково мурлыкнула Нарцисса. Она сидела в кресле возле кровати Драко и плавными, отточенными движениями разливала эрл-грей в фарфоровые перламутровые чашки с позолочённым ободком. На подносе в вазочке стоял его любимый персиковый конфитюр и шоколадные пончики.       Искоса Драко взглянул на доставленный Тинки срочный выпуск «Ежедневного пророка». Восхитительное чтиво к завтраку аристократов. С первой полосы растрёпанная Амбридж возмущенно открывала большущий жабий рот и била ядовитым языком о зубы. Розовый бантик «Лолиты», повязанный вокруг толстой короткой шеи, обуглился. Жаль, что не само горло…       Дико зудило ухмыльнуться, однако Малфой сдержался. Поднёс чашку ко рту и отпил безупречного чаю. Бергамот кислил в унисон с кислотой в мыслях. Драко заел его ложечкой персикового лакомства.       — Совпадение, — беспечно прогундосил он. Нос всё еще был заложен, даже после целого фиала бодроперцового зелья. — Давай будем считать, нам повезло, мама.       Как в детстве Нарцисса протянула руку и убрала свисающую на его лоб платиновую прядь. Погладила Драко по макушке, по некстати покрасневшим скулам, отчего где-то в самом магическом ядре тоже взорвался маленький пузырёк разнородных чувств.       — Конечно, дорогой. Отдыхай.       Дверь за мамой закрылась, и Драко откинулся на подушки. Ему было нестерпимо холодно и невыносимо жарко. Вроде мама вела себя как обычно? Сдержанная забота, тихий голос, слегка вздёрнутая бровь… она чуть растрепала ему волосы.       И это настораживало.       Он откусил пончик, пожевал, добавил конфитюра. Снова хлебнул чаю. Драко терялся… Что ему вообще было в этой жизни понятно? Вот персиковый конфитюр — нежный, да. А пончик — сладкий, безусловно. Чай теплый, даже горячеватый, так, чтобы его подлинно-английский вкус раскрылся в полной мере.       А какой чай любит Грейнджер? Гре-е-ейнджер… Драко причмокнул губами. Что она вообще любит? Чай? Может, кофе? Кофе с молоком? Или какао?       Да кентавры и русалки знали о Грейнджер больше, чем он — Драко. Гордый и высокомерный Драко ничего толком о ней не знал. Всего лишь крупицы, объедки с гриффиндорского стола. Жалкие крохи.       Он начал считать, загибая длинные, столь любимые ведьмами пальцы.       Раз: Гре-е-ейнджер была заучкой, помешанной на книгах.       Два: Гре-е-ейнджер дружила с безмозглыми тупицами.       Три: эээ… Драко стало не по себе. Заучка, фанатка святого Поттера — да всему Хогвартсу это было известно. Если не всей Британии… Это всё равно что сказать: Малфой — чистокровный сноб. Белобрысый чистокровный сноб. То была ширма, мантия, что больше скрывала, чем показывала. Мантия с потайными кармашками, секретиками.       А что пряталось в них?       Надо глотнуть чаю и попробовать снова. Он разогнул пальцы, потрогал подушечки. В груди поселилось зыбкое волнение, как перед прыжком с метлы. Ночью, на головокружительной высоте, только наедине с собой.       Итак…       Раз: Гре-е-ейнджер любит смеяться, искренне и от души.       Два: Гре-е-ейнджер горда и полна чувства собственного достоинства.       Три: Верность Гре-е-ейнджер своим близким поистине феноменальна.       За такую верность можно простить любые недостатки. Можно… смириться?       Чай безнадёжно остыл.

Семь секунд, семнадцать часов и месяц после обряда

      «Кто кроме Люциуса входит в Ближний Круг?»       Под пустым взглядом Малфоя дерзкие буквы плясали джигу. Он остервенело куснул нижнюю губу в надежде прогнать накатившую дурноту. Ответить?.. Или нет?.. Та Тонкс рухнула с Гремучей ивы! Драккл всех подери, надо было сразу, тогда в рухляди — коттедже у моря, сжечь все мосты. Ведь знал, знал же наверняка, что любопытство сгубило книззла. Ан нет, галлеон тебе, Малфой, понадобился. Видите ли, на случай беды с Гре-е-ейнджер. Как самонадеянно, Мерлин твой нос порази. Теперь доволен, а?       Пальцы дрожали.       «Я тебе не должен ничего докладывать».       Ух. Пусть отстанет. Свалит из его головы, не строчит нелепых вопросов.       Смахнув пот со лба, Драко повертел монету. Потёр крылья золотого дракончика, постучал по ребру…       «Как там Грейнджер?»       Мгновение, два, три…       Золото нагрелось.       «Не твоё дело».       Малфой стиснул галлеон так крепко, что на предплечьях выступили жилы. Это и к лучшему, вот точно. Да, да, и ещё семижды семь раз. К луч-ше-му. Какое Драко вообще до неё дело? До Гре-е-ейнджер. Не умерла — и ладно. Если б всё же умерла, Драко бы почувствовал. Не его дело, хм. Вот и скатертью дорожка, да переломать ножки.       Драко ощущал себя пустым.       Тем, кто вкусил запретного плода, и с тех пор был жутко, до агонии в костях голоден.

