Opposition

Ёсан собирался просидеть до конца дня в одиночестве, пока выдалась возможность, чтобы проанализировать накопленные за сегодняшнее утро наблюдения, но не тут-то было. Объект вернулся в покои ближе к вечеру и сразу же направился в ванную. Странно, но казалось, будто он намеревался игнорировать существование вынужденного сожителя, как мог. С одной стороны, это радовало: мужчина не отвлекал странным поведением. С другой, его отсутствие сильно напрягало. Сложно было сделать хоть какие-то выводы, если информации неоткуда было взяться. Присутствие мужчины рядом необъяснимым образом успокаивало. Не так, как было с госпожой Юн, а немного иначе. Девушка придавала уверенности своей обворожительной улыбкой, мягким голосом и уважительным отношением. Здесь же все было по-другому. Будто из двух зол пришлось выбрать меньшее. А может, всё потому, что объект был изучен чуть лучше, чем остальные. При нынешних обстоятельствах мужчина являлся единственным человеком, напоминавшим о жизни, к которой Ёсан, возможно, никогда больше не вернётся. За него приходилось держаться в целях не потерять себя, своё происхождение и имя. Манипуляции такого рода были прекрасно известны благодаря длительному изучению материалов на курсах социологии и психологии: изоляция жертвы, ограждение от привычных норм и общества, постоянное внушение одиночества и требование покорности. В конечном итоге единственным спасителем начинает казаться мучитель, ведь он отлично ориентируется в тумане неизвестности и продолжает оставаться рядом. Но Ёсану ни в коем случае нельзя было попадаться на эту удочку. Иначе он пропадёт и никогда не сможет вернуться. Мужчина вышел из ванной комнаты в костюме, который поражал своим несоответствием современности. Ёсан следовало давно привыкнуть к этому, но он каждый раз приходил к неутешительному выводу, что объект ему достался крайне сложный. Строгие чёрные брюки, светлая рубашка без воротника и… подтяжки! Хотелось посмеяться над чужим пристрастием к старомодным вещам, но Ёсан не мог оторвать глаз. Мужчина выглядел просто великолепно, очаровательно и необъяснимо пленил старомодной красотой. До подтяжек безумно хотелось дотронуться и рассмотреть поближе, чтобы убедиться, что это не плод воображения. Ещё и воспоминания вдруг решили добавить огня, преподнеся в довесок образ объекта в очках, который удалось лицезреть в тот день в отеле. И почему этому человеку так идеально подходила вышедшая из обихода одежда? Как и госпоже Юн… интересно, кто на кого повлиял в выборе гардероба? — Одевайся, нам надо выходить, — приказал объект и направился в сторону спальни. Через некоторое время он снова вышел, на ходу надевая тёмный пиджак и, увидев, что за это время парень так и не сдвинулся с места, бросил недовольный взгляд: — Беги в душ, Ёсан-а! Чего застыл? Обращения такого рода ещё больше сбивали с толку. Ведь предполагалось, что если мужчина называл его по имени, значит, необходимо было максимально сосредоточится и влиться в игру, но на это раз всё звучало совершенно по-другому. Ёсан решил не заострять на этом внимание и поспешил зайти в ванную, где смог в одиночестве перевести дух и поразмыслить над происходящим. Судя по презентабельному виду объекта, их ожидает какой-то прием. Но, в отличие от мужчины, Ёсан не мог похвастаться наличием изысканных костюмов, значит, зрителям был не столь важен внешний вид «спутника». Тогда всё ещё оставалось непонятным, для чего вообще он нужен был объекту. Ёсан вышел как можно скорее, облачённый в привычные чёрные брюки и рубашку. Пока он судорожно пытался накрыть голову платком и опустить на лицо вуаль, за ним внимательно наблюдал мужчина, терпеливо дожидаясь его за барной стойкой на кухне и медленно попивая горячий чай. Как только с образом было покончено, Ёсан выпрямился и посмотрел на него, чтобы тот смог оценить внешний вид спутника. Это было глупо, так как коллегами