Счастливое число Драко Малфоя

Предвестие счастья

      — Рон! Рон! Рон! Рон! Ро-о-он! Ну давай же! Не слушай его…       Львёнок осипла от крика, её синюшные губы дрожали, и закутанный в соболью мантию Драко крупно трясся вместе с нею. Правда, кроме родственной души Малфоя никто не видел: чары сокрытия работали отменно. Зима накрыла их всех пологом лютого холода, кусала щеки, щипала пальцы ног и пятки. Отчаянные крики Золотой девочки жутким эхом бились о морозные скалы, взгромоздившиеся вдоль горной речушки, и отскакивали в непроходимую чащу снежного леса, раскачивали ветви заиндевевших дубов и осин, колыхали пушистые сугробы. Но увы, это громогласное эхо не достигало ушей тупицы Вислого, что завис над чашей Пенелопы Пуффендуй и даже не моргал, будто ушибленный Петрификусом. Крестраж исходил дымным облаком цвета сажи. Выл, ревел. Драко оторопело выпучил глаза. В облаке дурмана, созданного воспалённым воображением Вислого, парили два зыбких тела: самого Малфоя и потрясающе красивой Грейнджер. Голой… Они стискивали друг друга в крепких, порочных объятиях. Всхлип, судорожный вдох львёнка, победный рык Драко, и вот их угольно-глянцевые рты слились в страстном поцелуе.       С языком... Мерлин-искуситель. Безумие. Драко судорожно сглотнул.       — Она тебя презирает, — с издёвкой зашипел крестраж сиплым, противным голосом Волдеморта. — Ты, Рональд, — вечный неудачник. Ты никчёмен. Кто на тебя взглянет без слёз? Уж не выскочка-отличница. Разве не знаешь, что твоя грязнокровка хочет безупречного чистокровного?       Великий Мерлин!       Малфой потеребил мочку уха. Стало откровенно не по себе.       Фигуры в дыму целовались. Страстно. Жадно. С животным напором. Вот Драко начал пожирать хрупкую шею Грейнджер...       Голова закружилась, дыхание спёрло морозом и ещё острым, тёмным чувством… Греха, в котором тянуло увязнуть как в болоте ароматной ведьминой смазки. Он замер поодаль от львёнка, за раскидистым дубом, не смея бросить на неё даже простенького согревающего заклинания, и с толикой горького недоумения наблюдал, как настоящая, очень живая Грейнджер взывает к спятившему Вислому.       Сквозь дрожь в зубах Драко криво ухмыльнулся.       Пусть вся картинка была лишь плодом фантазии бездарного рыжего трепла, львёнок в тисках Малфоя выглядела сногсшибательно. Она была податлива. Она стонала… Цирцея вразуми, ох, как она стонала.       Низким контральто.       Ми — ре — до.       Будто под чарами принуждения, Драко закатал рукав мантии, рванул манжету обсидиановой рубашки и обнажил Тёмную метку. Облизнул губы. Печать зла волновалась и пульсировала, но без покалывания, без наказания. Только… тяга. Мучительная, цепная. Срамные изодранные буквы поверх черепа со змеёй.       Г-р-я-з-н-о-к-р-о-в-к-а.       Подышав на ледяной указательный палец, Малфой нежно, очень нежно принялся обводить контур клейма, что тётка Беллатриса оставила на руке Грейнджер. В сажевом облаке другой, коварный Малфой поглощал её неживые губы и кусался с игривой властью. А настоящий Драко только ласкал, ласкал…       Г — Гермиона вздрогнула, споткнулась на ровном месте.       Р — Оглянулась на него, шаря по лесу безумными карими глазами.       Я — Она сглотнула и в панике прижала руку к животу.       З — Её восхитительный плоский живот напрягся, встрепенулся, у львёнка и в унисон у него, Драко.       Он сам сошёл с ума.       Одними бледными губами Грейнджер замолила:       «Не надо, Драко».       Н — но он хотел.       О — Очень хотел увидеть наяву…       К — как Гермиона Грейнджер распадётся…       Р — растает от того, что Драко до неё дотронется…       О — обнимет, врежется в неё всем телом…       «Драко!»       Заплачет от экстаза, для него. Из-за него. Из уголков этих глаз, карамельных с чернильным ободком, прольются капли хрустальных слёз, благословенных, искренних. И Драко их сцелует. Совсем без чувства неуместной, отвратительной…       В – вины.       К…       А.       — Рон! Это неправда! Крестраж хочет запутать тебя! — истошно взвизгнул избранный.       Святой, чтоб его инферналы пожрали, Поттер. Король неуместности. Грейнджер дико стрясло в спазмах удовольствия, которыми взмокший Малфой упивался как маньяк. Единственное, чего ему правда не хватало, так это густого, сочного запаха свежих персиков… и, пожалуй, румянца на бледных от мороза щеках.       Вислый зарычал зверем, которому капканом прищемило яйца, и наконец-то соизволил воткнуть клык василиска в распоясавшийся крестраж.       Все стихло. Застыло, словно в безвременье. Природа забыла, как дышать. Затаилась. Едва не умерла.       И вот, красный пуще обычного Вислый мешком рухнул на снег. Закрыл лицо ладонями.       — Я… я… — выдавил он чуть слышно.       Из горла высвободилось сухое рыдание. Смотреть было тошно. Слышать… тоже. Ни за какие коврижки Драко не хотел оказаться на месте младшего отпрыска чересчур плодовитого семейства Уизли.       — Я отойду, мальчики, — скомканно пробормотала Грейнджер и шагнула прямо к Драко. Он усмехнулся: наконец-то. Конечно, она не видела его, просто чувствовала. Остро? Наверняка. Грейнджер… родственная душа Драко. И он так сильно ощущал, как во внешне спокойной, даже апатичной Золотой девочке яростно кипит кровь. В её ушах гремело, а между бёдер наверняка стало сладко и влажно, будто в раю. Молча Драко пустил Грейнджер в свое пространство и вновь накрыл теперь уже их двоих чарами невидимости. Бросил Муффлиато. Протянул самым дразнящим тоном:       — Привет, львёнок, — и тут же окутал её теплом своего волшебства. — Соскучилась?       Под ложечкой сосало. Драко едва сдерживался, он был на грани, на троллевой грани, колкой, безжалостной, великолепной грани, однако изо всех сил старался проявить к ней… уважение?       Заботился о родственной душе.       А Грейнджер… хотела его заботы?