Семь секунд, семьдесят семь часов и месяц после обряда

      Кто, кроме Люциуса, входил в Ближний круг?       Уже четырнадцать месяцев Волдеморт обретался в Малфой-мэноре, однако Драко не так уж и часто лицезрел «Повелителя», — этим титулом потакали Тёмному Лорду его особо ретивые приспешники. И, положа руку на сердце, Драко ни капельки не скучал по зловеще-добродушному кукловоду, от чьей безгубой улыбки кровь в жилах застывала свинцом. За Лордом оставили целое крыло, — царские покои с мрачной угловой спальней, где вместо трона красовалась резная антикварная кровать времён Дамокла Роули, на полу были раскинуты мягчайшие узорчатые ковры работы гоблинов из Древней Персии, а в ванной бассейн сверкал алмазной крошкой саракколенского мрамора. Комнаты Волдеморта почти всегда пустовали, счернёные стрельчатые окна, перевитые иссохшими виноградными лозами, скорее походили на украшения в склепе. У Лорда всегда копились дела, уйма интриг за пределами мэнора, и в основном Драко узнавал о них из «Пророка».       Казалось, вощёный паркет на полу никто не тревожил.       И всё же родной особняк Малфоев стал похож на проходной двор. Пожалуй, на скотный двор. Невольно глаза Драко распахивались все шире и шире, и он начал… считать.       Кто входил в армию Пожирателей — было известно разве что самому Тёмному Лорду. Шайка обладателей роковой метки гналась за шансом хвастнуть черепом и змей на предплечье, но отнюдь не искала сомнительных достижений на поле боя. Скопище трусов, придавленных могильной плитой позорного страха. Мелких пешек, полукровного или незнатного чистокровного сброда, который использовали для мизерных поручений, вроде чистки архивов Министерства, стукачества на грязнокровок и дачи обличительных показаний в суде. Фигуры покрупнее могли кардинально изменить ход игры — или войны, но те прятались за частоколом из пешек. Таким плотным, что сразу и не заметишь членов Ближнего Круга.       Но кто же входил в Ближний круг?       Драко следил. Подслушивал. Вынюхивал. И сопоставлял факты.       Косматый донельзя Антонин Долохов только за последнюю неделю навестил Люциуса трижды. Неизменно прибывал через главный камин в запятнанной кровью Грейнджер гостиной, здоровался с Нарциссой песочным, простуженным тоном, а потом как властитель мира поднимался по лестнице в хозяйское крыло. Надолго — часа на два-три. Драко никогда не встречался с Долоховым взглядом, корчась в притворстве той самой безмозглой пешки. Белобрысой на чёрных клетках. Бесполезной, чья краткая партия уже бездарно и глупо сыграна. А чёрные как угли зрачки Долохова изнутри пожирала алчная тьма. Исподтишка Драко стал одержимо следить за седой макушкой старого Пожирателя, его жёсткой негнущейся мантией, похожей на сутану приверженца культа потухшего огня, за тонкими нервными пальцами изнеженно-крохотных рук для такой долговязой фигуры. Долохов… мельтешил чёрными вихрями перед глазами. Жонглировал своей палочкой настолько лихо, что та походила на лопасти флюгера. И от сего карнавального зрелища вся суть Малфоя вставала на дыбы.       Любвеобильный отец Тео лорд Тадеуш Нотт заглядывал на ужин позавчера. Отдал должное учтивой застольной беседе, но отнюдь не изысканному жаркому из куропаток, а потом заперся со снежно-белым Люциусом в кабинете. Причём доставленная туда бутылка столетнего Огдена осталась нетронутой. Нетронутыми остались и отмытые по такому случаю костлявые грязнокровки, которых радушный хозяин Люциус любезно предложил Тадеушу на десерт.       Громила Джагсон как болванчик маячил на задворках, не у конюшен с Абраксанскими скакунами, не в обитом войлоком сарае с коллекцией «Молний» и «Нимбусов», а всё ближе к затхлой сырости подземелий. К истошным рыданиям пленников, коих он охотно пытал на пару с Уолденом Макнейром. Что хотели узнать, ради чего… Джагсон гнусно хихикал и брызгал слюной, а Макнейр, высокий как жердь и такой же тощий, похлопывал подельника по лысине, и при этом вовсе не поднимал руку.       Но больше всего Драко оскорбляли прихвостни Фенрира Сивого, — свирепые, вонючие псины, что смердели отхожим местом. А сам Сивый, даром что увенчанный седой шевелюрой, десятилетиями не знавшей расчёски, вдруг рядился в парчу и кружево, накручивал на жёлтый ноготь свои всколоченные патлы и кривенько любезничал с Нарциссой. «Нарцисса, — порыкивал оборотень лающим скрипом, — ну разве не прелестное утро?» Леди Малфой на миг стискивала ладони на животе, а потом насильно сводила лопатки, бросала руки вдоль тела, шла по мэнору медленно и степенно. С кукольным, безразличным, ослепительным лицом. Её кожа стала фарфорово-полупрозрачной, на потном виске отчаянно трепетала венка. Мама Драко щёлкала ответами как секундной стрелкой часов:       Тик: «И верно»,       Так: «чудесная…»       Тик: «погода…»       Так: «нынче».       Рык: «Я не нашёл ваших белых павлинов».       Тик: «Они…»       Так: «Улетели».       Люциус смотрел на сей кавардак сквозь пальцы. А Драко внутри кипел, дёргался и давился горькой слюной, собирал булыжники стен окклюменции, сковывал их крепчайшим бетонным раствором… гнал, гнал от себя подозрения. Да — Сивый сам распустил грязный, облезлый хвост. Распорол пасть плотоядным оскалом. Расколол выдержку иглами порочных, по-звериному выцветших глаз.       Каждую секунду Драко мечтал свернуть ему шею, особенно после того, как клыки Сивого алели кровавым оскалом.       Прошло три недели. Три грёбаных вредных недели. Драко считал и считал Пожирателей. Яксли, Мальсибер, Треверс, Розье… Близнецы Кэрроу, братья Лестрейндж и, наконец, Северус Снейп. Галлеон превратился в бесполезную льдинку, что морозила внутренний карман пиджака. Драко проверял, и проверял, и проверял золотую медяшку. Что, если её снова схватят? Бросят в темницы теперь не Малфоев, а Долохова? Закуют в цепи? Разденут?       Отнимут то, что по праву принадлежит Драко?       Что, если Драко ничего не сможет с этим поделать?       Его кожа в тусклом зеркале ванной стала пепельной. Горло непрестанно ломило. Монета Тонкс оставалась просто монетой. С того самого дня, когда Драко получил наводку об атаке Ордена Феникса в Косом Переулке, а потом грубый ответ от розовой колючки, наступила девственная тишина.       Все новости просачивались к Драко лишь от Сивого. Как повезло, что младшего Малфоя всё-таки не обделили мозгами. Наложенные им чары сокрытия работали, вкупе с подавлением запаха. Шторы в мэноре не колыхались, если их не тревожить… Драко крался за оборотнем, теснился по углам. Слушал рык Сивого. Слушал скрип Сивого. Слушал несчастный скулёж пленниц Сивого. Лишь бы не уловить имя. Одно только имя. Её имя.       Гре-е-ейнджер.       