или даже сожителями их было сложно назвать. Ненависть к этому человеку никуда не испарилась, но она могла помешать попыткам наладить с ним контакт. Объект, наконец, поставил чашку на стойку и встал со своего места. Обойдя стол, он расслабленно сунул руки в карманы брюк и оценивающе прошёлся взглядом по Ёсану, остановившись на чужом лице, которое стал рассматривать с особым вниманием. — Как будто чего-то не хватает, — заключил он тихо, видимо, необдуманно озвучив мысли. — Синяка под глазом? — усмехнулся Ёсан, но слишком поздно понял, какую ошибку совершил, пытаясь отшутиться в своей привычной манере. Глаза округлились от осознания собственной глупости, а рот чуть приоткрылся, выдавая сожаление о сказанном. Мужчина прыснул от смеха, но сразу же спрятал улыбку, опустив голову вниз, пока Ёсан ошарашенно хлопал глазами. Неужели этому монстру понравилась шутка? Он действительно смог уловить сарказм и нотки чёрного юмора? Или сейчас поднимет голову, посмотрит злющими глазами и отвесит настоящий удар? — Нет, — ответил объект и поднял глаза, которые блестели необъяснимым теплом, неприкрытым доверием и еле заметной грустью. — Ты прекрасно выглядишь. В холле их ожидал Марселло. На этот раз на нём красовался тёмно-бордовый костюм, который отлично гармонировал с медовыми глазами и густыми каштановыми волосами. Ёсан в очередной раз изумился чужому вкусу: столь изысканных и роскошных костюмов он отродясь не видел. Всё-таки вырос в обществе, где любое выпячивание богатства считалось признаком слабоумия. Видимо, иностранец плевать хотел на предрассудки, демонстрируя своё превосходство и статус с особым удовольствием. Несмотря на всё это, Ёсан не мог не выказать восхищения. Правда, только про себя, выдавая реакцию лишь выражением лица, которое Марселло вряд ли смог разглядеть за вуалью. Они направились к платформе, куда незамедлительно прибыла капсула, в которой их ожидал один из провожающих. На этот раз они стремительно спускались вниз, к самой земле. Ёсан впервые смог ступить ногами на асфальт, по которому шли жители города, проезжали велосипедисты и лавировали дети в специальной обуви. Путь их проходил через живописный парк, который к вечеру освещался мягким приглушённым светом и радовал посетителей тихой музыкой. Всё это заметно успокаивало напряжение во всём теле, а счастливый смех детей вдалеке уносил в те счастливые времена детства, которые в последнее время казались сном. Впереди показалось здание, напоминающее очертаниями какой-то струнный инструмент восточного происхождения. И, раз мужчины уверенно шли именно туда, возможно, их ожидало знакомство с местным фольклором. Стоило войти внутрь, как глаза с изумлением забегали по интерьеру, который поражал роскошью и колоритом. Яркий свет от огромной хрустальной люстры пробивался даже через чёрную вуаль, ослепляя отблесками бесчисленных подвесок, напоминающих бриллианты. От созерцания отвлекла чужая тёплая ладонь, которая потянула на себя, давая знак не отставать. Их снова встретили какие-то люди в белых одеяниях и, горячо поздоровавшись с мужчинами, повели к расписной лестнице, чтобы подняться, как выяснилось из последующей речи, в главный зал. Ёсана удивило то, что людей в здание было не так много. Может, они действительно опоздали? Но дальше начали закрадываться всё новые подозрения. Главный зал оказался не столь внушительных размеров, как ожидалось. Слушатели располагались на широких диванах, перед каждым из которых стояли столики с напитками, фруктами и кальяном, а музыканты на сцене сидели по-турецки, держа в руках национальные инструменты. Спутники любезно проводили их до столика ближе к сцене и, перебросившись пару слов, куда-то удалились. Ёсан очень старался не смотреть по сторонам, да и смысла в этом не было. Чёрная вуаль затрудняла обзор, а в тусклом освещении зала тем более. Вся надежда оставалась лишь на слух, но всё стало