Предчувствие счастья

      — Идём в дом, — смято позвала Грейнджер и махнула в сторону коттеджа. Теперь Драко знал, что ветхое, нелепое строение величают «Ракушкой», правда, неясно за какие заслуги.       Он не пошевелился.       Пронизывающий ветер сердитым басом дул в лицо и развевал полы пожирательской мантии как капюшон кобры. Драко тянуло к уюту, к немнимому теплу, однако имел ли он право вновь переступить порог странного дома?       А ведь то был именно дом.       Рыжий Билл, — пожалуй, единственный Уизли, который сникал уважение Драко Малфоя, — жил здесь со своей красавицей женой Флёр Делакур. Француженкой, этим всё сказано. И всё у них вроде бы спорилось, пропиталось мягкой заботой, вкусной и тающей во рту, словно изысканное пирожное меренга.       Однако…       Пожиратель, любой, мог осквернить этот уголок блаженной земли.       — Драко? — вновь окликнула его львёнок. Настойчивее. — Идём же. Там Флёр чай сделала, оставила нам, даже с выпечкой миссис Уизли. Молли готовит как богиня, тебе наверняка понравится. Сегодня сконы с клубничным джемом вроде.       И, кое-как пригладив растрёпанные волосы, Драко зашагал, заворожённый обещанием в её непривычном тоне, — мягком, певучем, — в коем было не расслышать бойкой гриффиндорской заучки. Шквалистый ветер теперь дул в спину. Свободной походкой Грейнджер шла чуть впереди него. Такая тоненькая, маленькая. Отважная львица, чью талию Драко наверняка смог бы обхватить ладонями.       Сломать её.       У него зудели пальцы. Мог ли Драко сейчас её сломать? Наброситься со спины и с отвратительным хрустом свернуть ей шею. Грязно обругать — по привычке. Он… хотел? Это губительное желание причинить Грейнджер душевную боль, кольнуть её как можно изощрённее, — просочилось сквозь месяцы перешёптываний и поглаживаний коварного клейма поверх Тёмной метки. Драко был на крючке, ждал её призрачных ласк будто дозы зелья похоти. На собраниях Пожирателей старался слушать предельно внимательно, а потом часами мучился, размышляя, о каких ещё зверствах предупредить Золотую девочку.       Какие сведения слить Ордену Феникса.       Любой выигрыш стороны света рикошетил гроздями сочного Круцио, которым угощали и Люциуса, и самого Драко. К несчастью, Тёмный Лорд видел Малфоев чаще других, ведь он чуть ли не пустил корни в мэноре.       В Малфой-мэноре, родовом особняке, что утратил почётное звание дома.       Зимними ночами Драко ворочался на огромной кровати в своей стылой спальне, метался в кошмарах и как в бреду лопотал, что без кудрявого львёнка жизнь обернётся вечным извержением гнилого вулкана.       Сердце наказывало грудную клетку.       Колотилось. Разрывалось. У Драко не было выбора.       Без Грейнджер он умрёт. Не сразу, и… сразу. Его души ведь не станет.       Поэтому Драко всегда держал ухо востро. За Грейнджер охотились пуще прежнего, портреты «грязнокровки Поттера» висели буквально на каждом столбу в Косом переулке. Сивый нещадно лютовал и грыз всех волшебников, которые вставали у него на пути. Но Драко тщательно убеждался, чтобы тропы оборотней проходили за десятки миль от Золотого трио.       И расплачивался Круцио от палочки Волдеморта. Снова.       Наверняка Грейнджер чувствовала отголоски пыточной агонии, но ничего не спрашивала, она… утешала. Гладила его — фантомно, по Метке. Выводила роковые буквы.       Д-р-а-к-о.       Драко, Драко, Драко…       Всплеск семени облегчал судороги.       Малфою становилось слаще. Почти невесомее — как на любимой «Молнии» в кусачем небе над Хогвартсом. Под одеялом Драко одержимо ласкал себя, но мечтал вовсе не о крепком мозолистом кулаке, а о нежном лоне львёнка. И поэтому сейчас вслед за Грейнджер он зашёл на крохотную кухню «Ракушки». Снял дурацкий капюшон, сел на скрипучий табурет. Закатил глаза. Неужели нельзя потратиться на Репаро?       Всё-таки Уизли были чудаковатыми.       Грейнджер поставила перед ним большую кружку с на удивление ароматным эрл-греем, и Драко наконец-то вынырнул из мира своих бесполезных стенаний души. Поздно. Разве он не помог Грейнджер уже с добрый десяток раз? Для казни — с лихвой хватит.       Хлебнув чаю, Драко сухо изрёк:       — Дамблдор был подлецом.       — Что?       Львёнок воззрилась на Малфоя, приподняв брови. Носик задрался совсем как в учебном классе, будто Грейнджер готовилась привести семиступенчатое доказательство теоремы закона сохранения магии. Глаза сверкали топазами. Ей шло.       Силой воли Драко подавил желание вскочить, чтобы наброситься на соблазнительную ведьму, и с ленцой повторил:       — Я ж говорю, и ты не ослышалась. Ваш Дамблдор был гнусным подлецом. И манипулятором.       Присев на стул напротив Малфоя, Грейнджер подула на кружку и поморщилась. Спряталась за кудрями. Нехотя выдавила:       — Почему?       И впрямь… С чего такой вывод? Рот Малфоя скривился в ухмылке. Ну, может потому, что, прикрываясь львиной личиной справедливости, Дамблдор всегда подливал мёд в кубок Гриффиндора? Ха, да одни факультетские очки чего стоили. В конце первого курса добрый бородач Дамблдор молвил речь, и вот уже сто семьдесят грёбаных очков рубинами сыплются в копилку львиного факультета. За «смелость и стойкость, холодный расчёт перед горячим пламенем, лучшую шахматную партию в истории школы и проявленную храбрость и принципиальность». Драко тогда эти слова крепко запомнил. Слева от него сидела староста Слизерина Джемма Фарли и тихо шипела проклятия. Драко был с нею солидарен. Сто семьдесят очков по прихоти старого пройдохи, которого по недоразумению назначили директором Хогвартса. Куда уж Слизерину, где ученики зарабатывали очки тривиальным прилежанием в учёбе… А потом, на пятом курсе, этот же самый пройдоха Дамблдор запросто позволил жабе-Амбридж опоить невесть как сваренным зельем всех старшекурсников. Разве зелье Амбридж было не сродни Амортенции, не чарами, которые выбивали силу воли — вон?       Родственные души они, видите ли, выискивали.       И нашли.       Пусть тогда фурор произвели буйвол-Гойл с пышкой Булстроуд, сомнительный эксперимент затеяли отнюдь не ради счастливой парочки.       Дамблдор знал.       Раньше самого Драко он узнал про их роковую связь с Грейнджер.       — Потому что отправил детей разгребать за собой навоз, — грубо буркнул Малфой. — Какого драккла ты с Вислым и Потти должна шататься по стране и искать крестражи, вот скажи мне на милость? По-твоему, это справедливо?       Львёнок повела худыми плечами, откинула волосы со лба. Кудрявая прядка постоянно лезла ей в лицо. Драко не мог смотреть. Встал — резко. Сделал шаг. Протянул руку. И ласковым скольжением убрал локон ей за ухо.       Под четыре гулких удара сердца.       Бум. Бум. Бум. Бум.       Бум — скулы, шея и, он мог поклясться, даже декольте Грейнджер засияли румянцем. Её веснушки рассыпались по нежной коже словно брызги корицы.       С того случая в лесу, когда он заставил её… заставил её кончить… Драко ни словом не упрекнул львёнка за слабость плоти.       По сути, он даже гордился собой.       Бум. Бум. Бум. Бум.       Грейнджер нервно облизнула обветренные губы. Она пялилась ему в глаза, строго в глаза… А в них — ни ужаса, ни презрения. Только… тоска. И… притяжение — кольцами, завитками, воронкой в бездну… Драко видел её нужду также ясно, как видел узоры безумия каждый день в своём старинном зеркале.       — Это наша ноша, нам её и нести, — музыкально промурчала Грейнджер ему в шею.       Ведь Малфой склонился так низко — к ней.       — Мне показалось, чай заварен неправильно, — подначил её Драко, всегда в нутре слизеринец. Она приоткрыла губы. Да, вот так. Он хрипло шепнул: — Попробуй.       Накрыл её сладкий рот и тут же нырнул в самую глубь. В мутный нектар её вкуса. Как же Драко изголодался, истерзался по ней. До стонов. Укусов. Поцелуй был далёк от нежного и отнюдь не лелеял его плоть изысканностью. Он не лакомился ею целый год. Отказывал всем неправильным ведьмам, потому что они не были львёнком. Брезговал любыми другими. Будто путник, пешком пересёкший раскалённую Сахару, Драко приник к источнику живительной персиковой влаги — во рту Грейнджер. Схватил её за волосы, не оттянул — притянул к себе. Она вздрогнула, попыталась… оттолкнуть? ответить? Мазнула по его зубам кончиком языка, слишком… целомудренно, слишком робко. Драко не мог проявить терпение.       — Тсс, львёнок. Здесь я веду, — приказал он низким утробным рыком, и Грейнджер вдруг подчинилась. Расслабила губы, расслабилась вся сама, повисла на нём, прильнула, тесно, тесно… Остро, сквозь слои мешавшей мантии и рубашки, Драко ощутил её налившуюся грудь, небольшую и изнывающую от недостатка мужской ласки. Его ласки. Ладонью Драко опустился к её изящным ключицам, пробежался по острым косточкам пальцами, а потом устремился ниже. Ещё ниже.       Он не дал ей привыкнуть.       Сжал.       И она вознаградила его напевом вожделенного стона.       Ми — ре — до.       Перед глазами Малфоя заплясали искры, мантия, брюки, рубаха — все стало кусать разгорячённую кожу, и он уже было прошептал Эванеско…       На пороге загрохотало. Чашка — и откуда? — разлетелась осколками. Из рук Вислого.       Грейнджер испуганно пискнула, и Драко молниеносно закрыл её своим торсом. Вислый не должен видеть львёнка такой. Разгорячённой, готовой.       Это позволено лишь Драко Малфою.       Вислый задушенно хрюкнул:       — Миона…       Саданул кулаком по косяку двери и выбежал вон из кухни.       Дверь едва не слетела с петель.       Повисло молчание, до оскомины в зубах неловкое. Спустя семь бесконечных секунд Грейнджер отодвинулась. В груди Драко тотчас вскрылась рана. Она жалеет? Жалеет?       — Драко, — едва слышно выдохнула Грейнджер и вдруг провела большим пальцем по его щеке. Встала на цыпочки. — Ты… Мы…       Ей что, неудобно?       — Вислый тебя достаёт? — слишком отчётливо рыкнул Малфой. — Он хоть понимает, почему ему ничего с тобою не светит?       Между ними тут же пробежал холодок. Грейнджер обхватила себя руками. С лица, о котором Драко грезил, — в форме сердечка, — пропало выражение уязвимости. Этой маской безжизненной статуи Гермиона стала похожа на самого Драко, но только он не хотел, чтобы наедине с ним Грейнджер превращалась в бездушную куклу.       — Рон смирится, — негромко сказала Грейнджер, теперь сверля взглядом пол, словно оправдывалась перед щербатыми досками. — Ему придётся.       — Неужели ты рассказала о нашей связи?       Вот было бы славно. Это всё равно, что надеть Грейнджер кольцо на безымянный палец. Неотвратимо, Вислый смекнёт тут же. В конце концов, он знаком с традициями волшебников.       Никто в здравом уме не зарился на чужих половинок.       — Пойми, Рону и так трудно, — стеснённо пробормотала Грейнджер. — Ты же видел тогда, в лесу… Как он реагировал…       — Хм, львёнок, я-то думал, вы друзья? — шумно выдохнул Драко. Она опять принялась нянчить этих тупиц. Выгораживать. Отгораживаться от Малфоя: руками, тоном.       — Д-да, конечно, и Рон с Гарри только хотят, как лучше для мен…       Она споткнулась, уловив, как Драко клацнул зубами.       — Тогда они не должны требовать от тебя подстраиваться под их мерки. Они обязаны принять твой выбор, львёнок.       Грейнджер совсем сжалась — в комок. Начала мямлить:       — Я… — Драко оторвал её руки от живота. Пусть даже не смеет. Он стиснул её локти, так странно, и в то же время интимно. Близко — как им судьбою нагадано. С явным усилием Грейнджер продолжила: — Ну… я не обсуждала с мальчиками то, что с тобой мы родственные души. Однако призналась всё-таки, что шпион — ты. На случай, если я погибну. Это был… сложный разговор. И я попрос…       Драко не стал слушать этот бесячий вздор, перебил её:       — Что за чушь, львёнок? Даже не вздумай умирать. — Она что, готовилась к грёбаному жертвоприношению? — Я запрещаю, — процедил он и поджал губы.       — Мы на войне, Драко, — ласково напомнила Грейнджер, так безысходно, что на миг Малфою захотелось её придушить. Самому, потому что так он был властен над жизнью и смертью.       Но он выбрал жизнь — для неё.       И не желал слушать детский лепет о фееричном самоубийстве. Гриффиндорство в Грейнджер испускало миазмы смертельного недуга. Высасывало из неё любовь к себе. Драко напрягся до ломоты в костях. Он ей не позволит. Поттер того не стоил. Британия — не заслужила. Волшебный мир мог катиться в пасть к инферналам.       Хватит.       — Ты можешь помолчать? Или нет? Бьюсь об заклад, тебя и на десять минут не хватит.       Они смолкли. Опять. Стояли — вот так. Рядом, сильные пальцы Драко на ней, он скользил ими то выше, к плечам, то ниже, до самых кистей. Ещё ниже, он переплёл свои пальцы с её, ладошки Грейнджер совсем утонули в его крупных ладонях. И — глаза в глаза. Вдох — в выдох. Магическое ядро — к ядру.       Малфой — к Грейнджер.       Она… пожалеет?       — Мне нужно идти, — жёстко обронил Драко. Он не доверял ни своему разуму, ни тем более телу. — Ты береги себя, львёнок. Поняла?       И, дождавшись её покорного, какого-то смущённого кивка, аппарировал в ад Малфой-мэнора.

Предвидение счастья

      После деревенской «Ракушки» помпезный Малфой-мэнор давил на глаза.       Куда ни ступи, везде Драко преследовали вензеля и лепнина, золочёные рамы портретов одиннадцати поколений напыщенных предков, — тех, что гордились чистой кровью пуще своих грязных и славных деяний. С возрождением Волдеморта воздух родного дома стал ещё тяжелее, таким вязким, что спирало грудь.       И всё же, то был его дом.       Колыбельная Драко Малфоя.       Губы горели. Драко с трудом заставил себя оторваться от львёнка. Он рисковал собой, но рискнуть ею? Невозможно. Она не готова. Блядь. Умывшись ледяной водой, чтобы прийти в себя, Драко поднялся по мраморным ступеням на второй этаж, в спальню к Нарциссе, вежливо постучал и вошёл. Леди Малфой выглядела значительно лучше, фарфоровая кожа сияла, оттенённая букетом кружевных розовых роз из её любимой оранжереи. Нарцисса наслаждалась свежим ароматом благородных цветов, и сама словно вновь расцвела.       — Где ты пропадал снова, сынок? — будто между прочим спросила она, внимательно изучая Драко своими проницательными голубыми глазами. — Лорд… справлялся о тебе.       У Драко мгновенно заледенел позвоночник.       Внимание Волдеморта вряд ли сулило добрые вести.       — И что ты сказала? — с опаской спросил Драко.       Тон хрустального голоса Нарциссы не изменился.       — Да как всегда, правду, дорогой. Что ты отправился в публичный дом.       Он опешил и глупо поперхнулся воздухом.       — Что? — кончики ушей запекло. — Мама?       Нарцисса закрыла глаза и опять вдохнула запах роз. Будто в мире не было ничего важнее цветов. Будто вся жизнь состояла из роз.       И шипов.       — Будь осторожен, дорогой. Предельно осторожен. Даже во сне не опускай стен окклюменции. Слышишь?       Её взгляд вдруг пронзил Драко до самого магического ядра. Угрюмо он кивнул. Нарцисса читала в нём не любовный роман, а трагедию. Предупреждала. Предостерегала. Она знала, от чего пыталась его спасти? Куда Драко влез? Стоять перед нею было жутко неловко, но Драко не смел поёрзать — всё же, его закаляли с пелёнок. Да и беспокоиться не о чем, правда? На Нарциссу можно положиться. Ведь дар путать мысли передался Драко именно по линии рода Блэк.       И Драко её единственный сын.       — Мам…       Он смешался. Нарцисса вздохнула.       — Надеюсь, ты знаешь, что ты творишь.       «Что ты творишь».       Как верно леди Малфой облекла в слова хаос, в котором Драко погряз.       Он творил… что?       Ходил по лезвию бритвы. Резался. Играл в кости со смертью. Галлеон с протеевыми чарами постоянно лежал во внутреннем кармане мантии Драко. Рядом с отвратительной маской Пожирателя смерти. Забавное соседство, ей-Мерлин. Пожелав Нарциссе приятного дня, Драко надумал себе гору домашнего задания по древним рунам. Учёба в Хогвартсе была прекрасной оговоркой, позволяла урвать часы одиночества. В своей комнате Малфой достал монету, и, хоть и был один, прошептал Гоменум Ревелио. Хорошо. За ним не наблюдают.       Силенцио.       Муффлиато.       Дезиллюминационное.       Он зло потёр шершавое золотое ребро галлеона. И взмахом палочки написал Тонкс:       «Если с нею что-то случится, то сделка отменяется».       Пусть знают, что, рискуя Золотой девочкой, Орденцы рискуют победой. Пусть взвесят все доводы, прежде чем свалить на неё обязанности сюсюкаться с Вислым и святым Поттером. Драко скрипнул зубами. И, не приведи Мерлин, Грейнджер опять кто-то поймает. Её все хотели схватить, изодрать, разорвать. У Волдеморта водилась целая стая шавок, которые только спали и видели, как бы выслужиться перед Лордом поступком попаскуднее. Не дай Мерлин… Малфой тут же сольётся и обрушит свою вселенскую ярость уже на сам Орден. Разве зря он постоянно изворачивался и выгораживал Грейнджер?       Львёнок обязана прожить все семь лет, что Драко ей подарил.       Галлеон нагрелся.       «Успокойся, братец. Ничего не случится с твоей половинкой». От слов Тонкс веяло мягким укором, но у Драко во рту стало кисло.       Может произойти что угодно.       Что угодно.       С ней.       С ним.