Распаренный после ванны, измождённый донельзя, Драко нагишом рухнул на свою неприветливую кровать. Начал изучать повреждённую Тёмную метку. Свёл брови к переносице. Как такое возможно? Ходили смутные толки, что Эйвери-старший однажды, еще до Первой Магической Войны, пытался свести рабское клеймо Пожирателя и буквально снёс верхний слой мышц — полностью череп со змеей, одним росчерком гоблинского кинжала. Не помогло, Эйвери едва не истёк кровью. Взамен Лорд потребовал от «предателя» заклеймить единственного годовалого сына, и Эйвери пришлось подчиниться. Никто из Пожирателей так и не выяснил, как тёмная магия злосчастной метки связывает Пожирателя с Волдемортом. Вместо этого все чистокровные снобы дружно решили считать рабское проклятие мерлиновым благословением.       А метка Драко вдруг взяла и… поддалась? Края, что непрестанно кровоточили, внезапно стали заживать. Гнилая рана затянулась. И если до поимки Грейнджер приказы мгновенно предстать перед Лордом походили на горнило гоблинов-рудокопов, настолько жглась кусачая змея, то после наложения другого проклятия — неровных букв от тётки Беллы, вызовы стали терпимыми.       Г-р-я-з-н-о-к-р-о-в-к-а.       Поддавшись странному порыву, Драко провёл по искромсанным шрамами буквам. Едва коснулся их подушечкой указательного пальца. Лишь месяц назад он не мог тронуть метку без сдавленного хрипа. А теперь — ни острой агонии, ни даже боли. Палец двинулся дальше: «Г»… «р». От макушки до пят Драко пронзила раскалённая игла удовольствия. Мир поплыл. Дыхание сбилось. «я». «з». Низ живота внезапно напрягся — в токе бешеной крови. Драко съехал с катушек. Он обласкал Тёмную метку, занежил кривые буквы…       «Г», «р», «я», «з», «н»…       Внезапно Малфоя накрыло волной сладкого, вкусного жара, — от далёкого отклика, слабого, чувственного… прикосновения тоненьких пальчиков. Святые чресла Мерлина, Грейнджер что, тоже ощутила… это? Что — это? Ощутила… его? Драко замер, воспарил над цветной бездной и ждал, когда его столкнут в пропасть. Он снова провёл по буквам, но уже поверх мерзких «о»-«к»-«р»-«о»-«в»-«к»-«а». Написал «львёнок». Львёнок. Вдруг Грейнджер, уж за сколько сот миль Золотая девочка не скрывалась, щёлкнула по клейму. Вздёрнула оголённые нити магического ядра Драко. Он всхлипнул, повалился на живот, зажал между ног шёлковую подушку и головой зарылся в другую. Глухо застонал. Стиснул ладонью свой гадкий рот, вгрызся в запястье.       «Д-р-а-к-о».       Святая Цирцея, покровительница убогих… Его Гре-е-ейнджер на Тёмной пожирательской метке вывела «Драко».       Глубокий, отчаянно низкий рык прорвался сквозь кляп ладони, рука с прокушенным до крови запястьем сама по себе сползла вниз, царапнула чувствительные горошины плоских сосков, скользнула по плоскому животу, сухим мышцам пресса, лобку и — ниже. Огладила член. Сжала с силой, потёрла головку, в стыдной надежде, что шершавые, мозолистые тиски на грани страдания помогут Малфою прийти в себя. Но стало только хуже. И слаще. Рывки Драко вверх и вниз по стволу были грубыми, рваными. Он наказывал себя и сам же млел от своего наказания. Задел лезвием ногтя уздечку.       Вспышка острой боли, два быстрых рывка.       «Ты этого хотела добиться, львёнок? Как бы ты подо мной рычала? Скалила свои жемчужные зубки?»       Драко отчётливо представил её умный рот, юркий язык, дерзкие зубы там, — внизу, на стоящем колом члене, и… — сто-о-он — кончил до искр в глазах.

Семь секунд, семь часов и два месяца после обряда

      — Мама, — тихо и очень мягко произнёс Драко, — позволь задать вопрос? Изящным в своей скупости жестом Нарцисса поставила чашку с эрл-греем на блюдце. Без стука. И так же бесшумно положила рядом десертную ложечку.       Корзиночка с белковым кремом и вишенкой пока ждала своего звёздного часа.       — Конечно, дорогой. — улыбнулась Нарцисса — О чём?       Какая же она красивая… и уставшая. У Малфоя защемило сердце. Вокруг буйно цвёл август, галдела суббота, белокурые пряди волос мамы золотились вечерними лучами солнца и, казалось, чего им двоим только желать?       Маме и сыну.       Драко с Нарциссой сидели здесь, за угловым столиком на открытой террасе кафе-мороженого Флориана Фортескью. Наслаждались… передышкой. Молчанием. Взглядами — друг другу в глаза. Её глаза стали тусклее, постепенно угасали и угасали, и внезапно Драко заметил росчерки досадных морщинок на сливочном лбу и висках. Под столом он сжал пальцы ног.       Лучше подобрать слова осторожно. Но прежде — Силенцио.       — Скажи… наш… высокий гость бывал в мэноре раньше? До… моего рождения?       Нарцисса нахмурилась. Взглядом — спросила:       «Зачем тебе?»       «Мне нужно. Нам это нужно, мама. Понять, с чем и с кем мы столкнулись».       Медленно она промокнула уголки губ салфеткой и едва слышно обронила:       — Мы удостаивались такой чести раньше.       Вот, значит, как. Любопытно. Драко лизнул персиковое мороженое. Моргнул. Как поступить? Рискнуть? Или нет? Это ведь Нарцисса — мама. Добрая и беспомощная. И тем не менее — железная. Жаль, у Драко не её глаза.       — И как он проводил у нас время? Чем занимался?       Вздрогнув, Нарцисса сжала рукав мантии. Тронула переносицу.       — Драко, сынок, — прошелестела она. Споткнулась на родном слове. Взгляд голубой — серый взгляд. Драко выдохнул. «Пожалуйста». — В те дни он много читал. Пропадал в нашей библиотеке.       — Похвально. — И неудивительно. По спине поскакали мурашки. В семейной библиотеке Малфоев? Ответ всегда был поблизости, рядом. Среди трёх этажей пыльных талмудов. — Что за книги его привлекали?       — Ох… Пойми, я и тогда особо не вмешивалась. — Нарцисса почти поёрзала на плетёном стуле. — Он всем заправлял, а помогал ему Люциус. Меня в эти игры не посвящали. Но однажды я мельком увидела, как он читал биографии основателей Хогвартса.       Драко наклонился вперёд. Нахмурился.       — Биографию отцов-основателей? Салазара?       — Не только, — уточнила Нарцисса. — Всех них, волшебников, что основали Хогвартс.       — Ясно, — протянул Драко и снова лизнул мороженое. Покатал персиковую сладость на языке. Сглотнул.       Тогда, в Хогвартсе, когда он зажал Грейнджер, несносная заучка ведь тоже уткнулась носом в те же самые биографии. Несмотря на мороженое во рту стало сухо. И горько. Что Грейнджер там столь упорно искала? И что Волдеморт там нашёл?       — Сынок? Всё хорошо?       Кивок и неловкое:       — Да, мама, прости. Спасибо. А ещё ты заметила какие-то книги?       Нарцисса замялась. Оглянулась вокруг — на толпу. Лондон обтекал их, шурша своими делами. Силенцио крепко держалось. Драко протянул руку и погладил Нарциссу по ледяным пальцам.       — Сколько я помню, он всегда интересовался тёмными искусствами. Ведь ты знаешь, у нас есть рукописи… Фолианты. Те, которые запросто не откроешь. Так вот, видимо, он всё же нашёл к ним подход.       — Но как мне узнать, что за книги? — прямо спросил Драко, наплевав на трещины в маске праздного мальчика.       Взгляд — взгляд.       «Мама. Пожалуйста».       — На таких книгах всегда остаётся магический отпечаток. Тебе следует аккуратно расспросить наших эльфов. Они видят тёмные и светлые пятна в магической ауре.       Судорожный выдох. Взгляд — на часы. Им ещё бы успеть заглянуть в «Слизень и джиггер».       — Ладно, — скучающе прервал Драко. Нарцисса так и не отведала пирожного. — Готова идти?

