У моря есть способность возвращать всё, через некоторое время, особенно воспоминания.
________________________________
Несколько месяцев спустя...
Хёнджин, просыпаясь, расплылся в улыбке, чувствуя нежные касания чужих губ к своему лицу, шее, волосам. Омега, расцветая, заурчал, отчаянно цепляясь за уходящий сон, но обнявшие за талию руки окончательно выдернули его из царства Морфея и прижали к крепкому телу. — Просыпайся, соня, всю жизнь проспишь. — Я не хочу... Я хочу спать... Хёнджин обнял его в ответ и ткнулся носом в тёплую шею, вдыхая любимую корицу. Альфа прижал его к себе, целуя милое воронье гнездо на его голове. — Ты не дашь мне поспать?... — Жалобно спросил омега. — Ладно, спи. Просто я соскучился по тебе и никак не мог дождаться, пока ты проснёшься... Джин с тихим урчанием выпутался из объятий и, забравшись на альфу, ткнулся в его губы поцелуем. Сынмин, положив руки на его бёдра, тут же их одёрнул, как от огня, и, не зная куда их деть, положил на постель ладонями вниз, кончиками пальцев цепляясь за простынь. Омега, почувствовав от простого касания, как прошлась по телу горячая волна, прервал поцелуй и коснулся его носа своим, не поднимая глаз. — Всё в порядке, омежик. Я не трогаю тебя. — Тихо сказал альфа и поцеловал розовую щёчку. — И не стану, пока ты не захочешь. Хёнджин, посмотрев в его глаза, наткнулся на всё ту же уверенность, приправленную нежностью и безмолвной любовью. — Я хочу... Он тут же опустил глаза и, ложась на крепкую грудь, втянул его в ещё один нежный поцелуй. Хёнджин обхватил запястья и положил на свои бёдра, позволяя себя касаться, позволяя любить. Позволил неуверенно — как семь лет назад — целовать, изучать каждый новый миллиметр нежной — как и тогда — кожи. Позволил залить израненную душу сладким сиропом чувств и каждый шрам, каждый рубец, залечить поцелуем. Сынмин таял от забытых ощущений, чувствуя на губах фантомную морскую соль; закрыв глаза, чувствовал последние лучи красного солнца, тонущего за тёмной кромкой воды. Как и тогда, омежьи бёдра сжимали его бока. Пальцы, слишком красноречиво дрожа, вплетались в волосы. Дрожали не от страха. От переполняющих чувств, что спустя долгие годы вышли из берегов и накрыли огромной волной цунами двух целующихся парней. Сынмин те несколько раз, что Хёнджин позволял целовать в юности, дальше поцелуев не заходил, не посмел бы. Рассветный луч рассёк комнату и замер тёплым пятнышком на омежьем плече, щекоча кожу заспанного Хёнджина, любующегося лежащим под ним Сынмином. Такой красивый... Как далёкое, но до боли в сердце любимое море. Омега замер. Глаза в глаза. Рука об руку. Пальцы в замок. Одно на двоих дыхание. Одна любовь. Одно разрывающее на осколки чувство. Хёнджин подарил ему первый поцелуй, подарил своего омегу, первую любовь. Но робко молчал, трусливо пытаясь сохранить то, что давно уже переросло во что-то большее. Во что-то ещё более сильное, яркое, трепетное. Сынмин подарил ему первый поцелуй, подарил своего волка, первую любовь. И так же молчал, боясь рушить то, что уже есть. Боялся потерять своего омегу. Единственного, кто делал его по-настоящему живым. Единственный, с которым ему хотелось жить, а не существовать, исследовать новые горизонты. Единственный. Истинный. Где-то в закоулках сознания был слышен мягкий шум моря, всплеск разбивающихся об скалы волн, крик одинокой чайки; кожей чувствовался теплый бриз, его такие же тёплые пальцы, робко касающиеся уже оголённой кожи. Первую близость ему подарил Джисон. А Хёнджину Минхо. Но оба, распадаясь на