Предвкушение счастья

      — Через полгода ты женишься на Астории Гринграсс, — непререкаемым тоном объявил Люциус, вызвав Драко в свой кабинет.       Лорд Малфой даже не поднял глаз на вошедшего сына. Не мотнул длинными прядями платиновых волос. Не оторвал пера от пергамента, на котором что-то писал. Наверное, очередное распоряжением прихвостням Волдеморта, тем кто помельче? Каким-нибудь министерским крысиным чинушам. На пару особенно юрких Драко помог расставить ловушки, с приманкой из заплесневевших новостей. Сугубо из чувства мести Драко подсказал, как продать Амбридж отравленный корм для кошек.       Уж Драко не знал, то ли Ло-ли-та сама его ела, то ли лобызалась с кошками из своих кошмарных тарелочек, но Амбридж две недели носа в Министерство не казала.       Отравилась, что ли?       Её секретаршу тем временем Орден взял в оборот.       Дела шли приемлемо, пока Люциус вдруг не взбрыкнул и не вспомнил, что он глава рода Малфоев.       Драко сжал кулаки до острой боли от впившихся в ладони ногтей.       — С чего ты взял, отец? — с мёртвым спокойствием спросил он.       «Отец».       Четыре буквы выжигали рубец на кончике языка.       Люциус выгнул бровь. В тоне сквозила скука.       — Я не намерен вступать в дискуссии. Астория из семьи с безупречной репутацией и подходящей кровью. Мы уже подписали брачный контракт с её отцом. Оказывается, Астория родилась под семёркой, как и ты. И, Драко, я узнал об этом не от тебя, а от будущей невестки. Только за одно утаивание тебя следует высечь. А теперь иди, мне некогда.       Небрежно взмахнув рукой с зажатым в пальцах стилетом пера, Люциус отпустил его.       Глубокий вдох, как перед матчем по квиддичу.       — Нет, — хлёстко отрезал Драко.       Ему стало жарко. Тролля с два он женится на болезной сестре Дафны. Астория показалась Драко неплохой ведьмой, но разве он не разъяснил ей всё ещё в прошлом году? А Гринграсс распустила язык?       Плевать. Он не сможет быть с Асторией, никогда.       Медленно, очень медленно, Люциус положил перо на столешницу. Наконец-то взглянул на своего повзрослевшего сына, который теперь был на полголовы выше него. Который пытал его. Который смел ему перечить.       — Ты забываешься, — процедил Люциус. — Я не спрашивал твоего мнения. Свадьба в августе. Так что своё оставшееся время в Хогвартсе можешь потратить на то, чтобы сблизиться с будущей миссис Малфой. Ты наследник чистокровного рода. И ты обязан продолжить его, Драко.       С трудом Драко подавил желание схватиться за палочку. Душа внутри плена рёбер вдруг заметалась как бешеная. Перед глазами заплясали багровые пятна.       Затылок взмок.       — Я. Сказал. Нет. И думать забудь. Я не собираюсь связывать себя брачными узами.       Люциус встал из-за стола. Приблизился к Драко, бесшумно. Муштра на протяжении десятилетий не прошла для отца даром, он был прямым как меч самого короля Артура и с виду не менее несокрушим и смертоносен, чем Эскалибур. Глаза — ледяной серый лёд — сузились в щёлки.       Люциус взял палочку и кончиком древка упёрся в подбородок Драко. Тот не шелохнулся.       — Тёмный Лорд возвысил тебя, Драко, но ты понятия не имеешь, как играть в игры с Пожирателями. Не надейся, что моя мнимая слабость даёт тебе право решать что-либо в этом мэноре самому. Ты мой сын и сделаешь, как я приказал. Иначе… как глава рода Малфоев, я могу заставить тебя. Не согласишься, пострадает Нарцисса. Я отбываю во Францию. Чтобы к моему возвращению я и слыхом не слыхивал о твоей дури.       Он аппарировал прямо из своего кабинета, оставив булыжники унижения, что тянули Драко на дно чистокровной пожирательской трясины. Ни секунды больше было невозможно это терпеть. И держать в себе.       — Блядь! — взревел младший Малфой и со всей силы пнул отцовский бар, где тот хранил коллекционное огневиски. Богемское стекло в резных створках треснуло от удара, Драко пнул мерзкую дверцу снова, и тут — грудой — на пол рухнули все бутылки, с треском и скрежетом — разбились. По кабинету во все стороны разлетелись осколки стекла и густо запахло древесным спиртом. — Блядь, — уже спокойнее, однако только с виду, процедил Драко. — Тинки!       Тотчас маленькая эльфийка матери появилась в кабинете, чуть поодаль от катастрофы, у ненавистного отцовского стола. Напыщенного, как и сам Люциус. Тинки пискнула, округлив глаза на этот дикий беспорядок из осколков, пробок и густого запаха несостоявшегося пьянства.       — Хозяин Драко? — запричитала она. — Вы звали Тинки? Вы ранены?       Эльфийка суетливо шевелила ушками и теребила подол накрахмаленной наволочки, но не смела подойти к разбушевавшемуся не на шутку наследнику дома.       — Прибери здесь, — со свистом в голосе велел Драко.       Он не был ранен. Нытьё в пальцах на ногах не в счет. Нет, его драгоценное тело не пострадало. А вот его мужское достоинство… Гордость…. Разве мог Драко не знать, что Люциуса ничем не пробьёшь? Что, узри отец пришествие магловских ангелов, он решит, что это происки грязнокровок? Неужто Люциус до сих пор верил, что Драко в назначенный час послушно вымолвит «да» на магической церемонии заключения брака? Наденет на себя удавку и затянет её потуже, а потом словно кролик на выпасе будет трахать Гринграсс на потеху двум чистокровным лордам?       Впалые щёки Астории отпечатались у Драко под веками, её скромный, и всё же упорный нрав будил зуд под кожей.       Отец опустился до угроз матери. Своей жене.       — Блядь.       Горный тролль его пожри, если Драко станет плясать под дудку Люциуса. Хватит. С него хватит.       Щелчок, снова вихрь аппарации. Малфой потянулся к ней — к Гре-е-ейнджер — жадной половинкой своей истрёпанной души.