проблематично, стоило музыкантам начать представление. Удивительно, но местная музыка неожиданно поразила Ёсана. Звуки струн будто касались самой души, а голос исполнителя уносил куда-то вдаль, в пустыню, где остро чувствовалась боль от тоски, сожалений и всепоглощающей любви, которая неподвластна никому. Было безумно странно чувствовать всё это одновременно, потому что Ёсану казалось, что ничто не может заставить его попасть в плен собственных эмоций. Раньше музыка воспринималась, как лёгкий всплеск воды, под ритм которой можно было поработать или пуститься в пляс во время студенческих вечеринок. Здесь же она казалась тайфуном, сносящим все существующие маски и годами наработанное безразличие. Он готов был заплакать, но не знал почему. Может, просто устал? Устал гадать, бояться и играть. Он безумно скучал по семье, друзьям и родине, где раньше не приходилось прятаться, притворяться и постоянно быть начеку. Скучал по прошлой жизни. Скучал по прошлому себе. Прошлый Ёсан не стал бы распускать сопли из-за какой-то арабской песни, не стал бы так глубоко задумываться о своих чувствах, не сжимал бы неосознанно чужую руку. Руку своего врага. Сердце прошлого Ёсана не трепетало бы так сильно от восторга и грусти, не искало бы утешения, не рвалось бы кого-то безумно полюбить, как сердце героя, о котором пелось. Прошлый Ёсан посчитал бы это интересным опытом. Нынешний же искал спасения. Трудно было сказать, сколько времени прошло, сколько песен было исполнено и что происходило за пределами переполненного противоречиями сознания. Жизненный поток переживаний остановился, наполняя новыми, ранее неизведанными эмоциями, и всё из-за музыки, которую он впервые слышал. В воздухе парил дым сигарет и кальяна, но несмотря на это пахло чем-то сладким и приятным. В горле пересохло, но смелости пошевелиться и дотянуться до чашки с чаем не хватало. Хотелось испариться, исчезнуть с лица Земли, чтобы больше никогда ничего не чувствовать. Потому что эта пытка была невыносимой. Ёсан был так слаб и ничего не мог с этим поделать. Он был бесполезен, терял впустую время, пока его товарищи продолжали опасную борьбу. А ведь это было единственным, чем он жил последние два года. Как же он был жалок. — Держи, Ёсан-а. Тихий голос объекта силой вытащил сознание из тьмы, а в руках вдруг появился стакан с холодным напитком и трубочкой для удобства. В нос ударил цитрусовый запах, стремительно пробуждающий разум своей свежестью. Это оказался холодный чай с лемонграссом и дольками апельсина, вкус которого порождал яркие вспышки. Ёсан с изумлением и искренним восторгом повернул голову к спасителю, но тот устремил строгий и сосредоточенный взгляд на сцену. Слова благодарности так и остались невысказанными, а сердце ещё больше опутало чувством невыносимого одиночества. — Вкусно, правда? — чужие глаза вдруг чуть сузились от появившейся улыбки на лице. Этого было вполне достаточно, чтобы утвердительно промычать в ответ и с каким-то странным чувством облегчения сделать ещё один глоток. Вкусно — это было мягко сказано. Удивительно, как иногда мало нужно было человеку для счастья, и Ёсан вдруг осекся. Это был ярчайший пример типичной психологической манипуляции. Подкинутая изнеможённой от голода собаке кость. Даже минимальное проявление заботы и внимания от объекта начали восприниматься, как подарок судьбы. Как же незаметно он умудрился попасть в эти сети, потеряв бдительность. Ёсану стало невыносимо больно от собственного бессилия перед лицом человека, который имел полную власть над ним. Мысли сбежать не раз приходили в голову, но быстро забывались в сторону, потому что нужно продолжать бороться до конца, пусть с каждым днём рвение казалось всё более бессмысленным. У него не было определенного плана действий, никакой полезной информации или свободы передвижений. Полная изоляция, постоянный страх и одиночество — вот с чём оставалось работать, а