молекулы и атомы под горячим дыханием друг друга, считали иначе. Это больше, чем физиология. Слияние не тел, но душ. Остывший шёлк, коснувшийся лопаток, затем спины; омега прерывисто выдыхает и почти буквально искрится от приятного напряжения, пронзающего мириадами игл тело. Сынмин; его нежные касания пальцев, поцелуй — такой открытый, но абсолютно чистый, наполненный одной лишь любовью и желанием показать, как омега ему дорог. Как его волк любит его омегу. До сбившегося дыхания, до ломающей рёбра боли, до ярких звёзд перед глазами. Сынмин долго изучает взглядом, учится любить немного иначе, чем они позволяли себе в семнадцать. Изучает Хёнджина; а тот отвечает горящими глазами, подпускает, позволяет, и так открыто реагирует, что Сынмин чувствует, что ещё один шумный вдох и полустон, и он рассыпется пеплом и рассеется под тёплым бризом. Губами в губы. Душой в душу. Хёнджин тихо стонет, выгибаясь и плавясь в его руках. Невероятно сильных, но таких нежных. Чувствует, как закручивается в спираль всё его сознание, пока альфа, любуясь им, как самым прекрасным ангелом, едва заметно двигается, качается на волнах, покрывает поцелуями каждый миллиметр пылающей кожи; от его дыхания бежит холодок по влажным следам от поцелуев, сильнее распаляя жар в груди. Хёнджин сгорел бы в этом огне. Вместе с ним. Опалил бы огнём белые пёрышки дрожащих крыльев, очистился бы этим огнем и восстал бы из собственного пепла гордым фениксом, расправляя некогда сломанные крылья. Мягкие волосы путаются от смазанного касания. Хёнджин чувствует бережные объятия на талии, тонет в чёрных глазах напротив и совсем не сопротивляется; его глаза такие же чёрные. Снова губами к губам — оторваться нет сил. Омега дрожит от чувств, ощущений, от того, как с каждым движением крепнет связь омеги и волка; он захлёбывается и его ощущениями, нежно хватает глухой стон губами и беспорядочно, хаотично, но так любовно целует лицо, висок, шею, чувствуя, как начинают затекать уставшие бёдра. — Я люблю тебя... Люблю... — Прерывисто шепчет и всё повторяет и повторяет, покрывая поцелуями костяшки пальцев, запястье и поднимается всё выше. Сынмин не хочет отворачиваться ни на секунду; он снова целует; омега снова чувствует прохладу шёлка спиной; его ладони, скользящие по бедру, животу, рёбрам, груди, шее. И — почти неуловимо — по щеке. Плещется в глазах черно-синее море с рваными полосками заката. Губы так же равно проходятся по шее, груди, плечам, оставляя доказательства пылкой любви. Доказательства вечной, прошедшей сквозь время и боль, связи волка и омеги. Хёнджин любит море — так любит — как не любил никого и никогда. Сынмин любит море — так любит — как не любил никого и никогда. — Люблю. Я люблю тебя, слышишь?... — Шепчет, цепляясь и прижимаясь. Всё ещё боится потерять, боится проснуться и понять, что это ещё один из мучительных снов, терзающих его уже который год. — Люблю до невозможности... Веришь? Верь, пожалуйста... Не отпущу никогда... Не смогу больше без тебя жить... Мой омега, только мой... Море звонко плещется, разбивается об острые скалы и тянется к солнцу, ласкающему его последними, тёплыми лучами, играя бликами на коже. Хёнджин дрожит, заходясь в агонии чувств; задыхаясь своей любовью, чужой, любовью привязанного омеги; медленно обмякает в надёжных руках и ещё немного качается в волнах любимого моря, разбившегося вскоре на мириад тёплых капель. — Я так люблю тебя...________