***

      Знала ли Грейнджер, что Драко найдёт её где угодно? Из-под земли достанет? Спасёт из преисподней. Дёрнет за нити магической связи, шагнёт за ней в бездну. Через бездну и сквозь неё — в краткие секунды между двумя бешеными ударами сердца.       Удар.       Вот она.       Рядом.       В уютном чужом коттедже, на втором этаже. В комнате… той самой, обшарпанной донельзя, где восемь месяцев назад Драко очнулся после таинственного ритуала передачи Грейнджер своих жизненных сил. Своих семи лет.       Значит, нынче то была комната львёнка?       В бурных спорах и тихих обменах странными спокойными фразами Драко никогда не проявлял любопытства, где именно Грейнджер останавливается, когда ночует в «Ракушке». Не хотел дать понять, что он помнит её — бледную, мёртвую, голую. Ледяную, а потом истово-огненную.       Охнув, Грейнджер метнулась вбок к узкой кровати и схватила со спинки какую-то лиловую шерстяную тряпку, которая вроде бы служила ей очередной причудливой кофтой. Прикрыла грудь.       Да она тут переодевалась. И он застал её… в благословенном неглиже. Драко пошарил глазами везде, по истресканным стенам, потёртому веками комоду и явно уставшему от легиона подошв ковру, и ярким вызовом заметил скромный бежевый бюстгальтер на краю хилой подушки. Кружево покрывало атласные чашечки, между которыми притаился крошечный бантик. Грейнджер уловила, куда направлен его взгляд. Сглотнула.       — Драко? — смущённо пискнула ведьма, которая была его родственной душой. —Зачем ты вернулся? Что-то случилось?       Случилось.       Случился обух по голове.       Острое, кинжальное прозрение, что каждый его вздох — на свободе — мог стать единственным светлым мигом в жизни, насыщенной палитрой тёмных оттенков. Рядом со львёнком чёрно-белый набросок Драко Малфоя невольно окрашивался буйными тёплыми красками её веры в победу, в справедливость, в него самого.       В Драко — всё ещё Люциуса, удушающе Люциуса — Малфоя.       Взмах ресниц — и Драко оказался рядом с нею. С Гре-е-ейнджер. Голова шла кругом, в груди тянуло. К ней. К ней… Хватит мучиться. Он устал. Он ждал достаточно. Боролся. Видит Мерлин и все адские гончие, Драко боролся, пока не понял, что борется со своим собственным упрямством. Он твердил и твердил себе, что Грейнджер его недостойна. Он искал тому доказательства.       Чушь.       Это он не достоин её.       Но всё равно Драко возьмёт своё, возьмёт ведьму, что предназначена ему звёздами.       — Ты что, пил? — внезапно чересчур громко спросила Грейнджер и выставила перед собой тонкую руку. Оскорблённо нахмурилась… глупышка.       Приподняв бровь, Драко замотал головой. Он бы поведал ей… про лужу столетнего огневиски в тысячелетнем Малфой-мэноре… огневиски, что, вероятно, стоил больше, чем весь этот хлипкий уютный коттедж.       Сказал с хрипотцой:       — Я не пил. Никогда бы не сделал это с тобою пьяным, впервые. А мы сделаем это с тобой сейчас, львёнок. Хватит уже притворяться. Ты сама знаешь, к чему всё шло между нами.       Притворство пронзило его сущность и отравило нутро, однако пора избавиться от яда.       Отточенным жестом Малфой сбросил с плеч мантию, расстегнул ворот рубахи и начал расстегивать пуговицы. Грейнджер только моргала. Растерянно, по-кошачьи. Она не могла говорить, и Малфой её понимал.       Он осознавал, что красив.       Что его высокая, худощавая фигура будила в ведьмах распутниц. Что сухие мышцы его сильных рук и рельефные кубики пресса на плоском животе вызывали желание пройтись по ним языком и спуститься ниже, чтобы втянуть во влажный жар рта его великолепный член.       Однако в чём Драко был больше уверен, чем в том, что его зовут Драко Малфой, так это в том, что Гермиона Джин Грейнджер ни разу за всю свою насыщенную заумную юность не видела члена до предела возбуждённого волшебника воочию.       Она так и не научилась целоваться.       Эта истина заставила его мысленно цокнуть. Драко продолжать обнажать себя перед нею. С виду беззаботно он стряхнул угольный шёлк рубашки с запястий и предстал перед Грейнджер своим алебастровым торсом. Белым, благородно белым. Бугристым от жилистых мышц. Со шрамом от Сектумсермпры поперёк сердца. С полоской мягких паховых волос, что вела к центру его нынешней власти — над Золотой девочкой. Туда, где уже стало просто невыносимо тесно. Где пульсировало. Где — требовало. Требовало взять её. С усмешкой поймал рваный вдох львёнка, отметил, как она с силой прикусила нижнюю губу.       Грейнджер любила кусаться?       Вот-вот Драко выяснит.       Он лязгнул, намеренно громко, пряжкой ремня. Выдернул полоску драконьей кожи из шлёвок. Глаза Грейнджер превратились в бездонные омуты со всполохами чернильных искр.       — Ч-что ты д-делаешь?       — Глупый вопрос, львёнок, — строго пожурил Драко и плавным движением спустил брюки на пол, вместе с трусами. Призвал палочку из кармана мантии, чтобы наложить на дверь запирающее и заглушку. — Смотри на меня. Мне в глаза. Всё остальное рассмотришь чуть позже. Я разрешу. А пока… позволь мне. Позволь мне… — роковые слова едва не сорвались с зудящих в предвкушении губ, но Драко насилу произнёс другие: — завершить нашу связь. Позволь, Гермиона.       Вдруг она всхлипнула, как-то задушенно, ошеломлённо, и рукой резко закрыла рот. Забытая кофта выпала из её пальцев.       И Драко увидел полуобнажённую Грейнджер.       Такую живую, тёплую, персиковую. Живее всех живых. Ароматную. Он шагнул к ней вплотную, упёрся головкой члена во впалый ведьмин живот. Он хотел помыкать ею. Приказывать ей.       «Распусти кудри. Сними джинсы. Опустись на колени».       Но вместо этого Драко пал на колени сам.       Он, чванливый задира и чистокровный сноб, добровольно… обречённо, с пораженческим рваным полувздохом-полустоном склонился перед грязнокровкой. И на этот раз упёрся ей в живот своим лбом. Потёрся о неё. Её кожа была как изысканный бархат, мягче воздушного суфле. Её аромат… был такой вязкий, тягучий, терпкий и очень женский. Драко нежно поцеловал раковинку маленького пупка, скользнул туда языком. Застонал от бессилия.       Не мог он её заставить.       Он хотел, желал, жаждал. Но не мог.       Все мышцы свело чуть ли не судорогой, и неимоверным напряжением воли Малфой застыл там — у её стройных ног. Руки горели в агонии бездействия, волоски на предплечьях приподнялись. Он ждал. Отдал себя на растерзание ей. А Грейнджер… медлила. Не шевелилась. Не говорила ему ничего. Ни слова. Но взмокшим лбом Драко чувствовал, как мелко трепетал её вкусный живот, как кровь в её венах бурлила, выплескиваясь набатом. Запах манящего лона стал гуще и слаще. Взывал к нему, моля зарыться лицом ей меж бёдер и научить… удовольствию. Наслаждению стать взятой им.       Единению родственных душ через тела.       Но ведьма медлила.       Она, Гер-ми-она, будто растянула Драко на пыточном колесе, связала Инкарцеро, и он не мог, не смел, не имел права — схватить её. Он мог только сипло дышать ею.       «Позволь мне, Гермиона, — заклинанием жгло ему мозг. — Позволь мне люб… взять тебя».       — Д-драко, — наконец едва слышно пробормотала Грейнджер, так доверчиво, так… наивно, что Малфоя разбило в сладостном содрогании. Сознание отключилось. Воля тоже. И совесть — зашвырнула в потаённый угол морали сама себя.       Малфой схватил Грейнджер за бёдра, сжал упругие ягодицы, а затем — наконец-то, Великий Мерлин, — высвободил пуговицу джинсов из петли,.. шорох молнии, — вниз, и он аккуратно избавил Гермиону от остатков препятствий между ними. Подхватил её на руки, улыбнулся одними уголками губ и бережно уложил на кровать. В комнате было прохладно, отчего плечи Гермионы покрылись мурашками. Так не годится. Взмах палочкой, и ей стало теплее от его магии и заботы.       В Драко яростно сцепились два противоречивых желания.       Одно требовало не церемониться. Хищно вкусить добычу. Грубо навалиться на свою ведьму, очень быстро, умелыми ласками и порочными поцелуями довести её до исступления, изощрённо, коварно… и едва она вскрикнет в экстазе — проткнуть её голодным членом, заявляя на это персиковое лоно свои законные права.       Другое уговаривало Малфоя не торопиться, не пугать Гермиону. Он не варвар, и может статься, давно уже не закоренелый эгоист. Разве Драко не способен сделать их соитие самым потрясающим опытом в жизни?       Он не знал, что ему выбрать.       Метался.       Лизал Грейнджер в шею, покусывал хрупкое горло, гладил руками податливое тонкое тело. Её рёбра выпирали прямиком в ладони Малфоя. Какая же она… полупрозрачная. Потусторонняя… Как сказка с фееричным концом. Вот Малфой сполз несколько ниже, добрался до двух мягких холмиков груди с ягодками коралловых сосков. Она манила его. Её груди манили его, заставляли непрестанно целовать их и совершенно безумно лизать, и покусывать, от чего Грейнджер вскрикивала, отрывисто и слегка приторно, и низко, чувственной симфонией в его замутнённом разуме.       Ми — ре — до.       Ми —ми — ре — ре — до — до.       Два ликующих рыдания в унисон.       — Ты такая красивая, Гермиона, — исступлённо признался Малфой между ласками, — восхитительная. Вкусная. Моя.       Он протянул руку вверх, чтобы погладить её по щекам и губам, и вдруг Грейнджер открыла рот, напала на него и сильно прикусила пальцы. Укус отозвался тугой, трескучей спиралью в каменном животе. Драко взревел. Он был не в силах сдержать внутри свирепого дракона, в честь которого его назвали. Языки пламени необузданной похоти вырывались наружу, грубыми ласками, вкрадчивым рокотом из гортани, тем, как Драко наконец раздвинул эти блядские ноги — очень широко — и посмотрел на неё там. На бутончик клитора среди скромных завитков тёмных волос, на лепестки нижних губ, похожих на шёлковые розы. Львёнок набухла и сочилась амброзией смазки. Он подразнит её, немного, лишь потому, что Драко… хотел. Хотел и лизнул её, всем языком, снизу-вверх, от девственного входа до налившейся кровью горошины, средоточия её женского естества.       Стон, который исторгла Грейнджер, был стоном бесстыдницы. Она вскинула таз, чтобы потереться влажной от слюны Драко промежностью о его наверняка пунцовое лицо. Он прижался к ней крепче, измазался в ней, а потом ослабил напор.       И она непрерывно стонала.       Вот так. Вот так, ведьма. Его ведьма…       — Гермиона, — лизнул её, — Гермиона, — лизнул и втянул нежный клитор в рот, чтобы там пососать, — Гермиона.       Драко укусил Гермиону за клитор. Несильно, однако… чувствительно. Так, чтобы от острых ощущений на грани страдания львёнок взлетела к звёздам — и она воспарила, изящное тело под ним тело выгнулось дугой, пушистая голова откинулась назад, глаза закатились. Её ломало в самом греховном и чистом спазме, что дано познать на земле. Заворожённый потрясающим зрелищем, этим высвобождением, Драко жадно любовался моментами оргазма Гермионы, и даже забыл о том, что член агонизировал. Магическое ядро тянуло, словно сам Драко попал на небеса.       Он будто обрёл бессмертие.       Правой ладонью провёл по вялому бедру Гермионы и осторожно, деликатно погрузил в неё указательный палец. Она не сопротивлялась, и он чувствовал затухающие волны экстаза внутри неё. Драко добавил ещё один, погладил её изнутри, раз, ещё раз, согнул подушечки и нашёл ту самую сокровенную точку. Погладил, услышал новый, очень удивлённый стон, а потом с мягкой неотвратимостью растянул её вход. Мерлин… сил терпеть больше не было, но они кипели внутри Малфоя всей Амортенцией мира.       — Позволь мне, Гермиона, — вслух снова попросил Драко и решительно навис над нею.       В огромных карамельных глазах стояли слёзы, — миг, миг, — ласково Грейнджер потянулась к его горящему лицу, провела по скулам пальчиками, а потом вдруг сильно стиснула напрягшиеся плечи Драко. Он чувствовал, как на его шее отчаянно бьётся жилка.       — Иди в меня, — обронила Грейнджер.       И Драко вошёл.       В тесноту рая и влажность ада, сквозь невольный ведьмин всхлип неминуемой боли, сквозь преграду, которую он ощутил головкой члена. Он замер, давая Грейнджер привыкнуть к размеру, который, наверное, казался ей просто огромным. Напряг ягодицы и спину. Не двигаться… Не двигаться… Ещё хотя бы мучительную секунду.       Она качнулась к нему — сама.       И Драко наконец-то выпустил наружу всю свою страсть, что копилась в нём так долго, что он уже и не помнил, когда началось это досадное, судьбоносное наваждение. Его одержимость Гермионой Джин Грейнджер. Он с детства дразнил её, он её унижал, кусал и едва ли не тискал. Зачем?       Зачем…       Потому что всегда грязнокровка для него была запретна. А сейчас Драко словно кубарем катился с горы, набирая дикую скорость, чтобы сорваться с трамплина. Он рассекал воздух — и её послушное лоно. Он таранил её, и Грейнджер вторила ему, вторила, вторила. Поймала вечный, колдовской ритм.       Толчок.       Толчок.       Толчок… в неё, в Гре-е-ейнджер, прекрасную, как само мироздание. Драко терялся в ней, захлёбывался в ней, хлестал Грейнджер своим ненасытным телом, брал её членом, вторгался языком в рот, ласкал пухлые губы, сцеловывал стоны, рычал прямиком в неё.       Никогда он не познавал такого блаженства.       Он не знал, сколько длилось соитие, Драко потерялся в безвременье, перед глазами плясами разноцветные пятна, глаза Гермионы были как путеводные звёзды в его личной, изрезанной кружевом вселенной, что сверкала лишь для Драко Малфоя.       — Гермиона, Гер-ми-она, Г-е-р-м-и-о-н-а…       Магическое ядро взорвалось и сплелось с её ядром, его душа запылала от неги, обласканная её душой. Оргазм Грейнджер — намного ярче предыдущего — накрыл Драко сияющим водопадом.       На мгновение он потерял сознание.       А когда очнулся…       В ней.       Всё еще в ней… Маленькой доверчивой гриффиндорке, у которой Драко забрал девичью честь. Драко похолодел, мороз пробежал по голой коже лопаток и впился в поясницу ледяным колом. Его тёмная сущность довольно вздохнула, насытившись бесценным подарком, а крупицы ослепительно-белого света — подношение Золотой девочки — вдруг померкли.       Что они натворили?       Что, Драко, ты натворил?       Это всё усложнит. Это их… уничтожит. Как теперь быть им, вдвоём?       Стиснув зубы, Драко выскользнул из сладкого лона Гермионы и сел на кровати, свесил босые ноги. Почувствовал, как робко львёнок провела ладошкой по его позвонкам. Она ещё не догадалась. Она верила ему… Драко стряхнул эту ласковую руку строптивым поворотом плеча, на котором расцветал синяк от её укуса, — Драко в порыве помешательства приказал ей пометить его, — а сам с остервенением прикусил щёку изнутри, до крови. Чистой, блядь, крови древнейшего магического рода. Веками взлелеянного достояния. Неразбавленной сути, которую Драко был обязан передать своим детям.       Он не мог врать Грейнджер.       — Отец заключил помолвку… от моего имени, — бесцветно сообщил Драко. — Через полгода я женюсь на Астории Гринграсс. Я узнал сегодня.       Глотку рвало от этих режущих звуков, в которые складывались хлёсткие, жестокие слова. Лезвия фраз, отсекающие нити завершённой связи, в худший миг из любых иных. Ещё пара минут, и Драко уйдёт. Он прислушался: может, Грейнджер заплачет? Устроит ему скандал, подлинно по-гриффиндорски? Обвинит, что Драко подлец?       Подлец.       Что ж, она будет права. Он примет все заслуженные упрёки. И потом уйдёт. В осквернённый дом своих предков. Лорды приходят и уходят, но Малфои нерушимы. Поэтому Драко уйдёт. С этой тяжестью в груди — будто Драко тащился на метле и нёс с собой на буксире весь Хогвартс. Вот сейчас он встанет, невозмутимо оденется и…       Но ушла Грейнджер.       Тихо, стараясь не касаться его, спустилась с кровати. Молча подняла с пола скомканные джинсы и кофту, которую натянула через голову, оставив ноги голыми. Он заметил капли крови на её бёдрах. На нём тоже остались — на уже вялом члене. Воздух был вялым, за окном вяло моросил дождь. Мысли вяло разрывали череп. Малфой моргнул. Палочкой — опять молча — Грейнджер в лёгкую разбила запирающие чары, что будто вечность назад наложил Драко. Разбила… его самого.       Не обернулась.       Просто свела лопатки, пока не превратилась в прочную, гордую струну.       И ушла.