с таким арсеналом можно было и умом тронуться. Внезапно послышались овации. Погружённый в свои мысли Ёсан даже не заметил, что концерт подошёл к концу, и музыканты вместе с исполнителем начали кланяться в знак благодарности. Он бы тоже присоединился к общему проявлению восторга, но решил не привлекать к себе лишнего внимания, продолжая сидеть на месте и чуть опустив голову. Свет в зале начал усиливаться, но не сильно, позволяя посетителям оставаться в комфортной атмосфере. Вокруг послышались приглушенные обсуждения, сливавшиеся в монотонный гул; многие начали перемещаться по залу, чтобы подсесть за другие столики, и той же чести удостоился и их столик. Рядом с Марселло вдруг оказался мужчина, приход которого Ёсан, к своему огромному сожалению, заметил слишком поздно, чтобы услышать хоть что-то полезное. Впервые к ним присоединился не араб, как бывало всё это время, а на удивление, азиат. Разобрать что-нибудь из их речи не представлялось возможным, отчего Ёсан решил заняться внешним наблюдением. Мужчина выглядел безупречно: под тканью изысканного чёрного костюма-тройка угадывались изгибы накаченных мышц, лицо источало уверенность, укладка волос позволяла полюбоваться волевым высоким лбом и выразительными глазами, а руки были сложены вместе. По тому, как непринужденно и непривычно тихо общался Марселло, разговор шёл в ином ключе, чем ранее с арабами. Интересно, кто это? И почему на присутствие этого человека никак не реагировал объект, продолжавший отрешённо курить? — Господин, Чхве! Как я рад, что вы всё-таки смогли найти для нас время! — надменный голос принца, кажется, скоро начнёт грезиться Ёсану в кошмарах, настолько он крепко впечатался в память. — Так вы знакомы и с господином Гансалесом? — Моё почтение, уважаемый принц, — произёс тот самый мужчина, поражая непоколебимостью перед лицом знати. Он, как и требовал этикет, медленно склонил голову, прижав руку к груди, затем выпрямился и продолжил: — Вы правы, с господином Гансалесом мне посчастливилось познакомиться ещё в посольстве Китая в Пуэрто-Рико. Он сильно меня выручил тогда. — Дружище, всегда рад помочь, ты же знаешь, — улыбнулся Марселло своему давнему знакомому, получив в ответ хоть и сдержанную, но тёплую улыбку. — А с господином Чоном вы знакомы? — всё не унимался принц, продолжая возвышаться над сидящей на диване компанией азиатов и пуэрториканца с хитрой улыбкой на лице. — Нет, уважаемый принц, — ответил мужчина, взглянув на объекта, который всё это время продолжал безучастно курить. — Боюсь, такой инвестор, как я, господина вряд ли заинтересует. Тем более из Китая. — Ну что ж вы так в себе не уверены, господин Чхве? Вы двое ведь одной национальности, верно? В нашем государстве нет места политическим разногласиям, — усмехнулся принц и издевательски обратился к объекту: — Позвольте мне вас представить! Господин Чхве Чонхо, это господин Чон Юнхо, представитель лидирующей партии в Объединённой Республике Корея. Ну же, пожмите друг другу руки. Ёсана аж передернуло от количества слащавой язвительности в словах принца. Вынужденное знакомство представителей этих двух стран, очевидно, ни к чему хорошему не приведет, но, видимо, принц испытывал особое наслаждение, играя в игры такого рода. — Приятно познакомиться, господин Чон, — уважительно произнес мужчина и выставил руку для рукопожатия, терпеливо дожидаясь, пока сидящий рядом объект неторопливо тянулся к пепельнице, чтобы потушить докуренную сигарету. — Взаимно, господин Чхве, — ответил он сухо и без особого энтузиазма, но руку всё-таки пожал. Находящийся между мужчинами Ёсан не знал, куда себя деть. Даже сидящий рядом Марселло, которому пришлось прижаться немного ближе, чтобы не мешать закреплению знакомства, не придавал уверенности. Пришлось замереть на месте и стараться лишний раз не дышать, но внезапно его взгляду открылось то, чего он совершенно не ожидал. В глазах