Семь секунд, семьдесят часов и два месяца после обряда

      — Драко! Вот ты где, милый!       В мгновенном приступе суеты Паркинсон вскочила с сиденья и, под тоскливый гудок Хогвартс-экспресса, качнулась на веточках каблуков. Именно тогда, когда поезд повернул налево, к горам. Как по заказу, Пэнси манерно выгнулась в притворной попытке не свалиться на него и — разумеется, блядь! — вцепилась ладонями в грудь Драко. Берёт пример с невоспитанных фамильных сов рода Паркинсонов? Заточенные не хуже бритвы, острые кроваво-алые ногти Пэнси едва не вспороли тонкую шерсть малфоевской мантии.       «Убери руки».       — Сядь обратно, — вместо приветствия приказал Драко. И вежливо кивнул усмехнувшемуся напротив Забини. Прищур мулата безмолвно обличал в Драко лжеца. Всё-то пройдоха-Блейз понимал. Всё-то по-мудрому разумел. Даже то, что на самом деле Малфою хотелось побыть одному.       Но увы, нынче такой роскоши ему не позволялось. Нацепив значок глубокого изумрудного цвета с гордой серебристой надписью «Староста», Драко сам обошёл вагоны, раз и ещё раз, сам же два раза проверил, чтобы студенты не выкинули какой-нибудь фортель, и сам убедился, насколько теперь он внушал… ужас? Отвращение?       Никто из учеников Хогвартса не осмелился встретиться взглядом с Малфоем.       Тем более никто с ним не заговорил, не обругал его и не послал к троллевой матери. Юные волшебники и ведьмы отводили глаза. И пусть народу в поезде оказалось мало, — непривычно, опустошающе мало, — Драко стало так неуютно, словно он очнулся в ледяной пустыне. Под слоем брони из смоляно-чёрной рубашки, ониксово-черного пиджака и просто чёрной мантии Малфой покрылся гусиной кожей. Ещё в прошлом году в коридорах и купе Хогвартс-экспресса яблоку было негде упасть, а по головам шла торговка с тележкой, на которой грудились ароматно-сахарные булочки и рогалики, конфеты «Берти-боттс», шоколадные лягушки и радужное мороженное со «вкусом вашего настроения». Сейчас в поезде не пахло ничем кроме мороза, и плевать, что за окнами проносился золотистый сентябрь. Слишком свободно… слишком просторно… и только чистокровные. Выходит, до начала войны Хогвартс кишел грязнокровками? Полукровками? Драко Малфой замечал лишь её — Гермиону Джин Гре-е-ейнджер. А выяснилось — вот-те на! — что имя таким «грейнджер» — легион. И легион этот благополучно исчез, днём с огнём и с оборотнями не сыщешь. Уж явно с подачи жабы-Амбридж и её «Комиссии по учёту магловских выродков». Чем она их ловит — своим безразмерным ртом?       Драко сначала решил, что взял и оглох.       Слишком… тихо. Ни привычной возни раздражающе-дерзких гриффиндорцев, ни дурацких улыбочек пуффендуйцев, ни слишком проницательных взглядов когтевранцев. На рыжую Уизли, что ютилась в купе совершенно одна, было тошно смотреть, — настолько её веснушки напоминали струпья драконьей оспы. Бледная, отрешённая, Уизли не сморщила нос и не повернула головы, когда Драко без стука отодвинул двери.       Сидела и пялилась в окно. Стеклянными глазами. Как памятник.       У Малфоя от этого жалкого зрелища прострелило виски́. Что бы Уизли сказала, узнай она, что Драко помог Грейнджер и её святому Мальчику-который-не сдох вовремя свалить из Хогвартса? Заявила бы, что и сего недостаточно?       Ведь Малфой — Пожиратель смерти.       — …Ну Драко! — сквозь его безобразные мысли захныкала Пэнси, прижимаясь к Малфою всеми пышными частями тела: грудью, бёдрами… надутыми, жирными от помады губами. Она упорно искала его глаза, вертела шеей туда-сюда, таранила его подбородком, но Драко смотрел мимо Паркинсон. Сполз взглядом с её плеча вбок, на деревянную обшивку стены, потом чуть выше, к дурацким шторам с рисунком из топероек (животное, похожее на сухое полено). У его уха Пэнси шлёпала ртом: — Я соскучилась. Всё лето ждала от тебя письма, а ты ни разу… Блейз, может, прогуляешься? — сменила пластинку она.       Её духи заползли в ноздри и осели там каплями прогорклого душистого масла.       — Вообще-то, я тоже по Малфою истосковался, — пророкотал Блейз. Над скользкой черноволосой макушкой он встретился с Драко глазами. И что-то… поймал в них. Мутный лёд безразличия.       Драко шагнул назад. Надо было найти пустое купе и остаться там до самого Хогсмида. Он бы так и сделал, но…       Он был Малфоем.       Скривив уголок рта, Драко опустился на жёсткое сиденье так грациозно, словно то служило троном Тёмному лорду. Паркинсон тут же плюхнулась рядом. Ляжка растеклась и упёрлась в его ногу. Упругий, передержанный на огне студень. Крепкий и податливый одновременно. Драко сжал коленку Пэнси и нырнул в себя. Сердце билось мерным «тук-ту-тук». Ладонь не жгло, а глазах не вспыхивали искры.       — Но нам с Драко нужно обсудить…       Малфой не слушал её. Не слышал. Мимоходом отметил нахмурившиеся брови Забини, визг-писк Паркинсон, грёбаное сопрано, от которого закладывало уши. Малфой предпочитал неистовый свист ветра там — высоко, в небе над Хогвартсом. Вот разберётся с расселением первокурсников и… жутко тянуло тронуть Тёмную метку.       После срамного оргазма в мэноре Драко не касался её. Запретных и манящих букв.       Г-р-я-з-н-о-к-р-о-в-к-а.       — И что ты собираешься выкинуть?.. — озабоченно пробурчал Забини — Ты не сможешь пойти против…       Любопытно, а сама Гре-е-ейнджер кончила? От его ласковых букв «л-ь-в-ё-н-о-к». Залезла к себе в трусики шаловливыми пальчиками? Заманчивый образ пленительного разврата, но Драко сильно сомневался в этом. Заучка и целоваться-то не умела, куда Золотой девочке до плотских грехов? Проклятье. Проклятие — обоюдоострое, обоюдосладкое, обоюдогибельное — вот что было грехом. Их общей катастрофой, одной на двоих. Навеки расколотой душой.       — Мерлин, я не знаю… — лепетала Паркинсон. — Maman давит на меня, и если Драко не поможет, то я выйду замуж до Рождества. За этого мерзкого Фли…       Всхлип.       