Предсказание счастья

      Его левое предплечье онемело.       Кривой шрам Золотой девочки поверх Тёмной метки стал просто шрамом, уродливыми зазубринами, что складывались в срамное слово. Ритуально и скованно Драко провёл кончиками пальцев по буквам, обличительным закорючкам… Г-р-я-з-н-о-к-р-о-в-к-а… и не ощутил ничего. Ни жгучей агонии. Ни живительного экстаза. Ни горькой боли. Ни сладкого удовольствия. Ни острого покалывания. Ни нежных перышек ведьминых ласк.       Ничего.       Сначала Малфой решил, что досадная напасть пройдёт. От рассвета до заката вёл себя так, как ему предписывал статус. Ходил на уроки, язвил с Блейзом и Тео, вежливо кивал Дафне и ни разу не взглянул на Асторию, потакал безумию близнецов Кэрроу, пытал… Круцио оседало оскоминой на зубах, сплавливая его тёмную от гнилостной магии кровь с чёрными одеяниями оболочки. Чернильный, обсидиановый, нефритовый, цвет лунного затмения… Какая, к троллям, разница? Пиджак — чёрный, брюки — чёрные, галстук — чёрный. Чёрный плащ Пожирателя смерти, что сидел на Драко Люциусе Малфое как влитой. Когда Драко впервые заявился в нём на занятия, Снейп поджал тонкие губы, однако ничего не сказал. И так — в плаще — Драко расхаживал по Хогвартсу каждый день. На занятии по магловедению Алекто тряхнула жиденьким хвостиком и промурлыкала:       — Тебе очень идёт образ Пожирателя, Драко.       Малфой не изменился в лице.       — Я знаю, — процедил он негромко.       По спине иглами прошлась плеть ненависти… от Долгопупса, и Финнигана, и мелкой Уизли. Да почти всех студентов толстостенного замка.       Подоспевший откуда-то Джагсон хлопнул Драко по лопатке и неприлично заржал.       — Так держать, малец. Пойдёшь дальше отца.       Драко даже не хмыкнул. Он существовал. От заката до рассвета. В своей стылой тюрьме — Башне старост, где ежесекундно подвергался наказанию своим одиночеством. Голый, голый, голый… После ледяного душа, Драко сидел поверх прохладного скользкого одеяла. Он то и дело сжимал руку в кулак, напрягал мышцы и следил, как под Тёмной меткой перекатываются жилы, оплетённые голубоватыми венами. От букв клейма Грейнджер не было никакого толку.       Львёнок не отвечала.       Драко весь застыл скорбной, вулканической лавой, с пеплом платины волос на голове.

***

      На пасхальные каникулы Драко вернулся в Уилтшир, но в свинцовых тучах апрельского ненастья Малфой-мэнор показался ему призраком. Опустел. Остались лишь запуганные Люциусом эльфы, да мелкие сошки, которых не наградили Меткой. Волдеморт исчез вместе с большинством Пожирателей, куда — Драко не доложили. Не было ни бесноватой Беллатрисы, ни смердящего Сивого, ни Люциуса… никого. Даже Нарциссы. Казалось бы, Драко должен испытать облегчение, однако оглушительная тишина давила на уши, стискивала разум в клешнях.       Интуиция вопила, что неспроста Драко предоставили самому себе.       Устав от гнёта родных стен, от праздничного завтрака в огромной столовой, груды нежнейших крестовых булочек на роскошном хрустальном блюде, разноцветных шоколадных яиц, которые никто из Малфоев никогда не собирал… пасхального кролика, запечёного с розмарином, Драко прямо со своего добротного стула из морёного дуба аппарировал на вокзал Кингс-Кросс. Сел в вагон Хогвартс-экспресса и все восемь часов поездки до школы чародейства и волшебства пялился в буйство весны за окном, однако не видел ничего, кроме размытых клякс. Моргал и моргал, смахивая ресницами призрачный песок. Глаза щипало… Драко не мог спать.       Тишина почти пустого поезда пронзала его магию копьями.       Левое предплечье онемело.       О-н-е-м-е-л-о.       Внезапно сквозь стук колёс и мрачную отрешённость Драко ощутил, как над сердцем стало жарче. Галлеон нагрелся. Молниеносным движением Драко вынул монету и потер её нетерпеливыми пальцами. Размашистые, знакомые, нежеланные буквы собрались в распоряжение:       «Если будут новости, пиши мне».       Тонкс.       Тонкс? Выходит, отныне Драко должен связываться не с Грейнджер, а с Тонкс. Значит, Грейнджер отказалась с ним работать. Потому что… Драко сам возвёл между собой и львёнком глухую стену. Стену из плотных кирпичей запоздавшей правды. Он не соврал Гермионе. Нет. Просто сначала… Драко познал её. Хоть раз за всю свою прошитую платиновыми строчками великосветских манер жизнь познал ведьму, которую желал как сумасшедший. И тем самым Драко настолько оттолкнул Грейнджер, что та каким-то образом закрыла их духовную связь. Хватит врать себе. Он был ранен, истекал кровью. От сущности Малфоя словно отняли половину, оболочка была порожней и скудной.       Без неё.       Вот каково это — существовать без Грейнджер.       Перед Малфоем будто наяву соткался её изумительный образ: обнажённое тело, каштановые волосы, разметавшиеся кудрявым облаком по худой подушке, и этот взгляд, карамельно-чернильный, очарованный им, заколдованный… полный наивного доверия.       А потом её прямая спина, когда Грейнджер молча покинула спальню в «Ракушке».       «Принял», — медленно, буква за буквой, написал Драко кузине. В желудке поселилась сосущая тяжесть.       И он принял это, как принял абсолютно все последствия своей мерзкой, смертельной игры.

