***
— ...Вау, — бормочет едва ли громче шёпота Келус, разглядывая Аргенти огромными от удивления и любопытства глазами — колдун замер посреди комнаты с нервной улыбкой на лице, одинокая фигура, выглядящая до того неловко и замкнуто по сравнению с привычной излучаемой уверенностью, что Веритасу его было почти жаль. Ключевое слово “почти”, ведь хотя Келус и был явно ошарашен, в его взгляде не было ни капли неприязни, напротив, юноша смотрел на Аргенти с благоговением, поэтому жалость была неуместна и не нужна. — Прошу прощения, что так долго скрывал… это от вас, — наконец с мягкой осторожностью заговаривает колдун, явно старательно подбирая слова, бросив при этом неуверенный взгляд на Веритаса. — И прошу прощения за любое учинённое вам двоим беспокойство — я не хотел напугать вас своим необдуманным поведением. — Ты говоришь так, будто уже давно знаешь о происходящем, — учёный скрещивает руки на груди, твёрдый тон и непоколебимый взгляд заявляют колдуну, что лучше им разобраться со всем побыстрее и не увиливать от темы. — Если я прав, то для тебя было бы странно оказаться застигнутым врасплох этим… чем бы это ни было — только сейчас. — Ах, от тебя ничего не скрыть, милый Веритас, — улыбается смущённо Аргенти, и учёный только закатывает глаза, старательно игнорируя, как Келус в стороне удивлённо бормочет “...Милый?”. — В таком случае, что именно случилось сегодня? Вслед за его вопросом на мгновение повисает пауза, в течении которой колдун выглядит колеблющимся, но Веритас, как бы ему ни хотелось поскорее докопаться до правды, только терпеливо ждёт. Признаться честно, в его голове сейчас бурлит целая тонна мыслей, и хотя большая часть из них, верная его натуре, окрашена в оттенки любопытства и научного интереса, там достаточно место и для беспокойства. И всё же он надеется, что по его фасаду об этом догадаться невозможно — в конце концов, для продуктивного разговора хотя бы один человек в этой комнате должен сохранять спокойствие. — ...Как вы могли догадаться, мои дорогие друзья, это тоже проклятие, — в конце концов прорезает тишину тихий и непривычно утомлённый голос колдуна, когда он всё же начинает объяснения. — Но, в отличие от ваших, оно… прогрессирует, за неимением лучшего слова. Стыдно признать, но когда я утром увидел, что это уродство впервые добралось до моего лица, я… был несколько выведен из равновесия. — Прогрессирует? — хмурится учёный, невольно ловя брошенный в его сторону обеспокоенный взгляд Келуса и не в силах отрицать, что новость заставила тугой ком беспокойства зашевелиться и в его собственной груди. — Почему? И есть ли способ это остановить? — Ах, как много вопросов, — Аргенти слабо смеётся, но от глаз учёного не укрывается, как его фигуру сильнее сковывает напряжение. — Аргенти, — Веритас хмурится, не в силах скрыть разочарование в голосе от попыток колдуна увильнуть, и в ответ получает ещё одну извиняющуюся улыбку. — Приношу свои извинения, просто эта тема… не самая простая для обсуждения, — колдун вздыхает, отстранённо качая головой, но всё же продолжает: — Дело в том, что когда-то… у меня был друг. Откуда-то из глубины дома раздаётся тихий скрип, печальнее, чем все звуки, когда-либо исходившие от здания, и эта печаль находит отражение на лице Аргенти в кривом изгибе губ, отчаянно пытающемся походить на улыбку. В аквамариновом океане его глаз бурлила нечитаемая эмоция, и тем не менее голос его был спокоен, когда он продолжал: — Мы путешествовал по миру многие годы в поисках одной… могущественной и несравнимо прекрасной колдуньи, о которой слагали легенды и чьё имя жило на устах безумцев, готовых рискнуть всем ради её поисков. Мы были одними из них — в своём желании хотя бы раз увидеть её, узнать хотя бы малую толику её мудрости мы скитались несколько лет только вдвоём, не находя нигде пристанища и живя лишь ради своей мечты. Честно говоря, Веритасу не нравится, куда всё это идёт — во всяком случае, по мрачному виду Аргенти было ясно, что у этой истории не было хорошего конца. Мужчина бросает короткий взгляд на Келуса, замечая, насколько он непривычно тих, и обнаруживает юношу замершим неподвижно, внимательно слушающим рассказ с нахмуренным в замешательстве выражением. Учёный не может не подумать о вещи, которой Келус в отличии от него не знает — той, что заставляла Веритаса думать, что он уже знает судьбу друга Аргенти, когда в мыслях всплывает вчерашний разговор на берегу и пропитанный печальным смирением взгляд колдуна. Ему не приходится ждать подтверждения своей догадки слишком долго. — В одном из посещённых нами в своих поисках городов с моим другом приключилось… нечто страшное, — продолжает