Драко возвёл очи горе и вспомнил другой всхлип, — низкий, влекущий. Насыщенный совершенством гармонии. Ми — ре — до. Если Грейнджер не умеет, значит, её можно обучить.       Под себя. Под собой…       Ведь она — дерзкий львёнок. Маленькая самая лучшая ученица.       Драко разрешит себя исцарапать и даже всего искусать. Заразить его персиковой лихорадкой.       Он стискивал пахучую потную Паркинсон и мечтал вытереть руки.       — Как там твоя тётка, Драко? — ворвался Блейз в сладкие грёзы Малфоя. — Поди бесновалась?       Драко моргнул. Вскинул бровь и небрежно процедил:       — С чего бы ей?       Тонкая ухмылка Блейза рассказала ему больше, чем слова.       — Ну как же, птичка — та, что мне новости на хвосте носит — шепнула, что Избранный с Вислым и Грейнджер ограбили хранилище мадам Лестрейндж, — вполголоса сообщил Забини. — Стащили какую-то безделушку. Пробрались в Гринготтс, одурачили гоблинов и улетели оттуда восвояси. На драконе.       Вздыбленные яйца Мерлина.       Драко моргнул снова, чувствуя, как щеки окрасились в предательский алый. Резко, будто от искусно направленного Конфринго. А на мозг наложили Остолбеней, не иначе. Под тяжелыми веками тотчас соткалась картина: Грейнджер верхом на драконе. Кудрявые пряди теребит ветер, карамельно-карие глаза слезятся. Одержимо блестят. Грейнджер — голая — верхом на драконе. Тонкие руки раскинуты, почти распяты в усилии не упасть с жёсткого зубчатого хребта. Грейнджер — голая, г-о-л-а-я, окончательно и бесповоротно — оседлала дракона. Выгнула спину дугой, широко развела бёдра. Всё для дракона — для него одного. Влажная, мокрая, текущая мускусом на, на… Ему на рёбра, и… лобок. Её впалый живот напряжен, груди с острыми сосками подпрыгивают…       Какие у нее соски? Из-за бешеного оттока крови — из вялого мозга к голодному члену — Драко не мог вспомнить. Маленькие коралловые горошинки? Крупные ягодные бусины со вкусом персикового конфитюра? Наверняка слегка шершавые…       Плутовка.       Гре-е-ейнджер рычит и всё может. Гррре-е-ейнджеррр.       Львёнок.       Практически отшвырнув Пэнси, Драко скинул мантию, принялся за пиджак. Блейз уставился на него, словно у Малфоя отросли рога. Драко превратился в двурога? Плевать. Он доберётся до метки немедленно. Сейчас же. Мигом. Грейнджер плохо летала на метле. Однако совладала с драконом? Во рту стало сухо. Нужно убедиться, что с нею всё хотя бы сносно.       Внезапно метку зажгло.       Тролль.       Тррроооолллль…       Никогда Драко не истязали подобным зноем. Жарой. Жаром, раскаленной лавой в венах. Он зашипел:       — Паркинсон, мне нужно срочно уйти. На тебе первокурсники.       Зарылся во тьму и аппарировал туда, куда приказал Волдеморт.       В Малфой-мэнор.

Семь секунд, семьдесят семь часов и два месяца после обряда

      Они… целуются?       Драко вовремя поймал отвисшую было челюсть и вернул ту на законное место — на свою бесстрастную маску вместо лица. Буквально доли секунды картина перед его пораженным взглядом напоминала пылкое свидание двух влюбленных, и ведьма — эта ведьма — действительно была влюблена. До одержимости, до буйного помешательства.       Они обнимались.       Тускло-серые ладони Волдеморта были сомкнуты на подбородке Беллатрисы, большим пальцем Лорд поглаживал горло Пожирательницы. Нежно, ласково… Словно опасной бритвой по оголённым нервам. Каждая пора демонической кожи Повелителя источала тьму. Каждый росчерк бурого ногтя царапал до крови. Мадам Лестрейндж не просто мелко дрожала, она крупно тряслась. Её худое, хилое тело ходило ходуном, ноги отбивали рваную чечётку, даром что стояла Беллатриса на цыпочках. Чёрный цыплёнок с цыплячьей шеей и немым писком: «Пи…». Воздух в лёгких, должно быть, совсем сдулся, угли глаз закатились. Любовь обернулась для Беллатрисы страданием. Страдание давно стало её второй натурой, но неизменно свирепая Пожирательница жаждала боль причинять, а отнюдь не испытывать. По снежным, измождённым щекам стекали дорожки слёз окраса чёрной масляной сажи — густая тушь Беллы размазалась, и грязные разводы вымокших комьев былой красоты исчезали под жёстким хватом её обожаемого Повелителя. Кружевной корсет баснословно дорогого платья был разорван, шёлковая юбка в пол вся запылилось, изгваздалась.       Колтун чёрных как ночь волос — трескучий кудрявый мир со своими законами — сейчас напоминал развороченное гнездо пуганых воро́н.       Оцепенев, Драко с трудом протолкнул слюну в горло, чтобы унять нестерпимое кислое жжение.       Здесь их было не трое.       В паре шагов от пожирательской драмы затихли Люциус и Нарцисса, оба выцветшие далеко за пределы благородной аристократической бледности. Все эмоции родителей тоже выцвели, превратив лица четы Малфоев в два заурядных холста, восковых, смиренно-безгласых. Первым делом Драко окинул взглядом Нарциссу, — казалось, мама зависла над паркетом фарфоровой статуей, костяшки стиснутых в кулаке пальцев выпирали острыми пиками. У Люциуса, — отца, что не касался жены ни плечом, ни даже манжетой мантии, — на скулах все-таки ходили желваки. Лорд Малфой скукожился, едва ли не скрючился в три погибели и был готов вот-вот униженно пасть на колени.       Он ничего не делал.       Люциус Малфой, блядь, скромно изображал из себя блеклое как моль привидение. Его, чистокровного лорда, разбил приступ застенчивости.       По взмокшей спине Драко мазнули когти подкравшегося Сивого. Ледяной рык оборотня ошпарил Драко зловонным дыханием:       — Твоя мать, малыш Драко, такая милашка. Скоро опробую её.       Оборотень причмокнул.       Ч-что?       — Что произошло, Белла? — елейно зашипел Волдеморт.       Зычный голос Беллатрисы с трудом удалось различить: настолько тот стал ломким.       — Грязнокровка сбежала, Повелитель, — промямлила мадам Лестрейндж навзрыд. — Простите…       — О?       