***

      Они с кузиной виделись редко.       — Как там Хогвартс? — первым делом поинтересовалась Тонкс, когда Драко вновь аппарировал в коттедж на берегу моря. Он сразу ощутил, что Гермионы здесь нет, плечи понуро опустились. На что Драко вообще надеялся? Грёзы, что мучили ночами, не обернулись явью. Если Тонкс и заметила, что Драко вёл себя несколько… непристойно, то не стала его дразнить. Кузина вообще не трепала Драко, почему Грейнджер всё-таки отказалась сотрудничать с ним.       — Как там Золотое трио? — огрызнулся Малфой. Ляпнул из вредности: ведь понимал, что Тонкс не раскроет иного убежища Избранного и его верной боевой подруги. Тонкс хмыкнула, неуклюже встала из-за стола, чтобы как утка прошлёпать к буфету и выудить оттуда какаю-то чёрствую булочку с сосиской.       Брови Малфоя поползли вверх.       А Тонкс… раздалась. Свободная лиловая мантия уже не скрывала круглого живота, на который будущая мама ласково положила ладонь. Первобытным, исконно защитным жестом. Драко внезапно растерялся, куда себя деть. Здесь ему было не место. Его затошнило.       Тонкс была беззащитной и в то же время сильной…       По-новому привлекательной.       — Так, где у них тут… — ворчала Тонкс, встав на носочки и одной рукой шаря в глубине полки. — Моя магия бунтует, — объяснила она в ответ на невысказанное недоумение Малфоя: зачем что-то искать, когда есть прекрасное Акцио? — Смешанная кровь на грани совместимости и всё такое. Ну, ты представляешь. Метаморф и оборотень, смесь покруче тварей Морганы ле Фей. Я уже не участвую в битвах… ну, почти. Римус только рычит.       — Так скоро я стану дядей? — мягко спросил Драко.       Вдруг Тонкс обернулась к нему, уставилась ему в лицо тем самым взглядом, изучающим и всезнающим, которым вскрыла его в первый раз. Глазами с росчерками радуги. «Кто ты?», — надавила Тонкс на Малфоя тогда. А про себя заявила: «А я сама выбираю, кем мне быть».       — Станешь, если захочешь. У нас будет сын, мы хотим назвать его Тедди.       Тедди.       Тедди… Люпин?       Тедди Тонкс-Люпин?       Дитя войны.       — Славно, — выдавил Драко. Настроение провалилось под землю, до самых недр. Он не изображал искренность, но не мог остановить дрожь по всему телу. Почему профессор Люпин не запер Тонкс в глухой башне без окон и дверей где-то на другом краю земли? Беременным не место в гуще сражений. — Поздравляю, Тонкс. Ты… береги себя.       — Ага, — лукаво отмахнулась Тонкс. — Буду. У тебя есть пара часов? Сейчас Билл подойдёт, хочет обсудить с тобой одну хитроумную ловушку, на Сивого. Мы тут придумали байку, тебе понравится. Ну, наверное.       — И что это? — с опаской уточнил Драко. Идеи Тонкс могли взять гран-при на кубке безрассудства.       Она с аппетитом захрустела корочкой.       — В Хогвартсе мало кто из студентов, кроме вас, слизеринцев, доволен сменой власти, так? — Хруст. — Скрытых юных сопротивленцев из отряда Дамблдора. — Хруст. Улыбка. — Мы сыграем на этом. Тебе почти ничего не нужно делать, Драко. — Хруст, смешок. — Просто объявить на собрании с Тем-Кого-Нельзя-Называть, что когда ты пытал Невилла, то нарыл в его мозгах, как тот получил весточку от Гермионы. И вроде бы она скрывается в…       Драко вскочил так резко, что стул завалился на пол.       — Нет.       Хруст.       — Успокойся.       — Тонкс, — руки затряслись от скопившейся магии, и Драко через силу сделал пару вдохов и выдохов, лишь бы не допустить спонтанного всплеска. — Тонкс, я ведь предупреждал. Никаких подстав для Грейнджер.       — Да её и близко там не будет! Ну что ты… — Тонкс бросила жевать, подошла и осторожно погладила Малфоя по руке. Подняла подбородок и открыто взглянула ему в глаза. Отразила своими его стальной шторм, её волосы выцвели до знаменитой платины. — Никто не станет ею рисковать, даю слово. Мы просто сделаем так, чтобы Гермиона заранее наследила в Годриковой впадине, оставила там свою куртку, шарф… У Сивого инфернальный нюх, и ведь он свихнулся на поимке Грейнджер. Нам нужно, чтобы он совсем потерял контроль и бросился в Годрикову впадину как бешеная псина. И тогда мы его убьём. Слышишь? Билл вот придумал, как, заклинание изобрёл даже. Нам нужна кровь Сивого, чтобы помочь всем, кого он успел заразить. Вроде бы можно сварить особое зелье и обратить заражение ликантропией, но для этого нужна кровь вожака стаи, понимаешь?       Ему это не нравилось.       На кону стояла жизнь Гермионы.       И… Нарциссы? Сивый непрестанно увивался за леди Малфой, когда не был занят поисками грязнокровки.       — Гермионы не будет в этой проклятой впадине, когда Сивый доберётся туда? — тревожно уточнил Драко.       — Обещаю. Поможешь?       Его сердце гулко стучало по грудной клетке. Драко представил, что случится дальше. Он ведь сам выставил Ордену условие. Проход в Хогвартс взамен смерти оборотня. Не просто оборотня, а Фенрира Сивого.       Так или иначе, война закончится.       Если Орден проиграет, Драко из кожи вон вылезет, но сделает Гермиону своей рабыней. Для всех иных она станет лишь грязнокровкой, а для него навеки будет родственной душой. Если же победит Поттер…       Но для этого нужно убить Нагайну.       Подобраться к змее Тёмного Лорда.       — Да, я сделаю это, — твёрдо согласился Драко. — И когда Сивый умрёт, расскажу, как проникнуть в Хогвартс. Я изучил стратегию обороны Роули вдоль и поперёк.       С минуту Тонкс хранила молчание. Опять жевала свою булку, запивала молоком. Потом легко задала вопрос:       — Что у вас произошло с Гермионой?       Виновато Драко взъерошил волосы, почему-то рядом с Тонкс ему не хотелось быть слишком опрятным. И врать не хотелось.       — Это очень интимно, Тонкс. Просто я… утаил он неё важную правду, а когда рассказал, мы уже… слишком сблизились. И правда ранила нас обоих.       — О, — многозначительно изрекла кузина, будто всё сразу поняла. — Ясно. Ты всегда думаешь, что знаешь лучше. Стремишься её уберечь. Нами помыкаешь, чтобы Орден с Грейнджер пылинки сдувал. Но на самом деле, Драко, Гермиона способна заткнуть за пояс любого. Она храбрая, умелая ведьма. Вряд ли бы Гарри был жив сейчас, если бы не Гермиона. Ты хочешь быть с ней?       — Я… — начал было Драко, но запнулся.       Тонкс грустно улыбнулась.       — Разберись в себе, братец. Познай, чего ты хочешь. Помнишь, о чём я тебя спрашивала при знакомстве? Кто ты?

Проклятье

      Когда Малфоя вызвали, он не сразу откликнулся. Метку кольнуло совсем чуть-чуть, и поначалу Драко не обратил на щекотку совсем никакого внимания. Однако щекотка переросла в зуд, и череп со змеёй зачесались так сильно, словно не были мыты месяцами. Вежливо попросив у профессора Вектор позволения выйти, Драко скрылся в ближайшем туалете, рванул манжету и уже было вонзил ногти в Метку, как…       Тьма на клейме волновалась.       — Блядь.       Это быв вызов от Тёмного Лорда.       А Драко замешкался. Насколько? Уже опоздал? Драко сосредоточился на поводке из тёмной магии, нитях призрачной боли, что ускользали от него, словно Малфоя накачали Умиротворяющим бальзамом, и заставил себя сломя голову нестись к Повелителю, погоняя ветра: каждая доля секунды была на счету.       Он аппарировал всего-то пару секунд.       И прибыл последним.       В ту самую гостиную, где прошлым летом Беллатриса пытала Грейнджер. Грудь зажгло. Почему сюда? Именно сюда: в зловещую комнату с массивными стенами, забранными тёмно-зелеными парчовыми обоями, с пушистым ковром, откуда так и не вывели пятно грязной крови. В ненавистном месте, куда Драко старался забыть дорогу, собралась толпа Пожирателей. Все в свободных чёрных плащах, но без уродливых костяных или металлических масок, — явно вызов Волдеморта был неожиданным. Сам Тёмный Лорд стоял в центре сборища, в величественной, слишком расслабленной позе, по змеиному лицу ничего было невозможно прочесть. Растрёпанная как обычно Беллатриса ошивалась рядом со своим кумиром, и маниакальный блеск в бездонных глазах тёти заставил волосы на затылке Малфоя зашевелиться. Она… предвкушала веселье, Мерлин сохрани Британию от плясок Беллатрисы. А подле с мадам Лестрейндж застыла Нарцисса, столь бледная, что оттенок кожи сливался с белокурыми, безупречными волосами, убранными в изящный пучок.       Люциуса Драко нигде не увидел.       Живот скрутило.       Что происходит?       — Драко, мой мальчик, — наконец прошипел Тёмный Лорд. Из всех волшебников Повелитель обратился к младшему Малфою. Зубастая улыбка Волдеморта куснула сероватое лицо, красные глаза засветились опасным восторгом. — Ты всё-таки прибыл. Похвально. Ну что ж, господа и дамы, приступим?       Огненный взгляд адских глаз проскользнул по всем приспешникам, прихвостням, рабам, и могущественные чистокровные лорды скукожились как на собрании первокурсников, понурив гордые головы, ссутулив плечи, стараясь съёжиться до размера эльфа.       Драко с силой сжал пальцы на ногах. Напряг до хруста костяшек.       Да что, к горным троллям, происходит?       — Хм, хм… — кривясь, Волдеморт просто глумился над своей трусливой паствой. — Вы все так нашкодили, господа. Как вы могли допустить, что в наши ряды затесался предатель?       Тихое словцо прозвучало как гром среди ясного неба, и Драко ощутил, как мраморный пол Малфой-мэноре уходит из-под ног.       Надо держать лицо.       — Мой Повелитель, я бы никогда… — начала было лепетать Беллатриса, однако Волдеморт прервал свою обожательницу.       — Тсс, дорогая Белла. Я знаю. Знаю.       Волдеморт протянул костлявую, паучью ладонь и зарылся в колтуны Беллатрисы. Та закатила глаза в экстазе. Чуть не рухнула на колени. Драко едва не сплюнул желчь с языка. Фу. Какая же то была мерзость. Родольфус Лестрейндж, муж Беллатрисы, стоял поодаль и даже не смотрел на забаву Лорда со своей давно прирученной зверушкой. Любопытно, для Рудольфуса это позор или честь? Грозная Беллатриса откровенно пресмыкалась перед Лордом, но уже молча. Остальные Пожиратели и вовсе не смели рта раскрыть. Лорд не оторвал от Беллатрисы пальцев, в другой руке вывернул палочку и на шёпоте пропел:       — Круцио Максима Интра.       