свой рассказ колдун. — Он был отравлен, и оба его тело и разум начали умирать, медленно и болезненно. Я не видел во всей своей жизни более жестокого способа расправиться с человеком — его форма менялась, превращая в неузнаваемое чудовище, и в то же время он терял рассудок, постепенно лишаясь человечности. Иногда у него бывали моменты ясности, но даже они были отравлены горем для него, когда он бесконечно просил прощения за всё содеянное им в моменты помутнения — наблюдать за этим, сдерживая его от вреда людям и при этом пытаясь не навредить ему самому, было худшим что мне пришлось испытать в своей жизни. Аргенти резко обрывает себя, на лице застыло болезненное выражение, и в течении нескольких секунд он не может выдавить ни слова, явно пытаясь бороться с нахлынувшими воспоминаниями. Веритас, вынужденный наблюдать за этим, обеспокоенно поджимает губы — есть искушение сказать хоть что-то, лишь бы облегчить крайне напряжённую ситуацию, но у него есть ощущение, что это только повредит, поэтому ученый сдерживается. Проходит мгновение, и Аргенти тихо выдыхает, собираясь с мыслями, прежде чем продолжить. — В один из моментов ясности рассудка он попросил меня закончить его мучения, но я знал, что не смогу забрать его жизнь, как бы благородно это ни было. Поэтому я попытался прибегнуть к крайне опасной магии, заточив его душу… в этом доме. И, чтобы сохранить при этом утраченную часть его человечности… — повисает короткая пауза, и внезапно мягкая виноватая улыбка пересекает губы колдуна, когда он произносит свои следующие слова, словно приговор: — Мне пришлось пожертвовать частью собственной. Итак, все части паззла встают на свои места. Обычно это сопровождалось бы для учёного триумфальным чувством гордости, однако Веритас обнаруживает, что единственное оставшееся в нём после рассказа Аргенти — горькая тяжесть, заставляющая пальцы непроизвольно сжиматься в кулаки. Проходит секунда, другая, третья… а у него всё не находится слов. И так они стоят посреди комнаты в мрачной давящей тишине Бог знает сколько времени, каждый занятый своими мыслями и перевариванием свалившейся на их головы информации, пока внезапно траурное молчание не оказывается нарушено Келусом. — ...Вау, — бормочет он, выглядя до сих пор ошарашенным, и у Веритаса почему-то появляется ощущение, что юноша даже не до конца осознаёт, что озвучивает свои мысли. — Получается, мы тут все друг друга стоим. По проклятью на каждого. Это до того неожиданный вывод из всей ситуаиции, что учёный может чувствовать, как его рот непроизвольно приоткрывается в шоке — и это главное, что Келус умудрился почерпнуть? Но Веритас не успевает найтись с ответом, ведь внезапно раздаётся смех, удивлённый, но абсолютно искренний, и учёный понимает, что он исходит от Аргенти. Повернувшись обратно колдуну, он обнаруживает, что в его глаза вернулся тёплый блеск, и всё возмущение по поводу неуместной ремарки Келуса тут же тает. — Да, — улыбается Аргенти, и взгляд его бирюзовых глаз останавливается на Веритасе, — мы трое определённо друг друга стоим.***
Тихий стук в дверь заставляет Веритаса оторвать взгляд от страниц — попытки одолеть книги были всё так же безрезультатны, но он не был из тех, кто легко сдаётся — и громко позвать: — Входите. Тут же дверь приоткрывается, и в библиотеку проскальзывает Аргенти — гораздо более собранный и спокойный, чем утром, а так же без торчащих повсюду алых перьев. Когда с тяжелой частью разговора было покончено, Келус с беспокойством поинтересовался, можно ли что-нибудь с ними сделать, на что колдун только покачал головой — по его словам, они появлялись и исчезали сами по себе, так что оставалось только ждать. И хотя Веритас верил его словам, он не мог отрицать испытанного облегчения теперь, когда он смог лично убедиться в объяснении колдуна. — Я не помешал, мой милый Веритас? — весело щурится колдун, и учёный закатывает глаза, но не может сдержать слабой улыбки: — Что-то мне подсказывает, что едва ли тебя бы это остановило, — ворчит он, вырывая из колдуна еще один смешок, однако тут же делает приглашающий жест и уже закрывает книгу, откладывая на столик: — Присаживайся. Аргенти принимает приглашение незамедлительно, устраиваясь на противоположном от Веритаса конце диванчика — учёный наблюдает за его движениями, за мягкой походкой и изящными руками, и не может избавиться от множества “а что, если”, крутящихся в его голове. А что, если бы они встретились при других обстоятельствах — смогли бы ли они сблизиться так же, или Веритас, ослеплённый обидой, даже не взглянул бы на него дважды, как и на других ведьм с колдунами? А что, если бы он не был так чужд с человеческой