Казалось, Тёмный Лорд ничуть не рассержен. Он слегка улыбнулся, лучезарно, якобы доброжелательно, как отзывчивый рабовладелец, и от этого инфернального оскала у Драко по спине потекли бисеринки морозного пота. Жизнь всех актёров в сегодняшней трагедии висела на тончайшем волоске. Жизнь Нарциссы… Беллатриса изрыгнула поток обвинений. Тыча пальцем в родную сестру, она забрызгала слюной всю гостиную.       — Это ты, Цисси! Ты во всем виновата! Воспитала жалкого слабака! Чары с мэнора спали из-за срыва Драко, его выброса стихийной магии, поэтому грязнокровке удалось исчезнуть! И потом сучка Грейнджер, она… она…       Икнув, Беллатриса заткнулась, но Волдеморт с радостью подхватил мысль:       — С твоей палочкой, дорогая моя Белла, грязнокровка пробралась в твоё хранилище в Гринготтсе, — заметь, самом неприступном банке у гоблинов, — и украла мою чашу? Из всех груд золота нищенка выбрала именно её? Бесценное наследие Пенелопы Пуффендуй?       Древко затанцевало в паучьих пальцах Тёмного Лорда, кончик неумолимо устремился к Нарциссе. За спиной Драко Сивый пошло и предвкушающе засопел. У Драко едва не остановилось сердце. Нет, только не так… Не сейчас. Никогда, Мерлин и Моргана! Ведь мама совершенно не виновата… Он не допустит, чтобы Нарцисса расплачивалась за грехи никчёмного сына. Драко напряг челюсть, вперился взглядом в красные зрачки Волдеморта и тихо, весомо процедил:       — Я не слабак.       Тот ухмыльнулся.       — Неужели, малыш Драко? Вот моя Белла лепечет, что ты не удержал чувств в узде, разорвал защиту мэнора в клочья.       Ловушка. По-слизерински искусно Тёмный Лорд расставил ловушку — в надежде, что наследник Малфоев угодит в неё и, пока будет барахтаться, намертво запутается в ядовитой паутине. Драко сжал и разжал пальцы ног. Бешеный пульс заглушал голос разума. Пусть грёбаный «Повелитель» хоть швырнёт в него Сектумсемпру — Драко не сдвинется с места.       — Не я поставил такую хлипкую защиту, мой Лорд, — выплюнул Драко, загородив собой маму. — Я. Не. Слабак.       Хмыкнув, Волдеморт выпустил из рук Беллатрису, и та тряпичной куклой рухнула на пол. Поскуливая будто побитая сука, тётка растянулась на ковре и уткнулась носом в кровавое пятно.       Которое Нарцисса до сих пор не свела.       Драко сузил глаза. Подбородок не опускал, но и не задирал сверх меры. Почувствовал, как опять наливается тьмой и гнилью Тёмная метка, как она истязает жгуты каменных мышц предплечья. Драко терпел, терпел, терпел… Не шевелился. Не морщился. Не опускал подбородок. Не прикрывал веки. Не отводил взгляда.       Преданного до рвоты.       Сейчас, как никогда, было важно соблюсти чувство меры. Не спасовать. Не переиграть. Не перегнуть палку. Сейчас — в момент мнимого откровения.       — Значит, это твой отец во всем виноват? — по-змеиному, с оттенком горького ликования зашипел Волдеморт. — Я рассчитывал на родовую защиту Малфоев, на непробиваемые стены ваших темниц, а Люциус меня подвёл? В очередной раз, так? Это становится дурной привычкой. Я прав, Драко?       — Только вы можете судить об этом, Повелитель. — Мерзкие раболепные слова оставили рубец на кончике языка, но каким-то чудом Драко умудрился не дёрнуть ни единым мускулом.       — И я сужу. Накажи его, Драко. Накажи своего отца.       Повинуясь холодному приказу Лорда, Драко обернулся, глотнул спёртого воздуха, но вместо тёплого материнского запаха имбирных пряников и варенья из дамасских роз уловил лишь вонь отцовского кислого пота. И то — её перебивал смрад из пасти Фенрира Сивого, что как на привязи околачивался рядом с Нарциссой. Леди Малфой ахнула, на выдохе, едва слышно. Скорее Драко считал выдох с бледных и тонких губ. Искусанных, обескровленных. Стеклянные глаза Нарциссы смотрели в его — наверняка такие же стеклянные. Взгляд — взгляд. Стекло в стекло. В прочные, непробиваемые легилименцией стены.       Вдруг Беллатриса зашлась в визгливом хохоте.       — Мой Лорд, — истерично выдавила Пожирательница, — Драко всего лишь мелкий сопляк. У него еще молоко на губах не обсохло. Позвольте, я сама накажу Малфоев. Уж я-то справлюсь.       В чёрных провалах глаз тётки зажегся маниакальный огонь. Извиваясь на ворсе ковра подобно огромной мерзкой тараканихе, она облизнула губы гадким языком, лицо заострилось, руки по-звериному скрючились.       — Нет, — непререкаемо отрезал Волдеморт. — Я велел Драко это сделать.       Игры кончились. С жгучей медлительностью Драко поднял левую руку со стиснутой в ней волшебной палочкой. Той самой, что отец купил ему в лавке Олливандера, целую вечность назад. В другой, непрожитой жизни. Десять дюймов боярышника с волосом единорога весили больше всех владений Малфоев, были тяжелее священной земли, на которой родился Драко. Всё славное наследие древнего чистокровного рода Люциус охотно пожертвовал на алтарь поклонения своему Повелителю, принёс тому в дар своё достоинство, высокомерие… фамильную гордость, наконец. И сейчас это оскорбленное родовое наследие ударит по самому лорду Малфою: именно Драко вручит отцу заслуженную награду.       Воздаяние за неусыпную заботу о семье.       «Слабак», — презрительно клеймил его Люциус, хотя сам цеплялся за ржавые решётки своей камеры в Азкабане.       «Скоро опробую её», — глумился Сивый, клацая вокруг Нарциссы своей кровожадной пастью.       С колыбели в Драко чуть ли не молотом вбивали семейный девиз: Sanctimonia vincet semper. Чистота всегда одержит победу. Но Люциус — с виду помешанный на родовых традициях Малфоев — прогнулся, сдался, стелился под безродного полукровку.       Чистокровный — под полукровку.       Чистая кровь — ничто. Сила — всё.       Холодным взглядом Драко пригвоздил отца к месту, но тот и не смел возразить. Молча ждал, стиснув зубы, как забитый щенок. Драко шагнул ближе, ткнул палочкой в незащищённую отцовскую шею. Он был выше. За последний кошмарный год Драко почти на голову перерос Люциуса.       Глоток желчи — вниз по гортани. Миг.       — Круцио.