Гостиная тут же взорвалась воплем боли. Стихийно, неистово. Пожиратели заорали как свиньи на бойне: пронзительно и совершенно беспомощно. Ничего не понимающий Драко судорожно вертел головой. Он один ни чувствовал ровным счётом ничего? Выхватывал скрюченные фигуры, лопнувшие сосуды на белках глаз, раскрытые чистокровные пасти, ручьи слёз… Вот Эйвори скрёб ногтями левую руку. Джагсон катался по полу и раздирал ногтями левый рукав. Северус тоже баюкал левое предплечье.       Доли секунд.       Драко не успевал.       Он схватился за Тёмную метку, запоздало, спустя две секунды. Почти исторг визг, почти настоящий, тот уже пузырился ложью на сухих губах…       Как Лорд прошептал:       — Достаточно. Дорогая Белла, ты не пострадала?       Разом визги стихли, оставив лишь тяжелое дыхание и подавленные всхлипы. Клок своенравных волос Беллатрисы остался в руке Волдеморта.       — Ради вас я вынесу любую пытку, мой Лорд, — экзальтированно простонала Лестрейндж. Выгнула грудь, хвастаясь полурасшнурованным чёрным корсетом. — Умоляю, скажите, чем мы провинились?       — О, с удовольствием поведаю. — Лорд оставил Беллу валяться на полу, проплыл мимо скорчившихся волшебников, с каждым бесшумным шагом выдыхая новости: — Мой верный последователь, Фенрир Сивый, был убит Орденом Феникса сегодня утром. Угодил прямиком в капкан. Как мы знаем, Сивый отправился в Годрикову впадину, дабы поймать наконец грязнокровую шлюху Поттера. Увы, там его поджидали. Драко, мальчик мой, ты говоришь, подсмотрел мысли какого-то паршивого гриффиндорца?       Разговор на собрании Пожирателей о письме Гермионы Долгопупсу был семь дней назад. И то, Драко постарался обмолвиться вскользь, в последний момент перед тем, как Лорд отпустил всех с миром.       А теперь от Малфоя ждали подробностей.       У него затряслись поджилки, Драко шумно сглотнул — напоказ, но даже не притворяясь. Он ведь не соврал Тёмному Лорду. Львёнок и правда побывала во Впадине. В разрушенном доме Поттеров. Тонкс разыграла представление очень, очень достоверно.       И Сивый попался.       — Да, мой Лорд, — тихий ответ, с помесью страха и уверенности.       Кто ни при чём, тому нечего скрывать.       — Позволишь взглянуть на твои воспоминания?       Драко судорожно кивнул. Волдеморт и не спрашивал. Стена окклюменции прогнулась, глубоко… вековые камни в разуме Драко крошились, и Драко им позволял. Он и впрямь снова исступлённо пытал Долгопупса. Впрямь рылся в памяти незадачливого любителя жаб. Долгопупс и впрямь тайком получил сову от Грейнджер. И там — в записке, её торопливым почерком, было нацарапано время. Семнадцатое апреля, полдень.       Сейчас натикало лишь четверть одиннадцатого.       Не зря у Драко были сомнения, ох, не зря.       — Верно, верно… Что ж, ты передал Сивому правду. — Тем временем признал Волдеморт. Неслышно Драко выдохнул. — Однако… Круцио Максима Интра Соле.       Секунда, две. Драко замер под цепким взглядом Тёмного Лорда. Беллатриса воззрилась на племянника как на, на… грёбаного хромого единорога. С благоговением и… презрением в кляксах безумных глаз. Две секунды. Достаточно для того, чтобы Малфоя вычислили.       — Какой позор, Драко! — раненым зверем взорвалась Белла. Метнулась к нему, однако Волдеморт пригвоздил её к месту коротким, хлёстким:       — Нет. Всем молчать. — и ласково: — Драко, мой мальчик, покажи свою Метку.       Перед глазами заплясали пятна. Вот и всё. Конец. Голова дико закружилась, Драко обвёл мутным взглядом родные, запачканные тёмной магией стены, запрокинул шею и взглянул на сиротливый потолок — без гранд-люстры. Нарцисса ведь так и не заказала сюда новую. Нарцисса ничего не сделала с гостиной, которую разрушил магический всплеск сына.       Что ж… Ему нечего стыдиться.       Под режущую слух тишину Драко сбросил на пол отвратительную мантию, стряхнул с плеч пиджак. Его ожидала казнь. Наверняка мучительная. Наверняка — бесконечная. Волдеморт накажет Малфоев показательно, не упустит возможности проучить любого недовольного своей темнейшей властью. По взмокшей спине потекли ледяные струи пота. На него глазели все. Сотни, тысячи Пожирателей, миллионы чистокровных, живых палачей и их мёртвых, истлевших предков. Пусть смотрят. Пусть… жрут это жалкое зрелище. Драко знал, что не протянет и часа.       И не хотел.       Пусть всё закончится.       Он аккуратно, манерным жестом, расстегнул бриллиантовую пуговицу на рукаве, закатал манжету и выставил ненавистную Метку на всеобщее обозрение. Волдеморт засмеялся. А с ним — и все Пожиратели.       — Я знал, что Люциус никчёмен, но породить сына, который связан с грязнокровкой? — С притворной весёлостью пропел Лорд. — Это не просто позор, господа и дамы, это настоящий стыд. Антонин, можно по проклятию отследить, где скрывается Грейнджер?       — Он должен потереть Метку, мой Лорд, — почтительно отозвался Долохов.       — Ясно… Нагайна, сюда. — Свист змеи послышался из камина, и вползла Нагайна, огромная, серо-бурая, жирная, жадная… Волдеморт что-то шепнул своей любимице на парселтанге. Уставился на леди Малфой. — Кого вы вырастили, Нарцисса?       Мерлин всемогущий, все это время мама ведь была здесь. Драко же видел её, когда аппарировал. А потом, потом… растерялся.       Едва заметно Нарцисса дёрнулась к нему. Драко хлебнул спёртого воздуха. Одним взглядом остановил мамин порыв.       Нельзя вмешиваться.       — Родители здесь ни при чём, — спокойно произнёс Драко, собрав всю выдержку, коей годами учила его Нарцисса. Вздёрнул острый подбородок и взглянул Тёмному Лорду прямо в красные, демонические глаза. — У меня не было выбора, и вы, мой Повелитель, это прекрасно знаете. Я таким родился, и да, я связан узами родственных душ с грязнокровкой Гермионой Грейнджер. Вся ответственность лежит сугубо на мне.       Цокнул.       Волдеморт цокнул, а потом качнул палочкой в сторону Нарциссы.       — Забавно, теперь ты так печешься о матери, Драко. Потри свою Метку, — елейно приказал Волдеморт.       С шипением Нагайна обвилась кольцами вокруг ног Нарциссы. Время остановилось. Мама не смотрела на него. Губы, что пели ему колыбельные в детстве, брезгливо скривились. Остальные Пожиратели не смели даже громко вздохнуть.       Нет выбора.       Нет выбора?       Драко повёл плечами и нежно потёр знакомые буквы, которые теперь он нашёл бы и с закрытыми глазами.       Г-р-я-з-н-о-к-р-о-в-к-а.       Глухо.       Он потёр снова, осознавая, что его жизнь и смерть свелась к ней.       К Гре-е-ейнджер.       Его родственной душе, рождённой под счастливым, благословенным магическим числом семь. Разве им не повезло? Узнать друг друга… Слиться друг с другом… Пусть единожды, и пусть это было сладко и грязно. И потом Грейнджер бросила его. Закрылась, будто чувствовала.       С тех пор, как узнал о проклятой связи, с дней изуверских пыток Грейнджер здесь, в Малфой-мэноре, Драко всегда верил, что без неё его жизнь обернется серой мглой. Но судьба сыграла с ним жестокую шутку: ему отнюдь не суждено дышать без своенравного львёнка. Это её, Гермиону, ожидает подобная участь. Она его потеряет, навечно. Ещё шесть с небольшим лет Грейнджер станет дышать без него, и Малфой отчаянно надеялся, что каждый миг этого времени пройдёт для львёнка не зря. Он так скучал по ней. Так скучал… до агонии. И молился святой Цирцее, чтобы Грейнджер не откликнулась сейчас.       Глухо.       Малфой выдохнул.       По клейму Пожирателям Грейнджер не схватить.       — Мой Лорд, — торжественно обратилась к Волдеморту Нарцисса, с истинно малфоевским спокойствием, — позвольте рассказать вам кое-что важное. — Волдеморт перекатил палочку между синюшных пальцев и милостиво кивнул. — На рассвете мой супруг вернётся из Франции. По каминной сети Люциус вчера говорил мне, что успешно выполнил ваше поручение. Министерство в Париже теперь поддерживает вас, мой Лорд. И я уверена, Люциус придёт в негодование, когда узнает о проступке… предательстве нашего сына.       Беллатриса мерзко хихикнула.       — Жаль, мой дорогой родственник не видит срама, что наслал на род Драко. А я ведь говорила, Цисси, это всё твое воспитание. Ты слишком мягко относилась к сыну! Я же говорила, что Драко виноват!       Нарцисса не дрогнула, просто продолжала говорить, твёрдо, лишь с Волдемортом, только с ним:       — Прошу вас, мой Лорд, разрешите моему мужу соблюсти наши древние чистокровные обычаи. Ведь именно отец должен наказать опозорившего род наследника.       — Вот так спокойно, Нарцисса, ты поступаешься своим единственным ребёнком? Отказываешься от него? — надавил Волдеморт.       — Отныне Драко никто мне, и он уже мёртв для нашего славного рода, — беспрекословно отрезала леди Малфой.       Беллатриса перестала хихикать.       — Повелитель, моя сестра — урождённая Блэк, — сладостно промурчала она. — Наш род нетерпим к предателям крови. Вальбурга выжгла Сириуса с семейного древа, а позже я сама довела дело до конца и заавадила поганца. Вы желаете казнить Драко, мой Повелитель? Перед этим Люциус должен отлучить Драко от рода. Иначе родовая магия может взбунтоваться.       Тёмный Лорд снова засмеялся, — могильным, тусклым смехом. Наклонился и погладил Нагайну по вытянутой морде, прошёлся пальцем по раздвоенному языку.       — Решено. На рассвете Люциус выжжет Драко из рода, а потом… запытает сына Круцию. До смерти. Это приказ. Так я поверю, что Малфои и Блэки истово верны мне и доктрине чистой крови. Дамы и господа, прошу провести ночь здесь, в Малфой-мэноре, — благостно велел Лорд. — Питер, будь любезен, проводи Драко в подземелье.