близостью и не отвергал даже саму идею о привязанности к чудаковатому колдуну так долго, а принял бы сразу? А что, если бы он озвучил все эти роящиеся мысли — что бы на это сказал Аргенти? Однако все эти “что-если” остаются лишь теорией, ведь аловласый колдун, усевшись напротив него, заглядывает Веритасу в глаза и мягко произносит: — Мне кажется, есть ещё одна вещь, которую нам стоит обсудить, дорогой Веритас. И это так — в конце концов, они оба взрослые люди, а дальше молчать о явно изменившейся между ними двумя атмосфере в надежде позволить ситуации разрешиться самой кажется совсем по-детски. Поэтому даже если Веритасу хотелось бы отложить этот разговор — не потому, что он боится, а потому, что он до сих пор не может предсказать его исход — он всё равно кивает, отвечая с полной серьёзностью: — Думаю, так и есть. Аргенти, кажется, его серьёзность несколько веселит, ведь он позволяет себе короткую улыбку, пока его глаза вспыхивают смеющейся искрой. Однако колдун быстро берёт себя в руки и, тихо откашлявшись, с мягкой осторожностью заговаривает: — В таком случае позволь мне высказаться первым, — учёный незамедлительно кивает, и Аргенти в ответ отражает кивок с благодарностью во взгляде, тут же продолжая: — Я… не могу выразить в полной мере, как я благодарен, что ты не отвернулся от меня после сегодняшнего утра. Я знаю, ты сказал, что тебя так просто не испугать, и полностью верю этому, но часть меня всё же ждала, что к вечеру тебя здесь не будет. — И всё же я до сих пор здесь, — не удержавшись, усмехается Веритас, заставляя колдуна тихо засмеяться: — Верно, ты здесь. Но помимо этого, сегодняшнее утро помогло мне осознать нечто крайне важное, — на мгновение плавный поток его слов запинается, но Аргенти не отступает — напротив, его взгляд становится лишь решительнее, и он протягивает руку, осторожно беря ладонь Веритаса в свою, прежде чем продолжить: — Мои чувства к тебе, дорогой Веритас, гораздо глубже, чем дружеские, и для не будет большей радости, чем стать для тебя партнёром. И вот оно. Нет фейерверков, взрывающихся на фоне, кровь не стучит в его ушах и сердце не останавливается — библиотека так же тиха и спокойна, как и во все другие вечера. Но Веритас чувствует, как наконец озвученные слова меняют что-то в нём самом навсегда — будто спустя долгие годы жизни со стянутыми туго лёгкими он впервые делает вдох полной грудью, потому что Аргенти не похож ни на кого, с кем он был раньше, и Веритас ещё никогда не испытывал такого всеохватывающего тепла от признания в чувствах. Однако страх не может быть полностью убит парой разговоров и тёплых взглядов — он живёт у него на подкорке, не позволяя броситься навстречу раскрытым в приглашении рукам безрассудно; но Веритас думает, что может с этим работать. — Отношения со мной… могут оказаться не тем, что ты себе представляешь, Аргенти, — тихо, но твёрдо произносит он, желая в полной мере донести до колдуна смысл своих слов. — Я не сентиментален, но крайне прямолинеен и могу быть достаточно резок — то не изменится только потому, что я испытываю к тебе чувства. И ты должен понимать, что я высоко ценю свою работу, поэтому даже если я буду стараться уделять внимание нашим отношениям настолько, насколько смогу, я не стану делать этого в ущерб своей научной деятельности. Ты уверен, что тебя это устроит? Аргенти не отвечает сразу, только смотрит на него внимательно на протяжении долгих секунд, уже было заставив Веритаса с разочарованием полагать, что, возможно, до этого момента колдун об этом не задумывался и теперь собирался отказаться от своих слов. Однако тогда Аргенти улыбается — это уверенная, честная улыбка, с которой он твёрдо кивает головой: — Я буду более чем доволен таким раскладом, мой милый Веритас. В конце концов, твоя прямолинейность часть твоего шарма, а очарованность наукой — одна из причин, почему я так тобой восхищён. Как же это может меня оттолкнуть? Боже, и снова этот глупый колдун лишает его всех остроумных фразочек и колких замечаний, оставляя абсолютно немым. Как бы внимательно Веритас ни вглядывался в него, он не может уловить ни капли притворства, и это обескураживает в лучшем из возможных смыслов, в конце концов оставив ему лишь тихо пробормотать за неимением других мыслей: — ...Я собираюсь поцеловать тебя, поэтому лучше останови меня прямо сейчас, если не хочешь этого. И Аргенти, чёрт бы его побрал, только смеётся и первым тянется к нему — длинные пальцы путаются в тёмных локонах, притягивая Веритаса ближе, и их губы наконец-то сталкиваются, прижимаясь друг к другу с жадностью в чувственном танце. Веритас ещё никогда в жизни не чувствовал себя таким живым.