Семь секунд, девяносто семь часов и два месяца после обряда

      Он больше не сможет посмотреть ей в глаза. Не сможет — не после того, как Люциус кулём свалился на пол. Не сможет — не после того как Люциус истошным, душераздирающим криком и хрипом сорвал расцарапанное до крови горло. Не сможет — только не после того, как вслед за мужем и стойкая, непременно собранная Нарцисса потеряла сознание, — когда увидела, как милосердный судья Тёмный Лорд заключил взопревшего Драко в свои гостеприимные мёртвые объятия и елейным тенором пропел приговор:       — Добро пожаловать, Драко. Ты займешь место Люциуса подле меня.       Волдеморт отечески похлопал его по спине, будто сердобольный родитель, простивший блудного сына, и растворился угольной пылью… а Драко остался разгребать бардак в Малфой-мэноре. Начихав на светские манеры, он сразу же бесцеремонно распрощался и с Беллатрисой, и с Фенриром Сивым. Без лишних расшаркиваний приказал обоим Пожирателям выметаться к троллям, — на правах законного наследника рода. Довольно с Малфоев ложной учтивости, щепетильных любезностей… спасибо, сыты нахлебниками по самое не хочу. Что Белле, что Сивому пришлось уступить и убраться восвояси, несмотря на явно слышимый скрежет гнилых пеньков в жалких подобиях омерзительных ртов. Затем Драко вызвал домовых эльфов и велел тем забрать Люциуса в его покои. И там тщательно ухаживать за отцом.       Драко сам, с величайшим трудом переставляя гудящие ноги, на онемевших руках отнёс абсолютно белую Нарциссу в смежную с Люциусом спальню. Сам уложил её белое тело на белые простыни. Сам убрал белокурые локоны с белого лица, сам укутал белые плечи белым как снег покрывалом. Драко стало невыносимо, нестерпимо холодно. Зубы стучали, его бил озноб… он сам стал белым-белым-белым.       Это было сутки назад.       Робкий стук в дверь, за которой слышался плач маленькой Тинки. Личная эльфийка Нарциссы непрестанно причитала, стенала, бессильно теребя себя за уши. Ночь накатывала грудой булыжников. Люциус — отец — пока не очнулся от магической комы, однако Нарцисса металась между кошмаром и явью. То бредила, то впадала в беспамятство. Чтобы хоть немного облегчить состояние леди Малфой, Тинки пришлось опустошить месячный запас рябинового отвара.       Драко плотно сжал губы, тяжело прислонился лбом к створке двери и постучал ещё раз. Там — в глубине, мучилась его мама. Самый близкий, родной ему человек. Нарцисса пострадала из-за него.       Уж лучше б наследник Малфоев позволил себя заавадить. Но раз жив — он станет дневать и ночевать с нею. Себя разорвёт на тысячи ошмётков ради неё.       Стук. Тинки открыла, и Драко зашёл внутрь. Шторы в спальне леди Малфой были задёрнуты, чтобы ещё больше не разбередить мамины душевные раны. Душно пахло растопырником, толчёными листьями мандрагоры… кровью. Сама Нарцисса полулежала на других, кремовых пуховых подушках.       — Сынок… — Драко скривился. Разве мама не видела, что он сотворил? — Сынок, — опять позвала Нарцисса. Мягко. Нежно.       Незаслуженно трепетно?       — Как ты себя чувствуешь, мама? — голос Драко сорвался.       — Подойди, сынок.       Голова кружилась, и изнурённое мамино лицо расплылось перед глазами. Драко было ринулся к ней, но у кровати рухнул на колени, поцеловал узкие ладони. Жестокий отвратительный монстр, он искал забвения. Утешения в руках той, которую предал.       Предал.       Из горла вырвалось сухое рыдание. Нарцисса погладила Драко по макушке.       — Твои волосы такие красивые, Драко, — музыкально шепнула она. — Я счастлива, что тебе не передался чёрный оттенок Блэков. Мои сёстры ведь обе брюнетки.       Ох.       Драко повёл плечами, пытаясь прогнать постыдные слёзы из глаз и раскалённые иглы из сердца, но те лишь впивались глубже. До сего дня Нарцисса не признавала, что у Блэков родилось не две, а три ведьмы. А теперь так легко она заговорила об Адромеде?       Ещё одной тёте, о которой Драко знать не знал до ошеломительной встречи с Тонкс.       — Мама, скажи, тебе лучше? — смято пробормотал он. — Я…       — Если бы ты не решился, то вчера роду Малфоев пришёл бы конец. И Тёмный Лорд провозгласил бы всем, что он был в своём праве. А Белла… она поддержала бы его.       — Но я…       Драко затошнило, он сгорбился и отчаянно искал слова, чтобы за гадкими нитями паутины Волдеморта прогрызть дорогу к просветлению. Сознаться — честно.       «Я предал тебя, мама. Я связан с грязнокровкой. Я её отпустил. Я её спас. Я отмерил ей годы жизни Малфоев».       — У маглов есть сказка, — обронила Нарцисса тихим напевным голосом, — о новом платье короля. Слышал такую?       Драко мотнул головой. Откуда? И откуда, во имя Мерлина, Нарцисса знакома с магловской сказкой? Читала… тайком?       — Давай, я расскажу тебе. Как в детстве. Помнишь, я сидела у твоей постельки и перед сном читала тебе…       — Да… — стеснённо выдавил он. — Ладно.       