начало темнеть, а мозг отказывался верить в увиденное. Этого просто не могло быть! Он пару раз моргнул, чтобы наверняка убедиться в том, что не начал сходить с ума. «Это эмблема моей любимой метал-группы». Голос врача в той самой клинике возник будто из неоткуда и эхом раздался в сознании, стоило увидеть знакомую татуировку на запястье мужчины, который всё ещё пожимал руку ищейки. Господин Чхве. Чхве Чонхо. Ёсан с опаской и как можно осторожнее перевёл взгляд на него, пытаясь не упасть в обморок от переполняющих чувств. Тот же никак не обращал внимание на притихшего парня, на которого, судя по всему, по правилам местного этикета и смотреть-то запрещено. Неужели… неужели всё это время Ёсан был не один? В области груди затеплилась надежда, греющая сердце и душу. В это всё ещё с трудом верилось, но руки начали подрагивать в предвкушении чего-то невообразимого. Спасения. Поддержки. Победы. — Вам понравилась наша музыка, господа? — мягкое обращение одного из приближенных принца вытянуло Ёсана из водоворота восторженных мыслей, возвращая на поле боя. — Несомненно, — ответил господин Чхве, улыбнувшись уголком губ. — Музыка — моя слабость. Сегодня я получил массу удовольствия, окунувшись в бессмертные произведения Ибрахима Филяли. Благодарю за приглашение, уважаемый принц. — Надо же, вы знакомы с великими поэтами Аравийского полуострова, господин Чхве! — не смог сдержать искреннего восхищения мужчина, чем, кажется, начал раздражать принца. Его брови сдвинулись к переносице, уголки губ опустились, а глаза потемнели. Видимо, делиться величием своей культуры он совсем не умел. — Ну что ж, — торопливо вклинился в чужое обсуждение принц, стараясь как можно скорее вернуть себе внимание гостей, — наслаждайтесь вечером, господа. Сказав это, он окинул сидящих презрительным взглядом и хотел было уже уйти, но внезапно остановился. Ёсан почувствовал поступающую тошноту, стоило заметить пристальную остроту чужих глаз. Человек его статуса волен был делать, что угодно, и жадный взгляд на чужого партнёра не являлся исключением. Принца не сильно волновала возможная негативная реакция на дерзкое поведение, и у Ёсана не возникло никаких сомнений, что объект вряд ли такое потерпит. Та утренняя встреча в саду после молитвы у покоев короля это доказывала. Кто в конечном итоге падёт жертвой необузданной ревности, оставалось загадкой. Судя по тому, с каким профессионализмом в их покоях отыгрывалась роль на потеху таинственным зрителям, возможно, на этот раз Ёсан всё-таки обзаведётся синяками, о которых посмел ранее шутить. Ёсана не сильно волновало, что его в дальнейшем ожидало по возвращении в покои. Даже суровое и раздражённое выражение лица объекта не смогло вернуть бдительность, которой Ёсан лишился, стоило заметить татуировку. Все мысли были лишь о господине Чхве. Интересно, знал ли тот о том, что сидящий за столом парень тоже являлся членом «сопротивления»? Было безумно обидно, что в этот момент лицо было закрыто вуалью, иначе бы его наверняка узнали и обратили внимание. Весь оставшийся вечер Ёсан мужественно держал себя в руках, чтобы не выдать себя. Жутко хотелось обратиться к мужчине, сказать о том, что узнал эмблему метал-группы, чем наверняка дал бы понять о своём отношении к общей миссии. Но шанс был упущен, мужчина так ни разу на него и не взглянул, продолжив увлечённую беседу с Марселло и тем самым вогнав в ещё большее отчаяние. Ёсан терял контроль. Эта неожиданная встреча поразила и обрадовала сначала, но потом снова погрузила в омут тревожных мыслей. Что ему теперь делать? Как найти подход к господину Чхве, при этом оставаясь незамеченным бдительным объектом? Подвернётся ли снова возможность встретиться? Сегодняшний выход в свет мог считаться слишком щедрым позволением, учитывая, что принц буквально прожигал взглядом, играя на нервах человека, который под конец вечера не очень-то заботливо утянул