Джисон, цепляя пальцы альфы в замочек, идёт по почти пустому торговому центру. Людей нет, будто они все исчезли разом и изредка вдалеке мелькнёт чья-то макушка и так же быстро скроется из виду. Минхо, щуря глаза, останавливается, вслушиваясь в играющую песню, и смотрит на застывшего у витрины омегу. Тянет к себе и, обняв за талию, целует. Джисон замирает, чуть не выронив из рук пакет с купленным только что костюмчиком совсем крохотного размера. — Ты же будешь со мной встречаться и дальше? — Тихо спрашивает Минхо, опустив пушистый веер ресниц. — А ... Да. — Растерянно отвечает Джисон. — Точно? Обещаешь? — Минхо, у меня будет от тебя щенок. Как думаешь, насколько я серьёзен? — Положив руку на его щёку, отвечает омега, тая от такого влюбленно-доверчивого взгляда. — Я начинаю к тебе что-то чувствовать... Извини, если мой вопрос показался странным. Я часто видел, как живут абсолютно без чувств, просто на взаимовыгоде... — Ты нравишься мне. Во мне растёт наш щенок. Мы вместе живём и мой омега тебя выбрал, Минхо... — Я люблю тебя. — Вырывается изо рта слишком быстро и альфа, выдыхая, стыдливо отводит глаза. — И я... Люблю тебя. — Шепчет омега едва слышно, запуская пальцы в мягкие волосы. Альфа едва слышно урчит, ластясь котёнком под малейшие касания. Чувствует искрящееся в груди тепло, чувствует, как радуется волк и, смотря в мерцающие омежьи глаза, мягко улыбается, расслабленно опуская плечи.________
Джисон сплетает пальцы в крепкий замочек и подставляет шею под поцелуи; Минхо крепко сжимает в ответ, удерживая его руки над головой, касается горячей кожи губами и нежно прихватывает. — Ещё... Пожалуйста, грубее... Альфа коротко рычит, не соглашаясь. Заботится о беременном омеге, не позволяя ни капли той грубости, свойственной им ранее. Сейчас всё будет по-другому. Он покажет, что можно иначе. Покажет, как когда-то давно показал ему один чистый и светлый омега. А теперь Минхо покажет Джисону, как можно любить: медленно, нежно, аккуратно, не торопясь, но всё так же ярко. Омега, поддавшись атмосфере, успокаивается и пытается настроиться на новый ритм, что с помощью поцелуев-бабочек, щекочущих то шею, то грудь, получается в считанные секунды. Он больше не просит, тихо извивается и так же шепчет о любви, хватая воздух губами. Минхо не позволяет себе лечь на него всем телом; стойко держится и, кажется, совсем не ощущает напряжения в мышцах, забвенно целуя бархатную кожу. Джисон выгибается, округлым животом касаясь чужого; Минхо подаётся назад, боясь сейчас хоть как-то его касаться, и омега тихо урчит, показывая недовольство. Альфа мягко улыбается, смотря в шоколадные глаза и, едва касаясь, кладёт руку на его живот. Поглаживает аккуратно, как-то заботливо, запечатывая на припухших от поцелуев губ очередной нежный поцелуй. Джисон обвивает ноги вокруг его талии и льнёт ближе, обнимая всеми конечностями, целует мягко щёку, скулу, висок и мелко дрожит, подставляя шею. Альфа, покрывая поцелуями тонкую кожу, аккуратно кусает, целует и лижет ровный укус. Неглубокий, временный, но Джисон рад и этому, разбиваясь окончательно от глубокого толчка одновременно с ним.________