Нарцисса заёрзала, и Драко спешно поправил её подушки. Она поблагодарила его взглядом, в котором не было ни крупицы осуждения. Начала рассказывать:       «Давным-давно жил-был на свете король, который так любил наряжаться, что тратил на наряды все свои деньги. Весело жилось ему, постоянно приезжали заморские гости, привозили ворохи тканей и новые, смелые фасоны. И вот как-то раз затесались в рядах придворных двое дерзких обманщиков. Они выдали себя за искусных ткачей и похвастались, что умеют изготавливать такую чудесную ткань, лучше которой ничего и представить себе нельзя: кроме необыкновенно красивого рисунка и расцветки, она отличается ещё удивительным свойством — становится невидимой для такого человека, который находится не на своём месте или глуп как пробка. «Вот это удача!» — обрадовался король и дал обманщикам небывало щедрый задаток. Те поставили в тронном зале два ткацких станка и споро принялись за работу. Молва о волшебной ткани облетела всё королевство. Король посылал к ткачам и самого честного старика министра, и самого достойного пожилого министра, и самого умного молодого. Ни один не увидел ничего, лишь пустоту, но у министров не хватило духу признаться. «Премило, премило», наперебой расхваливали министры мнимое творение хитрых ткачей, после чего обманщики потребовали ещё больше денег.       Когда сам модник-король явился на последнюю примерку, он с ужасом осознал, что не видит ровным счётом ничего. Позади шумела целая свита придворных, министры цветисто обсуждали восхитительно тонкий рисунок, крой камзола, панталонов и мантии. Повсюду раздавались комплименты: «Роскошно, роскошно!»       «Неужели я глуп и не подхожу на должность короля?» — подумал король и самыми яркими, хвалебными фразами одобрил работу ткачей.       В новом наряде король отправился в триумфальное шествие по главной улице столицы, и все подданные непрестанно нахваливали его восхитительный наряд, пока вдруг какой-то маленький мальчик не закричал: «А король-то голый!»       «Послушайте-ка, что говорит невинный младенец!» — сказал его отец, и все стали шёпотом передавать друг другу слова ребёнка.       «Да ведь он совсем голый! Вот мальчик говорит, что он совсем не одет!» — закричал наконец весь народ.       И королю стало жутко: ему казалось, что они правы, но надо же было довести церемонию до конца. И он выступал под своим балдахином ещё величавее, а камергеры шли за ним, поддерживая мантию, которой не было».       Нарцисса умолкла. Спустя минуту Драко посмотрел на неё и поймал ясный, глубокий взгляд.       Взгляд — взгляд.       Пронзительный. Знающий. Любящий.       — Мама…       Нарцисса была Малфой и Блэк. Никогда она не рассказывала истории лишь ради сотрясания воздуха.       — Мне значительно лучше, я поправляюсь. Не волнуйся, сынок. Возвращайся в Хогвартс и сыграй свою партию. И помни, чтобы выжить, нужно зрить в корень.

***

      Поздно ночью Драко взмыл на метле к полному диску луны. Малфой-мэнор под ним окрасился в чернильный оттенок, ни одно окно не светилось. Луна не блестела на шпилях башен, не ласкала макушки могучих елей, — сколь не старалась, но не могла пробиться сквозь завесу мглистых чар ненаносимости вокруг родового оместья. Драко залез в потайной карман мантии и достал галлеон, которым снабдила его Тонкс.       Всё решится сейчас.       Он мог размахнуться и зверским броском зашвырнуть монету в небытие — туда, где улику не найдет ни один Пожиратель смерти. Драко доказал, что способен очернить имя Малфоев ещё больше, и тем самым возвысить его в глазах Тёмного Лорда. Поступи он так, и страх студентов в Хогвартс-экспрессе неизбежно перерастёт в ужас, его начнут не только бояться — они станут пресмыкаться перед ним.       Какое мерзкое искушение.       Задумчиво он потёр ребро опасной монеты. Одними бёдрами отправил метлу в воронку и крутанулся на драккловой смертельной карусели. Раз, другой. Завис вниз головой, как наместница ночи — летучая мышь. И только когда в глазах совершенно почернело от прилива крови, Драко перевернулся обратно. К Луне. К её призрачному, мистическому свету. Облака клубились под ним сизым туманом.       Падать с такой головокружительной высоты — долго. Можно вспомнить несколько жизней.       А у Драко из жизней — всего одна.       В ней приходилось лавировать, быть внимательным к мелочам, оговоркам, к малейшему изменению скрупулёзно выверенного тона. Учиться у сильных мира сего — так, чтобы те и не заметили этого. Малфой аккуратно побеседовал с Тинки и другими эльфами мэнора, начал рыться в талмудах, которыми ещё до Первой магической войны зачитывался молодой, обаятельный красавец Волдеморт. И поэтому Драко прекрасно изучил житие отцов-основателей.       Почему утрата чаши Пенелопы Пуффендуй настолько разозлила Тёмного Лорда? Что зависело от дорогой, изящной, но тем не менее тривиальной безделушки? Раз Грейнджер охотилась за чашей — та была архиважна. И Белла практически запытала Грейнджер до смерти, когда увидела в сумке грязнокровки меч Гриффиндора. Как артефакты основателей Хогвартса связаны с Волдемортом? Драко выяснит, обязательно выяснит. Докопается до сути вещей.       Начнёт зрить в корень.       Монета в его мозолистой ладони нагрелась. Драко снова потёр её, до крови закусил нижнюю губу. Ржавчина, соль. Тёплая и у всех — одинаковая. У Малфоя. У Грейнджер. У него с родственной душой — кровь одна на двоих. Он решительно набрал сообщение.       «Тадеуш Нотт. Торфинн Роули. Антонин Долохов. Алекто и Амикус Кэрроу. Лестер Джагсон. Уолден Макнейр. Мэтью Треверс. Эван Розье. Корбан Яксли. Северус Снейп. Рабастан, Родольфус и Беллатриса Лестрейндж. Драко Малфой».       Взмах палочкой. Судьба — и роковые буквы — истлели в морозном воздухе.