Расплата за счастье

      — Кап…       Триста двадцать три.       — Кап…       Капля свисла с неровного бурого выступа на низком потолке, а потом наливалась целую вечность. И… упа-а-ала.       Триста двадцать четыре.       — Ка-ап…       Вдох? Выдох? Со свистом, сквозь шершавое горло.       Драко сбился со счета.       Нежный стон воды в подземелье Малфой-мэнора выморозил его слабые потуги. Заиндевевшие ресницы хлопнули, раз, другой… медленно. Он и забыл, как же здесь люто.       — Ка-а-ап…       Триста двадцать пять… или уже шесть? Или семь?       Семь.       Семь, будь оно симежды неладно.       Проклятое число, которое только глупцы считали счастливым. Сулящим груды счастья на тачке в Гринготтсе, груду детей под боком, груды страстных ночей с родственной душой… Какая чушь, ей-Мерлин.       Драко закатил глаза, и плевать на то, что Малфои глаза не закатывают. Он уже почти не Малфой. Люциус ему не отец, а грёбаный Мерлин был знатным пройдохой.       А сегодня, в долгую ночь с семнадцатого на восемнадцатое апреля седьмого июля тысяча девятьсот девяносто восьмого года Драко воочию убедился, насколько абсурдны числовые суеверия чистокровных волшебников.       Когда Петтигрю уводил Драко из гостиной, чтобы запереть в подземелье собственного дома Драко, то Нарцисса ни разу не взглянула на сына. И Драко знал эту жёсткую позу, эти нежные мамины руки, расслабленно повисшие вдоль тела. Застывшую маску и взгляд — сквозь. Сквозь него, Драко. Голубые глаза Нарциссы смотрели на него как на пустое место. Именно так родовитые чистокровные смотрели на предателей крови.       А Драко давно смирился, что стал предателем.       — Кап… Кап… Кап… Кап… Кап…       Голос хрустальных капель всё звенел и звенел скорбной трелью, глох в земляном полу, но хранил отзвуки смешков. Хохота, презренного глумления своры Пожирателей смерти, которых Драко якобы предал. Все предназначены ему — наследнику сиятельного чистокровного рода — Драко Малфою. Он стискивал челюсть, сжимал наверняка синюшные губы и упорно бравировал злодейкой-судьбой, но низкий певучий хрип Волдеморта всё равно разрывал ему перепонки. Ему, Драко. Дважды предателю. Дураку. Гнусному Недо-пожирателю недо-смерти среди наигнуснейших Пожирателей смерти. Пропащему волшебнику, что лишил Грейнджер страданий и тем самым обрёк на смерть самого себя.       И неважно, что тем же самым… Драко в очередной раз спас Грейнджер жизнь?       Слабое оправдание.       Тем более, уже ненадолго.       — Кап… Кап…       Малфой скукожился, съёжился и, остервенело дёрнув так и не застёгнутую левую манжету рубашки, ещё раз обжёг взглядом две сплетённые метки. Кривой череп со змеёй. Кривые буквы в постыдном слове. Не слове — ругательстве. Г-р-я-з-н-о-к-р-о-в-к-а. Взывала ли к нему Гермиона? Волновалась, хоть на самом дне храброго львиного сердечка? Драко не слышал. Не чувствовал… Потерев шею с едва видимым следом от укуса её желанных зубов, он испустил вздох стылого сожаления. Ему было мало, так мало Грейнджер. Его Гре-е-ейнджер. Одного единственного, нежно-грубого раза в её восхитительном узком лоне, маняще горячем и влажно-готовым для него. Он подарила ему себя, позволила стать её первым волшебником. Отдалась. Раскрылась. Стонала под ним, Мерлин, как роскошно львёнок стонала… Ми — ре — до.       В иной раз, как это случилось бы?       Спонтанно? Грубо?       Драко хотел по-разному.       Хотел взять Грейнджер сзади, чтобы любоваться тонкой ведьминой талией, пышными бёдрами и изящным прогибом спины под облаком персиковых волос. Хотел взять Грейнджер стоя, у стены, притиснув её к шершавым камням, точно варвар, и вбиваться в роскошную киску, пока будет удерживать свою ведьму в сильных руках. Он хотел утонуть в её мольбах… Хотел молить её сам. Чтобы Гермиона позволила ему взять её… всю.       В глубине души Малфой знал, что никогда не сможет так взять Асторию.       Да на Гринграсс у него просто не встал бы.       Но вот жениться на Гермионе…       Мерлин. Мерлин… Драко стукнулся затылком о стену. Десятки, сотни нерастраченных лет, тысячи вдохов и выдохов страсти. Украдено. Отнято. Зря? Нет. Пусть ему суждено умереть, Драко должен найти способ передать свою жизнь Грейнджер. Дать отцу беспрепятственно убить себя по прихоти Лорда — слишком великая честь. Нет. Ни за что. Пусть теперь Грейнджер не отвечает на зов Метки, не откликается… должна ведь львёнок почувствовать, если жизнь её родственной души буквально повиснет на волоске? Обряд передачи своей жизненной силы прочно врезался Драко в память. Билл семь раз тогда повторил заклинание. Лигаре Соулмате Иневитабилис Максима. Что ж, у Драко наверняка выйдет отдать Грейнджер остатки своей души, пусть и под зверской, невыносимой пыткой.       Он хотел укусить её снова.       Драко хотел, желал, отчаянно жаждал вонзить свои зубы в её сладкую, бархатную кожу. На… шее. Груди. Ягодицах. Как свихнувшийся, одичалый самец, Драко стремился её пометить.       Свою Гре-е-е-йнджер.       Гермиону.       Вздрогнув всем телом, Драко врезался кулаком в рот, вцепился зубами в запястье, свирепо, зло, до искр из глаз и острой иглы вверх по венам. В горло брызнула ржавчина, приправленная благородной солью.       С яростью Люциуса на заблудшего сына, сколько Драко протянет под Круцио?       — Кап…       Триста тридцать сколько-то.       Разрызанное запястье пульсировало агонией. Поделом.       «Я мог бы подлечить тебя, Грейнджер».       «Н-не у-утруждайся, М-малфой», — рыкнула она с лязгом упрямых гриффиндорских резцов. Из её рта вылетело облачко пара.       Так было, когда изломанная Гермиона дрожала здесь же, в углу сырой камеры. Июль вовсе не грел жалкую пленницу-грязнокровку. Сколько страданий она смогла вынести… Сколько зверств, унижений. От Беллатрисы, от самого чересчур высокомерного Драко.       Он словно увидел воочию, снова, как от бесконечных Круцио у Грейнджер лопнули губы, а Драко — смотрел.       «Что делать? — тогда стучало в потных висках. — Мы никто друг другу. — Она всего лишь грязнокровка, о чьи губы он однажды замарался. — Что мне, блядь, делать?»       Малфой не мог ничего. Тогда, почти год назад, он был трусом.       Кровь с прокушенного запястья ручьём стекала по подбородку.       Рукавом Драко обтёр лицо. Плевать.       Она свободна. Свободна, свободна… и Драко сам совсем скоро станет свободным.       Свободным и… пустым.       А пока, в гадкой мантии Пожирателя, сгорбленный Малфой сидел на ледяном голом полу. Считал часы и минуты до своей смерти. Маниакально следил за каплями воды с потолка. Для него вода тоже капала слишком медленно.       — Ка-а-ап… Ка-а-ап…       Драко понял, что это конец.       Конец их постыдной связи — общему секрету грязнокровой принцессы Гриффиндора и чистокровного принца Слизерина.       Об их тайне узнали все, и тем более узнал Тёмный Лорд. Приговор Волдеморта необратим.       Всё-таки всхлипнув, Малфой рухнул на сырой ледяной пол, плашмя на спину, прямо под выступ с едва сочащейся бурой водой. Высунул язык — совсем как она — в попытке словить пресловутые капли.       — Кап…       Бесконечность.       — Ка-ап…       Бесконечность в бескрайних пустотах вечности.       — Ка-а-ап…       Бесполезно.       Она будет помнить… о нем.       О Драко.       О том Драко, который всю жизнь дразнил её «Гре-е-ейнджер» — по безродной фамилии.       И «грязнокровкой».       Грейнджер тоже фамильничала: «Малфой, — чуть скривила губы. — Малфой, — сморщила нос. И снисходительным тоном: — Не обращайте на него внимание, мальчики. Что с него взять? Ведь это Малфой».       Он того не стоит.       Малфой, Драко Люциус. Не узорчатое имя, а камень. Прозрачный и прочный, сияющий острыми гранями льда алмаз.       То был его крест, его непосильная ноша, позднее сожаление, — о том, что две родственные души зародились в телах непримиримых врагов.       Как Драко и Грейнджер вообще докатились до такого исхода? Каким чудовищным чудом вышло, что Драко вдруг понял — на целом свете нет никого дороже неё?       Гермионы Джин Грейнджер.       Блестящей невыносимой всезнайки.       Кудрявой заучки с вечно вздёрнутым веснушчатым носом.       Дор…й, люб…й, обож…й ведьмы.       Поздно, да? О его запретных чувствах Грейнджер уже никогда не узнает.       Разве что в следующем цикле жизни?       Хотя вряд ли им так повезет.       — Кап… Кап… Кап… Кап… Кап…       Симфония капель — переливчатая, как и ручеёк её искреннего смеха — глумилась над Малфоем своей скупостью.       — Драко. Сынок.       Что ещё за голоса в голове?       — Сынок, — повторили дрожащим шёпотом. — Что же ты наделал?       Ему не почудилось? Малфой приоткрыл глаза и скосил взгляд вправо. Нет, это не игра окончательно сбрендившего сознания. Рядом с ним, в камере, на грязной сырой земле, стояла Нарцисса. В том же самом бархатном платье, в котором мама была на собрании Лорда. А теперь мама замерла — здесь. Драко отупело моргнул. Она и впрямь пробралась в подземелья? Тайком? Мимо Беллы? Долохова, Яксли, Макнейра… Своры заядлых убийц?       И теперь беспокойно взывала к своему распустившему нюни сыну.       Малфой вскочил.       Негоже ему валяться на полу, когда мама стоит.       Зашатался. Колени треснули, — хрустко, беспомощно, точно раздавленные каблуком жалкие ветки с трухлявого дерева. Чтобы не рухнуть обратно, Драко опёрся мелко дрожащей ладонью о сырую ледяную стену. Он хрипло дышал, с зуб слетала дымка стылого пара.       — Ты пришла…       Нарцисса потянулась к нему, потянула Драко вниз.       — Давай присядем, сынок.       Сглотнув, Драко стащил с себя мантию, расстелил на земле и сделал приглашающий жест рукой. С неизменной грацией Нарцисса устроилась на этом скромном низложенном троне.       — Ты пришла, — повторил он рвано. — Зачем так рисковала? Это опасно, мама.       Нарцисса улыбнулась сквозь слёзы и погладила Драко по щеке, как в детстве.       — Настал и наш черед побыть немного гриффиндорцами, сынок. В конце концов, мы скоро породнимся с гриффиндоркой. Верно? Пожалуйста, сынок, покажи свою Метку.       Драко повернул левое предплечье тыльной стороной вверх. С запястья капала кровь. Нежным касанием пальцев Нарцисса проследила связующие кривые буквы. Она плакала. Беззвучно роняла слёзы. У Драко почти разрывалось сердце, в груди застрял ком. Рёбра ныли.       — Мама… — хоть Нарциссе он должен сказать, напоследок. — Мама. Я люблю тебя, слышишь? Мне жаль, что я так сильно подвёл вас.       Нарцисса размазала соль по скулам.       — Ну что ты, сынок. Ты сделал всё верно. Выбрал одарённую ведьму. Я слышала, что мисс Грейнджер величают самой яркой ведьмой столетия. Малфоям всегда везло с парами. — Судорожный вздох. Нарцисса стиснула его предплечье так крепко, что на ладонях проступили нити голубоватых вен. — Сынок, послушай меня. — В её голосе прорезалась сталь. — Мы с отцом очень перед тобой виноваты. Мы берегли тебя недостаточно сильно. Недостаточно показывали, насколько мы тебя обожаем. Но. Я хочу сказать тебе, Драко. Я тебя понимаю. Мы с Люциусом тоже родственные души. Это — счастье, сынок. Я твоя мать. И я не могу смириться с тем, что тебе грозит смерть, я не позволю Лорду убить тебя, тем более руками Люциуса.       — Но как? Что?..       Драко не знал, что и думать. Люциус шантажировал Драко жизнью Нарциссы. Блефовал, значит? Хотя, какая теперь разница… Ей нужно срочно уходить. Только то, что Нарцисса пробралась сюда мимо охраны, могло погубить не только его самого, — всю семью.       — Тшш. Дай мне закончить, у нас мало времени, — быстро пресекла Драко Нарцисса. — Люциуса уже не спасти, он увяз в своей преданности Лорду, но тебя спасти пока не поздно. И поэтому я тебя отпущу. Сейчас мы попрощаемся, я сниму барьер, дам тебе свою палочку. А ты должен сбежать, Драко.       Он отшатнулся.       — Что ты такое говоришь, мама? Я никуда не уйду… без тебя.       — Перестань, сынок. Ты должен. Повезло, что Лорд не понимает, насколько крепка семейная связь. Не знает любви. И он поверил… что отец сможет убить тебя. У тебя впереди долгая жизнь, Драко, и счастливая жизнь, с твоей родственной душой. Не стану скрывать, Лорд отыграется на мне. И поэтому, как только Люциус вернётся из Парижа, я потребую, чтобы он сам отнял мою жизнь. Своей палочкой, быстро. А потом заавадил себя. Так ты станешь Лордом Малфоем, Драко, — Нарцисса полезла в карман и достала перстень наследника рода, тяжелую платиновую печатку с чернённой буквой «М» — символом принадлежности к семье, который Драко отказался носить.       Надела ему на указательный палец.       Грудь так болела, словно Драко топором вскрыли рёбра.       Он не мог оставить её. Так нельзя. Ради чего Драко переметнулся в Ордену Феникса? Он ведь отчаянно хотел спасти Нарциссу. Драко вцепился в мамину руку.       — Давай сбежим вместе, мама, умоляю… мы сможем, давай же. Орден примет нас, я уверен. Там… Тонкс. Дочь твоей сестры Андромеды.       — Жаль, что я не успела познакомиться с ней, — грустно усмехнулась Нарцисса. Высвободилась из его тисков. Встала. Драко поднялся следом, возвысился над мамой на целую голову. — Пойми, дорогой, Люциусу не вырваться. А я не брошу твоего отца. Ты же знаешь, каково это с родственной душой, правда? Я не смогу без него. Пора, сынок. Помни. Помни, что ты наследник двух великих династий, Малфоев и Блэков. Будь их достоин.       — Мама…       Драко опять уцепился за Нарциссу, прижался к ней, зарылся в мягкие волосы, пропитанные бальзамом с ароматом роз. Она встала на цыпочки и гладила его по голове. Плакала — ему в грудь. Рыдала. И Драко тоже глотал слёзы.       У него раскололось сердце.       — Я очень люблю тебя, сынок, — сдавленно захрипела Нарцисса. — И… Люциус, он тоже… любит. Прости нас…       — Мама… Я люблю тебя… мама… и передай отцу…       — Да, — Нарцисса с силой оттолкнула Драко, взмахнула палочкой, резко, выкрикнула: — Я горжусь тобой. Винкула Румпунтуре Максима!       Из кончика древка через весь мэнор промчался ослепительный свет, Драко ощутил себя в невесомости, и сильный, приказной мамин голос крикнул:       — Уходи.       Малфой аппарировал.       К ней.       На берег Северного моря. Грузно приземлился на мокрый песок, хрусткий и колючий, во льду занявшегося рассвета. Он оглох. Ослеп. Онемел.       Умер?       Но тотчас теплые, родные, персиковые руки Грейнджер потеребили его за ворот рубахи, встряхнули.       — Драко! — закричала она. — Ты… что с тобой? Почему ты сюда перенёсся?       — Львёнок, меня раскрыли, — сипло выдавил Малфой страшную правду. — И мама, мама, она…       Он зарыдал.