ветер снова крепчает,
а я влюблюсь лучайно.
питерская прохлада пробирала кости, и вроде бы уже лето, но северная столица в сотый раз оправдывала своё название. холод и апатия — синонимы города санкт–петербург, и глеб соврет если скажет, что питер для него лишь попытка сбежать от московской суеты — нет. для него этот холодный уголок — пристанище его кораблей печали и отчаяния. финский залив когда-то познакомил его заново с забытыми прошлым ощущениями, которые он думал, что больше никогда не сможет испытать. хорошо ли это? возможно. но последствия всегда даются больнее, к сожалению. вот тут они распивали вино, а после прятались от сотрудников правопорядка. ой, а вот там он сигаретой спалил куртку глеба. веселые воспоминания. а тут… он впервые сказал, что любит его. а после поцелуй, который свет луны сделал чем-то особенным. маленькие звёздочки попрятались в миг, будто испугались столь откровенного момента этих двоих. влюбленные глупые, память всё сотрёт, но финский залив все запомнил. побережье балтийского моря навсегда сохранит в себе их робкие касания, нежные поцелуи и нелепые попытки скрыться от социума. обрывки воспоминаний пронеслись по закоулкам памяти. где-то ветром обдало, где-то совестью ударило — ну нельзя же это забывать. еще один шаг в пропасть — отпустить, первые шаги и так привели на дно, из которого глеб не видел выхода. саша свою жизнь загрузил музыкой. раз за разом пытаясь забыться во всем, он совсем не забыл глеба, как бы не старался. повсюду, будто специально был его силуэт. возможно, на фоне употребления веществ и постоянных недосыпов, у ясюкевича развилась шизофрения, но думать об этом совсем абсурд. тут пишется новый альбом, белый свет не виден уже недели две. но нужен ли этот свет, пусть и белый, саше? его никто не спрашивал — оно и к лучшему. ему никто не мешает — оно и к лучшему. сейчас аверс запишет сильнейшее соло, и с вероятностью успеха, этот трек станет хитом. хитом его разбитого, в колкие щепки, сердца. — я спать, заебался, — произнес полушёпотом аверс, словно есть кого разбудить в этой студии. в ответ саша лишь кивнул головой и уткнулся дальше в телефон, складывая слова в строчки, а строчки в песни, пытаясь выработать хотя бы какую-нибудь рифму. всё шло вполне хорошо, до того момента, пока саша не понял, что все его текста лишь набор каких-то соплей для школьниц. взрослый парень пишет сопли — моветон. не любит ворошить прошлое, пусть и живёт им — руки быстро добираются до скрытой папки с фотографиями и видеозаписями где они, глеб и саша, вместе. одна его улыбка — лезвием по артериям. один его смех на фоне — градом по спине.поцелуи лишь снятся, где в медленном танце
чтоб это забыть, нужно так постараться.
глаза на мокром месте. обещал же, что так больше не будет. что не будет вспоминать. не тот момент, чтобы ворошить прошлое. но это прошлое горячими вздохами проводит по губам саши, а после затягивает его в тот самый поцелуй, на том блядском финском заливе. некоторое мгновение викторов смотрит в его хрустальные глаза, длинные реснички и миниатюрный носик, а следом поддается вперед и примыкает к уже знакомым алым губам, которые еще не пересохли после первого поцелуя. глеб целует нежно и мягко, без какой-либо настойчивости, поочерёдно сминает то верхнюю, то нижнюю губу, проводя по ним своим влажным языком, прикрывая глаза. руки саши не знают куда себя деть, хотя в таком случае лучше положить их на плечи. саша не думает в тот момент как глеб обдумывает всё или ничего, и прикусывает его нижнюю губу, тем самым вызывая стон. саше страшно. людное место как никак. наплевать, что уже давно заполночь, и единственная старая женщина, которая подглядывает — луна. неловко. — саш, я люблю тебя. ясюкевич не слышал. быть верным, не хотел слышать. глаза снова наполнились слезами. глупая память, глупые воспоминания, дурацкая фотопленка и все еще сохранённые диалоги в мессенджерах. прошёл почти год, но в яме тоски, саша успел пробить тройное дно для себя и своего одиночества. он ненавидит питер за глеба, он ненавидит москву за глеба. он ненавидит мир за то, что они сейчас не вместе.в воздухе пахнет дождём,
я совсем не скучаю.
сильный ветер и долгий ливень, мешали концентрироваться на работе. ясюкевич честно пытался сосредоточиться на каком-нибудь бите, или же разобраться со сведением, но постукивание веток деревьев, от сильного ветра, сбивал весь настрой напрочь. работа в частном доме загородом должна расслаблять, а не отягощать, но только не для саши. звонок. знакомый номер, не записан контакт, может кто-то с лейбла. — саша, прости… учащенное сердцебиение, тяжёлый вздох, стеклянные глаза — на том конце провода глеб. —… нам нужно поговорить, прошу. принимать решение за сашу — как похоже на викторова. ясюкевич пытается найти источник воздуха, потому что в это мгновение всевозможные остатки кислорода стали азотом, углекислым газом, хлороводородом — из чего там этот ваш газ. саша не хочет думать. согласиться сейчас — предать свои принципы, отказаться сейчас — предать свои чувства. он даже не пытается его отпустить. постоянная ложь всем, что он забыл, вы что, по глебу скучать — бред. он же предал.тяну небо вниз
своими поступками, а дождь идёт сутками.
— ты как-то быстро доехал. такси? своя машина? ясюкевич старается не смотреть в глаза глеба, не хочет видеть в них свое отражение, не хочет снова тонуть в них. но сдается, когда глеб сам делает шаг к нему. — такси. вдыхая аромат волос, он сильнее прижимался к чужому, но такому родному телу. после долгой разлуки, эти прикосновения, этот момент хотелось продолжать как можно дольше, не отпуская. чужая рука крепко, но нежно обвивала его талию, а тело приятно согревало. горячее дыхание саши лишь говорило о том, как же противно глеб относился к нему. он не заслуживал этого. он не заслужил сашу. где-то за спиной послышались тихие всхлипы. ясюкевич никогда не позволял себе проявлять эмоции в таком ключе, но сам же сейчас разбился о собственные устои и принципы. будет себя винить потом, сейчас это неважно. глеб рядом, проблемы будут решать потом. а может и важно, ведь проблема — глеб. — глеб… нет, прощай. нам сложно. больше ясюкевич не старался смотреть на него, лишь отвернулся и вернулся за рабочее место. викторов смотрел мимо саши. темнота в глазах, пустота в голове. он один. и не помнит как вышел из его дома. и не помнит как вызывал машину до парнаса. и не помнит как закидывал в себя новую порцию таблеток. ничего он уже не помнит. и не вспомнит. санкт-петербург говорит, что расставания — это не навсегда, но саша потерял глеба, а глеб потерял сашу ещё тогда, когда они впервые встретились. живя моментом чувств, они сломали друг друга, связали себя путами любви вперемешку с ложью, и в конечном итоге, разбились об асфальт, падая с высотки собственных надежд.есть куда улететь, нет причин возвращаться
видишь, ветер крепчает, я держу на дистанции
гори синим пламенем и не забывай меня.