за собой, вцепившись в руку мёртвой хваткой. Плевать. Будь что будет. Самое важное, что теперь он знал: с одиночеством было покончено. Теперь бояться было нечего. Стоило оказаться у дверей покоев, липкое чувство страха охватило тело, заставляя застыть на месте, пока объект ждал идентификации чипа. Его резкие движения пугали до дрожи в коленях. Гадать о том, что на этот раз пришло ему в голову, стало в разы сложней. Ёсан не мог сосредоточиться на происходящем, теряя накопившуюся уверенность. Как же было опрометчиво потерять бдительность и поддаться надеждам на возможное спасение. Пытаться анализировать поведение мужчины было уже слишком поздно, чтобы сделать хоть какие-либо выводы и подстроиться под ситуацию. Оставалось лишь смиренно дожидаться своей участи. Дверь за ними закрылась, и свет не успел автоматически загореться, как в гостиной раздался звонкой звук пощёчины. Ёсан ошарашенно смотрел в пол, осмысляя, как начала гореть его щека. Он не успел до конца осознать весь ужас сложившейся ситуации, как вуаль стянули с лица, а его самого резко впечатали в дверь, грозясь порвать рубашку в клочья. — Тебе так нравится выводить меня из себя, Ёсан? — угрожающий шёпот объекта, звучащий слишком близко, выбивал из лёгких последний воздух, заставляя как можно крепче зажмурить глаза и сжать руки в кулаки. Это была ошибка: мужчину такое ещё больше разозлило. — Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! Пришлось сильно постараться, чтобы в конец не упасть духом и не начать позорно ныть от боли, которая сковывала всё тело. Ёсану было страшно ослушаться, но в то же время и посмотреть в чужие глаза. Уж лучше пусть мужчина изобьёт до полусмерти, чем потом ночами будет приходить во сне. — Не хочешь, значит? — мужчина снова заговорил тихо, что пугало ещё больше. Ёсан задержал дыхание, готовясь к худшему, но его резко выпустили из захвата, из-за чего он обессилено упал на пол. — На тебя смотреть даже противно. Выплюнув это с особым отвращением, объект стремительно удалился в сторону спальни и громко хлопнул за собой дверью, отчего Ёсан вздрогнул всем телом. Только оставшись в полной тишине, он смог снова вздохнуть. Слёзы на щеках начали жечь место пощечины, но нельзя было произнести ни звука, чтобы не выдать слабость. Через некоторое время Ёсан смог немного успокоиться и открыть покрасневшие глаза, чтобы впериться безжизненным взглядом в пол. Чего он, собственно, ожидал? Что этот монстр был способен на нечто иное? Надо к такому привыкать, а не пытаться каждый раз искать надежду на некое сотрудничество. Его поведению нет никакого логического объяснения. Пора перестать считать объекта полезным для наблюдений. Тем более после того, как невероятным образом выяснилось, что в городе находится человек, который наверняка относится к ячейке «сопротивления». Лишь эти мысли хоть как-то помогли справиться с желанием покончить со своим жалким существованием раз и навсегда. Освещение в гостиной автоматически выключилось, не уловив каких-либо движений, отчего Ёсан смог обратить внимание на мягкий свет в саду. Ведь он так ни разу и не смог осмотреть его, как следует, выйти из гостиной и ступить на наверняка мягкую траву, которая манила сочным видом. В конец обессиленный, он как можно тише опустился вниз и прижался горящей от боли щекой к прохладному полу. Пелена слез мешала любоваться садом, но Ёсан всё равно не мог оторваться. Сердце начало успокаиваться, как и внутренняя тревога. Господин Чхве Чонхо наверняка не сильно обрадуется, если вдруг узнает, каким хлюпиком оказался его единомышленник. Ёсан с самого начала знал, на что шёл. Поэтому нечего тут строить из себя несчастного. Необходимо было как можно скорее взять себя в руки и ни в коем случае не отчаиваться. Ради мам, ради сестры, ради Уёна и Сонхва. Ради страны, в которую он обязательно вернётся победителем. Да, будет именно так — и никак не иначе.