Хёнджин, стоя перед зеркалом, внимательно смотрит на отражение, отмечает снова загоревшийся блеск глаз, лёгкий румянец, искусанные зацелованные губы и россыпь розовых укусов и следов оставленных Сынмином всего каких-то полчаса назад. В животе мелко трепещет рой ярких бабочек; омега внезапно урчит, чем привлекает внимание альфы, смывающего с себя следы их чувственной, наполненной любовью близости. Первой. Особенной. — Так и будешь там стоять? У меня теплее. — Заманивает Сынмин, скрывая в голосе улыбку. Хёнджин, поправляет тонкий халатик, прячет локти за черным кружевом и топчется на месте перед запотевшим стеклом, не решаясь войти. Альфа отодвигает толстое стекло, кажется, совсем не стесняясь, а Хёнджин, не смея опустить взгляд ниже его глаз, сильно краснеет и так невинно смотрит своим большими, оленьими глазами, что у Сынмина сердце дрожит, огнём чувств охваченное. — Иди ко мне. — Тихо шепчет, протягивая руку. Хёнджин касается мокрых пальцев и перешагивает невысокий бортик; тут же прилипает к телу быстоо промокший атлас и кружево рукавов, а Сынмин тепло улыбается его розовым щекам и так хочется пошутить. Беззлобно, чтобы он ещё чуть-чуть покраснел, мило отводя взгляд. Но он сдерживается и тепло обнимает, позволяя успокоиться, перевести дыхание и отогнать мысли. Омега, прижимаясь к нему, одной рукой обнимает, второй медленно тянет пояс халата, с каждым распустившимся миллиметром краснея всё больше. Сынмин ловит мокрую скользящую ткань, но Хёнджин, едва слышно урча, тянет на себя и отпускает. Мокрый атлас с влажным шлепком падает в ноги, открывая глазам альфы прекрасное тело, красивые изгибы и молочную кожу, усыпанную поцелуями и лёгкими укусами. Сынмин очерчивает пальцами острую ключицу, невесомо скользит по плечу, чувствуя, как покрывается мурашками бархатная кожа под пальцами. Омега смотрит снизу вверх и отводит глаза вправо, следя за его движениями. — Поверить не могу, что ты мой... Я столько раз видел тебя во снах, что даже сейчас сомневаюсь, что всё это реально... Хёнджин отмирает и касается его груди в ответ; проводит пальцами по таким же следам от поцелуев и смотрит в глаза. Короткий поцелуй, медленно перерастающий в цепочку нежных, глубоких; обвившие талию руки. — А так?... Смог бы я так сделать, был бы это сон? Альфа с грустью смотрит и молча кивает. В стекающих по лицу каплях прячется вырвавшаяся слезинка и Хёнджин, заметив, снова целует, стараясь показать все свои чувства, убедить, что это не сон; и не сразу, но Сынмин верит, сжимая в объятиях родного омегу и тихо плача под тёплыми струями воды.________
Джисон, сжимая в объятиях плюшевую белку, сладко спит, пока Минхо внимательно смотрит, как дрожат его пушистые густые ресницы. Альфа, закусив губу, на секунду до боли жмурится и аккуратно, чтобы не разбудить, касается его живота, чувствуя, как лёгким пинком отзывается щенок. Минхо едва слышно смеётся и быстро вытирает слёзы, безжалостно кусая губы. Джисон просыпается, почувствовав несильный, но ощутимый удар, и переводит взгляд с живота на плачущего альфу. Минхо, смутившись, отводит глаза и тянет руку к себе, но омега, мягко перехватив, неуклюже подползает ближе и снова кладёт его ладонь на свой живот. Альфа прерывисто выдыхает и невесомо поглаживает, снова тихо смеясь от лёгкого толчка. — Всё хорошо, Минхо... — Тихо говорит Джисон и мягко касается губами его лба. — Даже сейчас... Я очень переживаю... — Шепчет сквозь слёзы альфа и закрывает глаза. — Я не смогу пройти через это ещё раз... — Мы прекрасно себя чувствуем. Всё будет хорошо, обещаю. — Так же шепчет Джисон и кладёт свою руку поверх его, вместе с ним поглаживая живот. — У нас совсем скоро родится прекрасный альфа и он обязательно будет похож на тебя. Минхо улыбается сквозь слёзы, представляя маленький свёрток в руках, едва слышно кряхтящий и совсем неумело пытающийся рычать. Вскоре он успокаивается и, обнимая омежьи бёдра, почти не касаясь, целует живот, безмолвно мечтая как можно скорее увидеть ещё не рождённого, но уже такого любимого щенка.