Фанфики с участием: "Глеб Викторов/Ясюкевич Александр"

– да я клянусь, блять. это последний раз. поверь мне, пожалуйста. я люблю только тебя, никого больше. я не хочу тебя терять, саш. – это всё, глеб. мы расстаёмся.

саша само олицетворение самого светлого, чистого, невинного. иногда только этот оттенок был разбавлен ярко-красным, совсем болезненным. он похож на ангела, который пытается глеба вернуть из сущего ада. только он не знает, что глеб еще давно забрал собственную душу, продал самому дьяволу. это приговор.

они помирятся. но викторов проебётся в очередной раз и начнётся всё снова по кругу.

санкт-петербург говорит, что расставания это не навсегда, но саша потерял глеба, а глеб потерял сашу ещё тогда, когда они впервые встретились.

алкоголь меняет самоощущение. мир воспринимается острее, ярче, чувственнее. пёстрые огни пытаются дотянуться до незаметного остальными угла, где разгоряченное дыхание на ухо вызывает поток будоражащих мурашек и рваных возбужденных вздохов.

— Ты нахуя к Ире полез? — пустая гримерка эхом отражает пропитанный ядом голос Саши. Глеб вопросительно вскидывает брови в ответ, обдолбанный мозг работает медленно, считай, не работает вовсе. Почему Саша не уехал сразу после выступления? Его дожидался? Глеб специально приехал на площадку позже, часа за три до своего выхода всего, чтобы с бывшим другом не пересекаться, а теперь в глаза ему смотреть избегает; мутный взгляд останавливается где-то за чужой спиной.

у них всегда так- ярко, безумно, хаотично, резко и громко. они бросаются из одной крайности в другую. любят– невозможно сильно, спасают и заботятся, погружаются в ощущения любви, жажды и нежности, совершают глупые влюбленные поступки, а ссорятся– погружаются в злость, не хотят слушать, взгляды острые бросают друг в друга, будто враги, а потом хлопает дверь и понимание сваливается грузом.

лишь луна будет знать о том, как саша, со слабостью поднимая руку с карандашом, пытается снова воссоздать чужой портрет хотя бы в строчках. единственный способ не забывать, помнить, держать в голове в моменты одиночества и паники того, кто когда-то перевернул мир и доставал звезды с самого неба.

ночь откровенна. она всегда предстаёт обнажённой, что невозможно скрыть тайны своего запутанного мира. все чувства становятся раскалёнными- дотронешься наверняка обожжешься. ночью ощущаешь настоящую свободу, если, конечно, не просыпаешься в поту и бреду от жутких картин, что всего пару секунд назад мелькали живыми силуэтами.

сердце бьётся об грудную клетку. он кусает обветренные губы. кусает обветренные губы и прижимается к чужим-с ранками от жутких тревог. они сталкиваются разгоряченными телами, слыша бешеный стук сердца друг друга, видя безумный огонь в глазах напротив и понимая-они разъебали. дыхание будто и не восстанавливалось. грудь тяжело вздымается, волосы лежат беспорядочным гнездом. пот стекает по вискам, они сталкиваются носами и зубами, наступают друг другу на ноги, желая поскорее закрыть гримёрку.

Тысяча рук, воспоминаний. Глеб всё испортил. Во всем виноват только он. Или я?

не справляется. и не будет, потому что демоны сильнее и мощнее берут верх над мыслями, гонят в стенку, заставляя руками закрываться от них в пустой комнате, заставляют никого не подпускать к себе, ведь «легче не будет».

страшнее смерти, когда умирать совсем не хочется, может быть только непонимание. любое. и саша многого не понимает, на самом деле. медленно сходит с ума, пока пытается сбежать от себя, от мыслей собственных, противных до жути. сбегает от жалкого сообщения — « я скучал по нему »

— кажется, что ты не понимаешь..но это время уже прошло. твоей вины в этом нет. — аверс прав во всем. обещания противны, омерзительны. глеб ненавидел их потому, что никогда не выполнял. первое время пытался как-то скрывать, отмазываться, продолжал искать оправдания самому себе, но итогом было лишь то, что он в очередной раз срывался, предавал самого себя, как бы сильно не пытался держаться. всё бесполезно. и их отношения с ясюкевичем — такая же пустая трата времени.

метель внутри меня убивает цветы — любовь без нежности, романтика без красоты

докуривай и уходи домой - я на щеке оставлю поцелуй.

саша покидает балкон слишком быстро. вот так просто, даже не сказав ни слова на печальное прощанье, нарочно задевая сидорина в проходе собственным плечом. а может он просто знал, что это была уж точно не последняя их встреча с глебом.

и пусть это только до вечера. обязательно наступит следующее раннее утро, и все вернется на круги своя. бесконечный цикл так и закрутил словно водоворотом грязи и отчаяния.

викторов чувствовал накаляющийся узел, когда грубые рваные выдохи ясюкевича превращались в трудно сдерживаемые стоны, когда губы не смыкались, когда по вискам отдавало слишком сильно, когда чужие пальцы до красной боли впивались в его плечи, а всё тело отдавалось на каждый толчок, — мои лярвы побыстрее будут.

близко, но так чертовски далеко. мысли ужасные с новой силой угнетают, заставляют всех существ, тихо притаившихся в закромах души, начинать скребсти по всем самым сокровенным струнам так сильно, что хочется бежать, пока не растворишься на ветру. больше никогда не приходить. никогда больше не появляться в чужих глазах, которые засияли с собственным приходом.